Что такое абсолютная свобода: «Что такое абсолютная и относительная свобода?» – Яндекс.Кью

Абсолютная свобода. Гипотезы и заблуждения, о которых должен знать современный человек

Абсолютная свобода

Мечты об абсолютной свободе личности старательно культивировались на протяжении большей части истории мировой цивилизации самыми разными мыслителями. Фактически каждый философ рассуждал о сущности свободы и ее назначении. Некоторые находили свободу невозможной, другие вредной, третьи считали ее достижимой лишь при определенных условиях.

В результате этих философских споров, обычно затрагивающих организацию государственного правления, в обществе зародилось стойкое убеждение, что абсолютная свобода человека в принципе возможна. Путем революций или социальных реформ можно рано или поздно прийти к утверждению в государстве свободы личности вплоть до ликвидации самого государства как помехи на пути к максимальному освобождению.

Скорее всего, широкая поддержка идеи абсолютной свободы обусловлена ее внешней привлекательностью и заманчивостью. Если же отказаться от приятных иллюзий и рассмотреть эту идею с критических позиций, то выявятся ее существенные недостатки.

Является непонятным, как может человек обрести свободу от своего тела. Трудно вообразить свободу от совести, ответственности, обязанностей, дисциплины. Такая свобода причиняет несказанный вред самому «свободному человеку» и окружающим. В свете этих фактов кажется сомнительной возможность абсолютной свободы.

Абсолют подразумевает абстракцию, но свобода не бывает абстрактной. Она неизменно конкретна, соотносима с определенной ситуацией, а потому относительна. Если в одних условиях ограничение свободы есть не более чем простое ограничение и притеснение, то в другой ситуации это единственный путь к расширению возможностей человека. Неслучайно известный писатель и ученый И. А. Ефремов вложил в уста одной из героинь своего романа «Час быка» утверждение, что стремление к абсолютному всегда было самой большой ошибкой человека. Писатель видел в будущем человечества отказ от абсолютной свободы.

Итак, абсолютная свобода невозможна, человек всегда останется в плену у чего-то. Однако нередко случается слышать о приятном рабстве. Скажем, любовь называют «сладким пленом», и в правоте этих слов сомневаться трудно. Найдется немало сходных ситуаций, когда человек оказывается в своего рода плену, но при этом не пытается обрести свободу, поскольку именно в таком состоянии чувствует себя настоящим человеком.

Иными словами, можно обрести достаточную свободу, чтобы перестать быть презренным рабом. Но при этом незачем стремиться к иллюзорному абсолюту. Выдающиеся мыслители прошлого стремились определить приемлемые границу свободы личности.

В эпоху античности, одновременно с расцветом рабовладельческой демократии, свободу понимали как равенство в правах и перед законом. Человек в условиях демократического полиса обладает широкими возможностями заниматься искусствами, гимнастикой, философствовать, вести хозяйство, торговать.

Основатель демократии Солон верил, что свобода противостоит рабству и что подлинно свободный человек не может работать по принуждению.

Афинский стратег Перикл, при котором эллинская демократия достигла высшей точки своего развития, считал самым серьезным достижением своей политики предоставление людям свободы заниматься интересным и любимым делом и при этом духовно совершенствоваться, максимально проявлять свои таланты.

Древнегреческие мыслители считали, что лишь демократия может дать человеку настоящую свободу

В античном мире велись жаркие споры о свободе и демократии между мыслителями, каждый из которых понимал сущность свободной жизни и демократического правления по-своему. Софисты, философия которых предшествовала идеям сократического этапа, были сторонниками демократии, полагая, что она одна дает человеку настоящую свободу. Некоторые софисты, в т. ч. Алкидам и Антифонт, требовали расширения демократических устоев и отмены рабства. Свободная жизнь понималась как облеченная гражданскими обязанностями, но никак не рабскими. Алкидам заявлял, что «природа никого не сделала рабом», следовательно, противопоставлял придуманное человеком рабство естественному порядку вещей.

Сократ, веривший в необходимость влияния на политику воли народа, выступал против демократии, потому что считал ее упадочным режимом. Его не удовлетворяла система выборов и использование режимом поддержки со стороны торговцев, т. к. коммерция «губит душу». Платон называл идеальным государством республиканскую аристократию и тоже критиковал демократический режим.

Впервые точно описал недостатки демократии Аристотель. Философ выступал против того, что ныне называется охлократией — властью невежественной толпы, которой закулисно манипулируют мошенники и краснобаи от политики. Идеальным государственным устройством Аристотель считал политею (политию), в которой правит обширный класс средних собственников. В целом политея копирует позитивные стороны общественной жизни Афин при Перикле.

В Европе во времена буржуазных революций и становления институтов капиталистической демократии лозунги с требованием свободы впервые отчетливо прозвучали в Англии в XVI–XVII вв. и Франции в 1789–1793 гг.

Свобода понималась в самом широком смысле, хотя преимущественно народ требовал политических свобод. Люди жаждали свободы голоса, деятельности, вероисповедания, свободы от монархизма и даже свободы разума. Свобода разума предполагала свободу от церковной идеологии, возможность заниматься науками на позициях атеизма.

Идеи анархии как политики абсолютной свободы даже на рубеже XVIII–XIX вв. еще не захватили общество. Мыслители и идеологи новой (буржуазной) демократии по большей части не выступали против государства, не требовали освобождения от государственной власти. Впрочем, при этом видные экономисты в разных странах, такие как А. Смит, выступали впоследствии (XVIII–XIX вв.) за необходимость свободы предпринимательства, которая заключается в ограничении вмешательства государства в экономику.

Если государство перестанет диктовать производителям свои условия, то рынок автоматически, путем саморегулирования через конкуренцию и игру спроса и предложения, придет к стабильному состоянию. Призыв экономистов, выражавших настроения капиталистов, получил французское название lassez faire — «пусть идет, как идет». Зачастую этот принцип переводится как «не мешайте действовать».

Истоки этих идей восходят к учению Т. Гоббса и Дж. Локка о естественном праве и договорном государстве. Согласно этим учениям, люди от природы наделены различными правами, которые намереваются реализовать. Но если каждый станет учитывать только свои права, то настанет война всех против всех. Чтобы этого не произошло, люди договорились о том, что сохранят за собой основные права, а остальные будут ограничивать в интересах друг друга.

Основные права, равные для всех без исключения людей, общество закрепило в своих законах. Гоббс был уверен, что наиболее правильным режимом является просвещенный абсолютизм, тогда как Локк полагался на конституционную монархию. Французский просветитель и энциклопедист Ж.-Ж. Руссо развил и углубил теорию общественного договора, попутно объяснив содержание истинного смысла свободы, которое определялось как «послушание закону, который мы сами установили».

Следуя логике Руссо, необходимо признать, что человек, вступая в общественный договор, существенно ограничивает свою индивидуальную свободу. Сам просветитель был уверен, что человек ее попросту теряет. Зато взамен им приобретается гражданская свобода и право собственности на все, чем этот человек обладает. Руссо не выступал против частной собственности как таковой, но критиковал лишь крупную собственность феодальных аристократов и капиталистических олигархов, выражая тем самым интересы мелкой буржуазии и малоимущих слоев населения.

Во время революционных событий во Франции сложились основные элементы либеральной демократии, которые были воплощены в «Декларации прав человека и гражданина». Принятый 28 августа 1789 г., этот документ послужил первой печатной пропагандой идей либерализма. Провал революционных переворотов во Франции ознаменовал крах буржуазной демократии в форме либеральной идеологии, которая оказалась в полном смысле слова опозоренной. Точно так же, как это было в античные времена, демократию многие сочли тупиковым путем политического развития.

Символ свободы на парижских баррикадах по Э. Делакруа

По меткому выражению Э. Фрома, в мире началось «бегство от свободы», образовавшее два течения. Первое было представлено правыми консерваторами, настаивавшими на возрождении аристократии. Правые идеологи были представлены А. Токвилем и Э. Берком. Английский экономист А. Пиг подверг либерализм уничижительной критике, доказывая, что демократический режим превращает любую страну в «ассистенциальное государство», т. е. государство иждивенцев.

Второе течение было представлено левыми политическими учениями, в которых все более отчетливо звучала мысль о необходимости диктатуры пролетариата. Ведущим выразителем идей левого течения выступил К. Маркс. Он полностью отрицал возможность «чистой» демократии, поскольку это режим, который только увеличивает возможности правящего класса. Понятию демократии в марксизме противопоставлен демократизм, который «диктатуре и единоличию нисколько не противоречит» (В. И. Ленин).

Конец XIX в. ознаменован торжеством далеких от либерализма марксистских и анархических взглядов на свободу личности. Последователи К. Маркса, как и последователи М. А. Бакунина, склонялись к тому, что государство есть орудие диктатуры и угнетения, а потому в будущем окажется в историческом музее наравне с каменным топором.

Но марксисты более здраво рассуждали о сущности свободы, чем бакунинцы и прочие анархисты, поскольку те призывали к немедленному уничтожению государства в ходе социальной революции. Марксизм разумно концентрирует внимание на классовой эксплуатации как ограничении свободы трудящихся масс. В целом это учение признает политическую свободу большинства, в отличие от пробуржуазных доктрин, проповедовавших экономическую свободу для предприимчивых людей.

В первой половине XX столетия в ответ на социальные потрясения, принесенные двумя мировыми войнами, на Западе родилось множество принципиально новых учений о свободе личности и свободе народов вообще. В результате к концу XX в. было выработано немало моделей демократического правления, и наиболее действенными из них оказались варианты либеральных демократических систем. Сегодня для большинства философов очевидно, что свободы вне общества и без общества не бывает.

Невозможна также свобода вне государства, поскольку государственная машина обеспечивает регулирование различных социальных процессов. Человек, как сказал Аристотель, — «существо общественное, животное политическое». Сама природа запрограммировала нас на стремление максимально эффективно взаимодействовать с обществом. Демократические политические системы наиболее удовлетворяют этой цели, потому что обеспечивают легитимность политической системы, способствуют активному участию народа в формировании, управлении государством и контролировании выбранного правительства.

Афинский Акрополь — символ эллинской свободы

Основные формы демократического режима, выработанные обществом, носят название плебисцитарной и репрезентативной демократии. Плебисцитарная, или прямая, демократия опирается на принцип обязательного непосредственного участия народа в принятии самых важных политических решений. Функции представительных органов власти сводятся к минимуму, впрочем, как и число самих этих органов. Одновременно власть максимально подконтрольна обществу, и в первую очередь это распространяется на представительные органы. Позитивная сторона данной формы демократии в том, что она содействует развитию политической активности и обеспечивает легитимность власти.

Репрезентативные, или представительные, демократии встречаются в гораздо большем числе стран, включая и Россию. Государственное правление, согласно концепции этого режима, является представительным. Иными словами, оно осуществляется выбранными лицами, представляющими интересы конкретной группы своих избирателей в органах власти. Оно должно быть компетентным и несущим всю полноту ответственности перед обществом. Участие же остальных граждан в управлении допускается, однако имеет много ограничений, поскольку закон предусматривает необходимую полноту властных функций единственно для народных представителей.

Ныне найдется крайне мало стран, которые бы не провозглашали демократические принципы основой своей внутренней политики. Как бы то ни было, демократию в разных странах понимают по-разному, в соответствии с господствующими в обществе политическими взглядами.

Ученые различают две центральные тенденции в развитии системы государственного управления в нашу эпоху. Вне зависимости от того, что страна объявляет себя демократической, ее управленческая система может быть либо этатистской, либо деэтатистской, т. е. прямо противоположной в плане ориентации методов управления.

Этатизм (фр. etat — государство) выражается в усилении роли государства и государственных структур в жизни общества. Деэтатизм, или антиэтатизм, сводится к ограничению вмешательства государства в жизнь граждан. В качестве тенденции внутриполитического развития страны этатизм и деэтатизм обладают определенными преимуществами, а потому выбираются в соответствии с текущей ситуацией.

Правильный выбор обусловливает прогрессивное развитие демократии, сохранение ее институтов и укрепление государственности в целом. Этатистская тенденция выгодна, когда в сложившихся условиях потребности общества направлены на необходимость смягчения социальных конфронтаций, устранения застоя в сфере экономики государственного сектора, установления контроля над негативными стихийными процессами в обществе и экономике.

Деэтатистская тенденция выгодна в том случае, когда ее выбор обусловлен общественными потребностями в борьбе с бюрократизацией, в ограничении расширения государственного сектора экономики, происходящего в ущерб частному сектору, а также в повышении политической активности граждан и предоставлении им больших возможностей для самоуправления.

Неверно выбранная линия развития приводит к тому, что тенденция оказывается пагубной для демократического режима. Деэтатизм оборачивается ростом анархических настроений в обществе, а этатизм приводит к ущемлению частного сектора экономики, ограничению самостоятельности граждан и патернализму как показной заботе о трудящихся.

Таким образом, демократия может легко выродиться в авторитаризм, охлократию, плутократию и прочие упадочные режимы, в которых гражданская свобода личности всячески ограничивается. Ради сохранения жизнеспособности демократического режима и его важнейших институтов требуется создать подходящие для этого условия. Последние различаются по содержанию, методам и принципам на три группы. Во-первых, это социально-политические условия, в число которых обязательно входит гражданское общество и правовое государство.

Гражданское общество представляет собой совокупность настоящих граждан, активно участвующих в политической жизни страны и поддерживающих общественный порядок преимущественно собственными усилиями. Правовое государство является юрократией (властью закона), гарантирующей широкий диапазон прав и свобод гражданам.

Условия существования демократии

Во-вторых, условием существования демократии является культура граждан (особенно политическая и правовая) как залог успешного строительства гражданского общества.

В-третьих, специфические экономические условия: стабильное и прогрессивно развивающееся товарное производство, плюрализм форм собственности (государственная, кооперативная, муниципальная, частная), а также, по мнению некоторых политологов и экономистов, свободная конкуренция товаропроизводителей. Экономическая свобода важна тем, что и сама демократия в известной степени представляет собой «политический рынок», на котором конкурируют различные партии.

Нередко случается встречать мнение, что ограничение свободы в государстве легко вычислить по тому, каков характер управления страной — запретительский или либеральный. Запретительство при этом определяется формулой «запрещено все, кроме прямо дозволенного». Либеральность, которую не следует путать с либерализмом, подразумевает следование формуле «разрешено все, кроме прямо запрещенного».

В действительности пользование этими формулами может завести в тупик, поскольку сама оценка правильности тенденции развития режима, базирующаяся на подобных рассуждениях, категорически неверна. Истинно разумное политическое управление неизменно проявляет жесткость в тех вопросах, где должно быть запрещено абсолютно все, кроме прямо дозволенного. Следовательно, свобода — это не обывательская либеральность, опирающаяся на принцип вседозволенности. Свобода — это точное знание сознательного гражданина и члена общества, что можно делать, а что нельзя.

Возможна ли абсолютная свобода слова?

17 января 2015

Автор фото, AP

Роскомнадзор опубликовал разъяснение для российских СМИ, в котором попросил их воздерживаться от публикаций карикатур «с изображением религиозных святынь, затрагивающих чувства верующих».

В этом, пожалуй, нет ничего необычного, но споры о том, насколько далеко простирается свобода слова, продолжаются.

Есть ли грань, отделяющая свободу слова от вседозволенности?

Ведущий программы «Пятый этаж» Михаил Смотряев пригласил в студию политолога Владимир Пастухова и художника-карикатуриста Андрея Бильжо.

М.С.: За последнюю неделя было сказано много по поводу свободы слова на разных уровнях во всех уголках планеты. Является ли нападение на редакцию французского сатирического журнала Charlie Hebdo нападением на свободу слова?

А.Б.: В самом широком толковании это нападение на свободу слова, свободу мысли, высказывания, рисования, свободу жить, так, как ты себе представляешь правильным.

М.С.: 12 трупов – это очень много по любым меркам. Существует и противоположная точка зрения, которая популярна не только на территории ИГ, но и в Европе. Журнал провоцировал подобного рода поведение в свой адрес, и в конечном итоге, играя с огнем, доигрались.

А.Б.: Если девушка идет в мини-юбке по улице, а потом ее изнасиловали в подъезде и сказали, что она сама в этом виновата, что юбка очень короткая, а ноги слишком длинные, – разве это называется провокация? Так провокацией можно назвать все.

М.С.: Владимир Борисович, действительно ли это провокация и ее следует оставить без ответа, или это что-то большее?

В. П.: Когда это случилось, моя реакция не отличалась от обычного обывателя. Когда я начал готовиться к этому эфиру, я осознал, что мы забыли конституционные принципы и принципы либерализма. Мы так далеко отодвинулись от базовых начал 18-19 веков, что мы забыли азы, простое начало казаться сложным. Для человека того времени в этой ситуации вопроса не было бы. В то время ответственность общества и государства не путали. Ответственность государства состоит в обеспечении права свободы слова, а ответственность общества в том, чтобы ограничить возможность злоупотребления этим правом.

Нельзя перекладывать обязанности общества на государство и наоборот. Тогда возникают два извращения – левое и правое. Левое говорит, что, если у меня есть юридическое право говорить все, что угодно, у меня есть и моральное право это делать. А правое – если мне не нравится, что говорит мой сосед, я бегу к полиции и требую, чтобы они заткнули его. Мы наблюдаем это сегодня в России не меньше, чем где угодно.

Признаю ли я теракт посягательством на свободу слова? Безусловно. Признаю ли я за людьми из Charlie Hebdo юридическое право рисовать эти карикатуры? Безусловно. Считаю ли я, что у них было моральное право неограниченно и бескомпромиссно пользоваться своим юридическим правом? Нет. Потому что есть внутренняя саморегуляция общества, которая существует вне сферы правового регулирования. Вне зависимости от этой трагедии, позиция, при которой я могу отвязано делать то, что хочу, для меня никогда не будет приемлемой.

М.С.: Андрей Георгиевич, вы согласны?

А.Б.: Желаю оспорить, вот по какой причине: любое общество – как некий слоеный пирог или торт, состоящий из коржей, между которыми находятся слои крема. И каждый живет в своем слое. Этот журнал выходил для определенного количества людей, определенного социального слоя, определенно мыслящих. Я не покупаю журналы о сексуальных извращениях, я не хожу в места, которые для меня неприятны, неприемлемы по каким-то другим причинам.

Этот журнал читали определенные люди. Почему его взяли в руки другие люди, которым такое чтение противопоказано? Зачем люди идут на спектакль или балет, который для них плох, который оскорбляет их святые чувства, почему они идут туда? Я не совсем это понимаю. Не надо переходить границы одного и другого мира. Живите в своем мире. Если вы бережете свои чувства, веру, если вы к ним так трепетно относитесь, так легко ранимы, не ходите туда! Если на заборе написано «злая собака», вы же, не позвонив хозяину, не пойдете туда, потому что боитесь быть укушенным! Не ходите в эти миры, и не навязывайте этим мирам свои условия и свои правила жизни.

В любом большом городе существует много разного — в таком как Париж, Лондон, Рим, Москва. Но мы не ходим во все места. Мы не спускаемся в подвалы, — а кто-то спускается, кто-то играет в карты, но я этого не делаю. Если это дозволено государством по закону – пусть это существует. Не ходите туда, не берите в руки, не пачкайтесь – все будет нормально! И тогда эти миры не придут к вам. Это же не было насилие – выход журнала и рисование карандашом. А вы пришли туда и убили этих людей.

М.С.: Убийства людей никто не оправдывает. Что же касается некого механизма саморегулирования, когда Вы говорите о слоеном пироге, это безусловно правда, но, если продолжать это сравнение, то это слоеный пирог, который постоял на солнце. И слои взаимопроникают. Сугубо кастового деления, где представители разных слоев и культур не смешиваются, не существует, наверное, нигде в мире.

А.Б.: Я не сказал, что не смешиваются. Я сказал, что в какие-то миры заходить не надо. Меня часто спрашивают, провоцируя: скажите, а про Холокост можно рисовать? Можно, если вас смешит уничтожение миллионов евреев в газовых камерах, и вам от этого весело – рисуйте. Но на рисунок ответом может быть только рисунок. Больше того, в одной из мусульманских стран существует конкурс карикатур на тему Холокоста. Туда присылают рисунки художники из разных стран мира, в том числе и европейских. Мне в этот мир идти неинтересно, я не буду общаться с этими людьми, но есть люди, которые получают от этого удовольствие. Но это не значит, что я должен прийти туда с автоматом и убить.

Мы обсуждаем рамки юмора и рамки карикатур. Карикатуристов в мире вообще мало. Сейчас их стало на четверых меньше. Мы не обсуждаем, хороших или плохих. В Москве будет митинг радикально верующих людей о запрете карикатур. Каких карикатур? В России всего 4-5 карикатуристов. И практически нет ни одной площадки, где можно выставить эти карикатуры. Вы решили все остальные проблемы?

М.С.: Я подозреваю, что Россия вряд ли является сейчас идеальным примером по совокупности происходящего в последние 10-15 лет. Это не самая подходящая теплица для пестования новых карикатуристских талантов. Что касается Холокоста, в резолюции Генеральной Ассамблеи ООН №61/255 осуждается отрицание Холокоста как исторического факта. Принята она 26 января 2007 года. Законы, прямо запрещающие отрицание, преуменьшение или оправдание преступлений, совершенных нацистами, приняты в той или иной форме во всех европейских странах. Интересно, что в США Холокост отрицать можно, поскольку там есть первая поправка к конституции. В последнее время было около 10 случаев осуждения отрицающих Холокост в европейских странах. Это тема, которую я тоже собирался поднять в разговоре. Это те самые моральные ограничения, которые зрелое общество должно на себя накладывать.

В.П.: Это схожая ситуация, потому что в каждой культуре своя боль воспринимается как самая главная. Для еврейской культуры Холокост – незаживающая рана, и будет ею всегда. А для мусульманской культуры обращение к образу Пророка – такая же незаживающая рана. Я хотел бы еще раз подчеркнуть границы дискуссии. Нет сомнений в том, что государство должно обеспечивать каждому свободу высказываться в полном объеме, и наказывать всех тех, кто этому препятствует.

Я уже не говорю о терроризме и убийстве как средстве давления на человека. Но это – не предмет обсуждения, в любом цивилизованном обществе, независимо от конфессиональных особенностей, обсуждать это кощунственно. Но за пределами этого юридического взгляда, действительно ли человек не несет никакой ответственности за те слова, которые он говорит, действия, которые он делает? Не в смысле применения к нему юридических мер, а в смысле моральной ответственности?

Мы говорим о том, что существует микро- и макроэкономика. Но так же есть и микро- и макроэтика. И то, что мы никогда не позволим себе в микроэтике, мы легко позволяем себе в макроэтике. Если вы живете в доме, ваш сосед — мусульманин, и, хотя у вас приличные отношения, по-соседски иногда бывают некоторые конфликты. Вы же не повесите картинку с Пророком себе на дверь, чтобы сделать ему неприятно? Вы с ним постоянно встречаетесь, это ни к чему. А в макромире это допустимо. Да и карикатуры бывают разные, тут нет единства критерия. Карикатура, которая вышла в посмертном номере Charlie Hebdo замечательная. Она никого не оскорбляет. Каждый случай единичен. Мы все должны учитывать. Идеальная ситуация, когда я не хожу в те миры, которые меня не интересуют.

Идеальна ситуация, когда все люди обладают высокой культурой, как Андрей. Но, к сожалению, мы живем в реальном мире. В любом обществе сегодня существуют совершенно разные культуры. Средневековая, патриархальная, архаичная, постмодернистская, классическая – и мы не можем никуда деться. Мы не можем выбрать себе дом, где будут жить только те, кто соответствует нашей культуре. Это время ушло, и дальше будет только хуже. Поэтому придется вырабатывать механизмы внутреннего регулирования, иначе избежать трагедий будет очень трудно. А государство здесь не при чем. Государство прокладывает рельсы, чтобы у каждого были права. А как этим правом пользоваться – выбор каждого.

М.С.: Аргумент достаточно серьезный. Если строить идеальные модели, то слои пирога не будут пересекаться. Если посмотреть на то, как мы живем, и будем жить дальше, с этим придется сталкиваться и дальше. А надо ли демонстрировать, что у нас есть свобода слова таким образом? Кроме карикатур, есть немало других примеров. Неужели в западном мире свобода находится под такой жесточайшей угрозой, что надо все время доказывать, что она существует?

А.Б.: Я не говорил, что человек не должен нести ответственность за сказанное слово или нарисованный рисунок. Конечно, ответственность должна быть. И, конечно, должна быть внутренняя грань между тем, что можно, и чего нельзя. Скорее, даже – где можно, и где нельзя. Существует черный юмор, где могут фигурировать люди без ног, но я никогда не сделаю эту выставку карикатур в доме инвалидов. А среди друзей я буду над этими картинками смеяться, если у них все в порядке с конечностями. Картинку для соседа на дверь снаружи было бы повесить некорректно. А внутри дома могу. Если сосед придет ко мне, я ее сниму. Но, если он пришел, когда меня нет дома и увидел картинку, он останется недоволен. Но он пришел ко мне домой.

Если мы все время будем оглядываться на ситуацию, а она будет становиться сложнее и сложнее, тогда будет все больше и больше условностей. Если люди африканской культуры, для которых ношение большого кольца в носу является сакральным, потребуют от европейского общества, в котором они появились, чтобы на каждой картинке у всех было кольцо в носу изображено с помощью фотошопа, где мы окажемся? Границы должны быть, но их не должно быть огромное количество, иначе нельзя будет писать, ставить спектакли, показывать балет с обнаженными спинами и так далее. В каждом будет внутренний цензор, умрет анекдот, умрет карикатура.

М.С.: Я не вижу в этом большой печали, если люди будут иногда задумываться, не обидится ли тот или другой.

В.П.: Мы шесть лет назад неожиданно сюда переехали, и мой ребенок оказался после замечательной московской школы в тоже неплохой лондонской школе раньше, чем его одноклассники. И ему начали писать те, кто тоже готовился переехать – что нужно знать, чтобы сюда вписаться? И он написал – изучайте футбол и футболистов премьер-лиги, мальчик, который не знает футбола в Англии, никуда не впишется, а второе – оставьте свою этническую нетолерантность дома, вас здесь не поймут.

Нам придется быть цензорами, потому что мы не выбираем мира, в котором живем. Когда мы становимся на крайнюю точку зрения и говорим, что есть абсолютный приоритет свободы слова, мы не можем одновременно сказать «понаехали тут всякие». «Понаехавшие» — граждане этих стран, в конституции прописано, что они равны, независимо от расы и так далее. Эти вопросы – о границах мультикультурализма, о границах равенства в новых условиях, являются ли все конституционно равны между собой, или определенные конфессии равнее, чем другие.

Проблема в том, что эти вопросы – нерешаемые. Это диалектика жизни. Мы, к сожалению, пройдем еще через массу кровавых конфликтов, и в их рамках будут устанавливаться те границы, которые возникнут в обществе лет через сто. Какое-то разрешение проблемы произойдет только на следующем уровне культуры, которым я, например, не обладаю. Я не настолько толерантен, как я декларирую. Нет никакого мерила общего стандарта. Кто-то будет эти границы нащупывать. Их установят в борьбе, к сожалению.

М.С.: Она уже много где установлена в виде максимы «не делай другому того, чего сам себе не желаешь». Возвращаясь к карикатурам, имеет смысл расширить параллель с портретом на двери. Во-первых, портрет был вывешен на дверь соседа, а, во-вторых, почему карикатуристам вообще пришла идея нарисовать карикатуры на пророка? Не из-за того, что мусульмане где-то в Пакистане мешают им заниматься своей работой? Это их реакция на злобу дня, на то, что происходит в Ираке или Сирии. Но речь идет о миллиарде мусульман, из которых большая часть вообще ничем таким не занимается. Они добывают свой скудный хлеб в поте лица. Их за что обижать?

А.Б.: Те, о которых вы говорите, живут не во Франции, а в других частях земного шара, этого журнала никогда и не увидят. Там были реакции и на события в России, например, и в мусульманском мире.

Не надо воспитывать в себе цензора, а вот толерантность – это замечательно. И то, что футбол надо знать, – это ассимиляция, это необходимо. Это вопрос не цвета кожи, не вероисповедания, а вопрос культуры.

Козлова О.В. Проблема свободы в философии И.А.Ильина.

 

 

– 120 –

 

О.В.Козлова

Проблема свободы в философии И.А.Ильина

И.А.Ильин особенно трепетно относился к исследованию проблем духовного мира человека. Одной из проблем, наиболее остро поставленной в его творчестве, явилась проблема свободы. По мнению философа, именно свобода определяет смысл человеческой жизни.

Мыслитель убежден, что каждое отдельное состояние человека, взятое само по себе, есть обломок действительности, представляющий из себя более или менее высокий «мировой образ». Высота этого образа определяется тою степенью освобожденности, которая в нем обнаруживается.

Согласно концепции Ильина смысл человеческой жизни в свободе и самоосвобождении. Философ указывает на то, что этот смысл жизни не следует представлять себе как некое внешнее задание, или норму, или неосуществимый идеал. Свободу можно, действительно, рассматривать как идеал, но как уже реальный и все еще реализующийся идеал.

Исходя из этого, Ильин первоначально дает следующее определение свободы: свобода есть потенциально-совершенная сила, творящая актуальное раскрытие своего совершенства. Это означает, по Ильину, что смысл человеческой жизни скрыт в глубине человеческого духа, как реальное духовное начало, работающее над своим осуществлением. «То, что «задано» человеку, то, что составляет его назначение и предначертание, «задано» ему его истинною, внутреннею сущностью, «предначертано» ему его подлинною, духовною природою. Ему «задано» самоосвобождение; но не в том значении, что «сущность» его погрязает в несвободе; но в том значении, что реальная сущность его и есть не что иное, как самоосвобождающаяся сила» (1, с. 259). Следовательно, по мнению философа, человеку «предначертана»

 

 

– 121 –

 

абсолютная свобода; и это следует понимать так, что истинное духовное существо есть не что иное, как сама субстанция, сама абсолютная свобода, восстанавливающая себя в творчестве.

Таким образом, смысл жизни человека, согласно убеждениям И.А.Ильина, скрыт в реальной глубине души. Вслед за Гегелем Ильин обращает внимание на субстанциальную сущность свободы. Начиная свое рассуждение с положения о том, что субстанция есть бытие, ничем иным не обусловленное, русский философ обосновывает тезис о том, что субстанция есть реальность, не имеющая никакого инобытия и определяющая себя самостоятельно. «Центростремительная самодеятельность и самостоятельность, творческое одиночество – вот основной признак субстанции» (1, с. 256). В этой связи мыслитель отмечает, что субстанция свободна, во-первых, в отрицательном смысле, так как она ничем иным не ограничена и не определена. Следовательно, она обладает «отрицательной бесконечностью».

Субстанция свободна, во-вторых, в положительном смысле; так как она есть творчество, она есть жизнь, деятельность, активность, обращенная всецело на себя, утверждает Ильин. Значит, субстанция есть сама субъект и сама свой объект; ее «начало» совпадает с ее «концом»: она есть творческая «положительная» бесконечность, отмечает Ильин.

Таким образом, можно заключить, что свобода субстанции заключается в том, что она есть творческое самоопределение. В этой самодеятельности обращенная всецело на себя, она свободно, на внутренних путях и по внутренним целям, осуществляет свою сущность. Свобода субстанции ведет согласно концепции Ильина через диалектическое распадение и органическое воссоединение к сращенному, конкретному богатству определений. По этому закону и в этой форме осуществляется ее разумная сущность.

В этой связи русский философ ставит вопрос: «Что стоит жизнь без творчества, творчество без вдохновения, вдохновение без свободы? Необходимо отметить, что свобода творческого самоопределения субстанции мыслится Ильиным и как свобода духовного творчества человека. Эта свобода провозглашается мыслителем как основа жизни, с одной стороны, и как духовная необходимость – с другой. «Свобода есть воздух, которым дышит вера и молитва. Свобода есть способ жизни, присущий любви» (2, с. 94).

И.А.Ильи убежден, что субстанция есть разумная стихия, или стихия мысли; т.е. она есть диалектически-органически мыслящее себя объективное Понятие. Каждый акт субстанции есть акт свободного самоопределения, акт свободы. «Понятие свободно делит свое

 

 

– 122 –

 

содержание и свободно сращивает его вновь, обогащаясь. Понятие есть смысловой организм, сам себя творящий мыслью. Именно в этом значении оно есть Божество: свободный от инобытия организм мысли, или, что то же, объективный смысл, как свободный субъект» (1, с. 256).

С другой стороны, философ отмечает, что свобода в качестве закона божественной жизни является внутренней необходимостью для понятия: понятию свойственно развиваться по закону абсолютного организма, который отличается от релятивного, конечного организма именно тем, что совсем не имеет инобытия. Поэтому свобода Бога может быть адекватно выражена как абсолютная органичность, указывает мыслитель.

Исходя из этого, Ильин настаивает на том, что всякое ограничение и умаление превращает субстанцию в несвободное начало. Появление инобытия, созданного самим понятием, ставит его в обусловленное и конечное положение. Согласно концепции мыслителя свобода Бога не может быть ни «противопоставлена» чему-нибудь, ни «обусловлена», ни «ограничена»; если это случится, то Понятие потеряет абсолютность своей свободы и абсолютность своего органического развития. Это значит, что Божество утратит свою свободу.

Если «свобода Бога» будет обусловлена чем-либо или ограничена чем-нибудь, то Понятие потеряет абсолютность своей свободы и абсолютность своего органического развития. То есть, по убеждению Ильина, это означает, что Бог утратит свою свободу. Анализируя учение Гегеля, Ильин отмечает, что Понятие, достигнув состояния «абсолютной идеи», свободно отпускает себя в несвободное состояние. Это означает, что коренным образом изменится способ бытия Понятия. «Понятие утрачивает чистоту и разумность своей атмосферы; «объективное», пользуясь попущением, восстает, превозмогает, начинает жить на свой страх и празднует начало своей самобытности; «субъективное» опускается до состояния слабого, «внутреннего» мерцания в глубине вещей и приемлет до конца последствия своего свободного падения» (1, с. 257).

В этой связи русский философ указывает на следующее противоречие: с одной стороны, ограниченная свобода не есть свобода, и несвободная субстанция не есть субстанция; с другой стороны, субстанция не может перестать быть субстанцией, и, следовательно, ограниченная свобода должна остаться свободой. Это противоречие разрешается путем введения различий между «отрицательной» и «положительной» свободой. «Понятие утратило первую, но сохранило вторую и поставило перед собою задачу восстановить первую через раскрытие и осуществление второй» (Там же).

 

 

– 123 –

 

В результате того, что Понятие утратило отрицательную свободу, обнаруживается, что оно не есть все, что оно имеет дело с инобытием. Здесь Ильин имеет в виду прежде всего внешнюю свободу человеческой личности. Это не свобода делать все, что кому захочется, это свобода веры, воззрений и убеждений, в которую другие люди не имели бы права вторгаться. Русский философ назвал эту свободу свободой от недуховного и противодуховного давления. Ввиду того, что здесь идет речь об ограничении извне духовного опыта, такую свободу Ильин обозначил как «внешнюю» или отрицательную свободу: «…не заставляй меня насильственно, не принуждай меня угрозами, не запрещай мне, не прельщай меня земными наградами и не отпугивай меня наказаниями…; предоставь мне самому испытывать божественность Божественного, уверовать в Бога и свободно принять Его закон моим сердцем и моей волей» (2, с. 89).

Согласно концепции Ильина Понятие сохранило положительную свободу: силу творческого самоопределения. Эта сила, поскольку она скована с инобытием, не способна даже к подобию органической жизни на низших ступенях мира; но она хранит в себе, в скрытом виде, все свои высшие способности; она есть в потенции – организм, душа, сознание, воля, созерцание и мысль. Философ понимает эту «потенцию» как возможность самообогащения.

Все это означает, что в мире субстанция не свободна, но сохраняет силу для того, чтобы освободить себя. Это становится возможным потому, что субстанция – духовна, а дух есть не что иное, как «абсолютная свобода», делает вывод мыслитель. Поэтому «несвобода в мире», по Ильину, есть только проявление глубочайшей свободы Бога, той свободы, которая не страшится «несвободного» состояния, но приемлет его и изживает, утверждая этим глубину своей свободы и приобретая в этом высшую полноту освобождения.

Для объяснения этого вывода Ильин использует следующий тезис: свобода есть процесс в Боге. Каждый образ мира уже свободен и все еще не свободен; он есть большая свобода по сравнению с низшей ступенью и меньшая свобода по сравнению с высшей ступенью. Каждый образ мира, взятый статически, сам по себе, не имеет абсолютной свободы; но в ряду мировых образов он есть становящаяся абсолютная свобода. Весь ряд мировых образований создан субстанцией, восстанавливающей свое субстанциальное значение. Следовательно, свобода есть как бы утраченный и возвращаемый рай; но этот рай утрачен был свободно, т.е. по чисто внутренней необходимости, и возвращается в свободном же борении, т.е. по внутреннему закону самоопределения и органического роста.

 

 

– 124 –

 

Таким образом, все «образы действительности», не говоря уже о «явлениях», лишены спекулятивной свободы и являют только борьбу Понятия за самоосвобождение.

Таким образом, можно заключить, что субстанция, т.е. в потенции абсолютная свобода, есть органическое самоутверждение, т.е. свободное творчество. То, к чему она восходит, есть актуальное бытие абсолютной свободы, т.е. жизнь не скованного инобытием объективного смысла (Понятия). «Высшее достижение человека, смысл его жизни в том, чтобы зажить жизнью божественного Смысла; и тогда, когда это достигнуто, человек убеждается, что именно Смысл есть смысл его существования» (1, с. 259–260).

Мыслитель заостряет внимание на том, что понимать «внешнюю свободу» человеческого духа как формальную и безмерную было бы ошибкой, так как внешняя свобода дается человеку именно для внутреннего самоосвобождения. И именно от внутреннего самоосвобождения внешняя свобода, по Ильину, получает свое истинное значение.

И.А.Ильин отмечает, что внутренняя свобода обращает свои требования не к другим людям, а к самому субъекту – внешне не стесненному человеку. Поэтому в понимании философа свобода в своей сущности есть именно духовная свобода, т.е. свобода духа, а не свобода тела и не свобода души.

Мыслитель также заостряет внимание и на том, что тело человека несвободно. Оно находится в пространстве и во времени, среди множества других тел и вещей. Все это делает человека несвободным в движении, смертным, всегда подчиненным всем законам и причинам вещественной природы. Причем человек не сможет никогда освободиться от этих законов, указывает философ.

В этом же смысле несвободна и душа человека, так как: 1) она связана с телом и обусловлена его здоровой жизнью; 2) она связана с законами времени и последовательности; 3) она связана своим внутренним устройством, которого она сама не создает и нарушить не может, т.е. законами сознания и бессознательного, силой инстинкта и влечений, законами мышления, воображения, чувства и воли.

Поэтому, по мнению Ильина, свобода доступна духу. Именно дух философ определяет как силу самоопределения к лучшему. Именно дух согласно концепции мыслителя имеет дар вывести себя из любого жизненного содержания, противопоставить его себе, оценить его, избрать его или отвергнуть. Следовательно, Дух, в понимании Ильина, есть, во-первых, сила, которая имеет дар усилить себя и преодолеть в себе то, что отвергается; во-вторых, дух имеет силу и власть создавать формы и законы своего бытия, творить себя и способы своей

 

 

– 125 –

 

жизни; в-третьих, духу присуща способность внутренне освобождать себя, ему доступно самоусиление и самоопределение к благу. «Освободить себя значит прежде всего обратить свою силу, чтобы быть сильнее любого влечения своего, любой прихоти, любого желания, любого соблазна, любого греха. Это есть извлечение себя из потока обыденной пошлости – противопоставление ее себе и себя ей, усиление себя до победы над ней» (2, с. 95). Таким философу представляется отрицательный этап самоосвобождения.

Согласно концепции Ильина существует и положительный этап самоосвобождения. Этот этап представляет собой процесс добывания внутренней свободы, который может поставить человека в конфликт с потребностями его тела, конфликт собственными душевными влечениями человека. Найти в себе силу для борьбы с различными потребностями и влечениями – значит воспитать в себе духовный характер, считает философ. Причем «внутреннюю свободу» Ильин понимает как духовное самоопределение, которое понимается им не только как внешняя автономия духа, но и как внутренняя власть духа над телом и душой – «заполненность душевных пространств свободно и верно выбранными божественными содержаниями, которые приобретаются духовной любовью и религиозной верой» (2, с. 96).

Поэтому в понимании Ильина освободить себя значит стать господином своих страстей. Свобода от страстей согласно концепции философа состоит в том, что страсти человека сами служат духу и ведут его к цели. Мыслитель настаивает на том, что внутренняя свобода не является отрицанием закона и авторитета. Внутренняя свобода в его понимании есть способность духа самостоятельно увидеть верный закон и самостоятельно осуществить его в жизни. Свобода не есть произвол, утверждает русский философ и заостряет внимание на том, что свобода царит над произволом, человек должен быть свободен от произвола, так как он должен преобразить его в духовное и предметно обоснованное произволение.

Таким образом, можно заключить, что согласно концепции философа внешняя свобода есть естественное и необходимое условие для водворения и упрочения внутренней. «Из внешней свободы – этой необходимой основы религиозной веры и жизни – должна возникнуть духовная самостоятельность и самодеятельность человеческой личности в ее отношении к Богу и затем к людям и природе» (2, с. 97).

В этой связи Ильин отмечает, что человек живет для того, что в нем живет; и он живет тою силою, для которой он живет. Это означает, что творческая основа жизни человека есть сама высшая цель его

 

 

– 126 –

 

бытия; или, иначе, цель человеческого бытия осуществляет себя сама в его жизни. Следовательно, Абсолютное освобождает себя в процессе душевной и духовной жизни человека.

Этот процесс представлен в концепции Ильина следующим образом: «внутреннее» наталкивается на что-то «внешнее», извне данное, на некое «инобытие». Это инобытие имеет следующее:

– видимую самостоятельность и ограничивает «нашедшую» его внутреннюю силу;

– не чуждо внутреннему, освобождающемуся началу, но представляет из себя объективное видоизменение той абсолютной Идеи, по отношению к которой «внутреннее» является субъективным видоизменением.

Исходя из этого, можно заключить, что объективное и субъективное, или, что то же, «предмет» и «самость», «явление» и «сущность», «другое» и «субъект», «внешнее» и «внутреннее», – есть модусы единой сущности, хотя и не равноправные модусы. Следовательно, «освобождение» заключается в том, чтобы истинная сущность вещей явилась осознанной субъектом, адекватно им познанной. «Сущее само по себе» станет «сущим для себя», и откроется выход в последнюю сферу – в сферу спекулятивного тождества субъекта и объекта, разума и свободы.

В этом сближении между субъектом и объектом и заключается в понимании Ильина сущность освобождения. «Освободить» себя – значит обновить условия своего бытия так, чтобы из них исчезло всякое инобытие» (1, с. 261). Мыслитель показывает, что освобождение мыслимо только так: инобытие приемлется как инобытие, затем усваивается и, наконец, разоблачается как мнимое инобытие. Разум побеждает неразумную видимость объекта.

Итак, мыслитель устанавливает, что субъект «приемлет» инобытие, не отрекаясь от него и не насилуя его; он берет его в том виде, в каком он его «находит», но берет с тем, «чтобы противопоставить» его себе и затем «свести его к опосредствованному единству с собою». Так «душа» приемлет свое «тело», «внешние вещи», свои собственные бессознательные «влечения», «бытие других людей», «хозяйство» и т.д. Она противопоставляет себе все это как нечто чуждое, ограничивающее, как «предел» и вступает с этим пределом в борьбу ради преодоления.

Здесь мы видим, что субъект предоставляет объекту вступить в свою сферу; он ставит себя как бы в пассивное положение, позволяет себя ограничить и определить, терпит воздействие. Этим он вводит в себя содержание объекта, вырабатывает его, вбирает его в себя и усваивает

 

 

– 127 –

 

его. Таким образом, субъект переводит данное ему предметное содержание на гибкий язык своей «идеальной природы»; он «идеализирует» его, т.е. отрицает его самобытную реальность, с тем, чтобы сохранить его богатство на высшей ступени. Благодаря этому он овладевает им и подчиняет его себе в качестве «момента».

Ильин отмечает вслед за Гегелем, что этому приятию объекта и введению его в себя соответствует творческое проникновение субъекта в предмет. Дух не только обогащается содержанием «тела», «внешних вещей», «хозяйства», но сам реально обращается к ним и преобразует их существование. Следовательно, субъект завладевает самим объектом, делает его своею собственностью, потребляет его. Он осиливает его, покоряет его себе и заставляет его терпеть свое влияние и нести свою власть. Дух превращает объект в свое «податливое и приспособленное орудие», в свой «инструмент». Он добивается того, чтобы объект не оказывал сопротивления его свободе. Наконец, дух превращает объект в свое «верное выражение», в свою «непосредственность». Тогда объект является побежденным и субъект получает полное основание сказать ему: «ты и я – одно и то же». Объект оказывается разоблаченным, а субъект – свободным от «инобытия».

Но именно благодаря этой свободе, указывает Ильин, субъект имеет возможность снова «отпустить» объект в инобытие и предоставить ему вести свое «внешнее» существование. Теперь «инобытие» уже не страшно духу; Дух оказывается «закаленным» против опасности «внешнего» воздействия. Он чувствует себя господином предмета и ставит себя в «безразличное» отношение к нему. Объект не ограничивает субъекта и не определяет его. Дух, оставаясь в форме инобытия, соблюдает свою свободу и следует своему внутреннему закону. Он нашел в объекте себя. Он может сохранить свою облеченность в инобытие, но может и оторваться от побежденных им иррациональных корней бытия, так как он утвердил над ними свою силу и освободился от них.

Таким образом, Ильин делает вывод о том, что свобода духа состоит в том, что дух придает себе значение и силу субстанции по отношению к объекту. Субъект стал сущностью, а объект – адекватным явлением этой сущности. Свобода духа выражается в том, что он имеет возможность, не выходя из пределов инобытия, пребывать в «отвлечении» от него; творить свою внутреннюю жизнь, не нуждаясь во внешней деятельности и самостоятельно следовать своему собственному закону.

Это состояние освобожденности естественно приводит к тому, развивает этот вывод Ильин, что субъект обращается уже не к объекту, а к самому себе. Но в этой свободной рефлексии на себя дух открывает

 

 

– 128 –

 

вновь, уже в своих собственных пределах, некоторую пассивность, непосредственность и ограниченность – некое «инобытие». Оказывается, что в нем самом не все «принадлежит» ему, не все покорно ему, не все тождественно с ним. И вот начинается процесс внутреннего самоосвобождения борьбы с внутренним инобытием – пассивными ощущениями, чувственными влечениями. Субъект должен «снять» всякую непосредственность, приобрести власть над каждым имеющимся налицо содержанием. Эта власть приобретается удвоенным процессом: 1) посредством приятия данного содержания в себя и осознания его, 2) посредством творческого проникновения в него и преобразования. В результате этого процесса содержание, обнаружившееся в «его бытии», становится его содержанием; оно превращается в подлинное достояние субъекта. Дух снимает ту видимость «чуждого» и «внешнего», которая тяготела над содержанием, и вводит его в ряд внутренних определений.

Философ указывает на то, что в этом движении дух постепенно овладевает собою и достигает самообладания. Он приобретает над собою власть и вступает в тождество с самим собою. Осуществляя свое назначение, дух стремится к тому, чтобы быть владыкой своего достояния, чтобы быть «у себя» и «для себя». «Быть у себя значит быть свободным». Это означает, что субъект должен иметь дело только с собою и со своими определениями. Но духу подобает быть абсолютным самоопределением и совершенным самосознанием. А это и значит «быть идеальностью, относящейся к самой себе» (1, с. 264).

Когда это достигнуто, тогда дух свободен, отмечает И.А.Ильин. Свобода предполагает, следовательно, что субъект «справился» со своим содержанием: что он закончил разоблачение инобытия, проработал его и снял «различие» между ним и собой. Тогда дух, искоренив все, что идет не от него, освобождает себя от всякого «отношения» к инобытию и от всякой ограниченности. Он «снимает» неверную предпосылку знания, по которой субъект противостоит объекту или пребывает в отвлечении от него. Понятно, что это проникновение мыслящего «субъекта» в разумный «объект» и обратно возможно только в спекулятивном мышлении или «разумном познании»; поэтому свобода невозможна вне разума, повторяет Ильин основной вывод Гегеля.

Только в разумном мышлении, как утверждает русский философ, осуществляется тождество «субъекта» и «объекта». Разум свободен потому, что познает все как «свое» собственное видоизменение; он свободен потому, что знает и созерцает «себя в другом, как себя самого». Разум и в различии сохраняет тождество с собою и в этом его

 

 

– 129 –

 

бесконечность и вечность. Здесь Ильин опять обращается к Гегелю и делает вывод о том, что объект есть член той системы духа и разума, в которой пребывает сам субъект; субъект всюду сливается с собою и в этом его свобода. Субъект ищет и находит в предмете только себя, так как все содержание мысли есть сама мысль. В мышлении объект создается субъектом, и поэтому мышление есть начало свободы. Таким образом, познание предмета есть уже самопознание истины. Если человек постиг это, то он есть «свободный дух». Только таким путем, по мнению русского мыслителя, осуществляется «полная свобода».

Следовательно, согласно концепции И.А.Ильина, дух свободен, когда он есть абсолютное самоопределение и когда свобода становится его собственной сущностью. Именно в этом случае дух является божественной самоцелью, идеей. А идея состоит в том, что люди знают свободу как свою сущность, как свою цель и свой предмет.

Все эти соображения русского мыслителя уже намечают известные границы духовной и религиозной свободы. При этом философ имеет в виду те положительные границы, которые не стесняют и не ограничивают свободу духа, но помогают ее личному оформлению. Философ убежден в том, что помочь человеку в его внутреннем освобождении и в установлении его духовной самостоятельности может прежде всего духовное общение с другими людьми. «…истинное духовное единение возможно именно там, где каждый человек стоит духовно и религиозно на собственных ногах, т.е. носит в себе самом живые источники духовного опыта и религиозной веры» (2, с. 98).

Вместе с тем Ильин предостерегает от возможности свободу духа истолковывать как свободу от духа. Если человек осуществит эту подмену, то свобода будет у него отнята, считает философ. Человеку всегда необходимо помнить, что отрицательная свобода есть лишь путь, ведущий к положительной свободе, средство, ведущее к цели. «Внутреннее око человека призвано к тому, чтобы свободно, добровольно, без принуждения обратиться к духу и ко всему Божественному на земле и в небе; и высший смысл всех правовых установлений и государственных законов состоит прежде всего в том, чтобы обеспечить людям эту возможность» (2, с. 99).

Таков путь самоосвобождения в действительном мире. Однако Ильин утверждает, что наряду с этим миром, смешанным из «сущности» и «существования», жизнь Бога протекает непрерывно и на самом высоком, абсолютном уровне философского мышления. С тех пор, как в мире состоялось первое разумное познание, абсолютная свобода восстановилась в элементе «объективного сознания», указывает мыслитель. Поэтому божественную свободу необходимо созерцать

 

 

– 130 –

 

сразу в двух видах: 1) она абсолютна в философском мышлении, где Понятие освободилось совсем от одиозного спутника – чувственной стихии; 2) она ограничена в мире действительном, где Понятию приходится преодолевать сопротивление иррационального и в лучшем случае выражать себя на его ограниченном языке.

В этой связи необходимо иметь в виду, что согласно концепции философа только спекулятивное поглощение субъективного сознания объективным смыслом возвращает духу его абсолютную свободу и бесконечность; а это возможно только в спекулятивно-философском мышлении. На других ступенях, особенно в природе, где дух еще сохраняет элемент неопределенной непосредственности, он, по мнению Ильина, не есть «истинный Бог». Богом следует называть «только истинно-истинное», т.е. то, где свободное Понятие не имеет более в своей объективности никакой неразрешенной противоположности, т.е. где оно никоим образом не причастно конечному и не ограничено этой причастностью, утверждает мыслитель.

Следовательно, согласно концепции Ильина весь процесс самоосвобождения может быть охарактеризован как своеобразное углубление духа. Дух углубляется в объект и в то же время в себя. Углубление духа в объект необходимо для того, чтобы могло состояться его истинное самоуглубление. Каждый шаг, вводящий субъекта в объект, подвигает дело его самоосвобождения. Однако эти два движения не различны и нераздельны, но представляют из себя одно и то же движение. Дело в том, что каждое новое завоевание в объекте не уничтожает его совсем, но раскрывает новый, более утонченный вид «инобытия» и «объективности», преодоление которого доступно лишь более утонченной и углубленной субъективной деятельности.

Для того чтобы овладеть «представлением», субъекту необходимо подняться на высшую ступень духовности или опуститься на более глубокую ступень внутреннего творчества, чем та, на которой он имеет дело с «внешними вещами». Это означает, что углубление субъекта в объект требует непрерывного, параллельного углубления его в себя. Из каждой новой победы над предметом субъект возвращается выросшим и углубленным, одухотворенным и освобожденным. Каждый новый, более утонченный предмет приводит субъекта к новой двойной победе: над усвоенным объектом и над прежним, более непосредственным способом своей жизни. Объект освобождается из плена собственного неразумия, а субъект освобождается из плена собственной элементарности и непосредственности. И когда субъект, освободившись, «отпускает» усвоенное им содержание и предоставляет ему сохранить свою старую форму, он проявляет истинную

 

 

– 131 –

 

свободу. Таким образом, русский мыслитель пытается доказать, что дух не только не поддается ограничению со стороны своего вольноотпущенного объекта, но он осознает свою неограниченность и бесконечность.

По мнению Ильина, внешняя свобода необходима для внутреннего самоосвобождения. Причем она священна только как залог внутренней свободы. Поэтому философ настаивает на том, что человек не свободен, если он предоставлен сам себе, если ему нет ни в чем никаких препятствий, если он может делать все, что ему придет в голову. Свободен именно тот, кто приобрел внутреннюю способность созидать свой дух из материала своих страстей и своих талантов. Следовательно, одним из важнейших качеств свободного человека Ильин объявляет способность человека владеть собой, а также способность жить и творить в сфере духовного опыта. «Воистину свободен духовно самостоятельный человек; человек же, освобожденный только во внешнем, может злоупотреблять своей свободой и превращать ее в совершенную внутреннюю несвободу, в ужасающее внутреннее рабство» (2, с. 104).

Исходя из этого можно заключить, что согласно концепции мыслителя верное отношение духа и свободы состоит не только в том, что дух нуждается во внешней свободе и требует ее, но и в том, что дух освобождает человека внутренне, сообщая ему внутреннюю силу, самостоятельность и характер.

При таком положении дела вся жизнь духа оказывается созданием свободы. Но общение с инобытием есть необходимость, которую Идея свободно создала для себя в отпадении от Бога. И в то же время это есть процесс ограниченного духа, внутренне необходимый для него и потому проявляющий его свободу. Преодоление и снятие объекта есть необходимость для освобождающего и, наконец, освободившего себя духа; и в то же время это есть торжество его самоопределения, т.е. его внутренней необходимости. Снятие объекта означает торжество абсолютной свободы и утверждение абсолютной необходимости. Чем свободнее жизнь духа, тем она более верна его внутренней природе, тем более в ней истинной, спекулятивно-органической необходимости.

Отсюда Ильин делает вывод о том, что несвобода необходима духу для реализации свободы. Следовательно, задача духа на низших ступенях состоит в том, чтобы принять свою необходимую ограниченность и неполную свободу, ибо только через это он может подняться к своей необходимой бесконечности и абсолютной свободе. В этой связи свобода и социальный авторитет в концепции русского мыслителя

 

 

– 132 –

 

не исключают друг друга, а являются духовно соединимыми. «Ибо с того момента, как человек своим внутренним свободным признанием приемлет, покрывает и наполняет гетерономный закон, несвобода исчезает и социальный авторитет входит в его жизнь в качестве дружественной и ценной опоры» (2, с. 106).

И.А.Ильин отмечает также, что путь к свободе ведет только через смирение. И, налагая на себя смирение, субъект может и должен хранить непоколебимую уверенность в том, что его ждет не только победа над объектом, но и высшая свобода: преодоление субъективной ограниченности. Следовательно, духовная свобода, по мнению философа, совсем не исключает социального авторитета. «Семя внутренней свободы должно пустить ростки, окрепнуть, выгнать ствол и стать расцветшей свободой, но заменить эту свободу нельзя ничем» (2, с. 106). Мыслитель называет внутреннюю свободу «живой духовностью» человека. В этой связи долг и дисциплина определяются Ильиным как видоизменения внутренней свободы, «которая добровольно приемлет эти внутренние связи и свободно определяет себя к внутренней и внешней связанности» (2, с. 106).

Подводя итоги, можно установить, что «свобода», по Ильину, есть критерий реальности и в то же время мера объективного достоинства для всех «явлений» и «образов» мира. В этой связи философ формулирует следующие законы:

– чем свободнее мировой образ, тем выше его место в восходящем ряду духовной жизни, тем ближе он κ реальности верховного уровня;

– образ мира тем свободнее, чем менее он причастен форме инобытия.

Мыслитель настаивает на том, что свобода состоит, прежде всего, в преодолении чувственной стихии, в победе над конкретно-эмпирическим. Это означает, что Понятие должно сначала побороть самобытный ритм конкретно-эмпирического, а потом погасить его участие и выйти из сферы «действительности». Иррациональная стихия и свобода остаются до конца в отношении противоположности. «Конечное должно обнаружить в себе «Бесконечное» как свою сущность; «единичное», исполняя свое назначение, должно отринуть себя и обрести свою основу во «Всеобщем»; «внешнее» должно найти свою истинную природу во «Внутреннем»; «чувственное» должно быть отвергнуто выступающим из-за него «сверхчувственным»: «случайному» надлежит превратиться в свою «истину» – в абсолютную «необходимость»» (1, с. 268).

 

 

– 133 –

 

Согласно концепции Ильина освобождение Бога в мире состоит в том, что он постепенно сбрасывает налет конкретной эмпирии, возвращаясь из мира к абсолютной свободе. Поэтому в понимании философа образ мира тем свободнее, чем менее в нем «внешнего» и чем ближе он к «чисто внутреннему» элементу. В процессе освобождения инобытие постепенно утрачивает характер грубой, инертной, осязаемой материи и превращается в «чувственное ощущение», «чувственную страсть», «чувственный образ». Объект дематериализуется, передвигается в душу, получает «душевную», а потом и «духовную природу».

По мнению мыслителя, ни внешняя свобода духа, ни политическая свобода никогда не должны проводиться последовательно, до беспредельности. Внешняя свобода духа, по Ильину, должна служить внутреннему самоосвобождению, так как только внутренняя свобода создает человека. С другой стороны, по убеждению философа, не следует отказывать человеку во внешней, отрицательной свободе. Нужно объяснить человеку, что смысл внешней свободы заключается в поиске путей, ведущих к внутреннему самоосвобождению.

В этом плане критерием целесообразности политической свободы согласно концепции Ильина является процесс внутреннего самоосвобождения. Поэтому философ обращает особое внимание на тот факт, что внешняя свобода – и формальная, и политическая – имеет свое единое основание во внутреннем мире человека. «Свобода есть нечто для духа и ради духа, свобода есть нечто в духе зреющее и от духа исходящее. Вне духа и против духа она теряет свой смысл и свое священное значение» (2, с. 109).

Далее, мыслитель указывает на то, что образ мира тем свободнее, чем полнее он осуществляет центростремительность и самодеятельность Понятия. Уже простая обращенность к себе и на себя доступна не всем явлениям мира. Естественный организм есть первое явление самодеятельности и, следовательно, свободы; все, что ниже его, несвободно. Истинная «рефлексия» доступна только человеческой душе, как началу «самосознания» и самоуглубления. Истинная самодеятельность (тождество субъекта и объекта) осуществляется только в мысли. Следовательно, образ мира тем свободнее, чем более он проникнут внутренней органической необходимостью. Все случайное, насильственное, произвольное свидетельствует о том, что истинная свобода осталась недостигнутой. «Все то, что в жизни своей творит произвол, поддается насилию или отзывается на случайные влияния и голоса, – все это находится в плену у чуждого начала; все это еще не нашло единственной свободы – в единственной необходимости» (1, с. 270).

 

 

– 134 –

 

И.А.Ильин приходит к выводу о том, что жизнь свободна тогда, когда она органически слилась с божественной стихией. Следовательно, свобода исключает субъективную объединенность, случайное усмотрение, самобытность единичного, оторвавшегося от Всеобщности, отмечает философ. Свобода, по Ильину, есть торжество Всеобщего, органического сращения, спекулятивной конкретности. Она требует от «единичности» самоотречения.

Отсюда становится понятным тезис Ильина о том, что действительность в лице образов мира восстанавливает свободу все полнее и совершеннее. Но наряду с этими образами остаются «явления», слагающие сеть эмпирической случайности и эмпирической необходимости. Пока мир существует, в нем сохраняются неосвобожденные вещи, явления и состояния; и в этом, по мнению мыслителя, трагедия духа. «Он вечно остается под угрозой того, что отпадут и восстанут «необразумившиеся» силы мира и, может быть, вовлекут его в новые падения и мытарства. Правда, свобода есть реальная, целесообразно творящая себя сила; но разве не противостоит ей все еще непросветленная до конца чувственная стихия? Правда, история человека внутренним образом исполнена Духа и Разума; она есть наряду с природою «сосуд» Духа; она венчает мировой процесс осуществленною и организованною свободою, ибо в свободе «единственная цель духа» и мира» (1, с. 270).

Таким образом, согласно концепции И.А.Ильина жизнь мира протекает не только в совмещении двух взаимоисключающих стихийных сил, но и в невозможности свести себя целиком к абсолютной свободе, так как мир не может превратиться без остатка в чистую мысль, а если бы он в нее превратился, он перестал бы быть миром. Абсолютная свобода возрождается в мире, но не поглощает его целиком. Вот почему путь Бога в мире, по мнению русского философа, превращается в трагедию.

Эта трагедия свободы, по Ильину, нигде не обнаруживается яснее, чем в жизни человеческой души, воли и конкретной нравственности.

 

Что такое абсолютная свобода в сюжетах видеоигр, и почему она не нужна — Бедный сценарист — Блоги

Хороший сюжет – как мама: всегда ведет нас за ручку.

Современные игры растут и вширь, и вглубь, а разработчики все чаще говорят аудитории о полной свободе и честном влиянии на происходящие события. Но это не правда, и никогда ею не станет. Несмотря на клятвенные обещания полной интерактивности в сюжете, всегда будет лишь N заранее прописанных выборов. Давайте разбираться, почему нам не дают настоящей свободы, и почему она, в общем-то, не нужна.

Сразу отмечу, что под сюжетом я подразумеваю цельную историю, наполненную смыслом и посылом, вокруг которой строится приключение. Поэтому я не затрону различные песочницы без единого сюжета, технические демо и игры, выстроенные только на механиках и системах (головоломки, три-в-ряд, PvP-проекты и т.п.).

Выборы и диалоги – это лишь разные полосы на одной дороге повествования

В заголовке я сравнил сюжет с дорогой, но еще лучше подойдет сравнение с железной дорогой. Интерактивные истории с возможностью влиять на события разрешают нам выйти на разных вокзалах, но мы всегда приезжаем из города А в город Б. Нельзя просто соскочить с транспорта (если не закрыть и не удалить игру, конечно) или приехать в другой город. Или вообще поехать в другую сторону. Нет. Нам дают одну дорогу и N маршрутов, как ее преодолеть.

Чтобы вы ни делали в Mass Effect, история всегда будет рассказывать про спасение галактики, и просто свернуть в середине и улететь на край вселенной не позволят. В Ведьмаке 3 вы всегда будете искать Цири. В «Как достать соседа» вы всегда будете доставать… ну, вы поняли. Выбор развития и к чему он приведет – лишь пути следования, но не конечные станции.

Линейная и нелинейная истории – как одна железная дорога и система тоннелей с несколькими путями, но все же с четко расположенными входами и выходами в ней. Абсолютная свобода, о которой мы говорим, в таком сравнительном ряду представляется мне системой метро невообразимой площади. Чтобы представить то, о чем я говорю, вспомните схему прохождения любой миссии в Detroit: Become Human – схема с десятками развилок и решений – и умножьте ее на бесконечность. Создать такой сюжет, равно мощный при любых выборах, нереально.

В этой же игре есть еще интересный пример. Если убить всех играбельных персонажей, то вы получите не очень хорошую концовку, которая завершает игру значительно раньше намеченного срока. Но я предпочитаю думать, и, надеюсь, вы меня поймете, что это не очередная развилка, а всего лишь красиво оформленный экран смерти. Особенно если учитывать условия для получения данной концовки.

Создание персонажа создает видимость выбора, которого на самом деле нет

В некоторых играх нам позволяют создать собственного персонажа, но такая система тоже ни к чему не обязывает. История и сценарий развития останутся прежними, а все, что зависит от вас, тоже вряд ли кардинально поменяется.

В подобных редакторах нам дают поиграть с внешностью. Иногда более, иногда менее. В некоторых проектах позволяют выбрать предысторию. Но игра всегда подгоняет вашего протагониста под нужный истории архетип. Даже если вы грозный дворф, которого не пускают на светский бал утонченных эльфов, всегда найдется дружественный NPC, который проведет вас внутрь, и вы окажетесь там, где оказались бы, играя и за эльфа, и за человека, и за говорящего кота. Так было в Dragon Age Origins, где богатое на предыстории приключение быстро сводилось к избранному Серому Стражу и его борьбе со злом.

Дело в том, что любая история строится на персонажах. И чтобы история рассказала все в нее заложенное, ее должны двигать и сами герои. NPC не меняются от выбора расы и внешности игрока – это удобно. Но игрок может поменять главного героя, а допускать этого нельзя. Поэтому авторы дают нам несколько выборов, которые внешне разные, но играют одинаковыми красками в рамках одного нужного архетипа. И герой-имперец и герой-каджит в TES: Skyrim – все равно избранный герой, спасающий мир от драконов.

Более свежий пример: за кого бы вы ни играли в недавнем Cyberpunk 2077, вам в управление попадает грубоватый и прямолинейный чумба с района. Выбор предыстории никак не влияет глобально: просто одному повезло больше, другому – меньше. Но всегда именно наш герой делает грязную работу и так или иначе попадает в одни и те же места с полностью идентичным успехом. А помните, какую ветвистость обещали поляки из CD Projekt?

Открытый мир в играх – первый шаг к ухудшению восприятия целостного сюжета. Хотя и не критичный

Все значимые события истории, которые так или иначе влияют на ее направление, назовем «якорями». Рассказывая историю в фильме или книге, авторы «якорями» запросто держат аудиторию в нужном им темпе, ибо ей просто некуда отвернуться. Так рассказчик не потеряет слушателя: не даст заскучать или, наоборот, свалиться в припадке эпилепсии от круговорота бессмысленного экшена.

А вот в играх с этим сложнее. Так как взором главных героев управляет игрок, то отвлечься он может в любой момент. Тем не менее, в складно скроенных историях авторы все равно щепетильно расставляют акценты и бросают нужные «якори». Такой способ помогает рассказать хорошую сказку, которая отличается от кино или книги лишь продолжительностью и сопричастностью.

Однако появление открытых миров сломало такую подачу, дало геймерам возможность расплескаться по всей игре и отвлечься от сюжета. Это одно из немногих правил, которое можно нарушить в угоду интерактивности, но в большинстве случаев повествование станет хуже – Ubisoft не даст соврать. Например, Ведьмак 3 или TES: Skyrim – очень крепкие сюжетные игры, но они не смогут соревноваться в напряжении и четкости повествования с BioShock Infinite или Alan Wake. Второй – моя личная любовь, но поставьте на его место ваш любимый сюжет, и вы меня поймете.

Вообразите, что вы смотрите представление в театре и неожиданно встаете, чтобы узнать, что продают в буфете. Актеры вас ждут. Но по пути из буфета, вы вдруг увидели выставку норковых шуб, выставленных в фойе театра (у нас в городе это норма). Актеры ждут. И вот вы готовы вернуться, но перед самым залом вам звонит друг, которому срочно нужен напарник на двойное свидание с двумя знойными красотками. И вы едете, а актеры ждут. Через два дня вы возвращаетесь в зал, актеры продолжают как ни в чем не бывало, но ваше восприятие сюжета сильно нарушится. Вы не будете максимально втянуты. Если спектакль интересный, то вы вольетесь. А если такие отвлечения продолжаются постоянно? Как-то так можно обрисовать игру в Skyrim.

В то же время в Red Dead Redemption 2 главные сюжетные твисты работают именно благодаря размеренной подаче и постоянному отвлечению на мелкие активности. Но это скорее исключение, полученное благодаря грамотной проработке окружающего мира и его влиянию на восприятие играющего.

Кристофер Воглер в своей книге «Путешествие писателя» сравнил познание сюжета с ездой на автомобиле: «Неплохо водить машину самому, но и сидеть на месте пассажира порой не хуже: любоваться видами гораздо удобнее, когда не держишь в руках руль и не думаешь на каждой развилке, какую дорогу выбрать».

Здесь можно подвести небольшой итог: линейная история благодаря целостному повествованию почти всегда будет восприниматься лучше, чем нелинейная. Лично мне намного интереснее играть в не очень длинные сюжетные приключения с четко расставленными акцентами, чем зачищать карту с активностями около 100 часов и периодически возвращаться к какому-то там главному квесту. Уверен, что я не один.

Почему игрокам не дают настоящую свободу выбора и никогда не дадут

Все вышеперечисленное – лишь следствия. Но в чем причина? Что бы вам ни рассказывал человек, будь то событие, что с ним случилось, новость или выдуманная сказка, он всегда хочет высказать то, что его беспокоит.

Думаю, настоящая причина отсутствия истинной свободы весьма прозаична: авторы хотят рассказать то, что на душе. А для этого их не должны перебивать. Допускаются вопросы, прерывающие рассказ, но нельзя переврать саму историю. Авторы создают сюжеты, чтобы поделиться тем, что лежит внутри них. Если такие истории сломаются и не донесут до зрителя заложенное, то их попросту не захотят делать. Со временем можно увеличивать количество вариантов развития, но это всегда будет поезд из города А в город Б.

Абсолютная интерактивность не нужна и самим игрокам…

…и главное основание этому: скука. Мы любим игры за истории. Истории – за мораль. А если история превращается в непонятную кашу – мы это кушать не захотим.

Человек слушает сказки, чтобы получать опыт, которого он не получит в жизни. Чтобы следить за другими людьми, изучать их ошибки и учиться на них. Чтобы, столкнувшись с подобным в реальности, уже представлять себе последствия тех или иных действий. Чтобы переживать и сопереживать.

А теперь представьте, что вам разрешат входить в каждую дверь в GTA V. Буквально в каждую. После какой двери вам наскучит?

* * *

Получается, полная интерактивность способна превратить видеоразвлечение во вторую серую жизнь, отыгрыш персонажа – в отыгрыш вас самих. Из-за этого вы не сможете сопереживать героям и учиться у них правильным вещам. А авторы не смогут рассказывать зрителям то, что лежит у них на душе и чем они хотят поделиться. Значит, и не нужна никому, эта ваша интерактивность.

А что вы думаете по этому поводу? Пишите в комментариях свое мнение.

Безлимитный тариф «Абсолютная Свобода» lifecell

Если не оплачена плата на 4 недели, начисляются дневные пакеты услуг.

Плата за ежедневные пакеты услуг снимается каждый календарный день независимо от факта и объема получения услуг.

Дневной пакет услуг	M	L
Интернет	200 МБ	350 МБ
Звонки на lifecell	25	25
Стоимость, грн/день	10	12

Тарифы сверх пакета услуг

Голосовые услуги
Звонки на номера lifecell и номера других операторов Украины, грн/мин	5 грн за 20 минут на 5 дней3
Плата за соединение, грн	0
Услуги передачи данных
Доступ в Интернет	Доступ будет ограничен4
Услуги обмена сообщениями
SMS на номера украинских мобильных операторов, грн	3 грн за 100 SMS в день пользования5
MMS на номера украинских мобильных операторов, грн	5 MMS за 3 грн в день использования6
Международные звонки
Тарифы в роуминге

Пакеты услуг с указанными условиями действуют на всей территории Украины.

¹Соответствующие пакеты услуг тарифного плана предусматривают предоставление безлимитного дополнительного трафика мобильного Интернета для доступа к сервисам YouTube, Netflix, SWEET.TV, MЕGOGO, OLL.TV, Ланет.TV, Divan.TV, 1+1 video, Trinity, YouTV ночью (00:00 — 7:59) и лимитированный объем трафика согласно выбранному пакету услуг днем. Стоимость соответствующего объема трафика включена в стоимость пакетов услуг тарифного плана на 4 недели.

²Вы можете пользоваться социальной сетью Facebook без ограничений без дополнительной платы и не тратя пакетные мегабайты! Для этого, пожалуйста, пользуйтесь только официальными приложениями для планшетов и смартфонов или мобильными и веб-версиями сайтов социальных сетей.

Бесплатное использование социальных сетей предоставляется в счет платы за выбранный пакет услуг. Если плата за Пакет услуг/4 недели по тарифному плану не оплачена, полученные/переданные данные при пользовании социальными сетями будут тарифицироваться согласно тарифному плану.

³Предоставленые 20 минут можно использовать в течение 5 дней, начиная с дня пользования. Если вы используете 20 минут раньше, вам будут начислены следующие 20 минут на аналогичных условиях. В случае отсутствия 5 грн на счету, тариф на звонки 1,00 грн/мин. При наличии на счете суммы большей чем 2 коп, но недостаточной для оплаты минуты исходящего и/или переадресованного звонка по стандартной стоимости, абоненту начисляется количество секунд, соответствующее остатку средств на счете (из расчета стоимости 1 сек=0,016666 грн).

⁴После использования полного объёма Интернет-трафика до окончания срока его действия, доступ к сети будет ограничен, если не подключены другие Интернет-услуги.

⁵После использования 100 SMS в день, стоимость каждого отправленного SMS — 1 грн.

⁶Начисляется пакет из 5 MMS, который действует до конца суток (по киевскому времени). Начиная с 6-го MMS в сутки стоимость составит 1 грн за каждое MMS.

Тарифы указаны в гривнах с учетом НДС и Пенсионного сбора.

Переадресованные звонки тарифицируются по тарифам исходящего звонка в зависимости от направления звонка. При осуществлении переадресации на номера lifecell снимается дополнительная плата за переадресацию – 0,21 грн за звонок.

Дата введения тарифного плана в действие — 24.05.2017. Минимальный срок действия тарифного плана — 7 дней с даты его введения в действие.

Условия тарифного плана приведены по состоянию на 04.11.2020 г.

Активировав эту SIM-карту lifeсell, потребитель подтверждает, что ознакомлен и согласен с Условиями и порядком предоставления телекоммуникационных услуг ООО «лайфселл», порядком применения выбранных им тарифов, получил необходимую, доступную, достоверную информацию о телекоммуникационных услугах, их количество, качество, ассортимент, а также об их изготовителе (исполнителе, продавце).

ООО «лайфселл» оставляет за собой право приостанавливать начисление бонусов/аннулировать бонусный счет в одностороннем порядке без согласования с пользователем услуг в случае нарушения таким пользователем законодательства Украины.

Оператор оставляет за собой право устанавливать и изменять тарифы (тарифные планы) на свои услуги в соответствии с Законом Украины «О телекоммуникациях», изменять перечень таких услуг, а также изменять условия, сроки проведения Акций, досрочно прекращать, приостанавливать срок их проведения в одностороннем порядке в соответствии с Условиями и порядком предоставления телекоммуникационных услуг ООО «лайфселл».

Подробные условия тарификации, минимальный срок и дополнительные условия предоставления услуг, касающихся этого тарифного плана.

TRAILHAWK — ВАША АБСОЛЮТНАЯ СВОБОДА!

Даю согласие на обработку моих персональных данных в соответствии с политикой конфиденциальности АО «ЭфСиЭй РУС».

Настоящим я выражаю свое согласие и разрешаю Акционерному обществу «ЭфСиЭй РУС», юридический адрес: 125284, г. Москва, Ленинградский проспект д. 31А стр. 1 (далее – ЭфСиЭй РУС), и по его поручению третьим лицам, другим операторам, осуществлять обработку своих персональных данных (ФИО, телефон, адрес электронной почты), включая сбор, запись, систематизацию, накопление, анализ, хранение, уточнение, использование, распространение (в том числе трансграничную передачу в адрес компании ЭфСиЭй Итали С.п.А), обезличивание, удаление, уничтожение персональных данных, для проведения исследований, направленных на улучшение качества продукции и услуг по гарантийному ремонту и обслуживанию автомобилей, для проведения маркетинговых программ, статистических исследований, а также для продвижения товаров, работ, услуг на рынке путем осуществления прямых контактов со мной с помощью различных средств связи, включая, в том числе, почтовую рассылку, телефон, сеть интернет. Я выражаю согласие и разрешаю ЭфСиЭй РУС обрабатывать мои персональные данные с помощью автоматизированных систем управления базами данных, а также иных программных средств, специально разработанных ЭфСиЭй РУС и/или ЭфСиЭй Итали С.п.А. Я соглашаюсь с тем, что, если это необходимо для реализации целей, указанных выше, мои персональные данные могут быть переданы третьим лицам, которым ЭфСиЭй РУС могут поручить обработку персональных данных на основании договора, заключенного с такими лицами, при условии соблюдения требований применимого законодательства об обеспечении конфиденциальности персональных данных и безопасности персональных данных при их обработке. Данное согласие на обработку персональных данных выдается на 10 лет. Требование об исключении, удалении или исправлении/ дополнении персональных данных может быть отправлено посредством направления мною в адрес ЭфСиЭй РУС, письменного заявления заказным письмом через Почту России. Датой отзыва считается день, следующий за днем вручения ЭфСиЭй РУС соответствующего заказного письма от меня об отзыве согласия на обработку персональных данных.

Семен Новопрудский об абсолютной свободе слова — Газета.Ru

В новом номере французского сатирического еженедельника Charlie Hebdo, название которого, к несчастью, теперь знает весь мир, напечатали новые карикатуры на пророка Мухаммеда. Журнал вышел рекордным тиражом 5 млн экземпляров и, как я понимаю, разлетелся как горячие пирожки.

Публикацию новых карикатур заранее анонсировал адвокат журнала Ришар Малка. «Мы не отступим, потому что в противном случае наши усилия бессмысленны», — сказал адвокат Малка. Еще он сказал, что у каждого человека есть право критиковать любую религию. У каждого человека есть (точнее, должно быть) право критиковать вообще все, что угодно, добавлю я от себя. Как и право не пользоваться этим правом.

Свобода слова и свобода творчества — одни из немногих абсолютных человеческих свобод.

Абсолютных в том смысле, что ограничивать их может и должен только сам человек изнутри, а не закон и тем более не произвол других людей с «оскорбленными чувствами» и автоматами Калашникова — извне. Человек вообще может считаться «особо-высоко-духовным животным», чем-то отличающимся от обезьяны, тигра или кенгуру, только до тех пор, пока рисовать любые карикатуры можно, а убивать за карикатуры нельзя.

Жизнь полна неожиданностей. Я, например, никогда не думал, что соглашусь с тем, что написал близкий из всех искусств лишь к боксу и конному спорту Рамзан Кадыров, и не соглашусь с тем, что написал замечательный критик архитектуры Григорий Ревзин.

Рамзан Кадыров написал: «Никому не позволим оскорблять Пророка, если даже это нам будет стоить жизни. Мусульмане не пишут портреты Пророка, не показывают Его в фильмах. И еще, если мы до сих пор молчим — это не значит, что не сможем поднять во всем мире миллионы людей на марши протеста против тех, кто потворствует оскорблению религиозных чувств мусульман. Вы этого хотите?» (орфография автора сохранена).

Да, я этого хочу: многотысячных или многомиллионных, но непременно мирных маршей протеста мусульман против карикатур вместо подлого и очень странного как раз с идеалистической, «духовной» точки зрения убийства художников. Например, в Москве — в «ответ» Парижу.

Пусть протест против карикатур, как и сами карикатуры, не стоят жизни никому.

Просто потому, что никакое произведение искусства, никакой литературный, журналистский или любой другой текст в принципе не должны забирать человеческие жизни.

Братья Куаши оказались выдающимися кровавыми промоутерами. Своим поступком они сделали для пропаганды карикатур на пророка Мухаммеда и конкретного французского сатирического журнала неизмеримо больше, чем могла себе когда-нибудь помыслить его небольшая расстрелянная редакция.

Карикатуристы, явно не имевшие славы Оноре Домье, в одночасье стали фигурами мирового масштаба. Именно террористы превратили карикатуры на пророка Мухаммеда (кстати, они сами видели эти рисунки и если видели, кто им дал их и зачем?), независимо от моральных или художественных изъянов, а также сам журнал в факт мировой истории и культуры. По-моему, защищать любую веру от рисунков или слов с помощью оружия значит сознательно унижать и умалять силу этой веры.

Впрочем, мировым религиям не привыкать проливать кровь за «высшую истину», с их точки зрения. А Григорий Ревзин в тексте под названием «Колонка №8», как всегда, прекрасно написанном, попытался доказать — с многочисленными отсылками к истории, с привлечением авторитета Рабле, Вийона и Михаила Бахтина, — что карикатуристы и их убийцы — «одно и то же». Что это всего лишь столкновение «двух средневековий» и что нельзя давать «им» повод для войны против «нас».

Глубинный изъян такой позиции даже не в том, что «одно средневековье» рисовало пусть и похабные для кого-то картинки, но никого не убивало, а «другое средневековье» просто физически уничтожило 16 человек. Если вспомнить, что в терактах в Париже погибло еще четыре человека, которые вообще не рисовали никаких карикатур, Рабле, Вийон и Бахтин могут спокойно удаляться в свое заслуженное историческое бессмертие. Потому что за свободу творчества убили и тех, кто ничего «такого» не говорил, не писал и не рисовал. Не давал никому повода.

Свобода слова и творчества существует не для того, чтобы давать или не давать поводы варварству, живущему в определенных дозах в каждом из нас и не зависящему напрямую от нашей веры или безверия, проявлять себя. Ведь поводом может быть что угодно, а управлять своими оскорбленными чувствами человек должен сам. Или — если не способен — с помощью закона и единоверцев.

Свобода слова и творчества существует на том простом основании, что человеку зачем-то биологически дано говорить, писать, сочинять музыку, рисовать. Это такие же естественные проявления человеческой природы, как и «оскорбление чувств». Они не «для чего-то». Они «из-за того», что мы — люди.

Коровам, ослам или кошкам свобода слова, безусловно, не нужна. Но именно те страны, где лучше со свободой слова, догадались, что и жестокое обращение с бессловесными тварями должно считаться преступлением.

Просто убийство за свои оскорбленные чувства должно караться законом. А право на свободу высказывания может ограничить прежде всего сам человек. Законом чувство меры, вкус и высокие моральные качества не воспитаешь.

Сразу после убийства французских карикатуристов в русскоязычных текстах на эту тему стало модой писать сакраментальную стыдливую фразу: «Я считаю, что эти карикатуры очень плохи, но…» И дальше, в зависимости от убеждений, ставить убийц и убитых на одну доску или все-таки делать между ними некоторое различение. Иногда даже в пользу убийц. Но качество карикатур для этой печальной истории вообще не важно. Важно — можно или нельзя рисовать и убивать за нарисованное.

Абсолютная свобода творчества не предполагает монополию на прекрасные и талантливые произведения: они могут быть уродливыми и бездарными.

Абсолютная свобода слова не гарантирует, что вы услышите или прочитаете только добрые или приятные всем слова: они могут быть злыми и обидными. Но этот «просвещенный абсолютизм» свободы слова и свободы творчества изначально предполагает, что люди в состоянии сами высказываться обо всем. И адекватно реагировать на чужие высказывания. Две эти свободы возвышают человека, придают ему тот особый смысл, за который как раз так ратуют апологеты «духовности» и «традиционных ценностей».

Человек — единственный биологический вид, у которого вообще есть религиозные культы и вера. При этом одной общей веры у всех людей никогда не было и не будет. Уже хотя бы поэтому для нас, как биологического вида, никогда не будет ничего однозначно святого.

Свято лишь то, что считаете таковым лично вы.

И не надо заставлять считать святым то же самое других людей посредством пуль или взрывных устройств. Делайте это силой убеждения с помощью свободы слова. Она и вам пригодится — хотя бы для того, чтобы выразить свои оскорбленные чувства. GQ? O [} ՟ 6 и 7 oM ~ o ~ 7 и 7 oM ~ o ~ w.w] ~; ~ ww] ~; ~! C ??! C ?? O) O ʟSğ ‘?? O) O ʟSğ’ ?? /% / _K _ /% / _K_o o7M7 & o o7M7 & w] w ;. w] w ;. _3o.; 2i’fϑ ~ L

Размышление о ценности превосходства индивидуальной свободы

Таким образом, некоторые исторические исследования и философские размышления о либерализме ценности свободы

превосходства необходимо. Будет полезно скорректировать будущее направление развития человеческого общества

.

Высшая ценность свободы — это просто англо-американская культурная особенность

С межкультурной точки зрения либералистская идея и ценность превосходства индивидуальной свободы

не бесспорны.Фактически, подчеркивание абсолютного приоритета ценности «свободы» и

«свободы» — это лишь культурная особенность современной англо-американской традиции, а не универсальный закон

. Его можно проследить до Англии 17-го века, где происходили политические и экономические

состязаний между королем, феодальными баронами, кальвинистскими пуританами, средневековыми юристами и другими по вопросам

, связанных с налогообложением, религией, землей и т. Д.Лишь с конца 18 века термины

, такие как «либеральные идеи», «либеральные взгляды», «либеральные принципы» и «либеральные системы», стали неоднократно появляться в работах Адама Смита и других современных мыслителей. [2]. К середине 19 века,

идея и ценность «свободы», «свободы» вместе с ее предполагаемыми предпосылками, включая «естественный закон»,

«индивидуальные права» и «договорность», постепенно принимались как само собой разумеющиеся. — очевидно аксиоматика.

Эта фундаменталистская либеральная ценность служила особым целям определенного класса в этом обществе в то время

и считалась причиной расцвета Великой Британской Империи.

он также сыграл важную роль в независимости Америки, поэтому был полностью унаследован как важнейшая культурная традиция США

Исследованный с академической истории и теоретического уровня, либерализм имеет глубокие корни в

Англо-американская религиозная и философская культура с обширной теоретической поддержкой таких

важных философов, как Томас Гоббс, Джон Локк, Руссо, Иммануил Кант, Адам Смит,

Джон Стюарт Милль, Томас Хилл Грин, Л.Т. Хобхаус, Фридрих Хайек и Джон Ролз. Несмотря на

факт, что их взгляды на то, что такое «свобода» или «свобода» и что означает «либерализм», сильно отличаются друг от друга, поскольку доминирующая современная западная идеология, свобода и либерализм постепенно превратились в простейшее политическое табу

. и икона идеологического культа. Любой вызов так называемой «либеральной демократии

» будет сочтен эксцентричным и возмутительным.

Я вовсе не отрицаю, что «свобода» или «свобода» являются важной человеческой ценностью, но я думаю, что ставить эту ценность

на позицию абсолютного приоритета по сравнению с чем-либо еще, это просто современная англо-американская

культурная особенность. .Не все культуры мира имеют такой ценностный приоритет. Например, африканская философия

больше подчеркивает ценность «Ubuntu», которая ставит ценность солидарности и сообщества группы

выше ценности индивидуальной свободы [3]. В древнем Китае свобода личности, хотя и являлась ценностью, достойной стремления, никогда не ставилась на первое место среди приоритетов ценностей. Это

не входит в число «пяти счастья» или пяти самых ценных вещей в жизни человека, а именно долголетия,

богатых, здоровых, нравственных и имеющих мирную смерть [4].Фактически, в любом обществе, помимо ценности индивидуальной свободы

, всегда есть много других не менее важных человеческих ценностей, например, мир,

безопасность, социальный порядок, верховенство закона, гармония, равенство, солидарность, социальный порядок. и стабильность — все это важные ценности

. С точки зрения традиционной китайской культуры, кажется, нет оснований ставить

только ценность индивидуальной свободы выше всех других ценностей. Между этими разными ценностями может быть

противоречий и конфликтов, но это просто нормальная ситуация

органического и динамичного общества.С точки зрения китайской философской и культурной традиции,

не является необходимым, чтобы подчеркивать ценность личной свободы и свободы в такой преувеличенной степени;

иногда более важно общее и коллективное благополучие, гармония, безопасность и мир всего общества. Поддержание динамического, диалектического и регулируемого баланса между различными ценностями будет поддерживать общее здоровье общества.

Инь-янь и точка зрения пяти элементов на свободу и другие ценности

Здесь я хотел бы представить традиционный китайский взгляд на анализ диалектики и

многомерных отношений между различными элементами социальной политической жизни. , основанный на древнекитайской концепции

«Инь-янь» и «пять элементов.»

Экзистенциальная« свобода »и политическая

Свобода

Философы размышляли над понятием свободы на протяжении тысячелетий. От Фукидида до Томаса Гоббса, Джона Локка, Джона Стюарта Милля и Жан-Жака Руссо концепция свободы в той или иной степени постоянно обсуждалась в политической мысли. Это важная концепция, потому что мы должны решить, свободны ли люди, должны ли они быть свободными, что это означает и какие институты мы должны строить вокруг этих идей.

В политической мысли понятие свободы можно рассматривать через призму известного эссе Исайи Берлина «Две концепции свободы». Он начинает с утверждения, что в политической философии доминирующим вопросом является вопрос послушания и принуждения. Почему человек должен подчиняться кому-то другому? Можно ли принуждать людей? Почему все мы не должны жить так, как нам хочется? Это все вопросы свободы. Затем в длинном и подробном обсуждении Берлин проводит различие между положительной и отрицательной свободой.[1] Картер ясно и кратко объясняет различие; «Негативная свобода — это отсутствие препятствий, преград или ограничений… Позитивная свобода — это возможность действовать… таким образом, чтобы контролировать свою жизнь» (2008).

Ключ к негативной свободе [2] — это понятие невмешательства. Человеку не хватает политической свободы только в том случае, если ему / ей «мешают достичь цели люди» (Берлин, 1969, стр. 122). Простая неспособность достичь цели (например, неспособность летать как птица или неспособность ходить из-за травмы) в этом смысле не считается несвободой.Есть множество политических философов, которые подпадают под эту категорию, очерченную Берлином. Они согласны с определением свободы, но не согласны с тем, насколько широким оно должно быть. Двое из этих философов — Томас Гоббс и Джон Локк. [3] Поскольку в естественном состоянии человеческие цели не могут быть согласованы, эти классические мыслители полагали, что человеческая свобода должна быть ограничена законом. Однако они также признали, что минимальная область человеческой свободы также должна быть защищена, чтобы позволить развитию основных человеческих способностей / качеств.По Гоббсу, люди должны передать все свои права Левиафану в соответствии с общественным договором, за исключением одного фундаментального права — права на самосохранение (Hobbes 1651). Для Локка «минимальная» область защищаемой свободы для каждого человека немного шире, поскольку люди имеют права на свою собственность и на плоды своего труда (Locke 1689). Существует бесконечная дискуссия о том, что «мы не можем оставаться абсолютно свободными и должны отказаться от части нашей свободы, чтобы сохранить остальное. Но полная самоотдача обречена на провал »(Берлин, 1969, стр. 126).

Позитивная свобода «позитивна» в том смысле, что люди захотят быть хозяевами сами себе. По словам Берлина, в силу позитивной свободы человек «желает быть субъектом, а не объектом» (1969, 131). Понятие «истинной свободы» Жан-Жака Руссо можно отнести к этой категории. Люди должны следовать идеалу «истинной свободы», в котором они смогут полностью реализовать свой человеческий потенциал и жить добродетельно. Истинная свобода достигается, когда люди могут отпустить amour propre (любовь к себе) и вместо этого овладеть amour de soi (стремлением к самосохранению и самообладанию) (Rousseau 1762).Таким образом, позитивная свобода связана не столько с тем, что людям запрещено делать, сколько с тем, что люди могут сделать, чтобы полностью реализовать свой человеческий потенциал. В состоянии позитивной свободы «я хочу, прежде всего, осознавать себя как мыслящее, желающее, активное существо, несущее ответственность за свой выбор и способное объяснять его ссылками на мои собственные идеи и цели» (Берлин, 1969 г., стр. 131).

Я хотел бы отметить, что подхода Берлина к концепции свободы недостаточно.Все упомянутые мною мыслители относятся к тому, что мы можем назвать политической свободой, свободой в противоположность философской свободе [4]. Жан-Поль Сартр обсуждает последнее. В своем эссе Берлин утверждает, что «концепции свободы напрямую вытекают из взглядов на то, что составляет« я »» (1969, 134). Именно это делает Сартр; он начинает с понимания предмета и «человеческой природы», отличного от всех вышеупомянутых, и приходит к такой же иной концепции свободы.

Я утверждаю, что концепция свободы Сартра не должна была исключаться из дискуссий в политической мысли. Я не утверждаю, что концепция свободы Сартра должна быть включена в рамки Берлина, и я не утверждаю, что Берлин упустил его из виду. Я утверждаю, что обсуждения Берлина недостаточно. Нам нужна концепция свободы, которая действует на уровне политического , потому что все остальное в политике строится на вершине политического.

Я считаю, что политическое — это область отношений ниже «политики».Здесь формируются условия для понимания политики. Шанталь Муфф проводит подобное различие; она заимствует словарь Хайдеггера и утверждает, что «политика относится к онтологическому уровню , а« политическое »имеет отношение к онтологическому уровню » [5] (Mouffe 2005, 8). Онтологический обычно относится к физической или фактической реальности, тогда как онтологический относится к «бытию» или феноменологическому опыту от первого лица (Heidegger 1927).В этом случае два термина немного адаптированы к теории. Политика находится на онтическом уровне, потому что она связана с общепринятыми практиками и политиками, в то время как политическая находится на онтологическом уровне, потому что для Муффе она касается «бытия» общества или, по ее словам, «самого способа, которым общество установлено »(2005, 9).

Экзистенциализм и Жан-Поль Сартр

Философы-экзистенциалисты [6], такие как Альбер Камю и Жан-Поль Сартр, были хорошо известны в свое время своей причастностью к сопротивлению, неумолимым коллаборационизмом и конформизмом, а также активным интересом к революционным движениям [7].В сочетании с тем фактом, что свобода является одной из наиболее важных тем, которые исследуются философами-экзистенциалистами, возникает вопрос, почему эта ветвь философии не получила более адекватного рассмотрения в политической мысли. Возможно, это потому, что экзистенциализм действительно кажется больше философией жизни, чем традицией, подходящей для концепции политической теории и политики. Я утверждаю, что до того, как можно будет придумать политические теории, политику и институты, нужно сначала уметь правильно определить условия жизни человека.Экзистенциализм дает уникальное и убедительное объяснение того, что значит быть «человеком», что позволяет разумно развить концепцию свободы Сартра.

Прежде всего стоит отметить контекст, в котором возникли экзистенциалистские идеи Жан-Поля Сартра. После мировых войн произошел распад традиционных идей философии. Не было истинного чувства общности, веры в человеческую природу и растущей веры в то, что, возможно, божественное не существовало на самом деле, если оно позволяло совершать такие зверства, как холокост (Flynn 2006).Философия должна была вернуться к своим истокам; «Что мы знаем и как мы это знаем?» — был вопрос. Экзистенциалисты ответили: «Все, что мы действительно знаем, это то, что мы существуем». Таким образом, экзистенциализм вращается вокруг вопросов существования и человеческого опыта. Мы начнем с той же позиции — представлений о существовании и субъективности.

Экзистенциалисты утверждают, что мы ничего не можем знать, если не на основании нашей субъективности. Первое и единственное, что мы знаем, это то, что мы существуем и все переживаем субъективно.Это приводит нас к вопросу о как о . Гегель проводил различие между бытием объектов (бытием-в-себе) и человеком (или Geist ) — это послужило одной из оснований для более позднего различия Сартра (Hegel 1807). Хайдеггер внес второй вклад, который в определенном смысле определяет суть этой философской традиции. Он утверждал, что мы не можем размышлять о смысле бытия по отношению к нашему существованию, если сначала не поймем его философски [8] (Heidegger 1927).Хайдеггер особенно критиковал картезианский вопрос о существовании, утверждая, что такой вопрос возникает из онтологически неадекватного начала ( Ibid , 83). Он критиковал понятие субстанции и утверждал, что индивиды — это Dasein , или «существа в мире».

Экзистенциалистской традиции присущи также идеи бессмысленности и беспокойства. Сартр как атеист отвергал идею о том, что в жизни человека есть божественный смысл или что есть цель, ради которой рождается каждый человек.В «Миф о Сизифе » (2000) Камю ввел понятие абсурдности, которое возникает из столкновения между громким молчанием мира (бессмысленность) и индивидуальными ожиданиями цели или направления. Хайдеггер также принял это, и в «Бытие и время » он утверждал, что осознание этой бессмысленности ведет к ощущению Angst (1927, 173) [9]. «Нас угнетает не то или иное, и не все объективно представлено вместе в виде суммы, а возможность имеющихся вещей в целом, то есть сам мир» ( Там же, , 175).Для Хайдеггера Dasein — это не только «бытие-в-мире», но и «потенциальность-бытие». Сартр аналогичным образом утверждает, что люди могут превзойти самих себя и использовать возможности вне себя (Sartre 2007, 66).

Последнее понятие, о котором стоит упомянуть, в первую очередь сартровское; что подлинности. «Существование подлинно в той мере, в какой существующее [10] овладело собой и… сформировало себя по своему собственному образу» (Macquarrie 1972, 206).Когда человек не позволяет формировать и связывать себя внешними правилами и моралью, когда он « осуществляет свободу , а не определяется преобладающими общественными вкусами и стандартами» [11] ( Там же , 207), тогда он живет подлинным существованием.

В следующем разделе, где я подробно исследую концепцию свободы Сартра, связь между этими экзистенциалистскими концепциями станет намного яснее. В своих magnum opus , «Бытие и ничто » Сартр дает очень сложное, интересное и убедительное описание экзистенциальной свободы.Кроме того, он — один из немногих философов, открыто поддержавших экзистенциальную философию, приняв термин «экзистенциалист». Экзистенциальное понятие свободы заслуживает рассмотрения в политической мысли, потому что это «доктрина действия» (Sartre 2007, 56), которая подталкивает человека к тому, чтобы снова обрести себя. По словам Сартра, цель экзистенциализма «вовсе не в том, чтобы ввергать людей в отчаяние», а в том, чтобы позволить им осознать себя «истинно людьми» ( Ibid ).

Но что это значит и имеет ли это отношение к политической мысли? Я утверждаю, что это так. Именно потому, что философия Сартра стремится позволить людям осознать себя как истинные люди, его нельзя упускать из виду в политической мысли. Такие философы, как Руссо, Локк и Гоббс, все пытались дать представление о человеческой природе, на котором можно построить понятие свободы и политики. Сартр помещает понятие свободы на первый, философский уровень.

«Свобода» Жан-Поля Сартра

« Никогда мы не были так свободны, как во время немецкой оккупации … С тех пор, как нацистский яд проник даже в наши мысли, каждая правильная мысль была победой; поскольку всемогущая полиция пыталась заставить нас молчать, каждое слово становилось предшествующим, как декларация принципа; поскольку за нами наблюдали, каждый жест имел вес обязательства … Сама жестокость врага довела нас до крайности человеческого состояния, заставив задавать вопросы, которые мы можем игнорировать в мирное время »(Sartre in Gerassi, 1989).[12]

Свобода для Сартра — это не свобода что-то делать. Он говорит: «Вы свободны», потому что у вас всегда есть выбор, «поэтому выбирайте» (Sartre 2007). Но поскольку это вызывает беспокойство и страдания, люди в самообмане бегут и продолжают вести недостоверную жизнь. Человек свободен, когда его сознание признает, что чего-то не хватает, когда он ставит перед собой цель и когда он совершает. По словам Сартра, именно тогда он «выходит за пределы» самого себя. В условиях оккупации это было сделано хорошо, потому что то, чего не хватало тогда, было очевидным, почти осязаемым.Следовательно, утверждает он, каждое действие становилось обязательством. Таким образом, человек утверждал свою свободу. Он не пытается сказать, что люди в мирное время находятся в иллюзорной свободе. В мирное время они просто не думают об одних и тех же проблемах, и у них гораздо меньше шансов понять, что на самом деле означает быть человеком.

Возможные критики этого подхода к свободе [13] могли бы указать, что концепция свободы Сартра не гарантирует реальной свободы для людей. Кроме того, это может быть неверно истолковано (возможно, даже намеренно) для оправдания ограничения политических свобод.[14] Это, по мнению Сартра, проистекает из «недоразумения: эмпирическая и популярная концепция« свободы », порожденная историческими, политическими и моральными обстоятельствами, эквивалентна« способности достигать выбранных целей ». а философское понятие свободы, единственное, что мы здесь рассматриваем, означает только автономию выбора »[15] (Sartre 1943, 483). Я интерпретирую это как означающее, что Сартр не заявляет, что мы должны отвергать «эмпирическую и популярную концепцию свободы», а скорее, что мы должны сначала построить хорошее понимание «технической и философской концепции свободы», на основе которой затем можно построить политическую концепцию свободы.

Я начну свой анализ концепции свободы Сартра с представления трех идей из его первого романа; Тошнота (1938). Во-первых, Рокантен — главный герой — понимает, что свобода — это существование. «В настоящий момент… если я существую, , это потому, что я ненавижу существовать. Это я, , это я , вытаскивающий себя из небытия, к которому я стремлюсь: ненависть и отвращение к существованию — это всего лишь так много способов сделать меня существовать, толкнуть меня к существованию »(Sartre 1938, 145).Рокантен понимает, что он абсолютно свободен. А свобода — это наличие . Стремясь к ничто, он понимает, что все еще делает выбор. И, делая этот выбор, он уводит себя от небытия и утверждает свое существование и свою свободу. По его словам, это лишь один из многих способов. Во-вторых, он утверждает, что существование предшествует сущности и что вселенная бессмысленна. «Существование не является необходимостью. Существовать — это просто , быть там … никакое необходимое существо не может объяснить существование… все безвозмездно »( Там же, , 188).Здесь Рокантен говорит, что то, что существует, появляется, и вы никогда не сможете вывести это. Это комментарий к представлению о том, что не существует субстанции; это существование предшествует любой сущности. Чтобы избежать этого, некоторые люди изобретают необходимое причинное существо. [16] Но на самом деле, согласно Рокантену, в жизни нет необходимости и нет цели. Один просто — это . В-третьих, он принимает свою абсолютную свободу и решает жить в ее силу. «Я свободен: у меня не осталось ни одной причины жить… Я переживу себя» ( Там же, , 223).В романе эта сцена происходит после того, как Рокантен понимает, что он надеялся, что его старый друг Энни спасет его от самого себя. Он сделал ее причиной своей жизни. Теперь у него больше нет смысла жить, и он утверждает, что свободен. [17] Немного позже он решает, что он собирается принять эту реальность и жить в силу своей свободы: он переживет себя. Слово «переживающий» я интерпретирую в связи с повторяющимся понятием трансцендентности. Выходя за пределы себя, стремясь стать тем, кем он не является, он будет постоянно отстаивать свою свободу.

Представляя руководящие идеи Сартра о свободе; Я перейду к их подробному рассмотрению. Сначала я проанализирую ключевые концепции [18], составляющие понятие свободы Сартра, затем перейду к оценке значения этого понятия свободы и, наконец, рассмотрю, что на самом деле означает принятие этой философии для Сартра.

В «Бытие и ничто» Сартр с самого начала вводит дискуссию о сознании. Сознание — это всегда сознание из чего-то; это не абстрактная субстанция (Campbell 1977, 65).Мы должны сразу понять, что для Сартра сознание, существование, свобода, ничто — все это синонимы. Сознание, которое всегда является сознанием чего-либо, также является сознанием самого себя, и поэтому сознание бытия и сознание свободы (Sartre 1943, 40). Говоря более конкретными, но не менее запутанными терминами, человек — это сознание , и это откровение происходит в мучениях. Можно понять, что его состояние подразумевает возможность изменения, когда понимаешь, что «каждое действие — это рискованное предприятие в небытие» (Caws 1979, 112).Сартр отвергает детерминизм, потому что считает людей вне мира. Нет никаких оправданий, которые могут быть основаны на идее «человеческой природы». «Страдания — это откровение для нас нашего поведения, нашего существа, как возможность » (Кэмпбелл 1977, 69).

Это подводит нас к «двойственности бытия» Сартра. Он различает «человеческое сознание и все, что находится за пределами человеческого сознания: бытие-для-себя … и -бытие-в-себе » (Campbell 1977, 65).Для обсуждения бытия в себе Сартр предлагает три предложения. Во-первых, — это то, что есть . Это отказ от идеи, что мир был создан с определенной целью или что за его творением стоит Бог. Бытие в себе есть не что иное, как то, чем оно является. Во-вторых, бытие само по себе . Бытие полно самого себя, «оно не относится к себе… как сознание… оно не имеет силы, поскольку не может стать тем, чем оно не является» ( Там же, , 66). Грубый пример этого — стул.Поскольку стул такой, какой он есть, он сам по себе полон. Это не относится к самому себе; он не задумывается о своей «стеснительности». К тому же стул не имеет потенции; он не может стать тем, чем он не является, и он исчерпывает себя своим «председательством». В-третьих, — это . Снова в отношении стула — поскольку нет потенции, стул просто есть. «Возможное» — это структура сознания, и поэтому оно применимо к самому себе (Sartre 1943, xxix). Из этого следует, что бытие для себя имеет потенциальную возможность и может стать тем, чем не является.[19] «Для себя» лучше всего можно понять в отличие от «в себе» и в идее, что это уничтожение «в себе». Сартр классно описывает «для себя» как «быть тем, чем оно не является, и не быть тем, чем оно есть» ( Там же, , xxviii). Под этим он подразумевает, что человек свободен, потому что он убегает от бытия. Сама по себе свобода, детали, окружающие ее, станут намного яснее, когда я продолжу исследовать основные идеи.

Для Сартра существование предшествует сущности, свобода абсолютна, а существование — это свобода.Стало ясно, что Сартр не верит, что какая-либо сущность или субстанция может быть приписана людям до их существования. В первую очередь существуют индивиды, и не существует «человеческой природы», существующей вне или внутри существ. Таким образом, свобода безгранична, но учитываются физические ограничения мира. Сартр пишет: «Моей свободе нельзя найти никаких границ, кроме самой свободы или, если хотите, того, что мы не можем перестать быть свободными» [20] (1943, 439). Однако люди рождаются в мире или в «ситуации» — это то, что он называет «фактичностью».Фактичность человеческого состояния включает в себя ограничения, налагаемые на человека миром. Например, я могу спрыгнуть со скалы и полететь, но, вероятно, я рухну, потому что у меня нет крыльев. Это не означает, что я несвободен — я все еще волен выбирать полет, но мне придется иметь дело с последствиями своих действий. Сартр пишет, что свобода означает «самому определять себя, чтобы желать». Другими словами, успех не важен для свободы »(1943, 483). Важно отметить разницу между выбором, желанием и мечтой.Следуя примеру Сартра, было бы абсурдно утверждать, что заключенный индивидуально может свободно покинуть тюрьму, когда пожелает. Было бы бесполезно говорить, что один и тот же человек всегда может мечтать об освобождении в один прекрасный день. Но что верно и свидетельствует о его свободе, так это то, что он всегда может предпринять попытку побега ( Там же ). Критика этого момента была сделана Макгиллом, который утверждал, что выбор не может быть единственным руководящим принципом свободы (Natanson 1973). Как я писал во втором абзаце этого раздела, это действительно может рассматриваться как потенциально опасное.Однако, как утверждает Натансон, «Макгилл желает неонтологических критериев свободы; и этим Сартр не занимается »[21] ( Там же, , 80). Другая возможная критика заключается в том, что такая крайняя форма свободы заставляет Сартра вернуться к философии сущности (Desan 1960). Эта критика понятна в том смысле, что если свобода — это «материал» нашего существа, то свобода — это сущность. Однако если принять посылку Сартра о том, что существование — это свобода , то нельзя заключить, что свобода — это сущность.Индивиды не свободны до того, как они существуют, и они не существуют до того, как станут свободными.

Сейчас я буду обсуждать две идеи, которые я интерпретирую как «второстепенные» идеи или последствия для концепции свободы Сартра; это превосходство и ответственность. Как понимает Рокантен в «Тошноте», человек заставляет себя существовать, проецируя и теряя себя за пределами себя [22]. Сартр утверждает, что индивид — это желание быть субстанцией, но никогда не иметь возможности быть. Следовательно, он должен превзойти себя и выйти за пределы себя, чтобы реализовать сознательный проект.[23] Только тогда он будет жить по-настоящему, и только тогда он когда-либо приблизится к осознанию себя как истинного человека. [24] «Не обращаясь к самому себе, — пишет Сартр, — а всегда, ища, помимо себя, цель, которая является одной из целей освобождения или какой-то конкретной реализации, человек может осознать себя как истинно человека» (2007, 66). Это означает, что, несмотря на тот факт, что человек, вероятно, никогда не достигнет своей идеальной реализации, для него все же лучше превзойти себя, чем для него повернуться «назад к себе» и попытаться жить как инопланетянин. сам недобросовестно.

Признав акцент Сартра на субъективности и отметив, что его внимание полностью сосредоточено на индивидууме и «неправильности» навязывания ему внешних ценностей, можно задаться вопросом, как может общество продолжаться, а сообщество — поддерживать. сам. В «Экзистенциализм и гуманизм » [25] Сартр, кажется, вводит смутное представление о сообществе. «Добиваясь свободы мы обнаруживаем, что она полностью зависит от свободы других», и он добавляет, что «я не могу сделать свободу своей целью, если я не сделаю так же свою цель для других» (2007, 62).Это, кажется, допускает идею о том, что люди будут действовать солидарно друг с другом, несмотря на отсутствие трансцендентных [26] ценностей. В «Бытие и ничто» он объясняет это дальше и заявляет, что мы несем ответственность за свою свободу и свободу других. Под ответственностью он подразумевает «сознание того, что он неоспоримый автор события или объекта» (1943, 553). Поскольку человек абсолютно свободен, когда он делает выбор, он становится этим выбором, и этот выбор становится им.Изменения, которые он вносит в мир из-за этого выбора, также становятся им. По словам Сартра, «то, что происходит со мной, происходит через меня» [27], и как для себя я должен «полностью принять ситуацию с гордым сознанием того, что являюсь ее автором» ( Ibid , 554). Примером этого является война: если я родился на войне, я родился в ситуации, и эта ситуация является тем, кем я являюсь. Затем я должен сделать выбор, за который несу полную ответственность. Если я предпочитаю сражаться на войне, а не дезертирство или самоубийство, я выберу продолжить эту войну, и эта война станет моей.[28] Это то, что имеет в виду Сартр, когда утверждает, что люди несут ответственность как за свою, так и за чужую свободу.

Сартр приходит к выводу (и все это время подразумевал), что каждый человек должен жить в силу свободы . Это то, что делает Рокантен в конце Тошнота . У него больше нет смысла жить, он больше не пытается найти субстанцию ​​внутри себя, он больше не пытается быть самим собой. Напротив, это не то, что делает Матье в первой половине года «Эпоха разума» (1961).Он осознает свою свободу, он не совсем недобросовестен, но он живет, чтобы сохранить свою свободу, а не ради нее. Он не летает в Мадрид, даже если всегда хотел, из опасения создать проект и ограничить свою свободу. В книге «Бытие и ничто » Сартр пишет: «Тот, кто в муке осознает, что его состояние — , брошенное на ответственность, которая простирается до самого его отказа, — больше не имеет ни раскаяния, ни сожаления, ни оправдания; он уже не что иное, как свобода, которая совершенно раскрывается и сущность которой пребывает в этом самом откровении »(1943, 556).

Если мы свяжем эти идеи с предыдущим разделом, отрывок о немецкой оккупации станет более ясным. Тогда люди либо сотрудничали недобросовестно, либо сопротивлялись в силу свободы. Коллаборационизм непростителен [29] для Сартра, потому что он вообще не считает угрозу со стороны оккупантов оправданием. Захватчик — это фактичность ситуации, в которой находится человек, но он по-прежнему свободен делать сознательный выбор. Если этот выбор основан на свободе, утверждает Сартр, он не приведет к коллаборационизму.Именно тогда ценность этой концепции свободы для политической мысли становится более ясной. Это почти добродетельная концепция свободы. Он не идеалистичен в том смысле, что не дает людям оправдания их существованию и поведению. Тем не менее, он положителен в том смысле, что может вдохновлять и вдохновлять людей признавать свое существование, а не жить, как Матье в «Эпоха разума ».

Действительно, эта концепция свободы не обеспечивает прочной основы для построения политических институтов или политики, но это потому, что «техническая и философская» концепция свободы Сартра находится на уровень ниже «эмпирической и популярной» концепции свободы.Он находится на уровне того, что я ранее назвал политическим . Шанталь Муфф также делает заявление, которое полностью соответствует моим аргументам. Она утверждает, что «непонимание политического в его онтологическом измерении … лежит в основе нашей нынешней неспособности мыслить политическим путем» ( Там же, 9). Если это так, то это различие может иметь значение, поскольку оно открывает новые каналы для размышлений.

Заключение

Эссе 1969 года под названием «Две концепции свободы», написанное Исайей Берлином, представляет собой одно из наиболее исчерпывающих описаний либеральной традиции в политике.Он рассматривает большинство философов, имевших дело с понятием свободы, и делит их идеи на две категории; негативная и позитивная свобода. Однако Берлин не принимает во внимание экзистенциалистское понятие свободы. Поскольку книга Жан-Поля Сартра «Бытие и ничто » почти полностью посвящена вопросам свободы, следует задаться вопросом, почему она была опущена и приемлемо ли это.

Основным аргументом в этой статье было то, что Берлин и Сартр действуют на двух разных уровнях.В то время как Берлин действует на уровне политики , Сартр действует на уровне политики . Я прояснил это различие с помощью книги Шанталь Муфф «О политике ». Она утверждает, что политика находится на онтическом уровне и, таким образом, касается определенного набора практик и институтов, тогда как политика находится на онтологическом уровне и, таким образом, касается того, каким образом общество является . Она утверждает, что проведение таких различий и хорошее понимание политических вопросов необходимы для нашей (как общества) способности эффективно обсуждать политику.

Имея это в виду, мой аргумент в пользу включения Сартра в политическую мысль становится намного яснее. Его концепция свободы, по его словам, является «технической и философской», а не «популярной и эмпирической». Он коренится в вопросах существования и бытия из-за своей экзистенциалистской основы. Свобода пронизывает все аспекты человеческого существования, потому что для Сартра существование — это свобода . У каждого человека есть выбор, и именно этот выбор характеризует личность каждого человека.Кроме того, свобода связана с ответственностью, поскольку для себя должен «полностью принять ситуацию с гордым сознанием того, что являюсь ее автором» (1943, 554). Таким образом, концепция свободы Сартра является достаточно цельной и не допускает никаких оправданий, но в то же время дает возможность людям, которые должны создавать свои собственные ценности и свое собственное будущее. Его свобода не должна использоваться для оправдания тоталитаризма или оккупации. И это тоже не пример немецкой оккупации Сартра.Дело в том, что индивид принципиально свободен на онтологическом уровне; как только он существует, он свободен. Если мы — общество — сможем понять это, жить в силу этого и, таким образом, осознать себя как истинных людей, мы сможем построить лучшую основу для свободы политического (или онтического) уровня, потому что у нас будет более подходящая учет состояния человека.

Шанталь Муфф пишет, что «непонимание политического в его онтологическом измерении … лежит в основе нашей нынешней неспособности мыслить политическим путем» (2005, 9).В соответствии с этим аргументом я утверждаю, что если политические мыслители будут проводить более четкое различие между политикой и политическим и будут ли они способствовать лучшему пониманию «политического»; гораздо более вероятно, что философия Сартра будет включена в описания свободы.

Список литературы

Берлин, Исайя. «Две концепции свободы». В Четыре очерка свободы . Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 1969. 118–172.

Кэмпбелл, Джерард Т.«Абсолютная свобода Сартра». Laval Theologique et Philosophique 33, no. 1 (1977): 61-91.

Камю, Альбер. Миф о Сизифе . Лондон: Пингвин, 2000.

Картер, Ян. «Положительная и отрицательная свобода». Стэнфордская энциклопедия философии. http://plato.stanford.edu/entries/liberty-positive-negative/ (по состоянию на 13 апреля 2012 г.).

Caws, Питер. Сартр . Лондон: Рутледж и К. Пол, 1979.

.

Десан, Уилфрид. Трагический финал: очерк философии Жан-Поля Сартра.. Нью-Йорк: Harper Torchbooks, 1960.

Флинн, Томас Р. Экзистенциализм: очень краткое введение . Оксфорд: Oxford University Press, 2006.

Герасси, Иоанн. Жан-Поль Сартр: ненавистная совесть своего века . Чикаго: University of Chicago Press, 1989.

Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. Феноменология духа . 1807. Перепечатка, Oxford: Oxford University Press, 1977.

Хайдеггер, Мартин. Бытие и время .1927. Перепечатка, Олбани, Нью-Йорк: State University of New York Press, 1996.

Гоббс, Томас. Левиафан . 1651. Перепечатка, Минеола, Нью-Йорк: Dover Publications, 2006.

Локк, Джон. Два трактата о правительстве: перевод на современный английский . 1689. Перепечатка, Манчестер: Исследование промышленных систем, 2009.

Маккуори, Джон. Экзистенциализм . Нью-Йорк: Пингвин, 1972 г.

Муфф, Шанталь. О политике . Лондон: Рутледж, 2005.

Натансон, Морис. Критика онтологии Жан-Поля Сартра . Гаага: Нийхофф, 1973 г.

Руссо, Жан-Жак. Общественный договор . 1762. Переиздание, Harmondsworth: Penguin, 1968.

Сартр, Жан-Поль. Эпоха разума . Хармондсворт: Пингвин, 1961.

Сартр, Жан-Поль. Тошнота . 1938. Переиздание, Harmondsworth: Penguin Modern Classics, 1965.

Сартр, Жан-Поль. Бытие и ничто: очерк феноменологической онтологии .1943. Переиздание, Лондон: Methuen & co, 1972.

Сартр, Жан-Поль. Экзистенциализм и гуманизм . Новое изд. Лондон: Метуэн, 2007.

.

---

[1] Он использует «свобода» и «свобода», чтобы означать одно и то же.

[2] С этого момента я всегда буду использовать слово «свобода», за исключением прямых кавычек.

[3] Я упоминаю их, потому что они являются наиболее часто изучаемыми понятиями свободы в политической мысли.

[4] Сам Сартр проводит подобное различие в «Бытие и ничто» .Это будет обсуждаться далее в следующих разделах эссе

.

[6] Альбер Камю — один из нескольких философов, которые никогда не принимали никаких ярлыков, в том числе экзистенциалистских.

[7] См., Например: Габриэлла Паолуччи. «Гуманизм Сартра и кубинская революция». Теория и общество 36, вып. 3 (2007): 245-263.

[8] Хайдеггер стремился определить феноменологически вопрос бытия

[13] Я особенно представляю тех, у кого есть опыт в политических представлениях о свободе.

[14] Можно утверждать, что сам Сартр сказал, что французы были наиболее свободны в условиях немецкой оккупации.Подобные идеи легко вырываются из контекста и неверно истолковываются.

[15] Как видно из подзаголовка в книге Сартра «Бытие и ничто» , его интересуют в первую очередь онтологические соображения свободы. Я предполагаю, что читатель знаком с онтологией. Хорошее введение можно найти в Томасе Хофвебере, «Логика и онтология». Стэнфордская энциклопедия философии. http://plato.stanford.edu/entries/logic-ontology/

[16] Это можно интерпретировать двояко.Во-первых, они изобретают реальное «существо», такое как Бог. Во-вторых, они изобретают причинное «существо» в том смысле, что они заявляют, что свое существо или свое существование необходимо или преследуют цель.

[17] Он всегда был свободен. Но именно здесь он действительно признает, принимает и принимает свою свободу.

[18] Важно помнить, что, хотя я попытаюсь обсудить каждую концепцию отдельно, они сильно взаимосвязаны, и поэтому должно быть место для повторения.

[19] Вспомните осознание Рокантена, что его стремление к небытию влекло его к существованию

[20] Некоторые действительно могут возразить, что этим утверждением Сартр пришел к выводу, что люди вообще несвободны.Но я утверждаю, что то, что люди не могут перестать быть свободными (они «вынуждены» делать выбор), не означает, что они не свободны в выборе, который они делают. Их существование — свобода.

[21] Таким образом, это связано с разграничением, проведенным Сартром между «эмпирической и популярной» концепцией свободы и «технической и философской» концепцией свободы.

[22] Этот язык действительно запутан, и он заимствован у самого Сартра из Экзистенциализм и гуманизм , 2007.

[23] Сартр неясен и действительно неудовлетворителен в своем обсуждении «проекта»

[24] Но осознает ли он себя когда-нибудь настоящим человеком? Сартр, кажется, утверждает, что экзистенциализм стремится помочь человеку осознать себя как истинного человека, но в то же время, что человек никогда не может этого по-настоящему сделать, он может только приблизиться. Эта проблема кажется нерешенной.

[25] Стоит отметить, что позже Сартр отказался от этой книги. Он не намеревался утверждать, что то, что он сказал, было неправильным; он просто сказал, что это не следует принимать во внимание.Я утверждаю, что это происходит не из-за возможной неправильности его идеи, а из-за расплывчатости и неточности, которые проистекают из того факта, что эта книга была адаптирована из лекции, которую он прочитал, чтобы ответить на некоторые критические замечания экзистенциализма. По этой причине я считаю, что эту работу все еще стоит прочитать.

[26] Здесь я использую «трансцендентальный» не в сартровском смысле, а в смысле «божественных» или данных Богом ценностей.

[27] Это относится к человеческим событиям. Например, землетрясение не подходит под это описание.Однако есть реакция на это.

[28] Подробный и (на мой взгляд) очень полезный пример ответственности см. В «Приложении 2: Война и ответственность» в конце этого документа.

[29] Если только кто-то сознательно не решил сотрудничать, чтобы преследовать свои интересы, и не признает эти причины.

—
Написано: Ивонн Манци
Написано в: Университет Кента
Написано для: Dr.Иэн Маккензи
Дата написания: апрель 2012 г.

Дополнительная литература по электронным международным отношениям

«Абсолютная» стерильность и «абсолютная» свобода от загрязнения частицами

До недавнего времени стерильность инъекционного продукта обсуждалась только в абсолютном выражении. Никакого описания бесплодия, кроме как абсолютного, просто невозможно представить. Хотя с философской точки зрения иметь дело с утверждениями абсолютного да / нет, эти утверждения «да / нет» не могут вместить все научные проблемы реального мира.Среди этих проблем — проблемы стерильности, возникающие при массовом производстве инъекционных соединений. В литературе было опубликовано множество описаний процедур, используемых для достижения стерильности парентеральных производственных партий. Теоретическая основа, которая могла бы объединить широко распространенные наблюдения и практики в практическую методологию, отсутствовала до недавнего времени. Производственный контроль стерильности инъекционных продуктов в основном основывался на оценке кишечника. Настоящее достижение рационального производственного контроля стерильности продукта основано на признании того, что стерильность продукта не может рассматриваться просто как вопрос «да / нет».Настоящий рациональный контроль основан на том факте, что стерильность продукта определяется степенью загрязнения продукта до стерилизации и параметрами процесса стерилизации. Конечный результат процесса стерилизации теперь описывается как вероятное уменьшение начального загрязнения. Основные лабораторные измерения, на которых был основан этот вывод, принадлежат Pflug (1-3). Он собрал теоретическую основу, основанную на экспериментальных данных, которая характеризует стерильность, достигаемую в инъекционном продукте, с помощью одного номера.Конечный результат процесса стерилизации теперь описывается как вероятное уменьшение начального загрязнения. Как и во многих других дисциплинах, возможность объективной оценки этого важного атрибута послужила основой для научного анализа, улучшения контроля и, таким образом, улучшения производства и снижения затрат. Эквивалентная структура необходима для передачи и стандартизации результатов визуальной проверки на наличие загрязняющих частиц. Контроль за загрязнением частицами инъекционных продуктов — двойная проблема для фармацевтической промышленности.Две части проблемы: 1) получение продукта без загрязнений и 2) достижение этого качества без загрязнений при приемлемых для пользователя экономических затратах. Сегодня не существует общепринятой основы для определения или анализа результатов ручной проверки на наличие «видимых» частиц. Любой прогресс в направлении глобальной гармонизации результатов визуального контроля частиц должен начинаться с разработки общего научного языка, с помощью которого можно будет обсуждать и рационально оценивать безопасность и экономическую эффективность проверки.Инструменты для определения и контроля результатов этой проверки были разработаны в области биофизики, светотехники, оптики, фармацевтического производства и статистики. С их помощью были разработаны статистически воспроизводимые меры. Затем статистически воспроизводимые меры используются для оценки результатов полуавтоматических и полностью автоматизированных систем контроля частиц с точки зрения эффективности проверки человеком. Числовая оценка как свободы от загрязнения, достигнутой с помощью проверки на загрязнение частицами, так и экономической эффективности проверки сравнивается с индексом стерильности Pflug.В случае загрязнения частицами качество конечного продукта зависит от качества продукта до проверки и от параметров процесса проверки.

Абсолютная свобода и террор

Абсолютная свобода и террор

Φ 582. СОЗНАНИЕ нашло свое понятие в принципе полезности. Но это представление отчасти все еще является объектом, отчасти по этой самой причине все еще является целью, которой сознание еще не может сразу овладеть.Полезность по-прежнему является предикатом объекта, а не субъектом, не его непосредственной и единственной действительностью. Это то же самое, что и раньше, когда мы обнаружили, что самосуществование (бытие для себя) еще не проявило себя как субстанция оставшихся моментов, процесс, посредством которого полезное будет непосредственно не чем иным, как самим собой. сознания, и последний тем самым находится в его владении.

Этот отказ от формы объективности, которая характеризует полезное, однако, уже имплицитно действует, и как результат этой имманентной внутренней революции выявляется действительная революция конкретной действительности, новый способ сознательной жизни — абсолютная свобода.

Φ 583. Это так потому, что на самом деле здесь есть не более чем пустое подобие объективности, отделяющее самосознание от фактического владения. Ибо отчасти вся значимость и постоянство различных конкретных членов организации мира действительности и веры в целом вернулись в это простое определение, как в их основу и их внутренний дух: отчасти, однако, это организованный мир не оставляет себе ничего особенного, это чистая метафизика, чистое понятие или знание самосознания.Другими словами, из целостного и завершенного бытия полезного объекта qua сознание признает, что его внутренняя природа, его бытие-в-себе, по существу является бытием для другого; простое бытие-в-себе, поскольку оно бескорыстно, в конечном счете и в действительности является пассивной сущностью или чем-то, что предназначено для другого «я». Однако объект присутствует в сознании в этой абстрактной форме чисто внутренне присущего бытия, чистого бытия-в-себе; ибо сознание — это деятельность чистого постижения, отдельные моменты которого принимают чистую форму представлений.

Однако самосуществование, бытие-для-себя, в которое возвращается бытие для другого, другими словами, самость не является самостью того, что называется объектом, самостью полностью собственной и отличной от эго: для сознания qua чистое понимание — это не индивидуальное «я», против которого мог бы противостоять объект в смысле обладания самим собой, но чистое представление, вглядывание «я в себя», буквальное и абсолютное видение самого себя вдвое. Уверенность в себе является универсальным субъектом, а ее представление о познании самого себя является сущностью всей реальности.Если полезное было просто изменчивым изменением моментов, не возвращающимся в свое собственное единство, и, следовательно, все еще было предметом для знания, с которым нужно иметь дело, тогда оно перестает быть этим сейчас. Ведь знание само по себе является процессом и движением этих абстрактных моментов; это универсальное «я», «я» как самого себя, так и объекта, и, будучи универсальным, является единством этого процесса, единством, которое возвращается в себя.

Φ 584. Это приносит на сцену дух в форме абсолютной свободы.Это способ самосознания, который ясно понимает, что в его уверенности в себе лежит сущность всех составляющих духовных сфер как конкретного чувственного, так и сверхчувственного мира, или, наоборот, этого сущностного бытия и конкретной действительности заключаются в сознание знания имеет само по себе.

Он осознает свою чистую личность и всю духовную реальность; и вся реальность — это исключительно духовность; мир для него является абсолютно собственной волей, и эта воля является универсальной волей.И, кроме того, эта воля не является пустой мыслью о воле, которая конституируется молчаливым согласием или согласием через представителя, просто символом воли; это конкретно воплощенная универсальная воля, воля всех индивидов как таковая. Ибо воля сама по себе есть сознание личности, каждого человека; и это должно быть как это истинное конкретное действительное, как самосознательное сущностное существо каждой личности, так что каждая отдельная и неделимая делает все, и то, что кажется сделанным целым, одновременно и сознательно является делом каждого отдельного человека. .

Φ 585. Эта неделимая субстанция абсолютной свободы становится на трон мира без какой-либо силы, способной оказать действенное сопротивление. Поскольку, по сути, сознание является единственным элементом, который наделяет духовные существа или силы их субстанцией, вся их система, которая организована и поддерживается посредством разделения на отдельные сферы и отдельные целые, рухнула в единое целое, когда однажды индивидуальное сознание воспринимает объект как не имеющий иной природы, кроме природы самосознания, или принимает его за абсолютное понятие.Что сделало понятие экзистенциальным объектом, так это разделение его на отдельные и отдельно существующие сферы; когда же объект становится понятием, в нем не остается ничего прочно существующего; негатив пронизывает все его моменты. Он существует таким образом, что каждое индивидуальное сознание поднимается из закрепленной за ним сферы, больше не находит своей внутренней природы и функции в этой изолированной области, но захватывает себя как понятие воли, захватывает все различные сферы как сущностное выражение. этой воли и, следовательно, может реализовать себя только в работе, которая является работой целого.В этой абсолютной свободе все социальные ранги или классы, которые являются составными духовными факторами, на которые дифференцируется целое, стираются и аннулируются; индивидуальное сознание, которое принадлежало к любой такой группе, проявляло свою волю и нашло там свое исполнение, сняло ограничивающие его барьеры; его цель — универсальная цель, универсальный закон языка, универсальное достижение работы.

Φ 586. Выделенные здесь объект и элемент утратили смысл полезности, которая была предикатом всего реального бытия; сознание не начинает свой процесс с объекта как своего рода чужеродного элемента, столкнувшись с ним, и только потом возвращается в себя; объект для него — само сознание.Таким образом, противопоставление состоит исключительно в различении индивидуального и универсального сознания. Но сам индивид, по своему собственному мнению, является тем, что имело лишь видимость оппозиции; это универсальное сознание и воля. Дистанционное за пределами этого находится вдали от этой своей действительной реальности, парит над трупом исчезнувшей независимости того, что является реальным или предполагаемым, и парит там просто как выдох застоявшегося газа от пустой трепы .

Φ 587.Таким образом, устранение различных духовных сфер, ограниченной и ограниченной жизни людей, а также их обоих миров остается просто процессом вселенского самосознания внутри себя — процессом, который состоит во взаимном взаимодействии. между его универсальной формой и личным сознанием. Универсальная воля уходит в себя, субъективизируется и становится индивидуальной волей, которой противостоят универсальный закон и универсальный труд. Но это индивидуальное сознание одинаково и немедленно осознает себя как универсальную волю; он полностью осознает, что его объект — это закон, данный этой волей, работа, выполняемая этой волей; Осуществляя и осуществляя свою деятельность, создавая объективность, он, таким образом, не делает ничего индивидуального, а выполняет законы и функции государства.

Φ 588. Следовательно, этот процесс представляет собой взаимодействие сознания с самим собой, при котором оно не позволяет ничему оторваться и принять форму обособленного объекта, стоящего напротив него. Из этого следует, что он не может привести к положительному достижению чего-либо, будь то универсальные языковые произведения или произведения реальной действительности, ни в форме законов и универсальных правил сознательной свободы, ни в виде поступков и трудов. активной свободы.

Совершенный результат, к которому эта свобода, дающая саму сознание, могла бы прийти, состоял бы в том, что такая свобода qua универсальной субстанции превратилась в объект и постоянное существование.Эта объективная инаковость была бы той дифференциацией, которая позволила бы ему разделиться на устойчивые духовные сферы и на члены различных сил. Эти сферы частично будут мыслительными факторами власти, которая подразделяется на законодательную, судебную и исполнительную; но отчасти они будут существенными элементами, которые мы находим в реальном мире духовной культуры; и, поскольку содержание универсального действия было бы более внимательно изучено, это были бы особые сферы труда, которые далее выделялись бы как более специфические «сословия» или социальные ранги.Универсальная свобода, которая таким образом дифференцировалась бы на свои различные части и самим фактом этого сделала бы себя существующей субстанцией, тем самым была бы свободна от отдельных индивидуальностей и могла бы разделить множественность индивидов на ее отдельные части. органические части.

Однако в результате этого процесса деятельность и бытие личности были бы ограничены одной ветвью целого, одним видом действия и существования; будучи помещенной в элемент существования, личность будет иметь значение определенной личности; в действительности оно перестало бы быть универсальным самосознанием.Ни идея подчинения добровольным законам, которые отводили бы ему лишь часть всей работы, ни то, что она была представлена, когда имеют место законы и универсальные действия, самосознание здесь не позволяет обмануть себя. реальная реальность — факт, что сам по себе устанавливает закон и сам выполняет универсальную, а не конкретную задачу. Ибо в случае, когда «я» просто представлено и идеально представлено (vorgestellt), там оно не актуально: там, где оно находится по доверенности, это не так. ⁽²⁾

Φ 589. Подобно тому, как индивидуальное самосознание не находит себя в этой универсальной работе абсолютной свободы как существующей субстанции, так же мало оно находит себя в собственно деяниях и конкретных индивидуальных актах воли, совершаемых этой субстанцией. Чтобы универсальное превратилось в действие, оно должно собрать себя в единое единство индивидуальности и выдвинуть на первый план индивидуальное сознание; поскольку универсальная воля является действительной конкретной волей только в единственном и едином «я».Тем самым, однако, все другие индивиды исключены из всего этого поступка и имеют в нем лишь ограниченную долю, так что этот поступок не будет делом подлинного всеобщего самосознания.

Таким образом, всеобщая свобода не может произвести ни положительного достижения, ни дела; ему остается только отрицательное действие; это просто ярость и ярость разрушения.

Φ 590. Но наивысшая реальность из всех и реальность, более всего противоположная абсолютной свободе, или, скорее, единственный объект, который ей еще предстоит осознать, — это свобода и единство самого фактического самосознания.Ибо та универсальность, которая не позволяет себе достичь реальности органической артикуляции и цель которой состоит в том, чтобы поддерживать себя в непрерывной непрерывности, все время выделяется внутри себя, потому что это процесс или сознание в целом. Более того, в силу своей специфической абстракции, он разделяет себя на крайности, столь же абстрактные, на холодную несгибаемую голую универсальность и жесткую дискретную абсолютную жесткость и упорную атомарную единственность актуального самосознания.Теперь, когда это сделано с разрушением организации актуального мира и существует в изолированном единстве, это его единственный объект, объект, у которого не осталось другого содержания, никакого другого обладания, существования и внешнего расширения, а просто это знание о себя как абсолютно чистое и свободное индивидуальное я. Пункт, в котором этот объект может быть схвачен, — это исключительно его абстрактное существование вообще.

Таким образом, отношения этих двух, поскольку они существуют сами по себе неделимо и абсолютно и, таким образом, не могут обеспечить, чтобы общая часть действовала как средство для их соединения, является чистым отрицанием, полностью лишенным опосредствования, отрицанием, более того, индивидуального как фактор, существующий в универсальном.Таким образом, единственная и единственная работа и поступок, совершаемые универсальной свободой, — это смерть — смерть, которая ничего не достигает, не охватывает ничего в пределах своей досягаемости; ибо отрицается недостигнутая, нереализованная пунктуальная сущность абсолютно свободного «я». Таким образом, это самая хладнокровная и бессмысленная смерть из всех, не имеющая большего значения, чем расколоть кочан капусты или проглотить глоток воды.

Φ 591. В этом единственном невыразительном слоге заключена мудрость правительства, разум универсальной воли; так оно себя реализует.Правительство само по себе является не чем иным, как самоустановленным центром, индивидуальным воплощением универсальной воли. Правительство, власть воли и исполнения, исходящая из единого фокуса, желает и одновременно выполняет определенных приказов и действий. Поступая таким образом, он, с одной стороны, исключает других лиц из участия в своих действиях, а, с другой стороны, тем самым конституирует форму правления, которая является конкретно определенной волей и eo ipso , противоположной универсальной воле.Следовательно, она никаким образом не может выставлять себя как что-либо, кроме фракции . Только победившая фракция называется правительством; и именно в том, что это фракция, заключается прямая необходимость ее свержения; и, наоборот, то, что оно является правительством, делает его фракцией и, следовательно, виновной. Когда универсальная воля сосредоточивается на этом конкретном действии правительства и рассматривает это как преступление, которое правительство совершило против универсальной воли, тогда у правительства на его стороне не остается ничего материального и внешнего, чтобы установить и показать вину воли. противопоставляя себя ему; ибо то, что, таким образом, противопоставляется ему как конкретная актуальная всеобщая воля, есть просто нереальная чистая воля, простое намерение.Следовательно, подозрение имеет место или имеет значение и эффект вины; и внешняя реакция на эту реальность, которая лежит в голом внутреннем намерении, состоит в бесплодном разрушении этого конкретного существующего «я», в случае которого нечего отнять, кроме его простого существования.

Φ 592. В этом характерно своеобразном действии абсолютная свобода становится объективной для самой себя, и самосознание обнаруживает, что это за свобода.Само по себе это абстрактное самосознание, которое уничтожает все различия и все существование различий внутри себя. В этой форме он является объектом самого себя; ужас смерти — это прямое осознание ( Anschauung ) этой своей негативной природы. Эта его реальность, однако, абсолютно свободное самосознание совершенно отличается от того, чем было его собственное представление о себе, а именно. что универсальная воля есть просто положительная субстанция личности, и что эта последняя познает себя в ней только положительно, знает себя сохраненной там.Скорее для этого самосознания, которое qua чистое понимание полностью разделяет его положительную и отрицательную природу — разделяет непредсказуемый Абсолют qua чистой мысли и qua чистой материи — здесь присутствует абсолютный переход одного в другое. в своей реальности. Универсальная воля, qua абсолютно позитивное конкретное самосознание — потому что это эта самосознательная действительность, поднятая до уровня чистой мысли или абстрактной материи, — превращается в негативную сущность и в то же время проявляет себя как то, что отменяет и устраняет самосознание или самосознание.

Φ 593. Абсолютная свобода как чистая самоидентификация универсальной воли, таким образом, несет с собой отрицание; но при этом содержит различие в целом и снова развивает его как конкретное действительное различие. Ибо чистая негативность находит в самотождественной универсальной воле элемент существования или субстанцию, в которой его моменты получают свою реализацию; у него есть материя, которую он может преобразовать в особую природу своего собственного существа; и поскольку эта субстанция проявила себя как отрицательный элемент для индивидуального сознания, организация духовных сфер или «масс» субстанции, к которой приписывается множество сознательных индивидов, таким образом принимает форму и форму однажды. более.Эти индивиды, почувствовавшие страх смерти, своего абсолютного господина и хозяина, снова подчиняются отрицанию и различению, устраиваются под «сферами» и возвращаются в ограниченное. и распределенная задача, но тем самым к их реальной реальности.

Φ 594. Из этого смятения дух был бы отброшен обратно в исходную точку, этический мир и реальный мир духовной культуры, которые, таким образом, были бы просто обновлены и омоложены страхом перед господином, который снова вошел в сердца людей.Духу пришлось бы заново проходить и постоянно повторять этот цикл необходимости, если бы только полное взаимопроникновение самосознания и субстанции было конечным результатом: взаимопроникновение, в котором самосознание, испытавшее на себе силу своей универсальной природы, действующую на него отрицательно. он попытается познать и найти себя не как это конкретное самосознание, а только как универсальное, и, следовательно, тоже будет способно вынести объективную реальность универсального духа, реальность, исключающую самосознание как частное.

Но это не та форма, которую предполагал окончательный результат. Ибо в абсолютной свободе не было взаимного взаимодействия ни между внешним миром и сознанием, которое поглощено многообразным существованием или которое ставит перед собой определенные цели и идеи, ни между сознанием и внешним объективным миром, будь то мир реальности или мысли. Эта свобода содержала мир в абсолютной форме сознания, как универсальную волю, и, вместе с тем, самосознание, собранное из всей дисперсии и многообразия существования или всех многообразных целей и суждений разума, и сконцентрированное. в голое и простое я.Форма культуры, которую он достигает во взаимодействии с этой сущностной природой, поэтому является самой грандиозной и последней — это форма видения, как ее чистая и простая реальность немедленно исчезает и уходит в пустое ничто. ⁽³⁾ В сфере самой культуры он не может долго рассматривать ее отрицание или отчуждение в этой форме чистой абстракции; его отрицание — это отрицание с наполнением и содержанием — либо честью, либо богатством, которое оно приобретает вместо себя, которое оно отчуждало от себя; или язык esprit и понимание, которое приобретает обезумевшее сознание; или, опять же, отрицание — это рай веры или принцип полезности, принадлежащий стадии просветления.Все эти определенные элементы исчезают с катастрофой и гибелью, которые настигают «я» в состоянии абсолютной свободы; ⁽⁴⁾ его отрицание — бессмысленная смерть, сплошной ужас негатива, в котором нет ничего положительного, ничего, что дает наполнение.

Но в то же время это отрицание в своем действительном проявлении не является чем-то чуждым и внешним. Это не тот универсальный фон необходимости, которым погряз в моральном мире, и не конкретная случайность частной собственности, прихоти и юморы владельца, от которых обезумевшее сознание оказывается зависимым; это универсальная воля, которая в своей последней абстракции не имеет ничего положительного и, следовательно, ничего не может дать взамен жертвы.Но именно по этой причине эта воля находится в непосредственном единстве с самосознанием, это чистое позитивное, потому что это чистое негативное; и эта бессмысленная смерть, незаполненная, пустая негативность «я» в своем внутреннем конституирующем принципе превращается в абсолютную позитивность. Ибо сознание, непосредственное единство самого себя с универсальной волей, его требование познать себя как этот конкретный детерминированный центр универсальной воли, изменяется и превращается в совершенно противоположный опыт.Здесь он теряет абстрактное бытие, непосредственное существование этого несущественного центра; и эта исчезнувшая непосредственность есть универсальная воля как таковая, которой она теперь осознает себя, поскольку она вытесняется и отменяется непосредственностью, поскольку это чистое знание или чистая воля. Таким образом, он знает, что воля будет самой собой, и знает, что является сущностной реальностью; но не как непосредственная сущность, не воля как революционное правительство или анархия, борющаяся за установление анархической конституции, ни сама как центр этой фракции или наоборот; универсальная воля — это его чистое знание и желание, и это универсальная воля как это чистое знание и воля.Он не теряется там, поскольку чистое знание и воля — это гораздо больше, чем атомарная точка сознания. Таким образом, это взаимодействие чистого знания с самим собой; чистое знание как сущностная реальность — это универсальная воля, тогда как эта сущность — просто и исключительно чистое знание. Таким образом, самосознание — это чистое знание сущностной реальности в смысле чистого знания. Более того, как отдельное «я» — это просто форма субъекта или конкретного реального действия, форма, которая называется формой.Точно так же объективная реальность, «бытие» является для него абсолютно бескорыстной формой; поскольку этой объективной реальностью было бы то, что неизвестно: это знание, однако, знает, что знание является существенным фактом.

Φ 595. Таким образом, абсолютная свобода уравновешивает и уравновешивает самоопротивление универсальной и единой воли. Самоотчужденный тип ума, доведенный до пика своего противостояния, где чистая воля и чисто волевой агент все еще отделены, сводит это противостояние к прозрачной форме и в этом обнаруживает себя

Подобно тому, как царство реального и актуального мира переходит в область веры и понимания, абсолютная свобода покидает свою саморазрушительную сферу реальности и переходит в другую страну самосознательного духа, где в этой нереальности свобода переносится в быть и принимается за истину.В мысли об этой истине дух обновляется и оживает (поскольку дух мыслится и остается таковым) и знает это существо, в которое вовлечено самосознание [т.е. Мысль] быть завершенной и цельной сущностью всего. Возникающая сейчас новая форма и способ переживания — это нравственная жизнь духа.

---

Нравственность

---

1. Относится в первую очередь к режиму при французских революционерах.

2. Существенный принцип анархии.

3. Кантовская «вещь в себе»?

4. В смысле абстрактной автономии.

Абсолютная свобода? | Альянс семейной политики

Как американцы, мы любим свою свободу. С исторической точки зрения, если вы спросите кого-нибудь на улице, что американцы больше всего ценят, я уверен, вы услышите какую-то версию свободы, свободы или способности делать то, что нам нравится. С момента нашего основания эти свободы позволили стране добиться беспрецедентного роста и достижений, о которых не могли даже вообразить ее основатели.

Но что происходит, когда у нас есть неограниченная, абсолютная свобода, когда нет ограничений на то, что мы хотим или когда мы этого хотим? На ум приходит «Повелитель мух».

В начале Бог создал Эдемский сад, и в нем Он дал Адаму и Еве все, что они могли пожелать или нуждаться, — настоящий рай. Бытие 2:16 Бог сказал: «Вы можете есть от любого дерева в саду; но вы не должны есть от дерева познания добра и зла, ибо, когда вы вкусите от него, непременно умрете.Мы знаем конец истории: Адам и Ева предали свободу, которую дал им Бог, и ввели грех в мир.

Бог мог легко помешать Адаму и Еве приблизиться к дереву, но вместо этого Он позволил им сдерживать себя, и они потерпели неудачу, и последовала катастрофа.

На этой сессии в законодательном собрании штата Канзас мы рассмотрим поправку «Цените обе». Эта поправка является ответом на беспрецедентное постановление Верховного суда Канзаса, которое каким-то образом установило неограниченные аборты до момента рождения ребенка в нашей Конституции Канзаса.В 2017 году даже при наличии мер безопасности, ограничивающих аборты, в Канзасе было произведено абортирование 6830 младенцев. Если это самоограничение, мне бы не хотелось видеть результаты абсолютной свободы делать аборт у ребенка на любом этапе развития, который человек хочет.

Наши американские основатели понимали, что самоограничение (мораль) было необходимо для того, чтобы наша республика выжила. Джон Адамс сказал: «Только религия и мораль могут установить принципы, на которых может надежно стоять свобода». Другими словами, если вы удалите Бога из уравнения, нам понадобятся законы, чтобы защитить себя от самих себя.

Поскольку наша культура продолжает дрейфовать, мы должны защищать существующие законы, которые помогают женщинам и младенцам, абсолютная свобода в этом случае будет катастрофой.

Эта поправка «Цените их обе» пройдет первое слушание в Палате представителей и Сенате в пятницу утром. Щелкните здесь, чтобы связаться с членами комитета, которые будут рассматривать законопроект, и попросить их поддержать его принятие.

For Life,

Джефф Беннетт
Исполнительный директор

Джон Стюарт »Эрика Т.Каспер и Трой А. Козьма

Абстрактные

Большинство судей в современном Верховном суде США все чаще придерживаются в значительной степени либертарианского взгляда на конституционное право на свободу выражения мнения. Действительно, по различным вопросам, начиная от финансирования избирательных кампаний и заканчивая оскорбительными высказываниями и символическими высказываниями, коммерческими высказываниями и высказываниями в Интернете, Суд отменил многие законы на основании свободы слова. В большинстве случаев рассуждения в этих случаях повторяют аргументы Джона Стюарта Милля в книге On Liberty .Это не ново, поскольку позицию Милля в отношении свободы слова некоторые члены Суда отстаивают на протяжении столетия. Однако со временем отстаивание позиции Милля выросло до такой степени, что сейчас это доминирующее мнение, выражаемое судьями в делах о свободе слова. Даже там, где большинство судей в последние годы обнаружило ограничения прав на свободу слова (в том числе в делах, связанных с выступлениями студентов, государственных служащих и выступлениями, связанными с иностранными террористическими организациями), несколько судей выступали за рамки Миллиана и, возможно, следовали исключениям, которые изложил Милль. защищая принцип вреда для свободы слова.С помощью текстового анализа иллюстративных дел мы демонстрируем рост влияния Милля на Верховный суд и то, где судьи отклонились от того, что защищал Милль.

Рекомендуемое цитирование

Каспер, Эрик Т. и Козьма, Трой А. (2020) «Абсолютная свобода мнений и убеждений по всем вопросам: стойкое (и постоянно растущее) влияние Джона Стюарта Милля на юриспруденцию о свободе слова Верховного суда», Обзор права Массачусетского университета : Vol.15 : Вып. 1 , Статья 1.
Доступно по адресу: https://scholarship.

No related posts.