Что такое реалист: Недопустимое название — Викисловарь

Пессимистический реалист | Статьи | Известия

«Известия» продолжают представлять претендентов на главную литературную премию страны — «Большая книга». Роман Сенчин, автор романа «Елтышевы». Реальность, описанная в книге, мрачна и безнадежна — герои умирают насильственной смертью, и никто никого не любит. В интервью обозревателю «Известий» Наталии Осс Роман Сенчин признался, что даже приукрасил реальность — в российской деревне все еще хуже, чем в романе.

известия: Что такое «новый реализм», к которому вы себя относите?

роман сенчин: На мой взгляд, это предельно достоверное описание, похожее на документ. Фиксация современного состояния людей.

и: Тогда обратимся к документам. Вы родились в семье служащих, знакомых с крестьянским трудом, — написано в вашей биографии. А сами работали на земле?

сенчин: Я родился в небольшом городе Кызыле. Раньше он состоял в основном из избушек. И поэтому хоть мы и жили в квартире, но был огород, дом. С крестьянским трудом приходилось сталкиваться и в детстве, и позже — в 1993-м, когда мы всей семьей переехали в деревню.

и: Как и герои романа «Елтышевы» — там семья милиционера вынужденно переезжает в деревню. В книге много автобиографического?

сенчин: Довольно много в плане ощущения горожанина, поселившегося в деревне. У нас в Туве были межнациональные конфликты в начале 90-х. И многие семьи переезжали оттуда в Красноярский край. Квартиры там стоили дорого, поэтому часто селились в деревнях. Но в судьбе Елтышевых автобиографического, конечно, нет — это судьба другой семьи.

и: Мир умирающей деревни, который вы показали, страшен. Упадок, разруха, запустение — это то, что вы увидели, оказавшись там?

сенчин: Да. В 93-м у людей еще была надежда, была работа, но потом фермы стали разоряться, работы становилось все меньше. Упадок происходил постепенно, но неуклонно. В «Елтышевых» я показал начало 2000-х.

и: Откуда вы знаете деревню двухтысячных?

сенчин: Я бываю там довольно часто. Каждый год обязательно по месяцу-полтора провожу.

и: В деревенском человеке, описанном в «Елтышевых», нет жалости к людям. А сентиментальность по отношению к зверюшкам в деревне есть?

сенчин: Не ко всем. Для этого и выращивается животина, чтобы потом ее съесть. У нас была курица, которая умерла своей смертью, прожила лет семь. Хорошая была курица, полюбилась родителям. Чернушка. У них был небольшой пожар, и эта курица одна выжила. Несла яйца, бывало даже по два в сутки. Была их любимица.

и: В вашем романе нет надежды, он загоняет героев в одну точку — в смерть. Елтышевы постепенно умирают, превращаются из людей в метафоры. Попав в деревню, они становятся никем, пустотой — почему?

сенчин: Борьба за выживание индивидуальные черты стирает.

и: Причина в самом строе русской деревенской жизни или в социальных потрясениях, которые произошли за последние 20 лет?

сенчин: Это большой вопрос. Сначала из русской деревни всячески выбивали крестьянский дух, когда люди могли сами себя содержать, работать на себя, обогащаться. Издавна крестьян всячески гнобили. В советское время деревня стала зависеть от города во всем. Хлеб в деревню теперь завозят повсеместно. Если сейчас деревню оставить на месяц без автолавок, без городской помощи, то большинство жителей через месяц умрет с голоду. Там получают пенсии и идут в магазин. Даже картошку не все выращивают.

и: Это город убил деревню?

сенчин: На мой взгляд, да. Моя бабушка, она умерла уже давно, про Сталина ничего особо не говорила, а вот про Хрущева говорила очень много плохих слов. Именно он в 50-е годы запретил им вообще иметь живность, даже кур. Годами они выращивали поросят в погребе. Представляете, в погребе живут свиньи, поколение за поколением.

и: Страшная метафора. Нынешние деревенские жители в романе ничего не делают вообще, разве что спиртом торгуют. Это образ или тоже реальность?

сенчин: В финале, когда таджики арендуют землю, появляется работа. Некоторые подумали, что это гротеск, но так оно на самом деле и было.

и: По-вашему, русский человек импотентен и неспособен к созидательному труду?

сенчин: А где мы в жизни видим созидательный труд? В основном посредники.

и: Я вас вижу.

сенчин: Я не произвожу материальных благ. Людей, которые производят материальные блага, я в последнее время почти не вижу.

и: Безнадежная картина. Человек труда либо умер, либо превратился в человека-спекулянта или уголовника.

сенчин: Еще Гоголь, отвечая на критику, что у него в «Мертвых душах» показаны отрицательные герои, говорил: написать двух-трех положительных — это еще хуже, потому что у людей появится успокоенность… Счастливые, благополучные деревни, наверное, есть. И крепкие хозяйства есть. Но если описывать их, люди будут говорить: все же хорошо у нас.

и: Серьезная литература всегда про плохое и больное?

сенчин: В основном так получается. Произведений о хорошем мы почти не видим, в истории литературы их очень мало. Это нужно действительно выстрадать, чтобы написать о чем-то сильном, хорошем и светлом.

и: А есть идея написать роман о хорошем, светлом?

сенчин: Если у меня будет материал для этого, напишу. Фантазировать не хочется. Придумывать — нет у меня такого таланта.

и: Как вы считаете, современная русская литература более депрессивна, чем европейская?

сенчин: Слово «депрессивная», наверное, не очень точное… Любая литература в основном повествует о проблемах, о боли, о трагедии. В нашей литературе в последнее десятилетие укрепилось понятие «позитив». Но удачных «позитивных» произведений мы почти не видим… У нас либо потоки крови, либо сказки.

и: Вы говорите о массовой литературе.

сенчин: Если говорить о серьезной литературе, то она, к сожалению, по большей части описывает прошлое, продолжает сталинские времена разрабатывать. Или создает антиутопии — тоже очень модный жанр у нас. А о сегодняшней реальной жизни произведений мало. И они действительно не очень веселые. Веселиться особо в общем-то нечего, на мой взгляд.

и: Как вы оцениваете состояние современной русской литературы?

сенчин: У нас литература раскололась по возрасту. Те, кому сейчас лет 50 или больше, они пишут на каком-то другом языке. С той стороны времени оказались. Хотя среди писателей старшего поколения есть интересные и сильные, но я не скажу чтобы эта литература была такая уж злободневная. Что-то полезное для себя я нахожу в основном у ровесников — Захара Прилепина, Ильи Кочергина, Дениса Гуцко, Германа Садулаева, Сергея Шаргунова.

и: Почему в вашей книге вообще нет любви? В жизни ведь любовь бывает, вне зависимости от эпохи, а вы — писатель-реалист.

сенчин: В жизни любовь встречается не часто. И любовь — это только ощущение счастья, недолгое. Есть такая поговорка: любовь придумали, чтобы денег не платить. Я ее довольно часто слышу. Любовь, по моим наблюдениям, либо гибнет в бытовухе, в нужде, либо сама собой проходит, превращается в ненависть. Мало кто друг друга так ненавидит, как бывшие мужья и жены.

и: Может, это из-за обманутых надежд?

сенчин: О любви сложно рассуждать. Я, например, счастлив в своей семейной жизни. Но не знаю, насколько в реалистической литературе можно описать счастливую, долгую любовь. Да и как ее отделить от социальных, бытовых, физиологических, психических даже проблем? Где в русской литературе мы найдем долгую и счастливую любовь? Где?!

и: Может быть, в западной литературе?

сенчин: По-моему, тоже нет. Или кто-то умирает, или они расстаются — он уезжает куда-то, она его любит, потом узнает, что он где-то умер. Вот у Джека Лондона есть роман про любовь — «Маленькая хозяйка большого дома». Какая идиллия — причем реалистически описанная идиллия — на первых тридцати страницах! А потом. ..

и: Роман, почему писатель так жесток с читателем? Притом что писатель в своей личной жизни может быть счастлив, как вы, например?

сенчин: Это счастье, оно тоже испятнано проблемами.

Забыть «Калашников»? Российская внешнеполитическая мысль после реализма — Клуб «Валдай»

На фоне брожения и болезненных трансформаций 1990-х реализм стал не просто влиятельной, но и достаточно эффективной доктриной в России. Практически все внешнеполитические достижения последних двадцати с лишним лет базируются именно на его понятийной основе. О том, почему мода на реализм может пройти, оставив его в рядах признанных, но далеко не самых влиятельных доктрин, пишет Иван Тимофеев, программный директор Валдайского клуба.

Российское сообщество учёных и практиков в области международных отношений находится под сильным влиянием политического реализма. Быть реалистом – правило хорошего тона для мейнстрима отечественных международников. «Вражеский» либерализм, «фриковый» конструктивизм, «устаревший» марксизм – всё это маргинальные альтернативы. С ними сложнее сделать карьеру, да и просто быть правильно понятым. Попробуем разобраться почему так происходит и как дальше может трансформироваться философская мода российского внешнеполитического мышления.

У популярности реализма несколько причин.

Первая причина – реализм реален. Вряд ли кому-то придёт в голову сомневаться в наличии разрушительного начала в природе человека. Столь же трудно опровергнуть допущение об анархичности международных отношений. Обеспечение безопасности, балансирование силы другого собственной силой с целью сдержать возможную агрессию – нормальное поведение в подобной среде. Сильный пожирает слабого, стремясь к господству. А слабый должен либо стать сильным, либо вступить в коалицию, достаточную для сдерживания сильного. Анархия порождает неопределённость намерений и потенциалов. «Туман войны» – спутник анархии.

В терминах реализма вполне можно описывать как поведение современных великих держав, так и действия более мелких игроков, лавирующих между «полюсами силы».

Вторая причина – реализм прост. Фокусируясь на выживании, безопасности и господстве, реализм отбрасывает всё остальное. Экономика, например, важна в той степени, в которой она может способствовать решению вопросов безопасности и утверждению политического господства. То же касается идеологии. В лучшем случае для реалистов она является средством «информационной войны». А в худшем её вообще нет в анализе. Иные реалисты бросают вызов идеологии, не без оснований заявляя о том, что она мешает прагматичной внешней политике. Само государство – это «чёрный ящик». Для реалиста неважно, что происходит внутри государства. Важно то, что конкретно оно делает. То есть важны «входы» и «выходы» – национальные интересы и шаги по их реализации. При этом в представлении реалистов государство действует рационально. Оно стремится минимизировать ущерб своей безопасности и максимизировать своё господство и влияние в международных делах.

Такой набор переменных прост, как автомат Калашникова. Минимум деталей, грубая сборка, надёжность и неприхотливость. Даже отсталый боец «от сохи» освоит его за пару часов.

Третья причина – реализм глобален. Неореалисты превратили его в системную теорию международных отношений. Она позволяет оперировать холисткими понятиями – такими, как мировой порядок, полярность, структура и тому подобное. Реализм удовлетворяет потребности тех, кто не хотел бы возиться с «мелкими вопросами» международных отношений, а желал бы сразу взяться за «большие и серьёзные темы».

Четвёртая причина – реализм удобен. Реалист не лезет внутрь государства. Тем самым он снимает с себя угрозу кого-то обидеть, обсуждая публичную политику, эффективность экономики, социальные конфликты и другие вопросы внутреннего бытия. Причём оставаться хорошим парнем можно как для своих, так и для чужих. Ведь реалист не опускается до «вмешательства в суверенные дела зарубежных государств».

По большому счёту ему всё равно, кто за рубежом мерзавец, а кто святой. Поэтому реализм – удобная платформа для международного диалога. Она позволяет обсуждать высокую политику, но не опускаться до грязи в углах той кухни, на которой политика готовится. С имиджевой точки зрения реализм – беспроигрышная стратегия. Суровый военный, бывалый дипломат, мудрый учёный. В общем, человек на страже национальных интересов, уважаемый дома и за рубежом, держащийся подальше от неудобных тем.

В Советском Союзе реализм начал набирать популярность в годы брежневского застоя. Тогда он был своего рода элитарным и при этом неформальным течением мысли, бившей ключом под тяжёлыми сводами идеологических установок. К тому времени омертвелость идеологических ориентиров становилось всё более очевидной. Реализм был свежей и полезной альтернативой. Он бурно развивался и в США – ключевом противнике и одновременно образце для скрытого восхищения. С американскими собеседниками куда удобнее было найти общий язык именно в терминах реализма, отвесив для приличия несколько критических ремарок о загнивании капитализма и получив в ответ столь же дежурные фразы о правах человека и свободе.

В США реализм тоже был далеко не единственной доктриной и шёл рука об руку с «кондовой» версией либерализма для внешнего потребления. К тому же всё больше разочарования Советскому Союзу приносили отношения с идейными партнёрами – обострение с Китаем, конформность социалистических партий в Западной Европе, цинизм «нахлебников и пламенных революционеров» в Восточной Европе и многих других уголках планеты, где отдельные страны решили пойти социалистическим путём. Попутно прихватив советские поставки и кредиты.

Как все успевать: 5 правил настоящего реалиста

В планировании времени существуют оптимисты и реалисты. Реалисты рассматривают каждое задание как математическую задачу, разбивая её на слоты времени и решая, в какой день её выполнить. Оптимисты поступают наоборот: они нагружают день большим количеством заданий и к концу дня разочаровываются в том, что ничего не успевают. 

Джули Моргентшерн, эксперт по продуктивности и автор шести книг про тайм-менеджмент дала несколько советов  The New York Times о том, как стать реалистом и правильно распределять задачи. Делимся с вами выдержками из статьи.

---

Сделайте паузу, прежде чем соглашаться на задание.

Никогда автоматически не соглашайтесь на какое-либо задание, даже если вам его поручает ваш босс. Прежде чем ответить, мысленно пробегитесь по нынешнему списку дел. Сможете ли вы вписать еще одно задание? А боссу можете прямо сказать: «На данный момент у меня уже есть задание, так какое лучше всего будет выполнить первым?». 

---

Всегда заканчивайте свой день планированием следующего.

Знания – это сила, особенно в планировании времени. Моргенштерн рассматривает календарь как пазл, который приходится собирать поэтапно. Завершая один день, вы приступаете к другому. Поэтому лучше всего заранее знать, что вас ждет впереди и как вы будете решать последующие задачи.

---

Используйте повседневно не больше четырех социальных сетей. И да, это включая Instagram.

В настоящее время требуется идти в ногу со временем, особенно в плане распространения информации: нужно регулярно проверять почту, отвечать на смс, делать посты в Twitter, публиковать фотографии в Instagram.  Моргенштерн комментирует: «Управление временем — это управление энергией. И если энергия потрачена зря, то и время, соответственно, тоже». Поэтому лучше всего использовать самые важные платформы коммуникации и тратить меньше времени на интернет. 

---

 

Примите решение: вы больше фанат электронного календаря или бумажного планера?

Планирование времени должно приносить удовольствие и комфорт. Если вы во время выполнения задачи вспоминаете, что записывали его три страницы назад в левом верхнем углу, то вы запоминаете задачи визуально и, скорее всего, вам идеально подойдет бумажный планер. Если ваш мозг думает в хронологическом порядке и помнит, что 13 апреля – это среда, то лучше использовать электронный календарь.

---

Воспринимайте отдых как еще одну вашу задачу.

Люди привыкли думать, что время концептуально. На самом деле, у вас есть 24 часа одного дня, семь дней одной недели и 30 дней одного месяца. Помимо ваших задач, вы также должны успевать выполнять слоты времени для отдыха, будь то чтение книги или же просмотр сериала.

Забыть «Калашников»? Российская внешнеполитическая мысль после реализма

Реализм прост. Фокусируясь на выживании, безопасности и господстве, реализм отбрасывает всё остальное. Экономика, например, важна в той степени, в которой она может способствовать решению вопросов безопасности и утверждению политического господства. То же касается идеологии. В лучшем случае для реалистов она является средством «информационной войны». А в худшем её вообще нет в анализе. Иные реалисты бросают вызов идеологии, не без оснований заявляя о том, что она мешает прагматичной внешней политике. Само государство — это «чёрный ящик». Для реалиста неважно, что происходит внутри государства. Важно то, что конкретно оно делает. То есть важны «входы» и «выходы» — национальные интересы и шаги по их реализации. При этом в представлении реалистов государство действует рационально. Оно стремится минимизировать ущерб своей безопасности и максимизировать своё господство и влияние в международных делах.

Такой набор переменных прост, как автомат Калашникова. Минимум деталей, грубая сборка, надёжность и неприхотливость. Даже отсталый боец «от сохи» освоит его за пару часов.

Реализм — удобная платформа для международного диалога. Она позволяет обсуждать высокую политику, но не опускаться до грязи в углах той кухни, на которой политика готовится. С имиджевой точки зрения реализм — беспроигрышная стратегия. Суровый военный, бывалый дипломат, мудрый учёный. В общем, человек на страже национальных интересов, уважаемый дома и за рубежом, держащийся подальше от неудобных тем.

Вряд ли стоит удивляться тому, что именно реализм стал платформой для возрождения России как великой державы. На фоне брожения и болезненных трансформаций 1990-х веское слово реалистов воспринималось как глоток свежего воздуха, надежда для утерянной гордости и национального престижа. Реализм стал не просто влиятельной, но и достаточно эффективной доктриной. Практически все внешнеполитические достижения последних двадцати с лишним лет базируются именно на его понятийной основе.

Казалось бы, российская внешнеполитическая мысль пришла к столько долгожданному золотому стандарту. Однако история, как известно, не знает завершения. И не так важно, кто именно претендует на то, чтобы дать окончательный ответ и поставить в ней точку. Она будет продолжаться, перемалывая любой золотой стандарт, до того казавшийся незыблемым. Рано или поздно такая судьба будет уготована и реализму. Как и старый добрый «калаш», он будет потеснён более продвинутой и современной системой. Главное преимущество реализма — простота его конструкции за счёт отсечения внутренней природы государства и альтернативных силе измерений международных отношений — рискует обернуться его слабостью. И здесь опять возникает вопрос о том, почему мода на реализм в России может пройти, переведя его в ряды признанных, но далеко не самых влиятельных доктрин.

Первая причина — проницаемость границ внутренней и внешней политики. Автономная внешняя политика — абстракция. Современному российскому государству Запад вольно или невольно действительно бросает серьёзный нормативный, политико-философский и идеологический вызов. Ценностная модель условного Запада никуда не денется и будет фактором российской политики, вызовом устойчивости её современной конструкции. Ответить на него голой прагматикой реализма непросто. Это и понимают наиболее дальновидные российские реалисты.

Вторая причина — многомерность международных отношений. В международных отношениях далеко не всё сводится к силе. Завоевав себе мир, Россия вынуждена будет жить в более многообразных международных отношениях. Как бы ни «осыпался» современный мировой порядок, богатство измерений современного мира не свести только к вопросам безопасности.

Российское сообщество учёных и практиков в области международных отношений находится под сильным влиянием политического реализма. Быть реалистом — правило хорошего тона для мейнстрима отечественных международников. «Вражеский» либерализм, «фриковый» конструктивизм, «устаревший» марксизм — всё это маргинальные альтернативы. С ними сложнее сделать карьеру, да и просто быть правильно понятым. Попробуем разобраться почему так происходит и как дальше может трансформироваться философская мода российского внешнеполитического мышления.

У популярности реализма несколько причин.

Первая причина — реализм реален. Вряд ли кому-то придёт в голову сомневаться в наличии разрушительного начала в природе человека. Столь же трудно опровергнуть допущение об анархичности международных отношений. Обеспечение безопасности, балансирование силы другого собственной силой с целью сдержать возможную агрессию — нормальное поведение в подобной среде. Сильный пожирает слабого, стремясь к господству. А слабый должен либо стать сильным, либо вступить в коалицию, достаточную для сдерживания сильного. Анархия порождает неопределённость намерений и потенциалов. «Туман войны» — спутник анархии. В терминах реализма вполне можно описывать как поведение современных великих держав, так и действия более мелких игроков, лавирующих между «полюсами силы».

Вторая причина — реализм прост. Фокусируясь на выживании, безопасности и господстве, реализм отбрасывает всё остальное. Экономика, например, важна в той степени, в которой она может способствовать решению вопросов безопасности и утверждению политического господства. То же касается идеологии. В лучшем случае для реалистов она является средством «информационной войны». А в худшем её вообще нет в анализе. Иные реалисты бросают вызов идеологии, не без оснований заявляя о том, что она мешает прагматичной внешней политике. Само государство — это «чёрный ящик». Для реалиста неважно, что происходит внутри государства. Важно то, что конкретно оно делает. То есть важны «входы» и «выходы» — национальные интересы и шаги по их реализации. При этом в представлении реалистов государство действует рационально. Оно стремится минимизировать ущерб своей безопасности и максимизировать своё господство и влияние в международных делах. Такой набор переменных прост, как автомат Калашникова. Минимум деталей, грубая сборка, надёжность и неприхотливость. Даже отсталый боец «от сохи» освоит его за пару часов.

Третья причина — реализм глобален. Неореалисты превратили его в системную теорию международных отношений. Она позволяет оперировать холисткими понятиями — такими, как мировой порядок, полярность, структура и тому подобное. Реализм удовлетворяет потребности тех, кто не хотел бы возиться с «мелкими вопросами» международных отношений, а желал бы сразу взяться за «большие и серьёзные темы».

Четвёртая причина — реализм удобен. Реалист не лезет внутрь государства. Тем самым он снимает с себя угрозу кого-то обидеть, обсуждая публичную политику, эффективность экономики, социальные конфликты и другие вопросы внутреннего бытия. Причём оставаться хорошим парнем можно как для своих, так и для чужих. Ведь реалист не опускается до «вмешательства в суверенные дела зарубежных государств». По большому счёту ему всё равно, кто за рубежом мерзавец, а кто святой. Поэтому реализм — удобная платформа для международного диалога. Она позволяет обсуждать высокую политику, но не опускаться до грязи в углах той кухни, на которой политика готовится. С имиджевой точки зрения реализм — беспроигрышная стратегия. Суровый военный, бывалый дипломат, мудрый учёный. В общем, человек на страже национальных интересов, уважаемый дома и за рубежом, держащийся подальше от неудобных тем.

В Советском Союзе реализм начал набирать популярность в годы брежневского застоя. Тогда он был своего рода элитарным и при этом неформальным течением мысли, бившей ключом под тяжёлыми сводами идеологических установок. К тому времени омертвелость идеологических ориентиров становилось всё более очевидной. Реализм был свежей и полезной альтернативой. Он бурно развивался и в США — ключевом противнике и одновременно образце для скрытого восхищения. С американскими собеседниками куда удобнее было найти общий язык именно в терминах реализма, отвесив для приличия несколько критических ремарок о загнивании капитализма и получив в ответ столь же дежурные фразы о правах человека и свободе. В США реализм тоже был далеко не единственной доктриной и шёл рука об руку с «кондовой» версией либерализма для внешнего потребления. К тому же всё больше разочарования Советскому Союзу приносили отношения с идейными партнёрами — обострение с Китаем, конформность социалистических партий в Западной Европе, цинизм «нахлебников и пламенных революционеров» в Восточной Европе и многих других уголках планеты, где отдельные страны решили пойти социалистическим путём. Попутно прихватив советские поставки и кредиты.

Короткий взлёт отечественного либерального идеализма в конце холодной войны быстро разбился о реалии того самого мира, в котором слабому нет места, а образовавшийся вакуум силы и господства быстро занимают более сильные игроки.

Вряд ли стоит удивляться тому, что именно реализм стал платформой для возрождения России как великой державы. На фоне брожения и болезненных трансформаций 1990-х веское слово реалистов воспринималось как глоток свежего воздуха, надежда для утерянной гордости и национального престижа. Реализм стал не просто влиятельной, но и достаточно эффективной доктриной. Практически все внешнеполитические достижения последних двадцати с лишним лет базируются именно на его понятийной основе.

Казалось бы, российская внешнеполитическая мысль пришла к столько долгожданному золотому стандарту. Однако история, как известно, не знает завершения. И не так важно, кто именно претендует на то, чтобы дать окончательный ответ и поставить в ней точку. Она будет продолжаться, перемалывая любой золотой стандарт, до того казавшийся незыблемым. Рано или поздно такая судьба будет уготована и реализму. Как и старый добрый «калаш», он будет потеснён более продвинутой и современной системой. Главное преимущество реализма — простота его конструкции за счёт отсечения внутренней природы государства и альтернативных силе измерений международных отношений — рискует обернуться его слабостью. И здесь опять возникает вопрос о том, почему мода на реализм в России может пройти, переведя его в ряды признанных, но далеко не самых влиятельных доктрин.

Первая причина — проницаемость границ внутренней и внешней политики. Автономная внешняя политика — абстракция. Воспринимать её серьёзно означает оказаться запертым в интеллектуальной башне из слоновой кости. Столь же прекрасной, сколь и далёкой от действительности. Российская политика не исключение. Отечественная внешняя политика всё в большей степени приобретает черты политики публичной, что для мировой практики, кстати, не является редкостью. К тому же в России снова растёт запрос на идеологическое наполнение внешней политики. Парадоксом является то, что к новой идеологии призывает и некоторые наши реалисты, понимая, по всей видимости, исчерпанность прежней модели для текущего исторического этапа. Пока такое наполнение представляется грубым и слабо проработанным. Для полноценной политической теории (и идеологии как её производной) недостаточно просто противопоставить себя либеральному и при этом «загнивающему» Западу, сославшись на некие «традиционные» ценности, которые к тому же по своей сути являются западными. Такая «идеология» имеет мало перспектив. Она похожа на попытку заменить иностранные слова в языке «исконно русскими». И неизбежно обнаруживает, что таких слов слишком много, а их «исконные» заменители — нелепы. Проблема, однако, в другом.

Современному российскому государству Запад вольно или невольно действительно бросает серьёзный нормативный, политико-философский и идеологический вызов.

Ценностная модель условного Запада никуда не денется и будет фактором российской политики, вызовом устойчивости её современной конструкции. Ответить на него голой прагматикой реализма непросто. Это и понимают наиболее дальновидные российские реалисты.

Кстати, многие российские международники исходят из неизбежности роста конфликтности международной среды. Некоторые полагают, что рост конфликтности и есть предпосылка к востребованности реализма. Если мир близится к войне, то изучать его нужно теорией, которая и оперирует соответствующими понятиями. Но исторический опыт ближайших двух глобальных конфликтов показывает, что всё не так просто. Первую мировую трудно рассматривать вне контекста кризиса государственности как минимум трёх империй и взрыва социальных движений внутри ключевых участников. А Вторая мировая выглядит как продолжение этого процесса, многократно усилившего влияние идеологии на внешнюю политику.

Вторая причина — многомерность международных отношений. О ней писало множество критиков реализма, и суть аргумента понятна. В международных отношениях далеко не всё сводится к силе. Этот аргумент, впрочем, нужно использовать с осторожностью. В определённые моменты история «схлопывается» к вопросам безопасности. Война нередко обесценивает повседневность всех остальных сфер, подчиняя их себе. Трудно быть «инновационным предпринимателем», когда у тебя во дворе стучат пулемёты. Но также верно и то, что такие неизбежные моменты истории всё же относительно кратковременны, а в мирное время успех и процветание государства становятся гораздо более сложной материей. Нет сомнений, для ряда государств долгая война стала повседневностью. Их раздирают внутренние конфликты, и в их жизни нет ничего, кроме войны. Но это, слава богу, не случай России.

Роскошь мира — одно из достижений российской политики последних двадцати лет. Более того, на долгие годы созданы условия для того, чтобы война против России стала самым меньшим, чего хотели бы её контрагенты на мировой арене.

Новые ракетно-ядерные и обычные вооружения, относительно успешный опыт реформы вооружённых сил, пока гарантируют России мир.

Но вместе с тем порождается действительность, которую уже не вместить в реализм. Завоевав себе мир, Россия вынуждена будет жить в более многообразных международных отношениях. Как бы ни «осыпался» современный мировой порядок, богатство измерений современного мира не свести только к вопросам безопасности. Симптоматично, что именно российские реалисты выдвинули нетипичные для реализма предложения. В их числе, например, проактивная политика в области климата и охраны окружающей среды. Здесь и новая экономика, и технологии, и человеческий капитал, и взаимозависимость. Но с концептуальной точки зрения это уже не реализм. Потому что свести тему климата только к национальным интересам и безопасности, оторвав её от общества и экономики, попросту невозможно.

Российскому внешнеполитическому мышлению предстоят перемены. Худшим сценарием будет создание искусственного подобия идеологии. Тогда реализм покажется золотым веком и сосредоточением здравого смысла. Лучшим — движение к более гибким интеллектуальным схемам, пригодным для понимания современных международных отношений. А старый добрый «калаш» и пару-тройку «цинков» можно сохранить на память. И на всякий случай.

Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».

Ступени нигилистической диалектики. Реализм / Православие.Ru

Из книги иеромонаха  Серафима (Роуза) «Человек против Бога», изданной в серии «Духовное наследие русского зарубежья», выпущенной Сретенским монастырем в 2006 г.

Реализм, о котором мы сейчас говорим, мы понимаем как общий термин, включающий в себя различные формы «натурализма» и «позитивизма». В своем простейшем виде он представляет собой то учение, которое под именем «нигилизма» популяризировал в романе «Отцы и дети» Тургенев. Образ Базарова в этом романе представляет собой тип «нового человека», появившегося в России в шестидесятых годах прошлого (XIX. — Прим. ред.) века. То были недалекие материалисты и детерминисты, серьезно рассчитывавшие — как, например, Дмитрий Писарев — найти путь спасения человечества с помощью анатомирования лягушек или доказать отсутствие души тем, что ее нельзя обнаружить при посмертном вскрытии. Не напоминает ли вам это советских «нигилистов», «новых людей» шестидесятых годов уже нашего (XX. — Прим. ред.) века, которые доказывали, что Бога нет, тем, что не видели Его в космосе. Такой нигилист ни к чему не питает уважения, не склоняется ни перед каким авторитетом, ничего, как он считает, не принимает на веру, все оценивает в свете науки, представляющейся ему единственной абсолютной и исключительной истиной, отрицает идеалистическое и абстрактное в пользу конкретного и фактического. Он не верит ни во что, кроме того, что все «высшее» в человеке, то есть относящееся к сфере разума и духа, можно свести к «низшему», то есть к материи, чувственному, физиологическому.

В отличие от размытости и туманности либерализма реалистическое мировоззрение представляется более четким и ясным. Место агностицизма или уклончивого деизма занимает открытый атеизм, а туманные «высшие ценности» заменяются голым материализмом и эгоизмом. Во вселенной реалиста все четко и ясно, за исключением того, что наиболее требует четкости и ясности, а именно — определения, в чем ее начало и конец. В то время как либерал воспринимает коренные вопросы бытия как бы в некоем тумане, реалист по-детски наивен: они просто не существуют для него, для него вообще нет ничего, кроме самого очевидного.

Мы уже говорили в первой части настоящей главы, что подобный реализм противоречит сам себе, независимо от того, принимает ли он форму «натурализма», пытающегося утвердить абсолютный материализм и детерминизм, или «позитивизма», имеющего своей целью отрицание всякого абсолюта, или доктринарного «агностицизма», с невероятной готовностью рассуждающего о «непознаваемости» конечной реальности. Впрочем, споры здесь носят чисто теоретический характер, так как реализм, противоречащий сам себе, воспринимается отнюдь не как философия. Он есть наивный, неорганизованный способ мышления практичного человека, не привыкшего высоко и серьезно думать, который в наш век всеобщего упрощения надеется навязать всему миру свои незамысловатые критерии и идеи; а если рассматривать на несколько ином уровне, то он есть столь же наивный способ мышления ученого, привязанного к очевидному требованиями своей специальности и незаконно пытающемуся навязать научные критерии тем сферам, которые лежат за пределами науки. В последнем случае следует разделять «наукообразие» и «законную» науку. Так, наши замечания направлены не против самой науки, но против недолжного применения ее критериев и методов, столь распространенного сегодня.

Правильно ли будет назвать такую философию нигилизмом? Или, точнее, является ли она нигилизмом в том значении, которое мы приняли для этого термина? Если истина в высшем смысле есть знание начала и конца всех вещей, определение абсолюта, и если нигилизм — это учение о том, что такая истина не существует, то очевидно, что считающие научные знания единственной истиной и отрицающие то, что лежит за ними, являются нигилистами в самом точном смысле слова. Благоговение перед фактом ни в коем случае не может быть признаком любви к истине, но, как мы отметили выше, является ее пародией. Это самонадеянное стремление заменить целое частью, гордая попытка построить из нагромождения фактов еще одну Вавилонскую башню, чтобы вскарабкаться по ней снизу на высоты истины и мудрости. Однако истину можно постичь, лишь пав ниц и со смирением приняв то, что дается свыше. Напускное же «смирение» ученых-реалистов, этих маловеров, не в состоянии скрыть их гордыни, стремящейся занять Божий Престол. Они в своей ничтожности свои «исследования» ценят выше Божественного Откровения. Для таких людей «нет истины», и мы можем сказать о них то, что сказал некогда о греческих языческих ученых святитель Василий Великий: «И без сомнения, излишество мирской мудрости принесет для них некогда приращение тяжкого осуждения за то, что, с такою осмотрительностью вникая в пустые предметы, произвольно слепотствовали в уразумении истины».

До настоящего момента мы не проводили еще различия между первой и второй ступенями нигилизма. Большинство либералов также признает науку за исключительную истину, —чем же они отличаются от реалистов? Различие не столько в учении — реализм в некотором смысле есть лишенный иллюзий и систематизированный либерализм, — сколько в акценте и мотивации. Либерал безразличен к абсолютной истине, подобное отношение коренится в его исключительной приверженности к здешнему миру; у реалиста это безразличие переходит во враждебность, а приверженность к миру в фанатическую преданность ему. У таких чрезвычайных последствий должна быть серьезная причина.

Сам реалист сказал бы, что причина кроется в его любви к истине, не позволяющей ему верить в высшую истину, потому что она «не более чем фантазия». Данной точки зрения придерживался Ницше, видя в ней то изначально христианское свойство, которое обернулось против христианства же. «Чувство истины, столь глубоко развитое в христианстве, в конце концов восстало против фальши и надуманности всех христианских объяснений мира и его истории». Понятые в правильном контексте, эти слова имеют некий глубинный смысл, хотя весьма искаженный и частичный.

Ницше восставал непосредственно на христианство, выхолощенное либеральным гуманизмом; христианство, в котором бескомпромиссная любовь к абсолютной истине и преданность ей были крайне редки или вообще отсутствовали; христианство, которое превратилось не более чем в нравственный идеализм, подкрепленный эстетическим чувством. Подобно Ницше, «русские» нигилисты восставали против романтического идеализма «лишнего человека», живущего в туманной области фантазии, лишенной какой бы то ни было реальности, духовной или иного мира. Подобная псевдодуховность столь же далека от христианской истины, сколь и нигилистический реализм. Но и христианином, и реалистом обладает стремление к истине, воля, которую нельзя обмануть, страсть дойти до истоков вещей, найти их конечную причину, оба считают неудовлетворительным любой довод, не относящийся к некоему абсолюту, не требующему доказательства, оба они яростные враги легкомыслия либерализма, отказывающегося серьезно относиться к основополагающим вещам и не воспринимающего всей сложности человеческой жизни. Именно это стремление к истине сводит на нет все попытки либералов сохранить идеи и институты, в которые они до конца не верят и которые не основаны на абсолютной истине. Что такое истина? Для человека, для которого это вопрос жизни и смерти, вопрос неотложный, неприемлем либерально-гуманистический компромисс. Тот, кто хоть однажды всем своим существом задал себе этот вопрос, уже никогда не удовлетворится подменой, которой довольствуется мир.

Но недостаточно только задать этот вопрос, нужно найти на него ответ, иначе спрашивающий окажется в состоянии, худшем прежнего. Христианин находит единственно возможный ответ на этот вопрос в Боге и Его Сыне; реалист, существующий вне соприкосновения с христианской жизнью и истиной, одушевляющей ее, задает этот вопрос в духовном вакууме и готов принять первый попавшийся ответ. Ошибочно принимая христианство за очередную форму идеализма, он отрицает его и становится поклонником единственной реальности, существующей для духовно слепых, — этого мира. И теперь, как бы высоко мы ни ценили честность всуе верного материалиста или атеиста, никакое человеколюбие не сможет заставить нас признать в нем ту любовь к истине, которая некогда вдохновляла его, теперь он скорее жертва обманувшейся любви к истине, ставшей болезнью и окончившейся отрицанием себя самой. Мотивировка реалиста, впрочем, не совсем честна. Он утверждает, что знает то, чего, по его собственной теории знаний, знать не может: как мы уже заметили выше, отрицание абсолютной истины есть само абсолют. А поступает он так потому, что имеет некую тайную мотивировку. Она состоит в его предпочтении ценностей этого мира истине. Безжалостный реалист и «искатель истины» Ницше, обольщенный образом «сверхчеловека», заканчивает пробуждением воли к неистине и воли к власти; марксистский реализм во имя революционного хилиазма заканчивает чудовищной ложью и обманом, каких мир еще не знал.

Любовь к истине, потерявшая свой подлинный объект, продается за иррациональную причину и превращается в принцип гибели и разрушения, становится врагом истины, которой не смогла достичь, врагом любой системы, основанной полностью или хотя бы частично на истине, и в конце концов врагом себя самой.

Она превращается фактически в совершеннейшую пародию на христианскую истину. Там, где христианин ищет конечный смысл всего и не удовлетворяется ничем, пока не увидит, что он зиждется на Боге и Его воле, там реалист также сомневается во всем, но лишь для того, чтобы отвергнуть любое предположение о чем-либо высшем и свести и упростить все до наиболее очевидного и «основополагающего» объяснения. В то время как христианин во всем видит Бога, реалист видит лишь «расовые» или «половые отношения» или «способ производства».

Если реализму и свойственны такие христианские качества, как простота и честность, совершенно чуждые либеральному сознанию, он использует их лишь для того, чтобы присоединиться к либеральной атаке на христианскую истину и довести ее до логического завершения: полного упразднения христианской истины. То, что вяло и нерешительно начиналось в либерализме, набрало полную силу в реализме и привело к катастрофическому концу. Ницше предвидел, что наш век станет «триумфом нигилизма»; Иаков Бурхардт, этот разочаровавшийся либерал, видел в нем приближение эпохи диктаторов, которые будут terribles simplificateurs (ужасные упростители. — Прим. ред.). Исполнение этого предсказания в политической сфере мы видим в фигурах Ленина, Сталина, Гитлера и Муссолини, предложивших радикально «простые» решения самых сложных проблем. В более широком масштабе нигилистическое упрощение видно в той всеобщей популярности, которой пользуется низшая ступень знания, научность, а также в примитивных идеях Маркса, Фрейда и Дарвина, на которые главным образом опирается современная мысль и вся современная жизнь.

Мы говорим «жизнь», потому что хотим подчеркнуть, что нигилистическая история нашего века не есть нечто, привнесенное извне или свыше, во всяком случае, в основе своей, —нет, она зарождалась и взращивалась на нигилистической почве, подготовленной в сердцах людей. Самые ужасные события нашего века являются результатом того обывательского, повседневного нигилизма, который открылся в жизни, мышлении и стремлениях обычных людей. В этом смысле очень поучительно мировоззрение Гитлера, потому что в нем самый экстремальный и чудовищный нигилизм зиждется на основе обычного, даже типичного реализма. Гитлер разделял всеобщую веру в «науку», «прогресс» и «просвещение» — хотя, конечно, не в «демократию» — и был приверженцем практического материализма, который с презрением отметает всякое богословие, метафизику, любую мысль или действие, относящиеся к миру иному, нежели «здесь и сейчас», и гордился своей способностью сводить все проблемы к их простейшей основе. Он грубо благоговел перед такими принципами, как продуктивность и полезность, узурпировавшими «контроль рождаемости», смеялся над институтом брака, считая его лишь узаконением полового импульса, который должен быть «свободным», приветствовал стерилизацию «негодных» элементов, презирал «непроизводительные элементы», к которым относил монахов, видел в кремации не более как практическое решение вопроса и не колеблясь использовал пепел или даже кожу и жир покойников в производстве. Он имел квазианархическое недоверие ко всем священным и чистым институтам, в частности — к Церкви с ее «предрассудками» и «устарелыми» законами и обрядами. (Мы знаем о его ненависти к институту монархии, послужившей решающим фактором при его отказе от титула императора.) Он наивно верил в «естественного человека», «здоровое животное», презирающее христианские добродетели, в частности, девство, мешающее «естественному функционированию» тела. Он испытывал простодушное удовольствие от современных удобств и приспособлений, особенно от автомобиля и от того чувства «свободы» и скорости, которое он дает.

Весьма немногое из этого мировоззрения (Weltanschauung) не разделяется сегодня миллионами наших современников, особенно молодыми, считающими себя «просвещенными» и «свободными», весьма немногое пока еще не является типично современным. Именно на почве такого реализма, в котором не осталось места для «сложного» христианского мировоззрения и важнейших реальностей духовного мира, процветают предрассудки и вульгарное легковерие. Благонамеренные люди надеются, что, критикуя иррационализм и защищая «разум», «науку» и «здравый смысл», они предотвратят приход очередного Гитлера, но вне контекста христианской истины эти ценности, составляя свой собственный реализм, не предотвращают, но, напротив, подготавливают приход нового упростителя. Наиболее характерными представителями таких упростителей являются сегодня власть предержащие в Советском Союзе, превратившие «науку» и «здравый смысл» в новую религию, и горько ошибаются те, кто, защищая какие бы то ни было цели, надеются получить помощь от этих крайне суеверных людей.

Реализм, несомненно, принадлежит «духу века сего», и все, кто чувствуют, что они этого «духа», должны так или иначе приспосабливаться к нему. Так, гуманизм, имевший в прежнее, более безмятежное время более идеалистическую либеральную окраску, пришел к выводу о необходимости «изменяться вместе со временем» и усвоил более реалистический тон. Наиболее наивные основали новую, гуманистическую «религию», отождествляющую себя с «наукой» и «прогрессом» и возводящую в догму противоречия, о которых мы уже говорили, такие люди способны даже в марксизме увидеть род гуманизма. Даже в наиболее утонченных современных гуманистах, в наиболее вышколенных государственных деятелях и ученых безошибочно можно угадать реалистическую тональность. Она проявляется в засилье научных методов и оценок в последних оплотах гуманитарного классического образования. Ни один ученый, каким бы предметом он ни занимался, не может быть уверенным в успехе своей работы, если она не будет максимально «научной», что на самом деле означает «наукообразной». Реализм присутствует в стоическом, «мудром», с мирской точки зрения, часто циничном тоне всех современных гуманистов, за исключением разве самых наивных и религиозных; их воображаемая «свобода от иллюзий» является в большой степени все тем же разочарованием; теперь они «знают лучше», чем их отцы, которые утешались верой в «высокие истины».

То есть гуманизм примирился с реализмом, а следовательно, как полагают его приверженцы, с реальностью. Теперь гуманист видит в переходе от либерализма к реализму не просто результат разочарования, но процесс «совершенствования». Однако православный христианин видит в нем нечто совсем иное. Если либерализм только пытался скрыть высшие истины, касающиеся Бога и духовной жизни, за туманом «терпимости» и агностицизма, задача того реализма, о котором мы здесь говорим, «отменить» их совсем. На второй ступени нигилистической диалектики небо скрылось от взоров людей, и люди решили никогда более не отрывать своего взгляда от земли и жить только в этом мире и только для него. Это реалистическое решение в равной мере присутствует как в сатанинских явлениях большевизма и национал-социализма, так и в кажущихся невинными «логическом позитивизме» и научном гуманизме. Последствия этого решения скрыты от того, кто его принимает, так как они имеют место в той реальности, к которой слеп реализм; эта реальность находится, соответственно, ниже и выше узкого реалистического мирка.

Нам предстоит убедиться, как сокрытие неба высвобождает неожиданные темные силы, осуществляющие на деле кошмар нигилистической мечты о «новой земле», и как реалистический «новый человек» все менее напоминает мифического «высокоразвитого» совершенного гуманоида, а все более «недочеловека», до сих пор неизвестного человеческому опыту.

Теперь обратимся к следующей ступени нигилистического развития — к витализму.

Как завладеть вниманием реалиста Алексеев A.A., Громова Л.А. Поймите меня правильно или книга о том, как найти свой стиль мышления, эффективно использовать интеллектуальные ресурсы и обрести взаимопонимание с людьми

---

 

КАК ЗАВЛАДЕТЬ ВНИМАНИЕМ РЕАЛИСТА

 

Любой Реалист вам скажет, что ни с кем другим не удастся договориться столь легко и быстро, как с ним, если только вы говорите дело. Возможно, это и так, поскольку он твердо знает, что нужно делать, и когда вы с ним согласны, «влияние» осуществляется мгновенно, иногда быстрее, чем хотелось бы. Вот только непонятно, кто на кого влияет…

Главная задача тех, кто собирается влиять на Реалистов, — завладеть их вниманием. Они могут быть настолько сосредоточены на своих реальных целях и текущих задачах, что не хотят (да и не способны) видеть ничего другого. По иронии судьбы этим «другим» чаще всего и оказывается ваша проблема или ваше мнение. Поэтому большинство способов влияния на Реалистов нацелено на то, чтобы завоевать их внимание и заставить уделить необходимое для разговора время.

 

Берите быка за рога

 

Великолепной иллюстрацией этого способа служит пример противоположного (следовательно — обреченного на неуспех) поведения из многочисленных наблюдений А. Харрисона и Р. Брэмсона*.

* Harrison A.F., Bramson R.M. The art of thinking… P. 118.

Том, сержант моторизованного полицейского патруля, уже несколько недель обеспокоен поведением отдельных патрульных, входящих в его группу. Они то и дело опаздывают на работу, а иногда, в ходе патрулирования, пропадают на несколько часов подряд. И всякий раз у них находится оправдание. Уговоры Тома, этого мягкосердечного парня, ни к чему не приводят. Наконец в отчаянии он идет к командиру подразделения, майору Хуперу.

Хупер: Входи, Том. Вольно, садись. Что тебя беспокоит?

Том: Благодарю, сэр, благодарю вас. Чудесный денек, сэр, не так ли?

Хупер: Поистине так. Что случилось?

Том: Ну… О, не возражаете, если я закурю, сэр?

Хупер: Сделай милость!

Том (зажигая сигарету и затягиваясь): Ох, как чудесно расслабиться на минутку.

Хупер (барабаня пальцами по столу): У…у…у…

Том: Да… я слышал, сэр, что капитан Хикл из 2178 переводится от нас на следующей неделе.

Хупер (мрачно): И я слышал именно это.

Том: Отличный парень, этот капитан Хикл. Нам будет не хватать его здесь.

Хупер: Да, Том. Тебя что-то все-таки беспокоит?

Том: О да, сэр. Да, сэр, я вот все сомневался…

Хупер: Да?

Том: И думал, стоит ли беспокоить вас этим и все такое, ведь вы занятой человек, сэр, и…

Хупер: Ну? Ну же?

Том: Хорошо, сэр. Вы знаете, сэр, у меня есть этот друг, этот другой старший сержант, и он недавно спросил меня, не знаю ли я кого-то, кто мог бы ему помочь, и я сказал: «Да, конечно, как насчет моего майора Хупера?»… и…

Хупер: Том!

Том: Да, сэр?

Хупер: Это твой последний шанс. Или за пятнадцать секунд ты расскажешь мне, в чем дело, или убирайся отсюда к дьяволу!

Да, хождение вокруг да около и заход издалека могут оказаться приятным занятием в общении с Идеалистами (они иногда получают удовольствие, помогая вам добраться до сути) или, в некоторых случаях, успокаивающей ритуальной игрой для Аналитиков. Но на Реалистов подобная манера действует как красная тряпка на быка.

Другим занятость Реалистов может казаться надуманной, наигранной, излишне подчеркиваемой, однако сами они действительно чувствуют себя занятыми.

Это — «факт», с которым согласится всякий, кто знает «реалистическую» психологию: сосредоточенность на конкретных, текущих делах, требующих доведения до конца, и стремление контролировать ситуацию. Вполне достаточно для нормального человека, чтобы почувствовать себя занятым. Они, конечно, всегда могут выкроить время для короткого, конкретного разговора, но беспокоить их второстепенными мелочами и лирическими отступлениями «опасно для жизни». Разъяренный Реалист не поддается цивилизованным способам влияния.

Между прочим, Реалисты ведут себя так не только с подчиненными, но и с равными себе, а иногда и с занимающими более высокое положение людьми. Вот типичный пример из романа И. Штемлера «Универмаг».

Директор «Олимпа» Фиртич пригласил управляющего оптовой базой Росторгодежды Мануйлова в элитный бар с целью договориться о получении крупной партии дефицитных дубленок.

— Поговорим о деле, — переменил тему Фиртич. Мануйлов придвинул бокал, опустил в него соломинку.

— Поговорим, Костя, поговорим… Дело-то давно началось, недаром же твой Иидурский икру метал в управлении и у меня на базе.

— Мне нужна вся партия дубленок. Все пятьсот штук.

— Что ты, Фиртич, вперед всех забегаешь? — голос Мануйлова звучал серьезно, без шутейных интонаций.- И деньги все на реконструкцию забрать хочешь.

— Проведал уже.

— Господи, так где я работаю? Все директора ко мне шастают.

— Я знаю, чего хочу, Василий Васильевич.

— А они не знают, ишь какой.

— Я встретился с тобой не коллег своих обсуждать… Мне нужна вся партия дубленок. Вся! Твои условия?

— Э-хе-хе… Мои условия. — Мануйлов вытащил соломинку и отхлебнул коктейль, как воду.- Ладно. Чего там темнить. Дам я тебе всю партию. Условие одно.- Мануйлов достал из кармана сложенный листок.*

* Штемлер И.П. Завод. Универмаг, 1988, с. 325.

Мануйлов, зная силу Фиртича и одновременно имея свой «интерес», тонко балансирует на грани допустимого сопротивления. Имея больший «вес», чем Фиртич, он хорошо понимает: переступи он черту, и разъяренный Фиртич через других влиятельных лиц может получить желанные дубленки, а сам Мануйлов тогда останется ни с чем.

 

Научитесь быть краткими

 

Аналитики иногда переживают трудные времена в отношениях с Реалистами, особенно когда последние оказываются их непосредственными начальниками. Спасение, как, впрочем, и способ быть услышанным — в одном.

Даже говоря о деле, никогда не злоупотребляйте деталями. Излагайте только существо вопроса. Чем меньше времени вы отнимете у Реалиста, тем больше у вас шансов на его внимание. Помните, что Реалисты обычно перестают слушать, как только они составили суждение (неважно, хорошее или плохое) о том, что им говорят. И забудьте о любимом жанре «технического романа»: все ваши соображения, предложения и дополнения должны уместиться на одной стороне стандартного листа бумаги.

 

Научитесь проявлять вежливую твердость

 

Анекдот из американского делового фольклора. Молодой страховой агент заходит в кабинет владельца механической мастерской и вдохновенно произносит свою агитационную чушь. Хозяин мастерской говорит: «Ваши доводы звучат убедительно». Молодой человек просиял, предвкушая сделку. «Вот и все, что я могу сказать»,- добавляет хозяин.

Руководители-Реалисты, особенно опытные, любят ставить в трудное положение молодых визитеров, которые, по их мнению, доставляют одно лишь беспокойство и лишние заботы. «Рад вас видеть, — говорит знающий себе цену Реалист,- у меня есть две минуты».

Потенциальным жертвам мы рекомендуем в таких случаях не слишком «церемониться» с Реалистами, поскольку и они, прибегая к своим уловкам, никаких угрызений совести, как правило, не испытывают. Подобное поведение Реалистов — классический образец психологического манипулирования другими. Возможный вариант честного, неманипулятивного контрудара: «Простите, господин (товарищ?) директор, но когда я вам звонил по поводу нашей встречи, я сказал, что мне потребуется полчаса, и мне они нужны. По-моему, лучше не откладывать обсуждение этого вопроса, поэтому я хотел бы приступить к нему немедля». Ваш тон должен быть вежливым, но твердым, без тени возмущения раздражения или тем паче растерянности.

Особенно трудно этот прием дается Идеалистам, которых Реалисты легко приводят в замешательство своей самоуверенностью и напористостью. Возможно, придется устроить что-то вроде предварительной тренировки или репетиции, чтобы перед встречей обрести должный внутренний настрой. Как бы ни хотелось вернуться к привычным способам влияния, особенно в напряженной ситуации, нужно пытаться быть краткими и твердыми в требованиях, предъявляемых Реалистам. Ведь они по-настоящему уважают того, кто знает, чего он хочет, откровенно об этом говорит и настойчиво добивается своей цели. Как только будет преодолен первый барьер и вам удастся получить от Реалиста то, за чем вы пришли, вас буквально ошеломит, насколько гладко могут идти дела при выборе правильной манеры обращения с Реалистами.

 

Поощряйте присвоение идей

 

Реалисты редко производят впечатление оригинальных мыслителей, ибо они приземленные эмпирики, да и к тому же при первой возможности предпочитают опереться на мнение специалистов, сталкиваясь с неясными проблемами, нежели ломать голову над поиском решения. Однако они всегда готовы ухватиться за понятную или хорошую идею, когда кто-то ее предлагает.

Если вы заинтересованы во влиянии на Реалистов, запомните одну «мудрость»: претензия на авторство — гарантия крушения ваших планов.

Поймите нас правильно. Речь идет лишь о конкретной ситуации: у вас есть идея, но нет возможности самостоятельно воплотить ее в жизнь. Иначе зачем бы вы стали на кого-то там влиять? Следовательно, вам необходимо сделать выбор: остаться автором нереализованной идеи — или добиться ее воплощения на любых условиях, вплоть до утраты «авторского права». Если вы выбрали вторую альтернативу, то лучшего «воплотителя хороших чужих идей», чем Реалист, вам не найти (пусть Реалисты не обижаются на нас, поскольку эту характеристику следует трактовать позитивно, на что указывают кавычки).

Реалисты — отъявленные «присваиватели чужого». Например, некоторые ученые с «реалистическим» складом мышления, судя по нашим наблюдениям, не всегда щепетильны в цитировании, чего не скажешь об Аналитиках. Однако (и мы это подчеркиваем) встречающееся у Реалистов «присваивание чужого» не носит характер умышленного заимствования или плагиата. Если такое и бывает с ними, то не чаще, чем со всеми остальными.

Причины невинного присвоения идей следует искать в «реалистической» психологии. Высказанная кем-то идея — всего лишь набор звуковых колебаний; воплощенная в нечто конкретное, реальное (проект, контракт, монографию, фильм, деньги, наконец), идея становится фактом, занимающим более высокую ступеньку в иерархии реалий Реалистов. Когда они видят или слышат что-то стоящее, они буквально всасывают это в себя, трансформируя в конкретную программу действий, которую с присущей только им энергией и напором начинают осуществлять. Им просто не приходит в голову, занимаясь определенным делом, сулящим получение практических результатов в недалеком будущем, раздумывать над происхождением идеи. В преображенной деятельностью форме она становится их собственностью.

Поэтому, если вы хотите заручиться активной поддержкой Реалиста, когда у вас нет возможности самим воплотить свою идею, позвольте ему ее присвоить. Спустя некоторое время, если «процесс пошел» в нужном направлении, напомните этому человеку о вашем вкладе в дело: Реалисты, как правило, нормально воспринимают заботу других о дивидендах.

 

Давайте возможность контролировать ситуацию

 

Продуктивное взаимодействие с Реалистами в известной мере напоминает постоянное решение одной из задач аргонавтов — проплыть между Сциллой и Харибдой. С одной стороны, крайне нежелательно ставить себя в сильную зависимость от Реалистов, ибо тогда они перестанут вас уважать. С другой стороны, худшее, что можно с ними сделать — поставить в зависимое положение, дать почувствовать, что они потеряли контроль над ситуацией. В отличие от аргонавтов, которым помогали Гера и Фетида, вам придется рассчитывать на собственные силы.

В каких бы ролевых отношениях с Реалистом вы ни находились (подчиненного, консультанта или делового партнера, супруга или сына), всегда следует делать все возможное, чтобы он ни на минуту не терял чувство контроля над происходящим. В каждом конкретном случае ваши действия будут разными, но «генеральную» тональность легко уловить из приведенных ниже примеров.

«Я считаю, что нам следует сделать то-то и то-то. Но, разумеется, последнее слово за вами».

«Я возьму на себя организацию этой встречи и непременно сообщу вам к концу рабочего дня, как каждый отреагировал на идею ее проведения».

«Я прослежу за тем, чтобы вам было предоставлено слово прямо перед голосованием».

«Я обязательно сообщу тебе, что у них там произошло, как только доберусь до места».

Если ваш деловой партнер — Реалист и у вас появилось малейшее подозрение, будто он обеспокоен утратой должного контроля за ходом дел, спросите его прямо: «У вас все в порядке?» Или «Все ли идет так, как вам хотелось бы?» Как правило, вы получите откровенный и точный ответ, хотя, возможно, он и не придется вам по вкусу.

Если вы работаете под руководством Реалиста и хотите, чтобы он доверял вам, не пренебрегайте регулярными краткими рапортами о развитии важных событий, особенно об отклонениях от намеченного курса и ваших собственных действиях в связи с этим. Плохо, когда ваш начальник получает информацию негативного характера из другого источника: первая бурная реакция сменяется устойчивым недоверием ко всему, о чем вам случится докладывать впоследствии. Где уж тут думать о влиянии…

 

КАК ЗАИНТЕРЕСОВАТЬ ПРАГМАТИКА

 

Тем, кто придерживается сходной жизненной философии, влияние на Прагматиков кажется делом крайне легким. Правда, «влияние» это носит иногда столь специфический характер (в соответствии с «прагматической» максимой «Сегодня — ты, а завтра — я»), что у многих возникает вопрос: а было ли влияние, и если было, то кто на кого повлиял? Прочим (в особенности тем, кого распирает от собственной важности, значимости, добродетельности) крайне редко удается оказывать на Прагматиков влияние в обычном значении слова. Если кто-то относится к себе и своим действиям слишком серьезно, то Прагматики скорее всего не будут принимать такого человека всерьез и постараются от него отделаться.

Во всем «виновата» философия Прагматика, заставляющая его относиться, например, к грандиозным «идеалистическим» замыслам построения рая на земле (или к всеобъемлющим громоздким схемам и планам Аналитиков, строго регламентирующим каждый шаг на десять лет вперед), как к вещам забавным, интересным, но бесполезным, на которые не стоит тратить силы и время. Жизнь полна непредсказуемых событий и поворотов в судьбах людей, и коль скоро никому не дано знать, что случится через минуту, кто вправе требовать от человека каких-то клятв, обязательств, гарантий или навязывать долгосрочные планы? Можно не соглашаться со взглядами Прагматиков, но нельзя требовать от них большей серьезности, если хотите сохранить с ними добрые отношения, а значит, и возможность влияния. Стоит чуть переусердствовать, и Прагматик, сделав «прыжок в сторону», постарается больше не попадаться вам на глаза.

 

Научитесь «играм обмена»

 

Вот что рассказывают А. Харрисон и Р. Брэмсон:

У нас есть друг в Восточной Африке, который, не будучи Прагматиком по природе, ведет жизнь, требующую постоянного применения прагматического подхода. Джим работает в международной организации, точнее, в одном из ее подразделений, расположенном в нескольких милях от Найроби (Кения). Это — Центр Доступных Технологий, где Джим и несколько его африканских коллег проектируют и создают такие вещи, как печи для обжига и сушки керамики, сушилки для овощей, водяные колеса. Все изобретается на месте и делается вручную из местных материалов с той целью, чтобы жители африканских деревень могли самостоятельно воспроизводить разработанные в Центре технологии. Работы ведутся на основе инкрементального подхода (на ощупь), составляющего ядро философии Центра.

Как только новое оборудование проходило проверку и признавалось работоспособным, задачей Джима было «привязать» его к местности и смонтировать. Он ездил по деревням в поисках крестьян и ремесленников, которые хотели бы научиться создавать такое оборудование и работать на нем.

Пропагандируемые Джимом разработки Центра задуманы с благородной целью — облегчить жизнь сельских жителей за счет повышения культуры и уровня производства. Нам кажется естественным, что африканцы должны понимать выгодность контактов с Центром, и поэтому мы вправе ожидать, что как только они своими глазами увидят достоинства определенной технологии, они либо купят ее, как это принято во всем мире, либо, по крайней мере, захотят научиться создавать ее самостоятельно. Однако Джиму отлично известно, что независимо от того, насколько выгодными для них могли бы быть его изобретения, они никогда не будут куплены или даже переняты сельскими жителями без ритуала долгой торговли. Это — важная часть образа жизни тех людей, с которыми Джим имеет дело.*

* Harrison A.F., Bramson R.М. The art of thinking… P. 123-124.

История интересна тем, что описанное поведение африканских крестьян напоминает одну характерную особенность поведения Прагматиков. И те, и другие исповедуют идею обмена. Прагматики, как правило, не принимают чьих-либо предложений без встречных условий, не торгуясь. Причина — не в их особой жадности или подозрительности, а в твердом убеждении, что «просто так никто ничего ценного не даст», за все приходится платить свою цену, если не деньгами, то временем, энергией, здоровьем, связями и отношениями или чем-то еще. Отсюда и появляются контрпредложения или условия Прагматиков, кажущиеся иногда неожиданными и немотивированными для тех, кто пытается навязать им, казалось бы, весьма выгодные и интересные предложения.

Прагматики не будут изнурять вас долгими торгами; они быстро соглашаются, когда вы легко включаетесь в предлагаемые «игры обмена», которые, как всякие игры, содержат элемент несерьезности и веселья. Любые попытки их вразумить, приструнить, припугнуть заканчиваются так же, как попытка властной матери заставить увлеченно играющего ребенка прекратить игру и идти обедать («Ну вот, пришла и все испортила!»): разговора по душам не получится.

 

Не мешайте им нравиться

 

Как известно, при воздействии на любого человека никогда не следует угрожать трем его важнейшим чувствам или, иначе, элементам самосознания: 1) чувству значительности, 2) чувству компетентности и 3) чувству привлекательности. Однако разные люди придают разную степень важности каждому из трех чувств. Например, Аналитики более всего дорожат чувством собственной компетентности, Реалисты — чувством собственной значимости, а вот Прагматикам важнее всего постоянно ощущать свою привлекательность в глазах других людей. Попробуйте дать понять Прагматику, что он вам неприятен или просто не нравится, и вы перестанете для него существовать. Поэтому лучше избегать, по возможности, открытого выражения недовольства в адрес Прагматиков, особенно на людях.

С другой стороны, Прагматики понимают, что прямая критика в чей-то адрес чревата потерей собственной привлекательности в глазах критикуемого человека, а возможно, и других, связанных с ним людей. Не желая «копать себе яму», они весьма сдержанны в критических суждениях и оценках, если их, конечно, не довели до крайности. Чтобы вызвать Прагматиков на откровенность, как и в случае с Идеалистами, нужно помочь им выразить свои сомнения, используя соответствующие речевые клише.

«Если бы вы были на моем месте, как бы вы это сделали?» (одновременно с вызываемой на себя критикой можно получить и ряд конструктивных идей).

«Как вы думаете, какие из пунктов моего плана самые удачные и самые неудачные?» (напрашиваясь на похвалу, вы одновременно поощряете критические замечания) .

«Хорошо, а какие слабые места вы увидели в моем предложении?» (позволяет перейти от дежурных комплиментов к более объективной оценке).

Вариантов — множество, но среди них не должно быть одного — вызова.

 

Научитесь «читать между строк»

 

Замаскированные под дружескую шутку или растворенные в намеке серьезные послания — еще один способ, к которому прибегают Прагматики, когда хотят сообщить другим не совсем (или совсем не) приятные вещи, надеясь, что адресату удастся разгадать эти «шифровки» и поправить положение, сохранив чувство собственного достоинства, статус-кво, а значит, и нормальные отношения с «шутниками». Вот типичный пример.*

* Harrison A.F., Bramson R.M, The art of thinking… P. 125-126.

Хьюби, заместитель директора по сбыту, встречает в коридоре заводоуправления Фила, управляющего производством.

«Фил, старый пройдоха! — говорит весело Хьюби,- каких еще бед ты успел натворить за последнее время?»

Фил добродушно посмеивается: «Да ничего такого, о чем бы ты уже не знал». И они расходятся.

Фил и Хьюби давно работают вместе и неплохо знают друг друга. Поэтому, когда Фил возвращается в свой кабинет, он задумывается над тем, что имел в виду Хьюби, задавая ему этот шутливый вопрос. И он абсолютно уверен, что ему было передано достаточно серьезное сообщение, которое предстоит разгадать самостоятельно. Он также знает по опыту, что нет смысла встречаться с Хьюби и просить или требовать объяснений. Хьюби просто отшутится или даже начнет извиняться, сожалея, что встревожил и оторвал от работы Фила.

В конце концов Фил находит то, что искал; он звонит Хьюби: «Хьюби? Мне вдруг пришло в голову, что тебя могли бы интересовать причины сокращения поставок нашей продукции в Чикаго на 20% по сравнению с прошлой неделей. Помнишь, когда ваши торговые агенты устроили шум из-за этого? Ты слышал, что наш поставщик комплектующих подвел нас, уменьшив поставки двумя неделями раньше? Вот, вот. Оказалось, что в отделе снабжения никто этого вовремя не заметил, а сами мы не перепроверили наличие запасов на складах, надеясь на снабженцев. Теперь-то мы подтянули свою систему контроля за снабжением и не допустим сокращения производства по этой причине. Я подумал, что тебе было бы нелишне узнать об этом».

В ответ Фил услышал: «Спасибо, старина, что позвонил мне. Меня действительно немного интересовала эта история и ее последствия, вот только все никак не мог собраться расспросить тебя. Еще раз спасибо, я учту это».

Таким образом, Фил, вовремя расшифровав сообщение коллеги, смог сохранить свой имидж менеджера, оперативно и принципиально решающего неожиданные проблемы, а главное — устранить ростки недовольства в душе Хьюби, которые могли послужить причиной ухудшения отношений между ними впоследствии.

Конечно, не следует во всякой шутке искать серьезный сигнал в ваш адрес. Такое свойственно лишь тем, кто начисто лишен чувства юмора или страдает излишней подозрительностью. Все зависит от ситуации, как любят говорить сами Прагматики. Однако если вы хотите иметь среди них (и на них) влияние, вам необходимо научиться «читать между строк».

 

Не стесняйтесь хвалить свой «товар»

 

Прагматиков обычно повергают в уныние люди, которые говорят о бескорыстном служении людям или возвышенном стремлении к познанию мира и ничего не желают слышать о таких «грязных» вещах, как рынок, деньги, прибыль, выгода, считая, что обо всем этом должен позаботиться кто-то другой, чтобы они могли реализовать свои благородные намерения. И таких людей, желающих осчастливить человечество и неспособных прокормить себя, хватает даже в самом что ни на есть «оплоте капитализма» — Америке. Что уж тут говорить о нас…

Американские Идеалисты, Синтезаторы (и отчасти Аналитики) платят приличные деньги за то, чтобы услышать от именитого консультанта прописную истину: «У вас два пути: или вы продолжаете свои добрые дела (научные поиски) и потихоньку разоряетесь, или находите способ извлекать выгоду из ваших занятий и продолжаете творить добро и искать истину даже с большим размахом». Реалистам и, особенно, Прагматикам удается сэкономить, поскольку они и так ориентированы на вторую альтернативу.

Поэтому, когда вы хотите повлиять на Прагматиков (да и Реалистов), не бойтесь вызвать у них негодование произнесенной с огоньком в голосе фразой: «У меня есть для вас выгодное предложение». И уж тем более не стоит возмущаться, услышав от них вопрос: «Что мы выгадаем, если будем иметь дело именно с вами?» Наоборот, нужно полностью использовать предоставленную возможность разрекламировать ваш «товар».

Посмотрите, как элегантно это получается у представителей шведской фирмы «СТРИК», ведущих переговоры с директором «Олимпии» Фиртичем по поводу проведения реконструкции универмага.

…В целом ваши предложения с технической стороны заслуживают внимания. Что касается экономической, мы ознакомимся с каталогами и завтра продолжим переговоры.- Фиртич сделал паузу.- Хочу предупредить: у вас есть конкуренты. И довольно серьезные.

Раун и Шёберг торопливо закивали белобрысыми головами:

— Йес! «Арчисон энд компани»! Йес! Карашо-о-о! Фиртич и не пытался скрыть изумления.

— Как? Вы знали об этом?!

— Йес! Да! Карашо-о-о! — Раун раскинул маленькие руки.- Оч-шень болшой компани,- и затараторил через переводчика: — Это слишком могучий конкурент, чтобы мы его боялись. Ваши денежные возможности их не очень интересуют. Вы им нужны как реклама. В торговле с вашей страной есть огромные перспективы. Но необходима реклама. Однако для вас фирма «Арчисон» невыгодна. Они слишком берегут свой престиж, чтобы уступить. Престиж — та же реклама, господа… Мы же фирма небольшая. Можем пойти и на разумный компромисс.

— Вы знаете сумму, которой мы располагаем? — вырвалось у Фиртича.

— Приблизительно,- ответил Раун.- Думаю, что не более миллиона… Мы видели ваш универмаг. Знаем ваш товарооборот, валютный курс… Мы специалисты, господа. Это наша профессия,- с каждой фразой голос тихого скандинава крепчал, выражая твердость.- Мы готовы вам уступить. Но в разумных пределах. Иначе мы прогорим, вылетим в трубу.- И Раун засмеялся, всплеснув руками.- Пуф! На воздух…

Фиртич сунул руки в карманы, откинулся на спинку кресла и захохотал, поглядывая на хмурого Дубасова.

— Вы мне нравитесь, господа.

— В торговле хитрость не нужна,- произнес Шёберг. — В торговле нужна честность. Это выгодно.

— А хитрая честность? — поправил Фиртич.

— О, йес! Карашо-о-о! — воскликнули оба коммерсанта, выслушав перевод.- Бизнес! Это есть бизнес!*

* Штемлер И.П. Завод. Универмаг, с. 522-523.

 

Научитесь «сложению сил»

 

Мы заметили, как некоторые из слушателей семинаров удовлетворенно хмыкают, когда узнают, что Прагматики обычно не рассчитывают получить всего желаемого и готовы довольствоваться тем, что можно взять «здесь и сейчас». Вероятно, они, считая себя достаточно сильными и «принципиальными», увидели в Прагматиках «слабаков», у которых можно отобрать «лишнее». Ожидающая их здесь неприятность состоит в твердом (!) убеждении Прагматиков, что и все остальные согласятся на часть вместо целого при определенных обстоятельствах. А кто непревзойденный мастер использовать обстоятельства — вам уже известно.

Ставить на «силовую» стратегию в ведении дел с Прагматиками — значит заведомо проиграть. Они вовсе не намерены кому-то отдавать то, что считают своим. Просто они, возможно, лучше других понимают, что жизнь не только полна случайностей, но и коротка. И тратить ее на борьбу с кем-то ради каких-то преходящих ценностей — не слишком умно, хотя иногда необходимо. С гораздо большим удовольствием Прагматики идут на взаимовыгодный компромисс, особенно когда видят, что при «сложении сил» обеих сторон можно намного быстрее достичь целей (различающихся, заметьте!), чем поодиночке, да еще борясь с противником. Естественно, что направление «равнодействующей» тем больше отличается от направления «слагаемых сил», чем заметнее расходятся интересы сторон. И следовательно, тем значительнее «жертвы» или уступки. Впрочем, Прагматики всегда готовы пойти на них, дело за вами.

Еще одна любопытная история из архивов А. Харри-сона и Р. Брэмсона.*

* Harrison A.F., Bramson R.M. The art of thinking… P. 127-129 (c изменениями. — A.A., Л.Г.).

Ли — директор корпоративного учебного центра, а Даррел — управляющий персоналом в той же корпорации. Ли был новичком в этой работе, а Даррел занимал свою должность уже несколько лет. По мере того как Ли осваивался в новой должности, его все больше беспокоила позиция Даррел а, со стороны которого он интуитивно ощущал скрытое, но довольно сильное сопротивление своим начинаниям.

Ли нуждался в поддержке Даррела, и прежде всего в кадровой политике, стимулирующей и облегчающей посещение его обучающих программ персоналом корпорации. Однако сколь бы дружески расположенным и готовым к сотрудничеству ни казался Даррел при личных встречах и на совещаниях, никакой реальной поддержки Ли от него не получал.

Наконец Ли решил проявить инициативу и пришел в кабинет Даррела.

— Послушайте, Даррел, — сказал он, — для успешной работы моего центра мне от вас кое-что нужно. И мне кажется, вы знаете, что именно.

— Да,- ответил Даррел, — конечно знаю.

— Мне вдруг пришло в голову, что я никогда не спрашивал вас о том, чем бы я мог быть вам полезен. И вот я здесь, чтобы спросить вас об этом. Тогда, быть может, нам удастся выработать взаимовыгодное соглашение.

Глаза Даррела заблестели.- Идет! Вот что я вам скажу, Ли. Я сижу на этом месте уже пять лет и все, чего я хочу — это как можно быстрее получить повышение.

— И?

— И мне нужно, чтобы меня заметили. Мне нужно, чтобы люди в компании увидели все то хорошее, что мы делаем у себя в отделе кадров.

— Кажется, я начинаю понимать,- сказал Ли.- Получается, что мы заслонили вас и привлекаем все внимание к себе.

— Об этом и речь.

— Итак, что мы можем сделать?

— Я уже сказал, чего бы я хотел. Ведь вам известны все семинары, которые вы проводите на курсах подготовки кадров для корпорации?

— Да, конечно.

— Разрешите мне забрать часть из них, развить и проводить под маркой отдела кадров.

— Это решит проблему?

— Ну, было бы неплохо, если бы нам удалось организовать побольше совместных курсов.

— Мы сможем это сделать,- сказал Ли.- А взамен?

— Я прослежу за тем, чтобы другие ваши программы были всегда заполнены людьми до предела.

— По рукам,- удовлетворенно произнес Ли, пожимая руку своему бывшему противнику.

История эта имеет продолжение. Когда шесть месяцев спустя Даррел занял более высокую должность директора административных служб, он первым делом поддержал Ли (теперь уже своего подчиненного) в том, что учебный центр нуждается в расширении и, следовательно, в увеличении бюджета. Верно найденный подход к Прагматику Даррелу обернулся для Ли быстрой и щедрой компенсацией затраченных усилий. В этом и заключается вся прелесть конструктивных деловых отношений с Прагматиками.

 

КАК ДОБИТЬСЯ ПОЛЬЗЫ ОТ СИНТЕЗАТОРА

 

Откровенно говоря, мы весьма скептически оцениваем возможность влияния, в традиционном смысле слова, на Синтезаторов. Что толку тратить время на убеждение и уговоры таких людей, если через пять минут после достижения вами результата они могут сменить принятое решение на противоположное либо вообще забыть о вашем существовании, увлекшись очередной гениальной идеей.

Возможно, чуть больше шансов у тех, кто пытается исходить из специфики личностной мотивации Синтезаторов при выборе способов влияния. Вам, конечно, известно, что Синтезаторы не отличаются излишней скромностью и смирением. Удачно брошенный вызов может увлечь их на некоторое время и заставить двигаться в нужном вам направлении. Ниже мы рассмотрим несколько таких способов, хорошо работающих в большинстве случаев, однако Синтезатор не был бы Синтезатором, если бы ему не удавалось иногда уйти от любых воздействий.

 

Научитесь «заманивать джина в бутылку»

 

Каждому знаком один из вариантов сказки, где герой, открыв из любопытства найденную старинную бутылку, выпускает на волю заточенного в ней злого джина, который в «награду» за освобождение собирается уничтожить (съесть, стереть в порошок и т.д.) своего благодетеля. Проявив перед лицом смертельной опасности сообразительность, освободитель просит джина выполнить последнюю просьбу: пусть уж всемогущий джин докажет свое могущество, тогда и умирать будет не обидно. И дело-то пустяковое: кто будет сомневаться, что такой огромный джин способен выпить море или раскрошить в песок громадные

скалы, но как-то не верится, чтобы он смог поместиться в эту маленькую бутылку, где, по его словам, просидел тысячу лет.

Главное для нас не то, что произошло после демонстрации джином своих неограниченных возможностей, а то, что она состоялась. Ситуация, в которой джин не смог не принять вызов показать свои способности в действии применительно к «пустяковой» задачке, великолепно подходит и для влияния на Синтезаторов, когда их надо опустить с небес на землю. Подобным способом можно попробовать привлечь внимание «широко» мыслящего начальника к насущным текущим проблемам или заставить «синтезаторствующего» супруга перейти от рассуждений к действию.

Чтобы освоить этот способ, кроме «честной хитрости» (или «хитрой честности»?) нужно проявить известную настойчивость и терпение. Вероятно, поэтому Реалисты более других преуспевают в «заманивании Синтезаторов в бутылку».

 

Руководствуйтесь принципом дополнительности

 

Как бы вы ни старались, иногда не удается вернуть Синтезаторов с небес на землю. Уж очень они любят философствовать, играть противоречиями и сорить идеями. Меньше всего вы добьетесь, если ополчитесь на них или станете корить себя за неудачу: цель-то не будет достигнута. Остается одно испытанное средство: составить с «разыгравшимся» Синтезатором пару, разделив, в соответствии с принципом дополнительности, функции. Пусть он мудрствует и разглагольствует, а вы слушайте и делайте.

«Ничего себе способ влияния», — скажут некоторые из вас. Да, но мы и предупреждали, что о традиционных методах в отношениях с Синтезаторами лучше забыть. Оценить же разделение функций как эффективный способ влияния поможет вам известная фигура, изображающая союз двух категорий древнекитайской философии ян (светлое начало, небо) и инь (темное начало, земля).

Две противоборствующие, но неразделимые половины этой фигуры, изогнутые таким образом, что одна готова перейти в другую, олицетворяют единое продуктивное движение, развитие. И коль скоро Синтезатор претендует на то, чтобы быть ян, станьте для него своего рода инь, прежде всего в двух отношениях.

Во-первых, когда Синтезаторы занимаются словесной эквилибристикой, обрушивая на вас лавину гипотез и парадоксов, ваша задача внимательно слушать, каким бы вздором вам ни казалось все это. Кстати говоря, не забывайте о совете древних: Credo ut intellegas*. Тогда, найдя в вас благодарных слушателей, Синтезаторы наверняка оценят ваше внимание, а завоевать их расположение — уже не мало. А вы, слушая заинтересованно, имеете реальный шанс обнаружить среди «синтетических» химер действительно полезные идеи, которые могут подсказать приемлемое для обеих сторон решение проблемы.

* Верь, чтобы понимать (лат.).

Во-вторых, раз Синтезаторы поглощены теорией, вам следует заняться практикой. Они будут рады, если вы не станете надоедать им фактами и возьмете на себя поиск практического приложения их абстрактных построений. Но кто больше влияет на ход событий: тот, кому недосуг перейти от мысли к действию, или тот, кому выпал жребий действовать в меру своего разумения определенной идеи? Поскольку большинство людей склонны разуметь в свою пользу, получается, что влиять на Синтезаторов в решении практических вопросов не так уж и сложно. Парадокс, да и только!

 

Научитесь вести «потешные бои»

 

В большинстве пособий и руководств по ведению деловых бесед и переговоров приводятся такие образцы диалогов, что невольно возникает впечатление, будто их участники от рождения ходят в смокингах и вечерних платьях и закончили, по меньшей мере, Оксфорд и Дипломатическую академию одновременно. В действительности же через строгие рамки делового этикета всегда прорывается индивидуальность партнеров. Перед вами фрагмент телефонного разговора двух Синтезаторов: Джона, торгового агента фирмы, поставляющей канцелярское оборудование, и Джессики, управляющей административно-хозяйственным отделом крупной машиностроительной компании.* Инициатором разговора является Джон.

* Harrison A.F., Bramson R.M. The art of thinking… P. 131-132 (с изменениями).

Джессика: Ну, ребята, о чем вы там только думаете. Всего несколько месяцев назад вылезли на рынок с самыми скоростными пишущими машинками, какие только есть на свете, а теперь говорите, что у вас есть кое-что получше. Вы что, хотите меня разыграть?

Джон: Это называется моральное старение оборудования.

Джессика: Именно так я и подумала.

Джон: Или технологический скачок. Делайте ваш выбор.

Джессика: Да, сейчас. А вы на этом заработаете кучу денег, не так ли?

Джон: Еще бы! Однако что все-таки вы думаете делать?

Джессика: Большие деньги, что же еще?

Джон: Тогда из нас могла бы получиться потрясная парочка!

Джессика: Послушайте, предположим, мы бы купили вашу новую безделушку. И через сколько времени вы мне опять сообщите, что она устарела и ее пора выбрасывать на свалку?

Джон: Сразу же, как только это произойдет.

Джессика: Я полагаю, что вы дадите нам хорошую торговую скидку?

Джон: Вовсе нет. Мы вам даем прекрасный шанс заняться вашей любимой благотворительностью.

Джессика: Иногда мне, ей богу, любопытно, знают ли подобные вам люди, чем они занимаются?

Джон: Ну, уж вы-то наверняка знаете.

Джессика: Послушай, умник! Мы производим силовые установки и генераторы. Громадины!

Джон: Велико дело. Что это доказывает?

Джессика: Слышали ли вы там хоть раз, чтобы один из наших генераторов кто-то ругал?

Джон: Нет, но разве много новостей мы вообще слышим из Исландии или Верхней Вольты?

И т. д. и т. п. Это — деловая беседа в стиле Синтезаторов, а не дружеский «треп» или соревнование в остроумии парочки старых знакомых, как может кому-то показаться, Джон и Джессика действительно знакомы на уровне деловых контактов, но и только. Разговаривая, они не просто стремятся добиться своего и повлиять друг на друга, но и развлечься, получить удовольствие от общения. Больше того, мы бы сказали, что они, бросая друг другу вызов и обмениваясь колкостями и «шуточками», как бы проверяют один другого на принадлежность и верность клану Синтезаторов. Поддерживая «потешный бой», Джон и Джессика опознают друг в друге «своего человека» и строят на этой основе продуктивные взаимоотношения.

«Разве можно тратить время на подобную бессмысленную болтовню?» — спрашивают Реалисты и Аналитики. «Неужели Джон не понимает, что, позволяя себе подобные вещи по отношению к деловому партнеру, тем более — женщине, он теряет всякий шанс заключить сделку?» — ужасаются особо закомплексованные Идеалисты.

Смеем вас заверить, что все обстоит иначе. У Джона как раз неплохие шансы провернуть сделку на кругленькую сумму, если он продержится на заданном Джессикой уровне «легкого покусывания» (подкусывания, подкалывания?) партнера. Растеряйся или попытайся он перевести разговор в серьезное русло, его скорее всего ждало бы поражение.

Предлагаемый способ — один из лучших для оказания быстрого влияния на Синтезаторов. И это понятно, поскольку здесь вы общаетесь с ними на их «родном языке». Легче всего удается его освоить Прагматикам; остальным «синтезаторский язык» дается с трудом, однако попробовать стоит, хотя бы для того, чтобы научиться лучше понимать его носителей.

 

Избегайте бюрократии

 

Синтезаторы щедры на идеи, однако жизнь такова, что хорошая идея обычно нужна конкретному человеку для решения конкретной задачи в определенное время. Проблема в том, как обеспечить такие условия, чтобы Синтезатор «выдал» вам нужную идею в нужное время.

Всем известен отработанный поколениями чиновников бюрократический подход к творчеству: создание множества комитетов, комиссий и подкомиссий по подготовке проектов и выработке решений, организация бесконечного потока совещаний по согласованию мнений и параллельного ему потока различных бумаг, фиксирующих результаты титанического «труда» экспертов, финансистов и т. д. Если вы пойдете этой торной дорогой и включите вашу надежду — Синтезатора — в бюрократическую карусель, хотя бы и значительно меньших масштабов, с целью получить от него «яичко не простое, а золотое», то будете неприятно поражены. Помимо жалоб на его несносное поведение от уважаемых членов комиссии (и их же рутинных предложений) вы так ничего и не дождетесь. И, весьма вероятно, вины Синтезатора здесь нет; скорее уж с его стороны вам могут быть предъявлены обвинения в том, что своими действиями вы превратили неутомимого производителя идей в интеллектуального импотента.

Чтобы генерировать свежие идеи, Синтезаторам нужна неформальная обстановка, стимулирующая свободную и веселую игру мысли. Такая, например, как на сеансах «мозгового штурма» — метода получения новых идей путем творческого сотрудничества членов организованной группы, изобретенного в США Осборном еще в 1939 году.* Свободное выражение идей и недопустимость критики на первом этапе, принцип «чем больше идей, тем лучше», развитие и комбинирование идей и антиидей — таковы ведущие принципы «мозгового штурма» и, одновременно, синтетического стиля мышления.

* Методу «мозгового штурма», или «мозговой атаки» посвящено огромное количество публикаций. О существе метода и сферах его применения см., например: Хилл П. Наука и искусство проектирования. М.: Мир, 1973, с. 41-43; Фишер Р., Юри У. Путь к согласию, или переговоры без поражения. М., 1990, с. 75-83; Как стать предприимчивым и богатым: Из американских рецептов. М., 1991, с 70-85.

Однако на практике влияние на Синтезатора через его включение в группу «мозговой атаки» наталкивается на серьезные трудности, связанные с подбором членов группы. Результативность ее работы зависит не только от профессиональной компетентности и эрудиции участников, но и от их психологических характеристик. Хорошо, когда в группе преобладают Синтезаторы или хотя бы Прагматики. Вот только где их взять в нужном количестве? Остальным же «мозговой штурм» может казаться неестественной, бесполезной, глупой (или утомительной, неприятной) процедурой. Аналитикам никак не понять, зачем нужно заниматься поиском «противоположностей» здравым, разумным идеям. Реалисты смотрят на «мозговую атаку» как на глупую затею и пустое времяпрепровождение. И даже Идеалисты иногда не могут удержаться от негативной оценки тех идей Синтезатора, которые противоречат их высоким стандартам и кажутся дерзкими, нахальными, непочтительными.

Если не удается сформировать достойную Синтезатора «штурмовую группу», постарайтесь по крайней мере избегать бюрократических приемов в организации деятельности вашего «генератора идей»: дайте ему возможность работать индивидуально или разрешите набрать команду по своему вкусу, не требуйте многостраничных отчетов о проделанной работе и т.д.

 

Опирайтесь на «процедурную справедливость»

 

Наряду с оригинальностью мышления, Синтезаторы, как известно, отличаются максимализмом, стремлением к обострению противоречий, готовностью «резать по живому». Проследите за диалогом уже знакомых вам персонажей романа Ильи Штемлера «Завод» — главного инженера Грекова и главного конструктора Лепина (типичного Синтезатора). Разговор происходит в квартире Лепина.

Повсюду лежали груды книг, рулоны чертежей, листы бумаги, исписанные кривым почерком. Греков подобрал один листок и принялся читать. Автор рассматривал блага, которые, по его мнению, сулило, объединение функций конструктора, технолога и экономиста-программиста в одно производственное ядро. Это была качественно новая структура…

Греков увлекся чтением и не заметил возвращения хозяина.

— Знаете, о чем я думаю? Надо создавать это производственное ядро на полюбовной основе. — Лепин сбросил с журнального столика пыльные газеты, расставляя стаканы и бутылки.- Надо объявить десять брачных дней. За этот срок каждый из сотрудников должен подобрать себе партнеров по своему вкусу. Свободный плебисцит. Люди знают друг друга не первый день и смогут найти партнеров по душе.

— А если кто-нибудь останется без партнера?

— Тогда специальная комиссия внимательно проанализирует причину. И если эти одиночки окажутся склочниками или бездарями, мы от них постараемся избавиться.

— Чувствую, кроме сложностей с реорганизацией завода, мне предстоят еще и дрязги, порожденные вашей фантазией,- проговорил Греков.

— Рядом с вашими первыми неприятностями вторые будут выглядеть приятным отдыхом. И этот отдых вам предоставляю я.

— Благодарю вас.

— Не стоит благодарности. — Лепин вежливо кивнул… Греков поставил стакан.

— Я все думаю о вашем свободном плебисците. Знаете, что самое сложное в перестройке нашего завода? Не технические трудности, нет. Морально-психологический барьер. Что значит в наших условиях уволить человека? Даже если вы уверены в его бездарности! На его стороне и профсоюз, и суд, и всевозможные комиссии…

— Ничего не поделаешь, Геннадий Захарович. Ложка дегтя портит бочку меда.

— Во всяком случае, вы настроены слишком кровожадно. Надо искать другой выход.

— Когда воздушный шар терпит аварию, воздухоплаватели избавляются от лишнего груза. Иначе катастрофа, Геннадий Захарович. Тут полумерами не обойтись. Иначе благие намерения останутся втуне.

— Но и дорога в ад, говорят, вымощена благими намерениями,- сердито прервал Греков. Его все больше и больше настораживала крайность суждений главного конструктора.*

* Штемлер И.П. Завод. Универмаг, с. 117-118.

Как умерить «кровожадность» Синтезаторов, не подавляя их творческую активность и энтузиазм? Один из эффективных способов основан на простом механизме обеспечения социальной справедливости, который известный американский философ Джон Роулс называет «процедурной справедливостью».*

* Rawls J. A theory of justice. Cambridge, Mass.: The Belknap Press of Harvard University Press, 1971. P. 85.

Представьте, что несколько человек задумали разделить между собой торт и, естественно, каждый не прочь получить кусок побольше. Существует одна процедура справедливого дележа: тот, кому остальные доверили резать торт, должен взять свой кусок последним. Тогда он будет стараться разделить торт поровну, и как можно точнее, ибо при таких условиях «равный» означает «максимально возможный для себя».

Когда вы поручаете Синтезатору «разрезать торт», дайте ему понять, что свою «порцию» он сможет получить лишь последним. Иногда это заставляет Синтезаторов даже переформулировать проблему, чтобы ввести в качестве значимой переменной личные интересы и отношения людей. А иногда — никак на них не влияет. Что ж, перед вами Синтезатор; поэтому, если ваше воздействие не достигает цели, ищите новый подход. Берите пример с Прагматиков, искренне верящих, что «что-нибудь да сработает».

Помните: описанная в этой главе и резюмированная в Приложении (с. 350) система способов влияния — открытая система. Возможно, от каких-то из предложенных нами способов придется отказаться из-за того, что они плохо вписываются в ваш склад мышления и личности. Зато другие послужат вам верой и правдой, а кому-то наверняка удастся найти или изобрести новые приемы воздействия, о которых здесь ничего не сказано. Прекрасно, если будет именно так. Значит, вы на правильном пути и творчески осваиваете нашу систему с опорой на ваши индивидуальные возможности и таланты. О том, где и как лучше использовать сильные стороны вашего стиля мышления, и как по возможности компенсировать недостатки, пойдет речь в следующей главе.

 

Перейти на страницу: «содержание» (продолжение)

Координация материалов. Экономическая школа

В Нижнем Новгороде прошел фестиваль веб-сериалов Realist

«Ночные ведьмы» («Mystan»), Казахстан

Шоу от компании Salem, ответственной за выпуск относительно успешного веба «Sheker», — криминальной драмы о буднях наркоторговцев, мило снятой, но совсем неважно написанной и сыгранной. Соседствующие в программе Realist «Ночные ведьмы», или «Mystan», — другое дело. Кинематограф Казахстана часто сравнивают с южнокорейским и китайским — и это как раз тот случай; стилистически сериал выполнен в духе азиатских неонуарных триллеров с тусклой палитрой, куда время от времени вторгается завораживающая иллюминация. А содержательно шоу напоминает российский фем-хит «Чики»: на первом плане здесь — три девушки, случайно оказавшиеся в полицейском участке после того, как патриархальный мир обошелся с ними чудовищно несправедливо. Прежде незнакомые друг с другом героини вынуждены объединиться, поскольку вляпались в опасную криминальную историю, пытаясь постоять за себя.

close

100%

«Ночные ведьмы» («Mystan»)

Realist Web Fest

Где смотреть: Aitube, YouTube

«Во фритюре» («Fritures») и «Маркус и Мерсье» («Marcus et Mercier»), Франция

Позволим себе небольшую махинацию и поместим два шоу в один пункт, раз уж их объединяют формат и страна происхождения.

«Во фритюре» — душевный сборник зарисовок из жизни фургончика с картошкой фри, который держат сварливый седовласый дядя и его энергичная племянница. Серии длятся всего по три минуты, поэтому об особой содержательности говорить не приходится: это изящное скетч-шоу, подкупающее обаятельным французским юмором в самом привычном его изводе; шутят преимущественно о конфликте поколений.

close

100%

«Во фритюре» («Fritures»)

Realist Web Fest

Где смотреть: YouTube

«Маркус и Мерсье» — тоже скетч-шоу с крохотными эпизодами и одной локацией, только шутки тут гораздо чернее и абсурднее, а хронометраж еще более спартанский: несчастные полторы-две минуты. Главные герои — сослуживцы Маркус и Мерсье, окопавшиеся в лесу за упавшим деревом, чтобы скрыться от противника и зализать раны (что за война — неизвестно и неважно). В одной серии один из солдат умирает, так и не успев членораздельно передать послание родственникам, другая построена вокруг шутки про размер члена и так далее; словом, утонченностью совсем не пахнет, однако и без того весело.

close

100%

Маркус и Мерсье» («Marcus et Mercier»)

Realist Web Fest

Где смотреть: YouTube

«Приключения на продленке» («Detention Adventure»), Канада

Интригующие и атмосферные приключения где-то между младшим и средним школьным возрастом, снятые в сущности за копейки, но от этого обладающие странным ностальгическим флером (что-то такое иногда крутили по телевизору в нулевые). Сюжет вращается вокруг группы смышленых ребят, которые специально проказничают, чтобы в наказание остаться в школе после уроков — и поискать спрятанные где-то тут сокровища: по слухам, из кабинета продленки через потайную дверь можно попасть в секретную лабораторию самого Александра Белла. Пожалуй, самый раскрученный проект из всей подборки (в прошлом году HBO Max купил на него права у канадского стриминга CBC Gem) — и единственный недоступный для легального просмотра в России.

close

100%

«Приключения на продленке» («Detention Adventure»)

Realist Web Fest

Где смотреть: HBO Max

«Любовь, оружие и левел-апы» («Love, Guns & Level Ups»), Австралия

Ромком про баттл-рояль, напоминающий разом и эпизод «Черного зеркала» про геев-геймеров, и триквел «Детей шпионов» Роберта Родригеса (особенно в области вырвиглазной графики). По сюжету австралийский юноша Эллиот, слегка замкнутый разработчик, знакомится в онлайн-мясорубке с девушкой — известной косплеершей — и даже узнает ее настоящее имя (Бри), чтобы добавиться в Facebook. Но вот незадача: она живет на другом конце света. Впрочем, вскоре у героев, между которыми зреет романтическое чувство, появляется возможность встретиться вживую: в Австралии намечается крупный геймерский конвент, куда, естественно, Бри обязана прилететь.

close

100%

«Любовь, оружие и левел-апы» («Love, Guns & Level Ups»)

Realist Web Fest

Где смотреть: YouTube

«There Is No ‘I’ In Island», Австралия

Скажем сразу: это самый странный сериал из всего списка. «There Is No ‘I’ in Island» (буквально — «В слове «остров» нет «я») — документальный арт-проект, в котором записи размышлений жителей островного штата Тасмания о пандемии коронавируса, их монологи о собственных страхах, тревогах и мечтах сопровождаются психоделическими анимационными зарисовками (также выполненными тасманскими художниками). Не самое легкое, но завораживающее зрелище — и, возможно, самый красивый «ковидный» док.

close

100%

«There Is No ‘I’ In Island»

Realist Web Fest

Где смотреть: YouTube

BBC — Наука и природа — Человеческое тело и разум

Реалисты

Четыре аспекта, составляющие этот тип личности:

Резюме реалистов

• Лояльные и постоянные работники, соблюдающие сроки
• Верьте в установленные правила и уважайте факты
• Считайте себя зрелыми, стабильными и добросовестными
• Могут казаться слишком логичными или жесткими и забывать о своем влиянии на других людей

Подробнее о реалистах

Реалисты лояльны к людям вокруг них и много работают, чтобы сохранить их обещания.Они честны и прямолинейны с другими и ожидают того же в ответ. Реалисты верят в стандартные процедуры и будут поддерживать изменения только тогда, когда есть очевидная выгода.

Реалисты уважают фактическую информацию, которую они хранят для использования при принятии решений. Эта группа любит иметь время, чтобы спокойно и тщательно подумать, прежде чем действовать.

Эти чрезвычайно продуктивные люди любят заниматься в свободное время такими занятиями, как рукоделие, походы или чтение.

В ситуациях, когда они не могут использовать свои таланты или их недооценивают, реалисты могут зацикливаться на графиках, критиковать других или испытывать проблемы с доверием другим людям выполнять свою работу должным образом. В условиях сильного стресса реалисты могут громко жаловаться на то, что события повернулись к худшему, и предсказывать отрицательные результаты.

Реалисты обычно делятся своим мнением или личным опытом только с верными друзьями.

Карьера реалиста

Реалистов привлекает работа, где требуется принятие решений на основе фактических знаний и опыта.

Другие типы личности

Узнайте о других пятнадцати типах личности из книги «Что я люблю?» личностный тест:

Большой мыслитель, советник, изобретатель, идеалист, новатор, лидер, вдохновитель, наставник, воспитатель, миротворец, исполнитель, провайдер, решатель, стратег и руководитель.

Возьми На что я похож? личностный тест или узнайте больше о типе личности.

Другие психологические тесты

Каковы последствия очевидного доминирования реализма в изучении международных отношений? | CGSRS

Введение

Реализм — это не подход, который можно явно определить с помощью набора предложений и предположений.Скорее, это теория с общей направленностью и философским уклоном. Согласно Гилпину (1986, с. 304), реализм можно определить как «набор нормативных акцентов, которые формируют теорию». Фергюсон и Мансбух (1987, с. 79), с другой стороны, определяют реализм как «умонастроение», которое состоит из «отличительного и узнаваемого аромата». В дополнение к этому, Гранат (1984, с. 110) воспринимает реализм. как единое целое с «рыхлой основой» и обширной палаткой, в которой есть место для различных теорий (Resonthal 1991, p.7; Эльман 1996, стр. 26). В общем, реализм — это модель международных отношений, которая одновременно возникла в результате ряда исследований аналитиков, которые позиционировали себя в рамках сжатой, но все же разнообразной аналитической традиции и, таким образом, ограничили ее (Donely, 2000).

Репрезентативные определения реализма в международных отношениях

Существует ряд определений, используемых для представления реализма в международных отношениях. Первая репрезентация описывается интересом государства, который обеспечивает источник действий.Во-вторых, развитию реализма в международных отношениях способствовала политика, возникшая в результате нерегулируемой конкуренции государств. Вальс также считает, что расчет, основанный на необходимости, может раскрыть политику, которая наилучшим образом защищает и служит интересам государства. Успех такого представления реализма демонстрируется путем проверки политики. Если он сохраняет и укрепляет государство, то это можно считать успехом (Donely, 2000).

Согласно Моргентау, репрезентация реализма в международных отношениях описывается шестью отличительными аспектами.Во-первых, реализм представлен политикой, управляемой объективными законами, корни которых уходят в человеческую природу. Опять же, основным стимулом, который позволяет политическому реализму найти международный ландшафт, является концепция интереса, описываемая в терминах власти. В-третьих, этот подход рассматривает интересы и власть в международном сообществе как переменное содержание. Он также считает, что универсальные моральные принципы не могут быть навязаны действиям стран. Точно так же политический реализм, описанный в этом подходе, не отождествляет моральные устремления индивидуализированной страны с моралью, которая управляет международным сообществом.Реализм в этом подходе также демонстрируется автономией политической сферы (Donely, 2000).

Неореализм Неореализм — это подход в международных отношениях, также известный как структурный реализм. В отличие от классического реализма, концепции которого основаны на «природе человека» и учитывают политику в международном сообществе, неореализм основывается на более систематическом подходе. В целом модель утверждает, что структура международных отношений сдерживает поведение нации.Таким образом, выживают страны, результаты которых лежат в ожидаемом диапазоне международных отношений. Согласно этому подходу, международные отношения описываются внушительным принципом, известным как анархия. Точно так же он описывается его распределительными возможностями, усиленными рядом великих держав в международном сообществе (May et al, 2010; Waltz, 2009).

Характерной чертой анархии является то, что она децентрализована и не имеет официального центрального органа управления. В данном случае он состоит из равноправных суверенных государств, которые действуют в соответствии с логикой оказания помощи и защиты его интересов.Предполагается, что, преследуя другие цели, главная цель наций — обеспечить собственное выживание в международной сфере. Также предполагается, что его движущей силой для повышения выживаемости является сохранение и достижение власти над другими государствами. Таким образом, одним из основных факторов, влияющих на их поведение, является обеспечение развития наступательных военных способностей в целях иностранного интервенционизма. Отсутствие доверия между странами (дилемма безопасности) требует, чтобы отдельное государство всегда остерегалось относительной потери власти в пользу других стран (Jackson, & Sorensen, 1999; Waltz, 2009).

Хотя потребности стран воспринимаются как одинаковые, способы их удовлетворения в разных странах различаются. Поскольку ресурсы распределяются между странами неравномерно, сотрудничество между государствами было ограничено из-за опасения относительной выгоды. Способности отдельных стран максимизировать относительную мощь для достижения желаемых результатов ограничивали друг друга, и это привело к балансу сил в международных отношениях. Есть два основных метода достижения баланса сил в международном сообществе.Первый — это внутреннее уравновешивание, когда страны наращивают свои собственные возможности и ресурсы, извлекая выгоду из экономического роста. Во-вторых, баланс сил может быть достигнут за счет внешнего баланса, когда страны образуют союзы, чтобы использовать силу более мощных союзов / стран (Waltz, 2009).

Изменения в реализме и неореализме

Изменения в международных отношениях, связанные с реализмом. Неореализм восходит к десятилетиям между первой и второй мировой войной. Здесь ученые, а также политические аналитики размышляли о причинах Великой войны.С другой стороны, политики стремились создать такие институты, как Лига Наций, которые предотвращали бы повторение международной агрессии путем институционализации нормативного и коллективного порядка. Основная ошибка Лиги заключалась в том, что она представляла либеральные идеалы демократического мира. Он также подчеркнул возможность развития modus Vivendi за пределами государственных границ. Чтобы остановить вспышку других бедствий, международная война еще больше подчеркнула рост сомнений в эффективности и предположениях, на которых она была основана (Crawford, 2000;)

Многие практики в академических дисциплинах и международных отношениях воспринимают наиболее влиятельную модель первой четверти века Второй мировой войны как реализм.По их мнению, этот реализм возник как реакция на предполагаемый крах политики умиротворения (и идеализма), имевший место в период между 1920-ми и 1930-ми годами. По мнению реалистов, международное сообщество было анархическим, им правили отдельные нации, которые все стремились максимизировать свою собственную безопасность и власть. Поскольку большинство стран были предрасположены к конкуренции и конфликтам, сотрудничество в международных отношениях обычно было бесполезным и ускользающим, даже когда страны всего мира осознавали общие преимущества таких договоренностей (Carr, 1981).

В некоторой степени некоторые теоретики считают, что реализм проблематизирует страну, наделяя ее разной степенью внутренней агентской власти. Согласно теоретику, реализм далее предполагает, что международные системы формируются международными агентами нации на уровне отдельных единиц. Это недостаток, поскольку neo возвращает нацию (второй уровень) к независимой агентской переменной в международных отношениях. Если сравнивать его с неореализмом, в центре анализа больше внимания уделяется стране.В этом случае ИС по большей части является надуманным изменением внутренних агентских полномочий страны. Это независимо от состояния анархии, существующего в международных отношениях, или изменений в распределении власти. Карр и Моргентау в дополнение к этому подчеркивают важность норм. В некоторой степени оба автора также связывают нормы с внутренней агентской властью стран. Более того, они описывают автономию норм, которая способствует как «реализму эмансипации», так и «практическому реализму» (Morgenthau & Thompson, 2001; Hobson, 2000).

Крупные изменения в международных отношениях были усилены перестройкой, воссоединением Германии, распадом Советского блока и окончанием холодной войны. Эти события сыграли жизненно важную роль в объяснении изменений подхода реализма и неореализма в международном сообществе. Привыкшие учитывать изменения в терминах смены моделей распределения возможностей или роста, неореалисты отрицали тот факт, что основные изменения 1989/90 годов были результатом перераспределения.Это связано с тем, что, по их словам, советская армия оставалась практически неизменной в течение года после падения Берлинской стены. Причем эти изменения произошли довольно неожиданным образом. Это означает, что это произошло без начала войны за гегемонию (Morgenthau & Thompson, 2001; Carr, 1981). Кроме того, учитывая, что изменения в международных отношениях возникли в результате воссоздания местных политических сетей, а не систематических факторов, они полагали, что важность демократизации и права человека привели к формированию нового «гражданского общества».В этом случае считается, что неореализм не содержит гипотетической сети для понимания масштабов, природы и направления изменений. Таким образом, поговорку Фукидиана можно по-прежнему считать жизнеспособной, поскольку в ней говорится, что «сильные делают то, что могут, в то время как слабые страдают, что должны». Однако в конечном итоге изменения в международных отношениях можно объяснить осознанием Стронгом того, что то, что они могут делать, относительно отличается от репертуара политики. Точно так же слабые заметили, что тенденция «сусла» также подвергалась непрерывным почти неслыханным изменениям.Одновременно с этим произошел любопытный поворот вспять, когда массовые перемещения населения привели к резким изменениям благодаря новому пониманию расширения прав и возможностей. В то время опасение отсутствия власти у ведущих слоев указывало на проблему «власти» (Kratochwil, 1993; Williams, 2005).

Преимущества реализма и неореализма

Одно из преимуществ реализма состоит в том, что он обеспечивает много дискурса в международных отношениях. В данном случае это способствует убедительному объяснению эндемичного характера войны, присущей международным сообществам.Во-вторых, реализм подхода сыграл значительную роль, предоставив неореализму основу для развития его подхода. Здесь неореализм основан на третьем измерении реализма (международной системе), где он демонстрирует систематический образ. Два других измерения реализма — это человек (человеческая природа) и государство (Buzan и др., 1993). В-третьих, еще одно преимущество реализма состоит в том, что он признает каждую страну как суверенное образование. Это также демонстрирует, что каждая нация имеет право управлять собой как рациональный игрок в сфере международных отношений.Основное обоснование этой модели состоит в том, что каждое государство в качестве рационального игрока принимает решения, направленные на защиту своих граждан, собственности и интересов (Grieco, 1990).

Опять же, преимущество теории реализма заключается в том, что она оправдывает что-либо логическим обоснованием государства. Таким образом, модель дает относительное рассмотрение возможности существования морального суждения среди государств в международной политике. Это связано с тем, что теории этого подхода придают большое значение успешным политическим действиям, основанным на осмотрительности i.е. способность определять правильность (правильность) индивидуализированного действия среди других жизнеспособных альтернатив. Точно так же другим преимуществом реализма является то, что он включает в себя несколько моделей. Это сыграло значительную роль в помощи людям (читателям, исследователям и т. Д.) В понимании их происхождения в связи с существующими условиями международных отношений. Точно так же охват множества моделей позволил продолжить развитие других теорий и исследовательских работ (Julian, 2010).

Неореализм также сыграл важную роль в демонстрации репродуктивного характера международных отношений. Здесь теоретики, такие как Вальс, утверждают, что эта модель отличается от войн, демонстрирующих действия ассоциаций в рамках систем международных отношений. Эта теория фиксирует вечные аспекты международной политики через размышления на протяжении всех столетий, которые мы можем изобретать. Другие преимущества неореализма: теория помогает лучше понять успехи и неудачи баланса сил.Подход также использует дедуктивные методологии, которые являются более научными, то есть могут быть идентифицированы, измерены и проанализированы. Подход также может быть обобщен во времени и пространстве. Более того, модель проясняет, что такое анархия в международных отношениях и какую роль она играет в изменении международной арены. Он также проясняет такие аспекты, как относительный выигрыш и баланс сил как инструмента (Halliday, 1994).

Как реализм повлиял на другие подходы

В подходе феминизма реализм повлиял на ряд аспектов.В социальной сфере реализм определил определенные способы взаимодействия людей друг с другом. Например, в учебных заведениях родители, учителя и ученики имеют кодекс поведения, которому они должны следовать. В то время как критики феминистской теории создали растущую литературу по гендерным вопросам, основные направления модели IR ничего не говорят о гендере. Реализм развил отправную точку для убеждения, что гендерные иерархии построены социально и этически неоправданные (Lawson, T., 1999; Карпентер, 2011).

Поскольку реализм — это модель, которая верит в защиту интересов страны, он повлиял на модель феминизма, определив роли женщин в политике международных отношений. Особый акцент был сделан на таких ролях, как дипломатические жены, работники плантационной промышленности, военные службы и т. Д. Подход феминизма использовал теории, сформулированные в реализме, для понимания международной политики. Подход также использует реализм для анализа того, как эта политика влияет и / и как на нее влияют как мужчины, так и женщины в каждой стране.Путем анализа того, как ключевые концепции реализуются в рамках дисциплины международных отношений, в рамках этого подхода были разработаны методологии и гипотезы, касающиеся традиционного внимания к международным отношениям, связанным с дипломатией, государствами, безопасностью, войнами и т. Д. (Tickner, 2001).

Хотя социальный конструктивизм — относительно недавний термин в отличие от эпистемологии, его компонент на протяжении многих лет использовался для однозначного объяснения концепций реальности. Замечено, что реализм в некотором смысле действует как автономный агент, который принимает решения от имени пользователей.Естественно, это вызвало такие проблемы UCD, как прозрачность, доверие, полномочия и конфиденциальность, а также контроль. Точно так же конструктивизм по определению также предоставляет ресурс для человеческих действий. Он также учитывает действия людей в социальных ситуациях (Oulasrvita et al, 2006; Campbell, 1995).

Более того, ключевой стимул для развития подхода социального конструктивизма состоит в том, чтобы доказать, что большинство аспектов международных отношений социально сконструированы. Реализм повлиял на этот подход в целом, поскольку заложил основу для его развития.В данном случае теоретики социального конструктивизма использовали реализм, чтобы продемонстрировать, как такие концепции, как «политика власти», конструируются в обществе. В то время как реализм считает, что действие по защите индивидуальных интересов является человеческой природой, теоретики модели социального конструктивизма считают, что эти практики сформулированы социальными сетями, существующими среди людей. Теоретики далее заявляют, что эти социальные структуры могут быть изменены в результате изменения привычек людей (Wendt, 1999; Finnemore, 1996).

Реализм также повлиял на подход английской школы, согласно которому существует «общество наций» в сообществах на международной арене.Этот подход в основном основан на концепции, согласно которой идеи определяют то, как проводится международная политика. Это в отличие от возможностей ресурсов. Подход реализма также создает основу для английской школы, на которой основан ее подход. В этом случае английская школа считает, что система международных отношений формируется, когда ряд стран развивает достаточный объем взаимодействия (союзы) (Linklater, & Suganami, 2006; Buzan, 2004).

Подход английской школы признает взаимный суверенитет наций, как это предусмотрено реализмом, чтобы развить свое основополагающее требование: именно это государство составляет общество.В этом подходе также признается, что эти «общества», развитые на основе «баланса сил», войны, международного права и / или дипломатии, являются анархическими по своей природе, то есть они не подчиняются воле какой-либо формы высшей власти. Поскольку нации смогли создать общество с суверенными равными для английской школы, эта концепция является таким захватывающим аспектом международных отношений. Английская школа также признает феномен насилия, объясняемый теориями реализма, как эндемический аспект «анархического общества».Согласно этому подходу, это состояние в определенной степени контролируется моралью и международным правом в стремлении регулировать атмосферу международных отношений (Linklater, 2002). В институционализме неолиберализма реализм сыграл значительную роль в обеспечении основы, на которой он может строить свою теорию. Здесь реализм рассматривал действия и взаимодействие между странами в системе международных отношений, поскольку он пытался объяснить международную политику. Неолибералисты использовали различные аспекты реализма для разработки своих теорий.Например, в этом подходе больше внимания уделяется экономическим и экологическим вопросам. Взаимозависимость неолиберализма и реализма демонстрируется, поскольку экономическая взаимозависимость с годами стала важной чертой международной политики. Кроме того, страны являются основными участниками международных отношений, описываемых обеими моделями. Такие тенденции, как глобализация, описывают усиление взаимосвязанности и связей между странами (Whyte, 2012; Kegley, C., 2009).

Заключение

В заключение, важно истолковать реализм как модель, охватывающую ряд различных теорий, которые придерживаются различных прогнозов в отношении международных отношений. Это особенно демонстрируется при описании его определения разными теоретиками. В целом реализм описывает международные отношения как борьбу за власть между странами, которые стремятся защитить свои собственные интересы. Аналогичным образом, модель пессимистично оценивает попытки устранения войн и конфликтов, связанных с распределением факторов силы между странами в международном сообществе.

Как показано в этом отчете, реализм сыграл значительную роль в международных отношениях между странами. Хотя этот подход опирался на развитие других теорий, он также претерпел изменения, которые в основном наблюдались в период между Первой и Второй мировыми войнами. Одна из таких теорий, на которую повлиял реализм, — это формулировка неореализма, которая воспринимает природу международных отношений как систематическую. Здесь, хотя страны стремятся защитить свои интересы, у них есть систематический способ достижения своих целей.Например, они могут создавать союзы, чтобы уравновесить силы на международной арене.

Для того, чтобы полностью понять аспекты баланса сил и распределения возможностей в международных отношениях, важно истолковать теории, обусловленные реализмом, и то, как эта модель развивалась на протяжении многих лет. Реализм также повлиял на другие модели, такие как феминистский подход, английская школа, социальный конструктивизм и другие модели. Это также помогло отдельным странам среди других участников понять характер международных отношений, поскольку они стремятся преследовать свои личные интересы.

Некоторые из преимуществ, которые заключаются в модели реализма, включают гибкость модели. Гибкость в этом случае демонстрируется тем фактом, что модели состоят из многих теорий, что позволило теоретикам продолжить другие исследования, используя реализм в качестве основы. Реализм также охватывает различные аспекты международной политики. Он также дает отчет о том, как на эту политику повлияли и изменились с течением времени. Это сыграло значительную роль в оказании помощи разным людям, а также группам людей, в понимании индивидуальной политики в связи с международной политикой.

Примеры и определение реализма

Определение реализма

Реализм — это движение в искусстве и литературе, начавшееся в 19 веке как движение против экзотических и поэтических условностей романтизма. Литературный реализм позволил создать новую форму письма, в которой авторы представляли реальность, изображая повседневный опыт родственных и сложных персонажей, как они есть в реальной жизни. Литературный реализм изображает произведения с родственными и знакомыми персонажами, сеттингом и сюжетами, сосредоточенными вокруг среднего и низшего общества. классы.В результате стремление к реализму развилось как средство рассказать историю настолько правдиво и реалистично, насколько это возможно, вместо того, чтобы драматизировать или романтизировать ее. Это движение сильно повлияло на то, как пишут авторы, и на то, что читатели ожидают от литературы.

Например, драматург Антон Чехов в большинстве своих произведений отражает неприятие своих романтических современников и предшественников, которые имели тенденцию ложно идеализировать жизнь. Напротив, пьесы и рассказы Чехова состоят из персонажей, разочарованных реальностью своего социального положения, собственным поведением и чувствами.Его персонажи представляют реальных, обычных людей, которые хотят счастья, но ограничены и запутаны в повседневных обстоятельствах.

Общие примеры тем в реализме

Как и большинство жанров и литературных течений, реализм включает фундаментальные, общие и повторяющиеся темы и мотивы. Вот несколько общих примеров этих тем и условностей в литературном реализме:

• подробное, подробное и исчерпывающее изображение реальности
• акцент на том, что является реальным и истинным
• важность характера над действием и сюжетом
• сложный этический решения часто являются предметом обсуждения
• персонажей кажутся реальными по своей сложности, поведению и мотивам
• персонажей кажутся естественными в их отношении друг к другу и обстоятельствам
• важность экономического и социального класса, особенно интересов «среднего» класса
• правдоподобные, логические события (не слишком сенсационные или драматические)
• естественные речевые модели персонажей с точки зрения дикции и просторечия (не слишком поэтичные по языку или тону)
• наличие «объективного» и беспристрастного повествования истории
• подмножества включают: магический реализм, соцреализм, реализм «кухонная раковина», психологический реализм, соци алистический реализм

Примеры романов в литературном реализме

Благодаря изменениям в классовой структуре, произошедшим во второй половине XIX века, роман стал чрезвычайно популярным.Грамотность росла, письменные произведения стали доступнее. Реализм также увеличил распространенность романов, поскольку их тематика часто фокусировалась на персонажах и темах, важных и относящихся к рабочему классу, среднему классу и социальной мобильности.

Вот несколько примеров романов, которые помогли сформировать это литературное движение:

Взгляды известных авторов на литературный реализм

Для понимания литературного реализма полезно получить представление о том, как известные писатели относятся к этой технике и движение.Вот взгляды некоторых известных авторов на литературный реализм.

• Монстр, которого я убиваю каждый день, — это чудовище реализма. (Анаис Нин)
• Реализм, н. Искусство изображения природы глазами жаб. Очарование, наполняющее пейзаж, нарисованный кротом, или рассказ, написанный измерительным червем. (Амброуз Бирс)
• Не лучше ли было бы понять, что реализм, поскольку это слово означает реальность для жизни, всегда является плохим искусством — хотя, возможно, это может быть очень хорошая журналистика? (Шервуд Андерсон)
• Нет ничего реальнее, чем ничего.(Сэмюэл Беккет)
• Реализм — очень сложная форма литературы, очень взрослая. И в этом может быть его слабость. Но фантазия кажется вечной, вездесущей и всегда привлекательной для детей. (Урсула К. Ле Гуин)
• Я не хочу реализма. Я хочу магии! (Теннесси Уильямс)
• Реализм может разбить сердце писателя. (Салман Рушди)
• Это все ложь. Некоторые из них просто красивее других, вот и все. Люди видят то, что они думают. (Терри Пратчетт)
• Нам кажется, что читателей, которые хотят, чтобы художественная литература была похожа на жизнь, значительно меньше тех, кто хотел бы, чтобы жизнь была похожа на художественную литературу.(Сара Кодуэлл)
• Когда я работаю, я просто перевожу мир вокруг себя, что кажется простым языком. Моим читателям это иногда незнакомое видение. Но я не пытаюсь манипулировать реальностью. Это то, что я вижу и слышу. (Дон Делилло)

Разница между реализмом и натурализмом

Часто возникает путаница в попытках отличить литературные произведения, в которых присутствует реализм, от произведений, содержащих натурализм. Натурализм считается формой или подкатегорией реализма, на который сильно повлияла теория эволюции Чарльза Дарвина.

Писатели, пионеры реалистического движения, создавали сложных, узнаваемых персонажей, в то же время представляя подробные и реалистичные наблюдения за обществом. Кроме того, реализм поощрял повествование, отошедшее от романтизированного и поэтического языка. Это позволило писателям высказаться более правдиво и обратиться к условиям реальной жизни, включая реалии войны, бедности и т. Д.

Натурализм как постдарвиновское движение конца 19 века попыталось применить «законы» научный детерминизм к художественной литературе.Это движение поддерживало веру в то, что наука дает объяснение социальных и экологических явлений. Писатели-натуралисты расширили объективное представление деталей повседневной жизни, настаивая на том, что литературные произведения должны отражать детерминированную вселенную, в которой персонаж является биологической сущностью, контролируемой окружающей средой и наследственностью.

Вот несколько примеров тем и условностей, которые отражают литературные произведения натурализма и отличают их от реалистических работ:

• мрачная, анималистическая среда
• антисоциальное поведение и грубый язык персонажей, принадлежащих к низшему классу
• Темы выживания
• детерминистская теория о неизбежности генетической одаренности
• Отсутствие способности навязывать индивидуальную волю
• пессимистический, трагический взгляд на жизнь

Примеры реализма в литературе

Реализм — это литературная техника и движение, которое произвело революцию в литературе.Литературный реализм создает видимость жизни, как она есть на самом деле, с персонажами, которые говорят на повседневном языке и представляют повседневную жизнь, как ее понял бы читатель. Вот несколько примеров реализма в литературе и того, как они повышают ценность литературного произведения:

Пример 1:

К востоку от Эдема (Джон Стейнбек)

На самом деле красоты больше, даже если это ужасная красота.

Стейнбек воплощает размах литературного реализма в этой цитате из своего романа.Задача большинства писателей-реалистов — открыть глаза и умы читателей, чтобы они находили утешение в истине, без преувеличений, чрезмерной драматизации или романтизма. Роман Стейнбека прослеживает поколения семьи, которая сталкивается с реальными проблемами, такими как ревность, предательство, разочарование и другие трудности. Однако вместо того, чтобы драматизировать эти обстоятельства или романтизировать персонажей, Стейнбек изображает их как можно более объективно и правдиво для художественной литературы. Это позволяет читателям идентифицировать и относиться к роману как к форме литературного реализма.

Пример 2:

Кукольный домик (Хенрик Ибсен)

Нора: А потом я нашла другие способы зарабатывать деньги. Прошлой зимой мне посчастливилось много копировать. Я заперся и сидел и писал каждый вечер до поздней ночи. Ах, я так часто устал, смертельно устал. Но сидеть и так работать, зарабатывать деньги все же было чудесным развлечением. Это было почти как быть мужчиной.

В своей пьесе Ибсен резко критикует викторианские супружеские ожидания и традиционные роли, которые мужчины и женщины играют в обществе.В этой работе Ибсен изображает главную героиню Нору как женщину, которую муж и другие персонажи рассматривают как ребенка. В результате пьеса раскрывает ограниченную роль Норы как женщины в выборе индивидуального пути, получения дохода и принятия важных домашних решений.

Драма Ибсена — реалистичное изложение социальных проблем, возникающих из-за резкого дисбаланса сил между женщинами и мужчинами. Персонажи узнают друг друга по тому, как они говорят, чувствуют и ведут себя.К тому же их решения и действия реалистичны и сложны. Этот реализм важен с точки зрения того, как читатель / аудитория понимает основные темы пьесы.

Пример 3:

История часа (Кейт Шопен)

Она знала, что снова заплачет, когда увидит добрые, нежные руки, сложенные в смерти; лицо, которое никогда не смотрело на нее иначе, как с любовью, неподвижное, серое и мертвое. Но после этого горького мгновения она видела долгую вереницу лет, которые полностью принадлежали ей.И она открыла и протянула им руки в знак приветствия.

Первоначально кажется, что короткометражные произведения Шопена представляют собой форму романтизма с идеализированными персонажами и чрезмерно драматическим изображением событий. Когда главная героиня Луиза получает известие о смерти ее мужа, она изолируется в комнате, что, по мнению читателя, является намерением преодолеть шок и оплакивать свою недавнюю потерю. В романтическом литературном произведении реакция и поведение Луизы были бы описаны поэтическим языком и драматическими изображениями.

Вместо этого Шопен создает реалистичную и понятную, хотя и удивительную, реакцию Луизы, узнав о смерти ее мужа. Ей грустно, что он ушел, и она знает, что будет скучать по его любви. Однако Луиза смотрит в будущее и внезапно понимает, что она свободна от ловушек брака и своей роли жены. Шопен раскрывает сложность характера Луизы, которая реалистична. Вдобавок, как форма реализма, история подтверждает многие социальные проблемы, существующие в то время, особенно для женщин с точки зрения личной, экономической и социальной свободы.Для читателей это реалистичное изображение сложного характера и противоречивых чувств Луизы является утверждением о том, что как женщина она является индивидуальностью, а не исключительно своей ролью жены.

сообщить об этом объявлении

Реализм и идеализм | Encyclopedia.com

Норман А. Гребнер

С философской точки зрения реализм и идеализм представляют собой противоположные подходы к определению и достижению национальных целей за рубежом. Реалисты склонны принимать условия такими, какие они есть, и определять цели и средства политики, исходя из ожидаемых выгод, затрат, потребностей и шансов на успех.Идеалисты склонны определять цели в идеальных, часто дальновидных формах и полагают, что средства для их достижения лежат не столько в взвешенной политике, опирающейся на дипломатию или силу, сколько в привлекательности самих целей.

КОНФЛИКТИРУЮЩИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Эти два способа восприятия мировой политики никогда не были исключительно американскими ни по наставлениям, ни по опыту. Западная политическая мысль всегда признавала противоречие между реалистическими и идеалистическими взглядами на действия правительств как во внутренних, так и в международных сделках.Абсолютный реализм Никколо Макиавелли находился в глубоком противоречии с доминирующими христианскими учениями, которые одобряли этические ограничения правителей. В восемнадцатом веке доктрины raison d’état конкурировали с доктринами Просвещения, выдвинутыми философами, которые возражали против таких практик монархического государственного управления, как меркантилизм, политика баланса сил и преследование династических целей за счет мира и мира. человеческое благополучие.

В то время как американское столкновение между реализмом и идеализмом является интеллектуальным долгом предшествующей европейской мысли, именно в Соединенных Штатах обе доктрины утвердились в теории и на практике.В то время как в континентальной Европе утопический идеализм оставался исключенным из сферы практики, в Соединенных Штатах он стал повторяющейся контрапунктной темой государственных деятелей и политиков, комментаторов и теоретиков. В основе противоречивых предположений относительно требований и возможностей внешних действий лежала анархическая природа международной среды. В то время как правительственные структуры внутри устоявшихся стран обеспечивали некоторую степень порядка и безопасности, отсутствие международного авторитета заставляло отдельные страны заботиться о себе, полагаясь на свои собственные способности сосуществовать в том, что теоретики общественного договора назвали естественным состоянием.Реалисты и идеалисты полностью расходились во мнениях относительно способности человеческого общества, и особенно международной политики, устранять капризы существования в анархической государственной системе.

Реалисты, не признающие подлинной альтернативы сосуществованию в анархическом мире отдельных суверенных наций, приняли современную государственную систему как необходимость. Они будут защищать интересы страны, следуя правилам дипломатии и войны, предложенным массой писателей и государственных деятелей семнадцатого и восемнадцатого веков.Эти правила поведения были разработаны не для предотвращения конфликтов и войн, а, скорее, для смягчения их последствий и тем самым обеспечения выживания государств. Более того, для реалистов война была не отклонением от нормы, а условием, иногда неизбежным, непредвиденным обстоятельством, к которому нужно готовиться, но также, когда это возможно, сдерживать силой или примирением. Они знали, что войны, как правило, были единственным доступным средством для изменения нежелательных политических или территориальных условий. Таким образом, реалисты восприняли силовую политику как естественный феномен международной жизни с одновременной опорой на армии и флот, тайную дипломатию и союзы.Утверждая примат национальных интересов над индивидуальными, они рассматривали универсальные нормы, регулирующие права человека, как условные, когда они угрожали национальному благосостоянию. Реалисты осознали основную истину, согласно которой нации успешно существовали в условиях мировой анархии. Доказательства лежали в приоритете мира над войной, а также в продолжающемся материальном прогрессе в человеческих делах.

Идеалисты считали международную систему с ее атрибутами конфликтов и войн не только глубоко несовершенными, но и способными к исправлению, если не к полному излечению.Для них международная борьба была ненужным и достойным осуждения продуктом устаревших форм человеческой организации как во внутренней структуре государств, так и в их международной практике. Идеалисты видели в атрибутах силовой политики немного, кроме амбиций, оппортунизма, обмана и навязывания. В то время как реалистическая доктрина фокусировалась на национальных интересах и безопасности, идеалистические заботы обращались к индивидуальному благополучию и общим интересам человечества. Идеалисты полагали, что объективная действительность и авторитет универсальных норм, законов и принципов могут и должны применяться как к международным, так и к внутренним делам.

Реалисты и идеалисты принципиально расходятся во мнениях относительно основных детерминант поведения государства в международной политике. Для реалистов внешние факторы определяли варианты, доступные политикам. Эти варианты были неопределенными и труднодостижимыми, требующими как готовности, так и осторожности. Госсекретарь Дин Ачесон однажды заметил: «Будущее непредсказуемо. Только одно — неожиданное — можно разумно предвидеть … должно случиться.Немецкий историк Леопольд фон Ранке сформулировал эту точку зрения в терминах, близких по духу американским реалистам. Он писал, что опасности и неопределенности международной жизни не только устанавливают верховенство иностранных дел, но и диктуют приоритет интересов безопасности над внутренними проблемами. Что касается исторических превратностей в национальных судьбах, реалисты, тем не менее, видели постоянство в основных чертах и ​​поведении наций. Политика может варьироваться в зависимости от режима, но фундаментальные интересы, однажды установленные, как правило, остаются неизменными.

Идеалисты, напротив, склонны рассматривать источники внешних действий государства как коренные во внутренних политических процессах, основанных в основном на политических структурах, распределении политической власти и амбициях правящих элит. Вовлечение за границу отражало не внешнюю необходимость, а внутренний выбор. Для идеалистов разные формы правления привели к разным способам внешней политики. Автократические государства, как предполагали некоторые идеалисты, слишком охотно угрожали делу человечества, предъявляя к людям требования, которые резко расходились с частной совестью.Приказав людям вступить в смертельную схватку с другими представителями человеческого рода, они нарушили мир и бросили вызов цивилизованным нормам человеческого поведения. Настоящие республики не вели агрессивных войн, а свободные народы не навязывали имперский контроль другим.

Какими бы очевидными ни были источники агрессивного национального поведения, реалисты признали ограничения как на свои намерения, так и на свою способность вмешиваться. Они признали барьеры, которые национальный суверенитет поставил на мелиористические попытки изменить политические структуры и внутренние решения других стран.Идеалисты, будучи детьми Просвещения, ожидали большего от себя и общества. Для них мир не был безнадежно коррумпированным, но благодаря надлежащему руководству и мотивации мог продвигаться морально и политически. Этот оптимистический взгляд на мир стал неотъемлемой частью идеалистических предположений о человеческом прогрессе и связанного с этим убеждения в том, что Соединенные Штаты в силу превосходства своих институтов идеально подходят для того, чтобы вести мир к лучшему будущему. Вера в то, что институциональное и моральное превосходство отличает Соединенные Штаты от других стран, нашла свое центральное выражение в концепции «исключительности».Это придавало американским предположениям об исключительной добродетели императив исключительной обязанности служить миру и улучшать условия жизни людей. Британские политики, журналисты и памфлетисты века. .Что беспокоило английских критиков роли Великобритании в европейской политике, так это тяжелое бремя налогов, союзов и постоянных войн, которые требовались от Британии из-за ее континентальных связей. Избегая таких привязанностей, Британия могла бы сосредоточиться на мирной торговле и коммерции, направляя сэкономленные ресурсы на благие цели. Подобные аргументы в пользу уменьшения роли Великобритании в европейской политике применимы также и к связям Америки с Великобританией.

Томас Пейн, прежде всего другие американские писатели, установил связь между английской реформистской мыслью и мыслью колоний.Обанкротившийся и потерпевший неудачу во всем, что он пытался сделать, Пейн иммигрировал в Америку в 1774 году. Там он быстро стал главным памфлетистом за независимость Америки. В своем знаменитом эссе Common Sense (1776) Пейн утверждал, что привязанность Америки к Великобритании сама по себе угрожает ее безопасности. Именно связи с Британией имели тенденцию «вовлекать этот континент в европейские войны и ссоры и приводить нас к разногласиям с народами, которые в противном случае стремились бы к нашей дружбе, и против которых мы не имеем ни гнева, ни жалоб.«Более конкретно, Пейн предсказал, что Франция и Испания, обе державы Нового Света, никогда не будут« нашими врагами как американец, , но как наши подданные Великобритании. «У независимых Соединенных Штатов не было бы причин бросать вызов другим странам с их требовательной внешней политикой. Он заверил своих читателей, что« наш план — это коммерция, и что, если к ней приложить должное внимание, она обеспечит нам мир и дружбу в Европе; потому что в интересах всей Европы сделать Америку свободным портом.«Независимость Америки будет символизировать отказ от Европы и всей системы силовой политики. Во время дебатов о ратификации Конституции США десять лет спустя антифедералисты использовали эти изоляционистские аргументы против ратификации, будучи убеждены, что океаны обеспечивают безопасность страны без разжигания конституции.

Труды Пейна содержали фундаментальные предположения идеалистической мысли о внешней политике Для него молодая республика, свободная от скверны и ограничений силовой политики, казалась идеально подходящей для создания нового порядка в мировых делах.Американская революция как торжественное провозглашение принципа свободного правительства казалась благоприятным событием в вечном стремлении к миру и правам человека. «Дело Америки, — провозгласил Пейн, — в значительной степени является делом человечества». Он считал институт монархии главной причиной человеческих страданий и войн. «Человек — не враг человека, — писал он, — но через ложную систему правления». Он задавался вопросом, как могут европейские монархии, неспособные удовлетворить потребности своих граждан, выдержать революционное давление, вызванное событиями в Америке? Эти моральные принципы, которые якобы поддерживали мирные и справедливые отношения между людьми, со временем будут управлять поведением наций.

Другие американские современники находили взгляды Пейна очень близкими по духу. Бенджамин Франклин провозгласил такие настроения, когда в апреле 1782 года он сказал: «Установление свобод Америки не только сделает людей счастливыми, но и в некоторой степени уменьшит страдания тех, кто в других частях мира стонет под деспотизмом. , сделав его более осмотрительным и побудив его управлять более легкой рукой «. Томас Джефферсон сформулировал практически идентичные взгляды как в своих публичных, так и в частных наблюдениях.«Я поклялся на жертвеннике Бога, — писал он, — вечной враждебности против всякой тирании над разумом человека». Для Джефферсона сила была злом, если она не подкреплялась какой-либо моральной целью. Но в то время как Пейн питал видение активной, мессианской роли Соединенных Штатов в мировой политике, Джефферсон в целом придерживался более скромных устремлений. Америка будет лучше всего служить интересам человечества, подавая пример чистоты и совершенства и предлагая убежище для несчастных и угнетенных.«Единое хорошее правительство, — написал он однажды, — становится благословением для всей земли». Джеймс Мэдисон, современный идеалист, поддержал это мнение: «Наша страна, если она будет отдавать должное самой себе, станет мастерской свободы для цивилизованного мира и сделает больше, чем любая другая, для нецивилизованных».

Современные консерваторы критиковали идеалистические представления Пейна о будущем мира и роли Америки в его создании как утопические. Они знали, что Соединенные Штаты не могут спроецировать успешный международный крестовый поход за пределы досягаемости американского закона.Они считали, что внешнее поведение республик определяло не уникальность их политических структур или мировоззрение их народа, а неподконтрольная им международная среда, требования, налагаемые их собственными амбициями, и противоречащие им требования других государств. Джеймс Мэдисон не меньше других отрицал, что внешняя политика республик существенно отличается от политики монархий. Тяжелый опыт научил революционное поколение тому, что нации обращаются с другими исключительно на основе интересов и способности сделать их эффективными.

Александр Гамильтон, in The Federalist (1788), подверг сомнению предположение о том, что коммерция смягчает манеры людей и гасит «те воспламеняющиеся юморы, которые так часто разжигали войны». Он заметил, что нации охотнее реагируют на непосредственные интересы, чем на общие или гуманные соображения политики. Он спросил: «Неужели республики на практике были менее зависимы от войны, чем монархии?… Разве народные собрания часто не подвержены импульсам гнева, негодования, ревности, жадности и других нерегулярных и насильственных наклонностей?… Делала ли до сих пор коммерция хоть что-нибудь. больше, чем изменить объекты войны? » Гамильтон предположил, что американцы ищут ответы на такие вопросы через опыт.Карфаген, торговая республика, был агрессором в той самой войне, которая положила конец ее существованию. Голландия, еще одна торговая республика, сыграла заметную роль в войнах современной Европы — как и Великобритания, явно пристрастившаяся к торговле. Гамильтон заключил: «Крики нации и назойливость их представителей в различных случаях втягивали их монархов в войну или продолжали ее вести, вопреки их склонностям, а иногда и вопреки реальным интересам государства.

Гамильтон подробно остановился на опасностях, которые реальный мир силовой политики представляет для Соединенных Штатов. Он предупреждал, что некоторых американцев слишком долго забавляли теории, обещавшие им «освобождение от недостатков, слабостей и зла, с которыми они сталкиваются. общества в любой форме ». Для страны было бы лучше предположить, как и все другие нации, что счастливой империи мудрости и добродетели не существовало». Искать продолжение гармонии между рядом независимых, не связанных между собой суверенитетов … », — писал он в The Federalist No.6, «означало бы пренебречь единообразным ходом человеческих событий и бросить вызов накопленному опыту [эпохи]». Поскольку постоянные споры могут привести к войне, он пришел к выводу, что для национальной безопасности необходимо сильное центральное правительство, способное вести войну и продвигать общие интересы в потенциально враждебном мире. Для него защита от внешних вызовов нации заключалась в полномочиях, предоставленных новой Конституцией США.

РАННИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПЕРИОД

Неудивительно, что Французская революция и последующая война между революционной Францией и Англией после 1792 года разожгли растущее соперничество между Джефферсоном и Гамильтоном, членами кабинета президента Джорджа Вашингтона в качестве, соответственно, государственного секретаря и секретарь казначейства.Раньше такие идеалисты, как Пейн и Джефферсон, ненавидели силовую политику и войну; Гамильтон, реалист, проповедовал готовность с ее воинственным подтекстом. Идеализм, порожденный Французской революцией, заставил изменить позиции. Пейн, которого поддерживал Джефферсон, вызвал в обществе протесты в поддержку Французской революции и ее принципов. Идеалисты требовали, чтобы Соединенные Штаты поддержали военные действия Франции. Гамильтон и Вашингтон склонны к мирному нейтралитету, если не с намерением, то служить делу Великобритании.Идеалисты рассуждали из принципа, реалисты — из рассудительности и опыта. Точка зрения Гамильтона возобладала, когда Вашингтон издал Прокламацию о нейтралитете 1793 года.

В последующем споре Джефферсона с Гамильтоном о мудрости и нравственности провозглашения Вашингтона он основывал свою поддержку США революционной Франции на том основании, что Соединенные Штаты должны быть верны его обязательства по франко-американскому союзу 1778 года демонстрируют благодарность Франции за помощь во время войны против Британии и демонстрируют его близость к республиканским институтам в монархическом мире.Три аргумента Джефферсона основывались на чувствах, а не на интересах. Гамильтон подверг критике эти предложения в серии длинных публичных писем. В «Pacificus» от 6 июля 1793 г. он утверждал, что страна обязана прежде всего перед самой собой. Он отметил, что Соединенные Штаты не имеют возможности помочь Франции в ее европейской войне. Он заключил, что ни одна страна не может быть обязана делать то, что не может. Затем Гамильтон подверг критике представление Джефферсона о благодарности Франции за прошлые услуги, просто отметив, что Франция помогла Соединенным Штатам служить своим собственным интересам в поражении Англии, а не интересам Соединенных Штатов.Он утверждал, что правительства не могут действовать как личности. Отдельные люди могут проявлять щедрость или доброжелательность за счет собственных интересов, но, по его словам, правительство редко может иметь оправдание в проведении такого курса. Он отвечал за благополучие всех своих граждан и на все времена. В своих бумагах «Америкэнус» 1794 года Гамильтон отрицал, в-третьих, что дело революционной Франции со всеми ее крайностями было причиной свободы или что нарушение французских революционных принципов подорвало бы безопасность Соединенных Штатов.

Гамильтон прочитал нации еще одну серию лекций об основах реалистической внешней политики в своих эссе «Камилл» 1795 года. Он опубликовал эти документы в защиту Договора Джея, заключенного с Великобританией и подписанного в ноябре 1794 года. Гамильтон приложил мало усилий. чтобы защитить конкретные положения или упущения договора, но высоко оценил роль урегулирования в предотвращении войны. Ни в коем случае, заявил он, переговоры были позорными, а условия позорными. Он советовал умеренности: «Народы должны рассчитывать так же хорошо, как индивидуумы, сравнивать зло и отдавать предпочтение меньшему большему; действовать иначе — значит действовать неразумно; те, кто отстаивает это, — самозванцы и безумцы.Гамильтон убеждал американцев помнить, что Соединенные Штаты, не меньше, чем европейские державы, связаны установленными моделями международного поведения. человечество, и даже полезно сохранить или выиграть у нашего врага. Последнее способствует примирению и миру — первое привлекает добрые услуги, дружеское вмешательство, иногда прямую поддержку со стороны других ». Против таких призывов к традициям и здравому смыслу Джефферсон был беспомощен.Он признался Мэдисону, что Гамильтон был «действительно колоссом…. По правде говоря, когда он выходит вперед, никто, кроме вас, не может с ним встретиться». «Ради бога, — умолял он, — возьмите перо и дайте фундаментальный ответ… Камиллу». Мэдисон отклонил вызов.

Прощальное обращение Вашингтона от 17 сентября 1796 года стало кульминационным заявлением федералистов по вопросам внешней политики. Он отражал взгляды Мэдисона, Гамильтона и Джона Джея, трех авторов The Federalist. Гамильтон, пересматривая его, сделал его в значительной степени своим. Прощание Вашингтона было сигналом для времени, но это было гораздо больше. Он призвал страну вести себя в соответствии с установленными принципами восемнадцатого века в применении к международным делам. На протяжении своего второго срока Вашингтон был обеспокоен опасной привязанностью слишком многих американцев к воюющим европейским сторонам. В октябре 1795 года он подчеркнул необходимость большей независимости в письме Патрику Генри: «Мое горячее желание состоит в том, чтобы … увидеть, что [Соединенные Штаты] могут быть независимыми от всех, и под влиянием ни одного. Одним словом, я хочу американского персонажа , чтобы европейские державы могли убедить нас, что мы действуем для самих , а не других. «В своем прощальном обращении Вашингтон объяснил, почему иностранные привязанности ставят под угрозу благополучие страны:« Нация, которая потворствует другим привычной ненависти или привычной привязанности, в какой-то степени является рабом. Он раб своей враждебности или привязанности, которых достаточно, чтобы увести его от своего долга и своих интересов.«Сочувствие к привилегированным странам или правительствам, — предупреждал он, — предполагало общие интересы, которые редко существовали, и вовлекало народ в безосновательную вражду других. Для Вашингтона не было места во внешних отношениях страны для крестовых походов против зла. писания, написанные во время двух администраций Вашингтона, содержали единый и массовый призыв к тому, чтобы Соединенные Штаты тщательно взвесили свои интересы перед тем, как отправиться за границу. Тем не менее, постоянные потрясения на европейском континенте и их распространение на Атлантический океан в достаточной степени затронули интересы и настроения Америки, чтобы сохранить жизнь напряженность между реалистами и идеалистами, поскольку они стремились повлиять на национальную реакцию на события за рубежом.Наполеоновские войны, особенно когда они вышли на Атлантический океан в одном гигантском торговом конфликте между британским флотом и континентальной системой Наполеона, поставили под сомнение прибыль от нейтральной торговли Америки с воюющими сторонами Европы. Президент Джефферсон потребовал от Великобритании и Франции признания нейтральных прав Америки и ответил на свою неспособность добиться того или другого эмбарго на американскую торговлю в конце 1807 года. При президенте Мэдисоне после 1809 года разочарование и враждебность страны начали сосредотачиваться на Великобритании, потому что она посягала на нее. принцип свободы морей был более очевидным, чем у Франции.

По мере того, как антибританские настроения подталкивали страну к войне, они отделяли идеалистические настроения, сосредоточенные на британской аморальности и необходимости защищать принцип нейтральной торговли, от реалистических аргументов о том, что война с Великобританией будет ненужной и бесполезной. Те, кого в Конгрессе называли «боевыми ястребами», требовали обоснования, оправдывающего объявление войны; Республиканская партия, в целом сплоченная, с готовностью согласилась бы. Это обоснование заключалось в предположении, что Великобритания меньше стремилась защитить права воюющих, чем разорение самих Соединенных Штатов.Генри Клей из Кентукки заявил о доказательствах того, что Британия «сделает все, чтобы нас уничтожить». Питер Б. Портер из Нью-Йорка добавил, что, если Соединенные Штаты и дальше будут подчиняться британским оскорблениям, они «вполне могут рассчитывать на то, что их будут пинать и надевать наручники на всю оставшуюся [его] жизнь». Для некоторых «боевых ястребов» Британия желала не меньше, чем реколонизации Америки. Джон А. Харпер из Нью-Гэмпшира заявил, что поведение британцев «свидетельствует о решимости править нами, и на него можно ответить только призывом к Богу битв.«Точно так же Джон К. Кэлхун из Южной Каролины предупредил Конгресс, что Великобритания полна решимости довести Соединенные Штаты до колониального статуса.

Реалисты в Конгрессе оспаривали марш к войне. Джон Рэндольф, известный консерватор Вирджинии, подверг сомнению предположение о том, что честь Америки а безопасность требовала британо-американского конфликта. В декабре 1811 года он напомнил Конгрессу, что Соединенные Штаты не заинтересованы в содействии успеху Наполеона. Почему, спрашивал он, страна должна рассматривать Великобританию как своего особого врага? Он заметил, что религия и интересы должны склонить американский народ к Англии.Рэндольф напомнил Конгрессу, что Соединенные Штаты не в силах победить Англию в войне. Точно так же Джон Куинси Адамс, министр США в Санкт-Петербурге, вспоминает из Евангелия от Святого Луки (14:31): «Или какой царь, собираясь воевать против другого царя, не сядет первым и не посоветуется, сможет ли он десятью тысячами, чтобы встретить выступающего против него двадцатью тысячами ». Условия, в которых оказались Соединенные Штаты, напомнил Адамс своей жене Абигейл 1 января 1812 года, были даже менее благоприятными, чем эти.Когда 19 июня 1812 года Конгресс без подготовки объявил войну, Обадия Герман из Нью-Йорка осудил это действие. «После того, как война однажды начнется… — предупредил он, — я полагаю, что джентльмены найдут что-то более сильное, чем потребуются пустые военные речи». По словам Германа, его цель заключалась в том, чтобы «остановить поспешный шаг по преждевременному погружению страны в войну без каких-либо средств сделать войну ужасной для врага; и с уверенностью, что она будет ужасной для нас самих». .«Объявив войну, страна будет иметь мир только с согласия врага.

В 1815 году Соединенные Штаты вышли из войны 1812 года на фоне всплеска национализма и чувства глубокого удовлетворения от столкновения с Англией. С одной стороны, опыт войны стимулировал всепроникающий интерес к будущему североамериканского континента и гордость своей отчетливостью и отделенностью от международной политики Европы. С другой стороны, он увековечил популярность чувствительности к событиям за рубежом, что неоднократно возобновляло дискуссии между реалистами и идеалистами в Соединенные Штаты.Непосредственным послевоенным вызовом настроениям США стала борьба Латинской Америки за независимость от Испании. Преисполненные решимости разорвать связи Европы с Новым Светом, что, по их мнению, станет триумфом для человечества, редакторы во главе с Уильямом Дуэйном из Филадельфии Aurora потребовали от США попечительства над независимостью Латинской Америки. В Конгрессе влиятельный Генри Клей осудил администрацию Джеймса Монро с Джоном Куинси Адамсом в качестве государственного секретаря за пренебрежение интересами США и делом свободы в Латинской Америке.Адамс был потрясен повсеместным неповиновением официальной политике нейтралитета США. «Мне кажется, — жаловался он в июне 1816 года, — слишком много воинственного юмора в дебатах в Конгрессе — предложения, даже чтобы поддержать дело южноамериканцев … как если бы они говорили о расходах на строительство светлый дом «.

По мере того как общественное давление продолжалось, Адамс в декабре 1817 года напомнил своему отцу, Джону Адамсу, что Латинская Америка заменила Французскую революцию как великий источник раздора в Соединенных Штатах.«Республиканский дух нашей страны … сочувствует людям, борющимся за общее дело … И теперь, как и на ранней стадии Французской революции, у нас есть пылкие души, которые бросаются в конфликт, не оглядываясь на последствия». Монро и Адамс, несмотря на растущее давление общественности и конгресса, поддерживали официальный нейтралитет страны до тех пор, пока в 1821 году поразительные победы революционных сил практически не уничтожили оставшуюся власть Испании в Южной Америке. В специальном послании Конгрессу 8 марта 1822 года Монро признал независимость Аргентины, Перу, Чили, Колумбии и Мексики.

Подобные дебаты о будущем Греции уже разделили администрацию Монро, а также большую часть страны. Греческая революция набирала обороты, пока к 1821 году не стала представлять непосредственную угрозу турецкому османскому правлению. Турецкий султан Махмуд II отомстил греческим революционерам с такой жестокостью, что вызвал антитурецкие настроения во всей Западной Европе и Соединенных Штатах. Американские идеалисты встали на сторону угнетенных греков, даже когда Адамс выразил свое полное неодобрение иностранным крестовым походам.В своей знаменитой речи от 4 июля 1821 года Адамс заявил, что Соединенные Штаты «не уезжают за границу в поисках монстров, которых нужно уничтожить. Она — доброжелатель свободы и независимости для всех. Она является защитником и защитницей только ее. собственный.» Монро выразил сожаление по поводу деспотического правления Турции в своем ежегодном послании от декабря 1822 года. Затем, в 1823 году, Эдвард Эверетт, профессор греческого языка в Гарварде, отстаивал независимость Греции в большом эссе, опубликованном в журнале North American Review, , который он отредактировал.Адамса это не впечатлило, и он категорически возражал против любого вмешательства США в дела Греции и Турции, тем более что страна не была готова к вмешательству ни в финансовом, ни в военном отношении.

В январе 1824 года союзники Адамса в Конгрессе разрешили греческий вопрос. Среди новообращенных Эверетта был Дэниел Вебстер, тогдашний представитель США из Массачусетса. В декабре 1823 года Вебстер внес в палату резолюцию, которая предусматривала оплату расходов агента или комиссара в Греции, если президент сочтет такое назначение целесообразным.19 января 1824 года, обсуждая этот явно уклончивый текст, Вебстер обратился с красноречивым призывом к гуманным настроениям Америки. Греки, по его словам, смотрят на «великую республику земли — и они спрашивают нас нашей общей верой, можем ли мы забыть, что они борются, как мы когда-то, за то, чем мы теперь так счастливо наслаждаемся?» Он ничего не просил у Конгресса. Раньше он признавал, что «на нацию производили впечатление только штыками и субсидиями, флотами и армиями; но … в общественном мнении есть сила, которая в конечном итоге перевесит всю физическую силу, которая можно заставить противостоять этому….Давайте направим силу, огромную моральную силу этого двигателя на помощь другим ».

В своем ответе 24 января Рэндольф бросил вызов усилиям Вебстера, направленным на то, чтобы заставить страну за границей совершить то, чего она не могла достичь, кроме как ценой огромных затрат. Каким образом, задавался вопросом Рэндольф, Соединенные Штаты могли бы эффективно действовать в такой далекой стране, как Греция? «Серьезно ли джентльмены задумываются, — спросил он, — о той работе, которую они для нас сделали? Почему, сэр, эти амбиции превосходят проекты самого Бонапарта.В конце концов, Рэндольф напал на саму резолюцию:

Мы абсолютно сражаемся с тенями. Джентльмен хотел бы, чтобы мы поверили, что его решение — ничто; еще раз он должен доказать всемогущество и наполняет своим влиянием весь земной шар. это ничто, или это что-то. Если это ничто, давайте положим его на стол и сразу покончим с этим; но если это то, чем его, с другой стороны, представляли, пусть Остерегайтесь того, как мы касаемся этого. Со своей стороны, я скорее надел бы рубашку Нессуса себе на спину, чем одобрил бы эти доктрины.

Такая аргументация, к большому удовольствию Адамса, исключила вопрос о независимости Греции из рассмотрения нации.

ДОКТРИНА МОНРО

Хотя доктрина Монро и не вызывала споров, она после обнародования в 1823 г. оставалась уязвимой для разногласий по поводу ее значения. Для реалистов доктрина Монро представляла фундаментальный интерес в сохранении уникального положения нации как доминирующей силы в полушарии. По сути, это была политика, ставшая эффективной благодаря реальной власти и интересам в атлантическом мире.Действительно, цель Америки в предотвращении установления соперничающей силы в Западном полушарии была настолько реалистичной, что Соединенным Штатам не требовалось ни войны, ни угрозы войны для защиты этого важного интереса. Британские лидеры были склонны принимать доктрину Монро как политическое заявление и не более того.

Идеалисты рассматривали доктрину Монро как широкую декларацию либеральных принципов. По их мнению, Соединенные Штаты, бросая вызов Священному Союзу, продвигали не столько национальные интересы, сколько свободу Латинской Америки.Поскольку эта доктрина, казалось, привязывала американские цели к универсальному демократическому идеалу, многие европейские мастера Realpolitik считали ее чистой утопией. Они осудили его, потому что как совокупность абстрактного принципа он выходит за рамки реальных экономических интересов и интересов безопасности США, а также стремится уменьшить европейское влияние в делах Латинской Америки исключительно за счет притязаний на высшую политическую добродетель. Для принца Австрии Меттерниха такие предположения были не чем иным, как явным высокомерием. «Соединенные Штаты Америки, — сетовал он, — бросили вину и презрение на институты Европы, наиболее достойные уважения…».Допуская эти неспровоцированные нападения, поощряя революции везде, где они проявляют себя, сожалея о тех, которые потерпели неудачу, протягивая руку помощи тем, которые кажутся процветающими, они придают новую силу апостолам мятежа и возрождают храбрость каждого заговорщика. На практике каждая администрация, от Монро до Джона Тайлера, признавала доктрину Монро как политику, а не принцип. Они приняли изменения в регионе, такие как захват Британией Фолклендских островов в 1833 году, потому что они не подвергали опасности U.S. экономические интересы или интересы безопасности.

В 1845 году президент Джеймс К. Полк предоставил Джону К. Кэлхуну, в то время одному из выдающихся реалистов страны, возможность прочитать стране урок доктрины Монро. Летом 1845 года президент получил отчеты о британских планах Калифорнии. В июне Франсуа Гизо, выступая перед палатой депутатов Франции, заявил, что Европа заинтересована в сохранении «баланса великих держав, между которыми разделена Америка». В своем декабрьском послании Конгрессу Полк под давлением американских экспансионистов повторил заявление Монро о неколонизации.14 января 1846 года сенатор Уильям Аллен от Огайо, председатель сенатского комитета по международным отношениям, представил резолюцию, призванную обязать Конгресс соблюдать принципы доктрины Монро, повторенные президентом. Сенатор Льюис Касс от Мичигана вызвал восторженный отклик демократических экспансионистов.

Калхун оспорил резолюцию как опасное обязательство; казалось, что США призывают к опеке над всеми государствами Нового Света против иностранной агрессии. Кэлхун предупредил, что если это будет устоявшаяся политика, имеющая смысл, страна должна сконцентрировать свои силы на ее проведении.По мнению Калхуна, политика требовала, чтобы цели политики определялись не риторикой, а средствами, которые страна намеревается использовать. По его мнению, страна не собиралась действовать. Таким образом, Кэлхун сообщил Сенату, что

часть мудрости состоит в том, чтобы мудро выбирать мудрые цели. Ни один мудрый человек с полным пониманием предмета не поклялся бы, сделав заявление, сделать то, что не под силу казни, и без зрелого размышления о последствиях.В этом не было бы достоинства. Истинное достоинство состоит в том, чтобы не делать никаких заявлений, которые мы не готовы поддерживать. Если мы сделаем заявление, мы должны быть готовы претворить его в жизнь вопреки всякой оппозиции.

Касс в другом разговоре с Кэлхуном утверждал, что Соединенные Штаты могут провозглашать принципы, не принимая на себя никаких обязательств действовать в соответствии с ними. «Будет ли простая бравада, — ответил Кэлхун, — иметь какой-нибудь практический эффект?» Кэлхун утверждал, что эффективная политика, если сопротивление кажется уместным, требует армий, флотов, мощных доходов и решимости действовать.Заявления о принципах ни к чему не привели, кроме ненужного враждебного отношения к странам, обычно благосклонным к Соединенным Штатам. Сенат вернул резолюцию Аллена в комитет, из которого так и не появился.

В апреле 1848 года президент Полк открыл самое тщательное исследование доктрины Монро и ее актуальности для внешней политики США в истории страны. В том же месяце агент правительства Юкатана Дон Хусто Сьерра обратился к Полку с просьбой о военной помощи против восставших индейцев из внутренних районов Мексики, которые угрожали изгнать белых в море.Он предложил Соединенным Штатам в обмен на их поддержку «господство и суверенитет» над штатом Юкатан, добавив, что такой же призыв был распространен на Англию и Испанию. 19 апреля Полк в своем послании Конгрессу повторил свое ранее решительное заявление о том, что это устоявшаяся политика Соединенных Штатов, «что никакие будущие европейские колонии или доминионы не должны… создаваться или создаваться в какой-либо части американского континента». Полк обосновал свой призыв к участию США в Юкатане как моральным обязательством по спасению его белых жителей, так и предотвращением возможного превращения региона в статус европейской колонии.Комитет Сената по международным отношениям быстро сообщил о законопроекте, предусматривающем военную оккупацию Юкатана американцами. Демократические националисты бросились защищать просьбу президента.

И снова Кэлхуну в главной речи за всю его долгую карьеру оставалось опровергнуть апелляцию президента к доктрине Монро, исторически продемонстрировав, что эта доктрина не имеет отношения к юкатанскому вопросу. Как член кабинета Монро в 1823 году, Кэлхун напомнил Сенату, что послание Монро было направлено против одной конкретной угрозы независимости Латинской Америки — Священного союза.Распад этого союза сделал эту доктрину бессмысленной. Затем Калхун обратился к доктрине Монро как к политике. В ответ на настаивание президента на том, что заявления Монро являются устоявшейся политикой Соединенных Штатов, Кэлхун возразил: «Заявления не являются политикой и не могут стать устоявшейся политикой». Затем он спросил: «Был ли хоть один случай, когда эти заявления были выполнены? Если да, то пусть это будет указано». Контроль над Юкатаном, заявил Калхун, ничего не добавит к защите Кубы или США.С. коммерс в Мексиканском заливе. Для Мексики вмешательство США в Юкатан было бы нарушением веры. Простое занятие ничего не решит, а без определенного решения либо рухнет, либо станет постоянным. К счастью, внезапное, неожиданное соглашение между участниками Юкатана сняло вопрос о вмешательстве США.

Редко выражаемый, но широко разделяемый антагонизм Америки по отношению к европейским монархическим правительствам вспыхнул при первых же сообщениях о революциях, которые, начавшись во Франции в феврале 1848 года, быстро прокатились по Германии и всему континенту.Министр США в Париже признал временное правительство Франции. Сенатор Эдвард Ханнеган из Индианы сообщил о совместной резолюции Комитета по международным отношениям, в которой поздравления страны были выражены народу Франции. Отсутствие каких-либо обязательств перед Францией обеспечило всеобщее одобрение резолюции.

К 1849 году стихийные восстания одного европейского народа за другим отвлекли внимание от Франции на Венгрию, где мадьярские патриоты вели героическую борьбу против австрийского владычества.Тем летом, когда американский народ аплодировал последовательным победам Венгрии, госсекретарь Джон М. Клейтон направил Амброуза Дадли Манна в качестве специального агента, чтобы он сообщил о ходе революции и поддержал нацию. Одержав кратковременный успех под руководством своего красноречивого лидера Лайоша Кошута, венгры пострадали от рук русских войск, которые пришли на помощь австрийскому императору. В начале 1850 года Касс предложил резолюцию, требующую от администрации разорвать дипломатические отношения с Австрией.Клей, реалист с тех пор, как он работал госсекретарем при Джоне Куинси Адамсе, обратил свои насмешки на предложение Касса. Он заявил сенату 7 января, что нет никакой связи между предпосылками сенатора от Мичигана и его выводами. Его резолюция ничего не предложила венграм. Почему, спросил Клей, выделяют Австрию? Венгрия проиграла борьбу за независимость русским, а не австрийским силам. Само величие страны, предупреждал Клей, «влечет за собой огромную ответственность … избегать ненужных войн, твердо отстаивая свои права, но не нарушая прав других.Сенат представил резолюцию Касса.

Тем временем изгнанный Кошут томился под стражей в Турции. Но в сентябре 1851 года Вебстер, ныне государственный секретарь, при содействии министра США Джорджа Перкинса Марша добился освобождения Кошута и пятидесяти человек. Его мадьярские соратники. Конгресс принял резолюцию, приглашающую Кошута посетить Соединенные Штаты, а президент отправил USS ​​ Mississippi, уже в Средиземном море, чтобы доставить его в Англию. После триумфальной остановки в Англии он проследовал в Соединенные Штаты .По прибытии в Нью-Йорк 5 декабря, объявленном грохотом орудий, Кошут получил самые большие овации города с момента визита Лафайета четверть века назад. В Нью-Йорке началась эпидемия мадьярмании. Вскоре повальное увлечение Кошутом распространилось от Атлантики до Великих озер. Американские ораторы воспользовались случаем его присутствия, чтобы выразить сочувствие угнетенным Европе. Виги — в основном реалисты — не были удивлены; они возмущались как умным обращением Кошута к идеалистическим настроениям страны, так и одобрением, которое, по всей видимости, получили его слова.Что особенно беспокоило критиков-реалистов Кошута, так это его открытые поиски дипломатической, экономической и даже военной помощи для возрождения венгерского движения за независимость. Для них такие призывы выходили за рамки допустимого международного поведения.

Конгресс проголосовал за приглашение Кошута в Вашингтон, округ Колумбия. Венгр с готовностью принял предложение; Успех его миссии в Америке зависел от его согласия со стороны администрации, которая была полна решимости ничего ему предложить. 23 декабря Вебстер в частном порядке признал необходимость осторожности при обращении с Кошутом: «Мы будем относиться к нему с уважением, но не будем поощрять его, что установленная политика страны будет в какой-либо степени отклоняться от нее.Два дня спустя Вебстер признал, что присутствие Кошута в Вашингтоне вызовет неловкость. По прибытии Кошута Вебстер в частном порядке изложил свои действия: «Я буду относиться к нему со всем личным и индивидуальным уважением, но если он расскажет мне о политике о «вмешательстве», у меня будут «уши глухие, чем гадюки». 31 декабря в Белом доме Кошут, несмотря на просьбу Вебстера, не смог устоять перед соблазном обратиться с пространной просьбой об американской помощи. Президент Миллард Филлмор напомнил Венгерский лидер, что У.Политика С. в отношении интервенции была единообразной с момента основания республики. На последующих обедах, устроенных Вебстерами и президентом, едва скрываемый гнев Кошута смутил всех присутствующих.

На банкете Конгресса в честь Кошута Вебстер выразил надежду, что американская модель утвердится на Нижнем Дунае. Он выпил за независимость Венгрии, но отказался предложить то, что нужно Кошуту: что-то осязаемое для венгерского дела. 9 января 1852 года Клей принял Кошута в своей комнате.Клей заверил венгерского лидера, что Соединенные Штаты не могут перебрасывать людей и оружие в Восточную Европу в достаточном количестве, чтобы действовать против России и Австрии. Такая попытка, добавил он, будет отходить от исторической политики страны невмешательства. «Намного лучше для нас, для Венгрии и для дела свободы, — заключил Клей, — что, придерживаясь нашей мудрой мирной системы … мы должны держать нашу лампу ярко горящей на этом западном берегу, как свет для всех. наций, чем рисковать его полным исчезновением среди руин павших и падающих республик в Европе.Вскоре Кошут вернулся в Европу, страдая разочарованием тех, кто ожидал слишком многого от сантиментов.

В течение поколений всеобщего мира между 1815 и 1898 годами американский идеализм и реализм оставались раздробленными, причем первый находился в сфере мнений, идей и т. Д. и моральное позирование, причем последнее существует в сфере политики и действий. Иногда рычаги политики предоставлялись в распоряжение моральных целей, но не таким образом, чтобы отклонять основные принципы американской внешней политики.Но в 1898 году отсеки начали разрушаться; всплеск народного энтузиазма в пользу других народов, против которого предостерегали такие реалисты, как Гамильтон, разразился во имя моральных крестовых походов в защиту Кубы, Филиппин и Китая.

После начала кубинского восстания в феврале 1895 года кубинская хунта со штаб-квартирой в Нью-Йорке при поддержке Кубинской лиги, своего американского аналога с филиалами во всех крупных городах, начала кампанию по вовлечению Соединенных Штатов в это обновление. кубинской борьбы за независимость.Кубинские повстанцы понимали особую привлекательность гуманитарных вопросов для американцев девятнадцатого века. Испанское правительство, применяя крайние репрессивные меры, сыграло им на руку. Правительство Мадрида нанесло ущерб его имиджу почти без памяти, когда в 1896 году отправило генерала Валериано Вейлера на Кубу, где он отправился согнать мирных жителей, подозреваемых в склонности к повстанцам, в концентрационные лагеря. Президент Гровер Кливленд возмущался нападением Кубы на американские эмоции и придерживался политики нейтралитета в отношении нарастающей волны прокубинских настроений.Испанское правительство предложило Кубе автономию, но решение президента Уильяма Мак-Кинли от 1897 года выступить против любых договоренностей, неприемлемых для революционеров, чьей минимальной целью была независимость, устранило любую возможность мирного кубинского урегулирования. Вашингтон предоставил Испании выбор: капитуляция или война. Гибель линкора Maine 15 февраля 1898 года, наряду с другими досадными инцидентами, вызвала в Конгрессе требование войны — ответственность, которую Мак-Кинли взял на себя, чтобы защитить принцип исполнительного руководства во внешних делах.21 апреля Соединенные Штаты разорвали дипломатические отношения с Испанией и начали войну за независимость Кубы.

Немногие американцы пытались оправдать войну иначе как с гуманитарной точки зрения. Такие мотивы не были чем-то необычным для американской либеральной мысли, но до 1898 года они никогда не управляли действиями. Была ли это народная война, навязанная сопротивляющейся администрации, или война, отражающая медленную, неуклонную эволюцию президентской политики, она не была результатом какого-либо преднамеренного взвешивания интересов и ответственности.Президент потребовал войны во имя человечества и цивилизации, а также во имя угрозы американским интересам. «Наши собственные непосредственные интересы [на Кубе] велики», — заметил Теодор Рузвельт в своей книге «Автобиография » (1913 г.), — «но еще больше были наши интересы с точки зрения человечества. Куба была у наших дверей. Это были ужасные вещи. чтобы мы сидели на спине и наблюдали за ее предсмертной агонией «. Точно так же сенатор Джордж Ф. Хоар признал, что американский народ не может «бездельничать, пока сотни тысяч невинных людей, женщин, детей и стариков, умирают от голода у наших дверей.<< Если бы Куба не лежала у берегов Соединенных Штатов, в 1898 году не было бы освободительной войны. Предыдущие поколения американцев тщетно искали новых сделок для греков и венгров. В 1898 году настроения имели значение, потому что они были направлены на угнетение со стороны слабая держава в прилегающем регионе, где Соединенные Штаты обладали явным стратегическим преимуществом

Уничтожение командором Джорджем Дьюи испанского флота в гавани Манилы 1 мая не предвещало аннексионистского движения в Тихом океане.Но почти сразу несколько экспансионистов, как внутри, так и за пределами администрации, потребовали оккупации и аннексии Филиппин — островов в западной части Тихого океана, где другие страны обладали большей военно-морской мощью, чем Соединенные Штаты. Поддавшись экспансионистскому давлению, администрация в своих инструкциях мирной комиссии от 16 сентября объявила о своем намерении приобрести Филиппины. МакКинли обосновал это решение, сославшись на обязательства страны перед человечеством.Эта тема доминировала в его речах во время его турне по Среднему Западу в октябре 1898 года. Он всегда останавливался на случайном характере фактического владения Филиппинами страной и ее особой ответственности перед филиппинцами, которая, как он настаивал, проистекала из этого владения. Он заявил в Сидар-Рапидс, штат Айова, что «мы приняли войну за человечество. Мы не можем принять никаких условий мира, которые не будут отвечать интересам человечества». Он повторил этот призыв в Омахе: «Война была нами приглашена не больше, чем вопросы, которые ставятся перед нашими дверями из-за ее результатов.Теперь, когда мы будем выполнять свой долг ». Позже, в Бостоне, он заявил, что« мы заботились не о территории, торговле или империи, а о людях, чьи интересы и судьба без нашей воли были переданы в наши руки. Фукидид, греческий историк, много веков назад писал: «Нельзя отказываться от бремени империи и при этом рассчитывать разделить ее почести». Мак-Кинли, однако, вообще не остановился на бремени империи. Американский народ, которому был дан простой выбор между человечностью и безответственностью, заверил его в своей подавляющей поддержке.

Реалисты утверждали, что приобретение Филиппин является серьезным отходом от традиционного консерватизма страны во внешней политике. Они отметили, что аннексия отдаленных территорий повлечет за собой финансовые и военные проблемы с небольшими вознаграждениями. Эндрю Карнеги писал, что Соединенным Штатам не хватало не только военно-морской мощи для защиты Филиппин, но и воли для ее создания. Бывший сенатор США Карл Шурц опасался, что аннексия Филиппин настолько обернется для страны, что приведет к тому, что Соединенные Штаты будут полностью полагаться на британский флот.Такая уверенность потребовала бы высокой цены. «Если мы возьмем Филиппины, — предсказал он, — и таким образом запутаемся в соперничестве в азиатских делах, будущее будет … одним из войн и слухов о войнах, и время навсегда останется в прошлом, когда мы сможем смотреть вниз с снисходительная жалость к народам старого мира, стонущим от милитаризма, и есть бремя ». Сенатор от Джорджии Огастес О. Бэкон предвидел «вечерний мир, возможно, без уверенности, но завтра мы станем участниками мировой войны».«Против таких аргументов Сенат одобрил договор об аннексии. Окончательное голосование было пятьдесят семь против двадцати семи, что на одно больше, чем необходимо для получения требуемых двух третей.

КИТАЙ И ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ

События в Китае привлекли внимание. Соединенные Штаты все глубже погружаются в политику западной части Тихого океана, в основном как следствие еще одного морального крестового похода.После 1897 года политическая и военная слабость Китая подвергла его иностранным посягательствам, которые угрожали низвести его до колониального статуса.Администрация Мак-Кинли через «Записки открытых дверей» госсекретаря Джона Хэя от 1899 и 1900 годов спасла Китай от дальнейшего распада. Однако при этом Соединенные Штаты взяли на себя огромное, пусть и неформальное, обязательство защищать коммерческую и административную целостность Китая. Для его приверженцев эти, казалось бы, бесплатные обязательства стали не обузой, а замечательным триумфом американских гуманитарных принципов. Некоторые наблюдатели приветствовали достижения Хэя, равные достижениям величайших дипломатов страны XIX века.Сенатор Шелби М. Каллом от Иллинойса произнес характерную хвалебную речь: «Величина этого человека [Хей] проявится только в величине его работы, когда она достигнет своих колоссальных размеров в надлежащей перспективе прошлого». Большая часть прессы хвалила секретаря за его знаменательный успех. New York Journal of Commerce назвал эпизод открытых дверей «одним из самых важных дипломатических переговоров нашего времени». Nation хвалила политику открытых дверей как великий национальный триумф.«Наше вмешательство в Китай, — говорится в заключении, — дало миру превосходную демонстрацию американского лидерства в мире идей и мира действий. Мы доказали, что руководствуемся непревзойденной дипломатией… в ее терпеливой умеренности, его твердость, его моральный импульс ».

Другие объяснили, почему очевидные достижения Хэя в интересах Китая несли семена катастрофы. Как и приобретение Филиппин, легкие успехи Хэя подтвердили иллюзию того, что Соединенные Штаты могут добиться своего в Азии за небольшую плату или бесплатно для себя.Однако реалистичные наблюдатели отмечали, что дипломатия Хэя либо подтолкнула Соединенные Штаты к применению силы в отдаленном, неорганизованном регионе Дальнего Востока, либо ничего не достигла; ни одна нация не пошла бы на компромисс со своими основными интересами в Китае только по просьбе Хэя. «Дипломатия ничего не сделала для изменения ситуации», — предупредил республиканец из Спрингфилда, , , — «в то время как правительство зашло далеко в направлении того, чтобы поставить себя в положение, при котором оно должно гарантировать военной силой территориальную целостность Китая, чтобы быть последовательным. участвовать в его возможном разделе.«Точно так же Альфред Тайер Махан заметил в ноябре 1900 года, что Соединенные Штаты не могут« рассчитывать на уважение территории Китая, если мы не готовы бросить в конфликт не только свое моральное влияние, но, если возникнет необходимость, наш физический вес ». Махан отметил, что и Россия, и Япония, две доминирующие державы на Дальнем Востоке, имеют гораздо большие интересы в Китае, чем Соединенные Штаты. Политика открытых дверей, устанавливающая сильную и преувеличенную озабоченность Америки коммерческой и территориальной целостностью Китая. , сделало любую страну, которая может вмешиваться в дела Китая, потенциальным противником Соединенных Штатов.

ВИЛЬСОНОВСКАЯ ДИПЛОМАТИЯ

Эта неоднократная готовность Соединенных Штатов позволить своим растущим обязательствам, особенно в Тихоокеанском регионе, руководствоваться моральными соображениями, кульминацией которой стал крестовый поход Вудро Вильсона в Европе. Начало войны летом 1914 года полностью соединило реалистические и идеалистические элементы во внешней политике США. Хотя реалисты и идеалисты расходились в своих суждениях о причинах и значении войны, они соглашались в необходимости борьбы.Теодор Рузвельт, как и другие реалисты, опасался, что победа Германии поставит под угрозу интересы США, подорвав исторический баланс сил в Европе — баланс, который обеспечивал США почти идеальную безопасность на протяжении большей части их истории. Однако Вильсон быстро превратил войну в очередной моральный крестовый поход. По его мнению, нарушение мира выявило серьезные недостатки в международной системе, которые требовали исправления. Будучи преисполнен решимости оказать сильное влияние в мировых делах в конце войны, он выступал за политику строгого нейтралитета, чтобы держать Америку над битвой.Когда германская подводная война вовлекла Соединенные Штаты в войну, Вильсон стремился реформировать мир своим доминирующим голосом при возведении послевоенной мирной структуры.

Программа Вильсона по предотвращению еще одного катастрофического кризиса, такого как кризис 1914 года, требовала как изменения качества национального поведения, так и международного механизма для мирного урегулирования международных споров. С этой целью он считал необходимым, чтобы мир избавился от традиционных атрибутов силовой политики: баланса сил и преследования национальных интересов.Его решение заключалось в принципе коллективной безопасности, согласно которому все миролюбивые страны обязуются совместными действиями во имя мира. Необходимые многосторонние институты, через которые будут действовать защитники мира, приняли форму Лиги Наций и Всемирного суда, которые обеспечивают соблюдение законности. Вильсон нашел дополнительную надежду на мирное будущее в расширении мировой торговли, действуя в соответствии с совокупностью договоров о режиме наибольшего благоприятствования, которые обеспечили бы равный доступ к мировым рынкам.Результатом стала бы более процветающая и более мирная международная система. Наконец, для Вильсона новый мировой порядок потребует активного руководства США.

Видение Вильсона прочного мира требовало также демократического фундамента, который обеспечил бы необходимое сочетание политики и моральной цели. В своем военном послании Конгрессу в апреле 1917 года Вильсон заявил:

Непоколебимый концерт во имя мира никогда не может быть сохранен, кроме как партнерством демократических стран.Ни одному автократическому правительству нельзя доверять, чтобы оно сохраняло веру в него или соблюдало его заветы. Это должна быть лига чести, партнерство мнений…. Только свободные народы могут твердо придерживаться своей цели и своей чести и отдавать предпочтение интересам человечества любым узким интересам своих собственных.

Вера Вильсона в объединение демократий для поддержания мира предполагала общие интересы, которые устранят конфликты и войны. Пропагандируя мир закона и порядка, Уилсон отождествлял интересы человечества с интересами Соединенных Штатов и других демократических держав со статус-кво.Это видение всеобщего мира приобрело особую привлекательность из-за того, что Вильсон настаивал на том, что мир требует не обладания высшей властью сторонников статус-кво, а ограничения изменений общим соглашением и верховенством закона. В мире, управляемом законом, основанном на общем интересе к миру, ни Соединенные Штаты, ни какая-либо другая страна не имели права торговаться с агрессорами по поводу изменений в установленных договорах. Само по себе мирное изменение было морально приемлемым бременем дипломатии.

К сожалению, основное предположение об общей заинтересованности в мире игнорировало реальность, что, хотя все страны выступали за мир, некоторые поддерживали статус-кво, а некоторые нет. Э. Х. Карр обратился к этой дилемме в книге The Twenty Years ‘Crisis (1939): «Утопическое предположение о том, что существует всемирный интерес к миру, который можно отождествить с интересом каждой отдельной нации, помогло политикам и политическим писателям во всем мире избежать неприятного факта. о фундаментальном расхождении интересов между странами, желающими сохранить статус-кво, и странами, желающими его изменить.«Нигде в вильсоновском подходе к международным делам не было признания стойкости конфликта, который не поддается легкому разрешению, или необходимости определить интересы Соединенных Штатов в все еще неспокойном мире и подготовить стратегию их защиты. В этом не было ничего странного. это принятие желаемого за действительное и обобщение вскоре взяли верх над анализом текущих реалий международной жизни. Конец прочного и всеобщего мира преодолел проблему средств. Вильсон однажды развеял сомнения своих противников, которые ставили под сомнение эффективность Лиги Наций, заверив их что «если это не сработает, надо заставить его работать.«Схемы для того, чтобы сделать лигу эффективной, не требовали объяснений того, как они будут работать; последствия неудач были слишком катастрофичными, чтобы их можно было рассматривать. Вильсон заложил основу для послевоенного изоляционизма: для бесчисленного множества американцев ничто из недавнего опыта страны не диктовало необходимости постоянного, непрерывного участия Америки в европейской политике.

Для других американцев, часто интеллектуалов и академиков, видение Вильсоном нового мирового порядка, свободного от всякой зависимости от силы, было слишком важным для благосостояния мира, чтобы от него отказаться в знак уважения к изоляционизму. Поскольку обе группы были антагонистами консервативной традиции американской дипломатии, мало что отличало идеалистов от реалистов в национальных дебатах. Изоляционизм настаивал на том, что у нации нет внешних интересов, заслуживающих применения силы, что события за пределами полушария несущественны.

Напротив, интернационализм заявлял, что интересы США существуют везде, где правительства бросают вызов миру или правам человека. Он настаивал не только на том, что они имеют значение, но и на том, что всеобщее признание демократически вдохновленных принципов мирных изменений будет контролировать их. Каждая программа, поддерживаемая американскими интернационалистами в течение двух послевоенных десятилетий — членство в Лиге Наций и Мировом суде, использование арбитражных конвенций, обращение к консультациям в случае кризисов, коллективная безопасность, разоружение военно-морского флота или объявление войны вне закона. — отрицал необходимость какого-либо точного определения целей и средств в американской внешней политике.Развивающиеся области дипломатической истории и международного права основывались на вильсоновских принципах. Исходя из презумпций контролирующего общественного мнения и общей заинтересованности в мире, юристы-международники присоединились к национальным лидерам в поиске оправдания бездействия перед лицом растущих угроз. Представления о коллективной безопасности служили средством держав статус-кво для предотвращения изменений в международной системе. Западное предпочтение статус-кво, в отсутствие какой-либо программы по его мирному изменению, никогда не рекомендовало средств для его сохранения, кроме принятия войны.

То, что осталось от раскола между реалистами и идеалистами в американской мысли и действиях, было снова омрачено почти всеобщим национальным признанием участия США во Второй мировой войне. Реалисты предполагали, что война, как и Великая война 1914 года, с поражением Оси подтвердит традиционный баланс сил в Европе и восстановит основные элементы Версальского урегулирования 1919 года. С этой целью Уинстон Черчилль и Франклин Д. Рузвельт в Атлантической хартии от августа 1941 года выступал за возвращение Центральной и Восточной Европы ее довоенного статуса.Американский идеализм, однако, придавал войне более глубокую, в основном гуманитарную цель. В своем предложении по ленд-лизу в январе 1941 года Рузвельт в своем крестовом походе против держав Оси принял цель четырех свобод — свободы слова, свободы вероисповедания, свободы от нужды и свободы от страха. В своей книге Цена свободного мира (1942) министр сельского хозяйства Генри Уоллес предложил в качестве истинной цели войны не только устранение фашизма в мире, но и установление свободы для всех народов, окончательный триумф. демократии и искоренения нищеты и голода повсюду.На конференции в Касабланке в январе 1943 года Рузвельт объявил о своей цели безоговорочной капитуляции, чтобы устранить любое немецкое, итальянское или японское влияние в послевоенном процессе заключения договоров, что необходимо для построения совершенного мира. К сожалению, такие идеалистические предположения не смогли предвидеть подавляющего вклада Советского Союза в победу союзников и требований, которые Кремль будет выдвигать в отношении любого послевоенного урегулирования.

Для того, чтобы усомниться в окончательных намерениях Кремля, потребовалась не более чем послевоенная советская оккупация Восточной Европы, вопреки западному принципу самоопределения.Еще в 1946 году антисоветские официальные лица и члены Конгресса предсказывали дальнейшую экспансию Советского Союза в раздираемую войной Европу и другие регионы. В сентябре 1946 года в докладе Кларка Клиффорда президенту Трумэну, отражающему взгляды высших должностных лиц США, описывается мир, находящийся под серьезной угрозой. Когда в начале 1947 года подозреваемые советские амбиции, казалось, были сосредоточены на Греции и Турции, администрация Трумэна сформулировала Доктрину Трумэна с соответствующими риторическими предсказаниями падения домино в Европе, Африке или Азии, если Греция падет перед страной, возглавляемой коммунистами. партизаны.Сенатор Артур Ванденберг от Мичигана некритически принял мрачные прогнозы администрации. «Греции, — писал он 12 марта, — необходимо помочь, иначе Греция навсегда погрузится в коммунистический порядок. Турция неизбежно последует за ней. Затем наступает цепная реакция, которая может прокатиться от Дарданелл до Китайского моря». Критики отмечали, что никогда прежде лидеры США не описывали внешние опасности так безгранично и неточно. Госсекретарь Джордж Маршалл, советский эксперт Джордж Кеннан и обозреватель Уолтер Липпманн возражали против этого языка.Липпманн обвинил администрацию в организации крестового похода, а не в определении политики.

Даже когда Запад одержал победу во всей своей антисоветской политике в течение следующих двух лет, включая создание Западной Германии и формирование НАТО, опасения США перед Советским Союзом продолжали расти. В исследовании Совета национальной безопасности NCS 7 от 30 марта 1948 г. определена глобальная проблема Кремля. «Конечной целью управляемого Советским Союзом мирового коммунизма, — утверждалось в документе, — является господство над миром.«NCS 68, апрель 1950 года, представлял собой последнюю и наиболее тщательно продуманную попытку элиты Трумэна холодной войны прийти к определению нарастающей советской угрозы. В нем сделан вывод о том, что Советский Союз,« в отличие от предыдущих претендентов на гегемонию, воодушевляется новая фанатичная вера, противоположная нашей собственной, и стремящаяся навязать свою абсолютную власть остальному миру ». Такие опасения подкрепляла не перспектива советского военного экспансионизма; советские вооруженные силы не были готовы никуда маршировать.Скорее, это было опасение, что Кремль с его предполагаемым контролем над международным коммунизмом может бесконечно расширяться без применения силы, просто разжигая коммунистические революции. Собственно, к середине века Европа была стабилизирована с удвоенной силой. Соединенные Штаты и их союзники не рискнули бы войной, чтобы изменить статус-кво на европейском континенте; Советы не имели на это полномочий. Европа была разделена, но невероятно стабильна.

События в Восточной Азии, где Соединенные Штаты столкнулись с двумя нежелательными, мощными коммунистическими революциями в Китае и Индокитае, казалось, подтвердили опасения советского экспансионизма.Причина ясна. Вашингтонские официальные лица логично предположили, что обе революции находятся под советским контролем. Эксперты Госдепартамента по Китаю в меморандуме от октября 1948 года пришли к выводу, что Советы установили контроль над Китаем так же твердо, «как и в странах-сателлитах за железным занавесом». Советский Союз, по-видимому, захватил Китай без единого солдата-завоевателя или оккупанта. Дин Ачесон утверждал не меньше. «Коммунистические лидеры, — заявил он, — отреклись от своего китайского наследия и публично заявили о своем подчинении иностранной державе, России.«После победы коммунистов Китая в конце 1949 года NSC 48/1 заявил:« СССР теперь является азиатской державой первой величины с расширяющимся влиянием и интересами, простирающимися по всей континентальной Азии и Тихоокеанскому региону ».

К 1960-м годам многое Преобладающий реализм Америки стал мягким, делая упор не столько на требованиях безопасности и обороны, сколько на необходимости согласования с реалиями сосуществования. Убежденный, что предыдущие администрации преувеличивали советскую угрозу, президент Джимми Картер в 1977 г. гибкие, неидеологические отношения с Советским Союзом и Китаем.После неудачи США во Вьетнаме страна больше не могла поддерживать иллюзию глобального могущества. Картер осознал эту реальность, уменьшив стратегическое значение Азии, Африки и Латинской Америки. Он считал, что национализм ограничивал как советское, так и американское влияние в третьем мире. Отвергая приверженность холодной войны глобальному сдерживанию, администрация Картера с глубоким безразличием восприняла действия Советского Союза в афро-азиатском мире. Он ожидал, что Советы ответят, продемонстрировав стратегическую сдержанность в использовании возможностей для авантюризма, созданных новым всплеском революционных потрясений в странах третьего мира.К середине 1970-х бывшие либералы-демократы как неоконсерваторы начали антикоммунистический крестовый поход, чтобы подтвердить роль Америки как защитника свободного мира от новой советской опасности. Неоконсерваторы оказались на стороне традиционных правых, которых характеризовали республиканские обозреватели Уильям Бакли, Джордж Уилл, Уильям Сафайр и Патрик Бьюкенен.

Уже столкнувшись с открытыми проблемами в связи с предполагаемой утратой воли, администрация Картера отреагировала на советское вторжение в Афганистан в конце декабря 1979 года с недоумением и гневом.Советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский предупредил страну, что Советский Союз теперь угрожает американским интересам от Средиземного моря до Японского моря. 4 января президент раскрыл народу свои опасения. «Оккупированный Советским Союзом Афганистан, — заявил он, — угрожает как Ирану, так и Пакистану и является ступенькой к возможному контролю над большей частью мировых запасов нефти … Если Советы … сохранят свое господство над Афганистаном, а затем распространят свой контроль на соседние страны. стран, стабильный, стратегический и мирный баланс всего мира будет изменен.»

Распространенные предположения о том, что советское вторжение в Афганистан подвергло Южную и Юго-Западную Азию дальнейшему советскому вторжению, подняли американскую ястребиность на новый уровень. Для многих журналистов и государственных чиновников советское вторжение стало началом новой холодной войны. поскольку репортажи газетных корреспондентов по всей стране показали возвращение напористого менталитета времен холодной войны.

Рональд Рейган поймал волну постафганской войны в полную силу, украсил ее и привел к победе в президентской кампании 1980 года.Он и Республиканская партия осудили администрацию Картера за то, что она привела страну к позиции «слабости, непоследовательности, нерешительности и блефа», которая позволила Советскому Союзу превзойти Соединенные Штаты в военной мощи. При Рейгане Комитет по настоящей опасности получил влияние, которое Картер отрицал; 51 ее член занял пост в администрации Рейгана. Команда Рейгана решила противостоять глобальной советской угрозе, помогая Никарагуа и Сальвадору, тем самым предотвращая падение риторического домино на Южную и Северную Америку.

Несмотря на жесткую риторику новой администрации и массовое расширение военного бюджета, она сохранила ту же оборонительную позицию, что и предыдущие администрации, к большому отвращению тех, кто всерьез воспринял риторику Рейгана об отступлении. Администрация Рейгана не предприняла никаких усилий для возмещения заявленных потерь времен Картера в Африке и на Ближнем Востоке. Он согласился с советским присутствием в Афганистане, но сохранил установленные линии сдерживания. Действительно, десятилетия похвального сосуществования сверхдержав увековечили решение сменяющих друг друга администраций отказаться от диктата идеологии и преследовать ограниченные цели сдерживания.

Процесс распада Советского Союза завершился крахом советской империи-сателлита в Восточной Европе в 1989 году и прекращением холодной войны в следующем году. Сторонники Рейгана приписывали распад Советского Союза жесткой риторике и наращиванию военной мощи времен Рейгана. По мнению советских экспертов, крах коммунистического режима естественным образом явился следствием его внутренних недостатков, его политической эрозии и его идеологического неприятия.

ЭРА ПОСЛЕ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ

С окончанием холодной войны и распадом СССР в 1990–1991 годах Соединенные Штаты быстро превратились в единственную сверхдержаву в мире.Под руководством президента Билла Клинтона реализация статуса страны как сверхдержавы вызвала очередное массовое разногласие по поводу надлежащей роли страны в мировых делах. Со времен классического Рима ни одно государство так не превосходило своих потенциальных соперников. За дебатами по поводу глобальной ответственности Америки стоял отказ президента Джорджа Буша в 1992 году противостоять широко разрекламированному геноциду в Боснии и его запоздалое, неохотное участие в кормлении голодающего народа Сомали.По мнению его критиков, окончание холодной войны предоставило Соединенным Штатам со всей их мощью беспрецедентную возможность принять историческую миссию страны перед человечеством. Избегающие риска подходы времен Буша, казалось, гарантировали только потерю национального самоуважения и отрицание надлежащей роли Америки в мировых делах. Некоторые утверждали, что страна обязана агрессивно использовать свою исключительную власть в своих собственных и самых сокровенных интересах мира.

Не испугавшись сомнительной значимости обязательств Америки перед человечеством, президент Клинтон пообещал, что после января 1993 года У.Внешняя политика С. будет сосредоточена на цели расширения демократии и гуманных ценностей. В своей инаугурационной речи он пообещал действовать со стороны США всякий раз, когда «бросают вызов воле и совести международного сообщества». Он пообещал, что интервенции будут не только для защиты национальных интересов, но и для удовлетворения национального сознания. Став послом США в Организации Объединенных Наций в феврале 1993 года, Мадлен Олбрайт признала: «Если есть один главный принцип, которым я буду руководствоваться в этой работе, это будет неизбежная ответственность… построить мирный мир и положить конец отвратительной несправедливости и условия, которые все еще преследуют цивилизацию.«Клинтон разъяснил свою повестку дня перед Генеральной Ассамблеей ООН 27 сентября 1993 года.« Во время холодной войны, — сказал он, — мы стремились сдержать угрозу [выживанию] свободных институтов ». Теперь мы стремимся расширить круг наций, живущих в рамках этих свободных институтов ». Впервые в истории, добавил он,« у нас есть шанс расширить сферу охвата демократии и экономического прогресса по всей Европе и за ее пределами. широких кругов мира ». С самого начала Клинтон столкнулся с мощной реалистической критикой необходимости и осуществимости его растущей кампании, во многом основанной на увещаниях Гамильтона, Вашингтона и Джона Куинси Адамса против иностранного крестового похода.

Для администрации Клинтона, казалось, немедленного внимания требовали три страны — Сомали, Гаити и Босния. Он немедленно приступил к вмешательству во всех трех странах с сомнительными результатами. Ни в одной из трех заявленных целей Вашингтон не достиг поставленных целей. В экономическом и политическом плане Гаити оставалась безнадежным делом; смерть американских солдат в Сомали в конце 1993 года побудила Клинтон отозвать оставшихся. В Боснии три цели вмешательства США — возвращение беженцев, создание многоэтнического государства и арест и суд над сербскими военными преступниками — остались невыполненными.В 1999 году Косово стало определяющей проблемой в крестовом походе Клинтона за права человека, когда он ругал и наказывал иностранных нарушителей. 24 марта он развязал поддерживаемую НАТО воздушную войну против Сербии, чтобы защитить косоваров и привлечь к ответственности президента Сербии Слободана Милошевича. Вмешательство Клинтона в Косово было первым в истории страны применением силы для чисто гуманитарных целей. Семьдесят восемь дней бомбардировок привели к капитуляции сербов без создания желаемого мирного многоэтнического режима в Косово.Лидеры НАТО, собравшиеся в Вашингтоне в апреле 1999 года, приняли участие в глобальном крестовом походе Клинтона за права человека. Они провозгласили права человека, а не национальный суверенитет, руководящим принципом в международных делах. Это мало что значило. Американские критики как целей, так и средств войны в Косово предсказывали, что эксперимент больше не повторится.

Крестовый поход идеалистов Клинтона за улучшение условий жизни людей оказался евроцентричным; по крайней мере, в атлантическом мире массовые репрессии стали неприемлемыми, особенно если они имели место в небольшом беззащитном регионе.Сербский опыт не был мерой реакции Запада на повсеместные вызовы западным ценностям в других странах. Ни Вашингтон, ни европейские столицы не отреагировали на всепроникающие ужасы Африки и Азии, начиная с Руанды в 1994 году и продолжая через Центральную Африку до Сьерра-Леоне и других мест. Продолжающиеся глобальные страдания продемонстрировали масштабы и стойкость мировых политических и социальных неспособностей, а также отсутствие внешней силы и воли противостоять им.

На протяжении двух столетий своей истории Соединенные Штаты пережили упорные дискуссии о подходах к внешней политике.Это противоречие отсутствовало в странах, политическая философия которых основывалась на различных представлениях о человечестве и государстве. В целом, американские дебаты были охвачены соперничеством реалистов и идеалистов, хотя временами эти проблемы приводили к изменению позиций и затуманивали фундаментальное столкновение между реалистическими и идеалистическими целями и предположениями. Но продолжающиеся дебаты, в которых ни одна из сторон не признала поражения, свидетельствовали о неизменности основ обеих позиций. Реалисты утверждали, что внешняя политика страны руководствуется национальными интересами и простым желанием максимизировать стабильность и минимизировать вред.Они просили, чтобы Соединенные Штаты использовали свои рычаги давления для достижения гуманных целей только тогда, когда гарантированный успех соизмерим с затратами и усилиями. Для них никакой политический выбор не станет утопией. Идеалистические предложения содержали в основном сентиментальные и риторические ответы на мелиористические представления о гибком мире, предположительно подверженном реформирующему влиянию американских политических и экономических институтов. В этом подходе преобладали соблазнительные цели и мало заботились о средствах.

Яркая цивилизация Америки увеличивала привлекательность американской модели, в то время как уникальность традиций страны и окружающей среды ограничивали экспансивную силу ее примера.Долгая погоня страны за мелиористическими мечтами продемонстрировала ее ограниченные знания и авторитет для установления демократии и гуманного порядка в других странах. Тем не менее, мелиористическое видение никогда не ослабевало и всегда оставалось предметом пробуждения в испытаниях других земель. На практике, однако, реализм определял фундаментальные формулировки всей внешней политики США, за исключением моральных крестовых походов на Кубе и в Восточной Азии на рубеже XIX века, а также ответных действий Вильсона на вызовы межвоенных десятилетий.Многолетний опыт страны во внешней политике показал, что цели, которые игнорировали или выходили за рамки национальных интересов, не могли длиться долго.

БИБЛИОГРАФИЯ

Ачесон, декан. Власть и дипломатия. Нью-Йорк, 1958. Содержит размышления бывшего государственного секретаря о морали и власти.

Борода, Чарльз Остин. Республика: Разговоры об основах. New York, 1943. Стремится проверить обоснованность нынешних концепций внешней политики на мудрость основателей.

Бурстин, Дэниел Дж. Гений американской политики . Чикаго, 1953. Утверждает, что уникальность опыта Америки как нации делает ее политические принципы неприменимыми к проблемам других наций.

Гилберт, Феликс. К прощальному обращению: идеи ранней американской внешней политики. Princeton, N.J., 1961. Прослеживает интеллектуальные корни давних советов Вашингтона своим соотечественникам, находя его идеи о природе международной политики во взглядах английских мыслителей начала восемнадцатого века.

Graebner, Norman A., ed. Идеи и дипломатия: чтения в интеллектуальной традиции американской внешней политики. New York, 1964. Представляет контраргументы во всех основных реалистических и идеалистических дебатах в американской истории.

Гамильтон, Александр, Джон Джей и Джеймс Мэдисон. Записки федералиста. New York, 1961. Первоначально написанные как трактаты, поддерживающие предложенную Конституцию США, включают последовательные реалистические аргументы в пользу сильного централизованного контроля над иностранными делами и национальной обороной.

Кеннан, Джордж Ф. Американская дипломатия, 1900–1950. Чикаго, 1951. Обличение бывшим американским дипломатом утопизма во внешней политике и пропаганда элитарного государственного управления.

Кристол, Ирвинг. О демократических идеях в Америке. New York, 1972. Глава «Американская интеллигенция и внешняя политика» подвергает критике обоснованность представления о том, что о конкретных внешнеполитических решениях можно судить в соответствии с абстрактными принципами.

Моргентау, Ханс Иоахим. В защиту национальных интересов: критический анализ американской внешней политики. New York, 1951. Аргументы одного из ведущих американских реалистов в пользу оценки международных событий в соответствии с реалиями интересов и властью.

Нибур, Райнхольд. Ирония американской истории. New York, 1952. Утверждает, что опыт Америки как нации до 1941 года дает плохую основу для целенаправленного существования в мире конкурирующих конкурирующих наций.

Осгуд, Роберт Эндикотт. Идеалы и личный интерес в международных отношениях Америки: великая трансформация двадцатого века. Chicago, 1953. Предлагает исторический отчет о непрекращающемся споре между реалистами и идеалистами Америки, особенно полезный для трактовки конкретных эпизодов споров.

Перкинс, Декстер Американский подход к внешней политике. Ред. Изд. Кембридж, Массачусетс, 1962. Решительная защита жизнеспособности демократических принципов в ведении международных отношений.

См. Также Доктрины; Исключительность; Интернационализм; Национальный интерес; Политика открытых дверей; Политика власти; Самоопределение; Вильсонизм 90 243.

ВОЙНА И ДОКТРИНЫ

Экономист и социолог Уильям Грэм Самнер (1874–1910) был плодовитым публицистом социального дарвинизма. Посредством публичных выступлений и периодических эссе он вел войну против экономического и политического зла, рассматривая практически все социальные вопросы своего времени несентиментально и критически.В 1903 году он опубликовал свои наблюдения о роли доктрин в качестве руководства для внешней политики:

«Если вы хотите войны, подпитывайте доктрину. Доктрины — самые ужасные тираны, которым когда-либо подчиняются люди, потому что доктрины проникают внутрь самих людей. разум и предать его против самого себя. Цивилизованные люди ведут самую ожесточенную борьбу за доктрины … Что они все? Ничего, кроме риторики и фантазий. Доктрины всегда расплывчаты; это разрушило бы доктрину, чтобы определить ее, потому что тогда ее можно было бы проанализировать , проверены, критикуются и проверены; но нельзя допускать ничего, что не могло бы быть так проверено.Кто-то с удивлением и ужасом спрашивает вас, не верите ли вы в Доктрину Монро. Вы не знаете, знаете вы или нет, потому что не знаете, что это такое; но вы не осмеливаетесь сказать, что вы этого не сделаете, потому что вы понимаете, что это одна из вещей, в которую обязан верить каждый хороший американец. Теперь, когда любая доктрина достигает такой степени авторитета, ее называют дубинкой который любой демагог может накинуть на вас в любое время и по поводу чего угодно…. Доктрина — это абстрактный принцип; он обязательно абсолютен по своему объему и непонятен по своим терминам; это метафизическое утверждение.Это никогда не бывает правдой, потому что это абсолютно, а все человеческие дела обусловлены и относительны …

«Процесс роста таких словечек — это старая популярная мифологизация. Ваша Доктрина Монро становится сущностью, существом, меньшим видом божества, имеющим право на благоговение и престижем, так что не допускает никаких дискуссий или обсуждений. Президент Соединенных Штатов говорит о Доктрине Монро и торжественно заявляет нам, что она истинна и священна, чем бы она ни была.Он даже берется дать какое-то определение того, что он имеет в виду под этим; но определение, которое он дает, никого не связывает ни сейчас, ни в будущем, равно как то, что Монро и Адамс имели в виду под этим, никого не связывает сейчас, чтобы не означать ничего другого. Он говорит, что из-за доктрины, какой бы она ни была, у нас должен быть большой флот. По крайней мере в этом он явно прав; если у нас есть доктрина, нам понадобится большой флот….

«Сказанное заставляет задуматься над популярной поговоркой:« В мирное время готовьтесь к войне.«Если вы подготовите большую армию и флот и все готовы к войне, будет легко вступить в войну; у военных и моряков будет много новых машин, и они будут стремиться увидеть, что они могут с ними сделать. В настоящее время нет такого понятия, как состояние готовности к войне. Это химера, и нации, которые ее преследуют, падают в бездну растраты энергии и богатства. Когда армия снабжается новейшими и лучшими винтовками, кто-то изобретает новое полевое орудие; тогда артиллерия должна быть снабжена этим, прежде чем мы будем готовы….Более разумным правилом было бы трезво решить, чего вы хотите, мира или войны, а затем подготовиться к тому, чего вы хотите; то, к чему мы готовимся, мы и получим ».

— Из« Войны ». У Альберта Галлоуэя Келлера
и Мориса Р. Дэви, ред. Очерки Уильяма
Грэма Самнера (1934) —

реалист — определение и значение

Я чувствую, что циник — это то, что они называют реалистом — понимаете, о чем я?

Реконструкция Вуди

Я чувствую, что циник — это то, что они называют реалистом — понимаете, о чем я?

Реконструкция Вуди

Я чувствую, что циник — это то, что они называют реалистом — понимаете, о чем я?

Реконструкция Вуди

Я чувствую, что циник — это то, что они называют реалистом — понимаете, о чем я?

Реконструкция Вуди

И я был в движении — в пионерской фазе движения за 12 лет до того, как к нему присоединился Мартин Лютер Кинг, и я сидел в задней части автобуса за 12 лет до того, как Роза Паркс села в передней части автобуса, и по той же причине : to — бросить вызов Джиму Кроу, так что именно Европа тогда подтолкнула меня от моих вильсоновских пассивов к тому, что я называю гуманной позицией реалиста .

Ирония добродетели: этика и власть Америки

Он известен как « реалист » во внешней политике США.

Gates: помощь США активистам Ближнего Востока, сдерживаемая интересами безопасности

Он известен как « реалист » во внешней политике США.

Gates: помощь США активистам Ближнего Востока, сдерживаемая интересами безопасности

Реалист просто реалист на одну теорию больше, чем правый.

Права человека и саудовские принцы

Против этого идет то, что описывается как реалистический взгляд на патент США

.

Время исправить тайваньскую политику Америки

Он известен как « реалист » во внешней политике США.

Gates: помощь США активистам Ближнего Востока, сдерживаемая интересами безопасности

Я мучаюсь из-за своего наивного реализма

В последнее время я спорил о реализме как с самим собой, так и с другими.Я не имею в виду реализм в разговорном смысле, означающий упорство, или политический реализм, который предполагает, что все мы эгоистичные придурки. (Гипотеза: политические реалисты — придурки, проецирующие свою резкость на всех остальных.)

Нет, я имею в виду реализм в философском смысле хифалутина, который предполагает, что мир имеет объективное физическое существование, независимое от нас, которое мы можем открыть с помощью науки. Эту позицию иногда называют научным реализмом, а критики — наивным реализмом.

Философы, вероятно, будут возражать против моего определения, но философы возражают против любого определения. Так поступают философы. В этой колонке я выскажу несколько мыслей о реализме в надежде, что они помогут мне прийти к выводу, который удовлетворит меня, если никого другого.

РЕАЛИЗМ И КОНЕЦ НАУКИ

Когда вы представляете реалистическую позицию нефилософам, они часто реагируют чем-то эквивалентным: Да какой идиот сомневается, что существует реальный мир и что наука его открывает? На самом деле многие люди возражают против реализма, а некоторые довольно умны.

Антиреализм может принимать множество различных форм, включая постмодернизм, который отрицает достижимость абсолютной истины и ставит «научное знание» в скобки; идеализм, который утверждает, что разум более фундаментален — более реален! — чем материя; и гипотеза симуляции, идея о том, что мы живем в виртуальной реальности, такой как The Matrix . Хотя антиреалистические взгляды разнятся, большинство из них предполагает, что объективная физическая «реальность» иллюзорна или непознаваема.

Реализм — центральная посылка моей книги The End of Science 1996 года.Ученые построили карту природы настолько точной, что верна, а я утверждаю, что вряд ли она подвергнется значительным изменениям. Мы открыли, а не просто вообразили такие особенности природы, как электроны, атомы, элементы, ДНК, бактерии, вирусы, нейроны, гравитацию и галактики. Эти вещи реальны; они существуют независимо от того, верим мы в них или нет, и только глупцы и философы осмелятся утверждать обратное. Я отвергаю утверждение Томаса Куна, пионера постмодернизма, о том, что наука никогда не получает твердого контроля над реальностью и, следовательно, всегда созрела для революции.

КВАНТОВАЯ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

Затем, начиная с прошлого лета, я погрузился в квантовую механику. Этот проект поставил меня в тупик, заставив усомниться в своей приверженности реализму. Квантовая механика является причиной бесчисленных экспериментов, и ее приложения изменили наш мир. Многие физики думают, что квантовая механика представляет собой окончательную основу для физики. Независимо от того, как будет развиваться его область знаний, Стивен Вайнберг сказал мне в 1995 году: «Я думаю, что мы застрянем на квантовой механике.”

Эксперты не могут прийти к единому мнению о том, что квантовая механика говорит нам о природе материи, энергии, пространства, времени и разума. Некоторые интерпретации ставят под сомнение реалистическое предположение о том, что реальность строго физическая. Я только что закончил чудесную книжку Q Is for Quantum, , в которой физик Терри Рудольф доводит квантовую механику до ее странной математической сущности. По словам Рудольфа, квантовая механика затрудняет поддержание «наивной реалистической веры» в то, что Вселенная «обладает физическими свойствами в той или иной форме, не зависящей от моих опасений.”

В Конец науки, я говорю, что физика элементарных частиц «зиждется на прочном фундаменте квантовой механики». Прочный фундамент? Ха! Чем больше я задумываюсь о квантовой механике, тем больше физика напоминает карточный домик. Плавает на плоту. На неспокойном море. Физика кажется шаткой, созрела для революции, для смены парадигмы, которая заставляет науку отклоняться в неожиданном направлении.

ВСЕ НОМЕРА НЕВЕРОЯТНЫЕ

Мой квантовый эксперимент также заставил меня с подозрением относиться к математическим моделям реальности.Например, уравнение Шредингера использует так называемые мнимые числа, кратные квадратному корню из –1. Мои попытки понять, как воображаемые числа отображаются в реальном мире, привели меня в противоположном направлении. Вместо того, чтобы мнимые числа становились более реальными, реальные числа, которые попадают на линию, проходящую от положительной бесконечности к отрицательной, становятся менее реальными.

«Если включение мнимых чисел вызывает беспокойство», философ Р.И.Г. Хьюз пишет в книге The Structure and Interpretation of Quantum Mechanics (рекомендованной Джимом Холтом, одним из моих консультантов по квантовой теории), «стоит задуматься о том, в каком смысле отрицательное число, скажем -6, является реальным, или, если уж на то пошло. , в том смысле, в котором 6 само по себе реально.Хьюз цитирует определение математики Бертрана Рассела как «предмета, в котором мы никогда не узнаем, о чем говорим и правда ли то, что мы говорим».

Физики Джерард ‘т Хоофт и Шелдон Глэшоу делают аналогичные выводы в недавнем онлайн-обмене «Заблуждения относительно квантовой механики». Т Хоофт называет реальные числа «искусственными, искусственными» и «произвольными», предполагая, что они дают нам ощущение ложной, неоправданной точности. Глэшоу отмечает, что «т Хоофт» не первый, кто подвергает сомнению реальность реальных чисел.Он цитирует математика Грегори Чайтина и физика Николаса Гизина, которые также предположили, что «действительное число» могло быть оксюмороном.

Эти замечания подрывают утверждение реалистов о том, что математические теории, такие как квантовая механика и общая теория относительности, работают, потому что они отражают природу. Возможно, нам следует рассматривать теории как вычислительные устройства, которые предсказывают экспериментальные результаты, но имеют неясное отношение к реальности, какой бы она ни была.

ПРОИСХОДИТ ЛИ «ВЕЩЕСТВО» ОТ РАЗУМА?

Поэтому неудивительно, что некоторые ученые и философы бросили вызов научному реализму и его следствию, материализму, который утверждает, что реальность состоит из материи.Квантовый теоретик Джон Уиллер предполагает, что мы живем во вселенной, в которой участвуют, и наши вопросы и наблюдения определяют реальность и даже создают ее. QBism (произносится как «искусство») предполагает, что квантовая механика представляет собой наше субъективное восприятие мира. И ваше восприятие не обязательно такое же, как у меня.

Недавно я участвовал в онлайн-симпозиуме с идеалистическими критиками материализма, включая философа Бернардо Каструпа и психолога Дональда Хоффмана, авторов, соответственно, Почему материализм — это глупость (люблю это название) и The Case Against Reality .Эти авторы утверждают, что «материя» проистекает из разума, а не наоборот. Такие атеисты, как Ричард Докинз, высмеивают Дипака Чопру, магната духовности и здоровья, за то, что он настаивает на том, что реальность состоит из сознания. Разве не было бы забавно, если бы Чопра оказался прав, а Докинз — нет?

Мистические переживания, кажется, подтверждают ориентированную на разум метафизику. Многие мистики уходят от своих видений, убежденные, что наш повседневный материальный мир, состоящий из людей и других вещей, иллюзорен и что «космическое сознание», превосходящее сознание любого человека, лежит в основе вещей.Мои психоделические переживания заставляют меня сочувствовать этой идеалистической точке зрения. Одна поездка заставила меня задуматься, действительно ли наша «реальность» виртуальная, лихорадочная мечта безумного Бога.

РЕАЛИЗМ И ЧТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВАЖНО

И еще. Хотя в последнее время мой реализм пошатнулся, я остаюсь реалистом. Прежде чем я объясню почему, я должен отметить тонкий, возможно, бессвязный момент. Поехали. В терминах «реальный», «реализм» и «реальность» есть что-то тенденциозное, вызывающее вопросы и противоречивое.Когда вы говорите: «Это реально» или «Это реальность», вы неявно говорите: «Вот что имеет значение». Якобы вы заявляете о том, что объективно реально, а значит, и верно. Фактически, вы делаете субъективное оценочное суждение.

Возьмем, к примеру, What Is Real ?, потрясающую книгу Адама Беккера по квантовой механике. Это название отражает мнение физиков о том, что их работа представляет собой поиск знаний в самом глубоком смысле. Многие физики до сих пор верят, что однажды они откроют полное и последовательное описание физического мира, которое некоторые называют «теорией всего».”

Абсурдность этой фразы! Если физики когда-нибудь найдут такую ​​теорию (большое если), она ничего не скажет нам о смерти, сексе, любви, страхе, войне, справедливости, красоте и других глубоких определяющих чертах человеческого состояния. Они имеют большее значение и, следовательно, более реальных, , чем волновые функции или темная энергия. Гордость и предубеждение и Ulysses — произведения художественной литературы! — рассказывают нам о нашей беспорядочной и болезненной человеческой реальности больше, чем когда-либо могут сделать физики. (И, пожалуйста, не присылайте мне ссылки на тему «квантовая социальная наука.”)

Но некоторые антиреалистические взгляды, включая гипотезу симуляции и мою собственную психоделическую теологию, одинаково абсурдны — и даже, я бы сказал, аморальны. Когда они предполагают, что наш материальный мир является иллюзией, они упрощают человеческие страдания и несправедливость и подрывают наши мотивы сделать мир лучше.

Другой коварный эффект антиреализма — и это особенно верно в отношении постмодернизма — проистекает из его заявления о том, что научное «знание» отражает наши субъективные страхи, желания и предубеждения.Конечно, в этом утверждении есть доля правды. Жажда ученых славы, славы и денег может развратить их. Более того, как я подчеркиваю в Проблемы разума и тела , , мы не можем избежать нашей субъективности, когда пытаемся понять себя. Но если зайти слишком далеко, постмодернизм может подорвать усилия по анализу и решению слишком реальных проблем, таких как изменение климата, экономическое неравенство, милитаризм и пандемия COVID-19.

Кинорежиссер Эррол Моррис, который учился у Куна в 1970-х и в конечном итоге возненавидел его, утверждает, что постмодернизм в куновском стиле помогает политикам и другим влиятельным фигурам лгать.Философ Тимоти Уильямсон делает то же самое в «В защиту реализма». «Представьте себе будущее, — пишет Уильямсон, — где диктатор или потенциальный диктатор, обвиненный в распространении лжи, может ответить:« Вы полагаетесь на устаревшие реалистические идеи истины и лжи; реализм дискредитирован в философии ».

Философ Майкл Стревенс выступает за научный реализм в своей новой проницательной книге «Машина знаний: как иррациональность создала современную науку» .«Радикальные субъективисты», — отмечает Стревенс, — «могут объяснить все, что связано с грязным человеческим делом научных исследований, за исключением самого важного: огромной волны прогресса, последовавшей за Научной революцией. Медицинский прогресс, технический прогресс и прогресс в понимании того, как все это взаимосвязано, как все работает. Огромный, неоспоримый прогресс, меняющий жизнь ».

Да, это тот же аргумент, который я приводил в The End of Science , и который я продолжаю приводить своим приятелям-постмодернистам.Итак, я хотел бы еще раз заявить о своей поддержке определенного вида реализма, прагматического, этического реализма, который признает силу науки, а также ее подверженность ошибкам и ставит во главу угла смертное, обеспокоенное человечество. Как и демократия, реализм несовершенен, но он превосходит все альтернативы.

Постскриптум : Мои коллеги из Института Стивенса Грег Морган и Майкл Стейнманн, философы, и Джеймс Макклеллан, историк науки, изрядно потрудились (и они, вероятно, думают напрасно), чтобы сделать мой реализм менее наивным.Спасибо ребята!

Дополнительная литература :

Я размышляю над реализмом в своих последних книгах Обратите внимание: секс, смерть и наука и Проблемы разума и тела .

За последний год я обсуждал связанные с реализмом вопросы в своем подкасте «Проблемы разума и тела» с широким кругом мыслителей, включая Майкла Брукса, Джорджа Массера, Аманду Гефтер, Адама Бекера, Филипа Гоффа, Джеффри Крипала и Эррола Морриса. .

Это аналитическая и аналитическая статья.

Обзор движения «Реализм» | TheArtStory

Краткое изложение реализма

Реализм, хотя и никогда не был сплоченной группой, признан первым современным движением в искусстве, которое отвергало традиционные формы искусства, литературы и социальной организации как устаревшие после Просвещения и промышленной революции. Начиная с 1840-х годов во Франции, реализм произвел революцию в живописи, расширив представления о том, что составляет искусство. Работая в хаотическую эпоху, отмеченную революциями и повсеместными социальными изменениями, художники-реалисты заменили идеалистические образы и литературное самомнение традиционного искусства реальными событиями, придав маргиналам общества такой же вес, как великие исторические картины и аллегории.Их выбор привнести повседневную жизнь в свои полотна был ранним проявлением авангардного стремления объединить искусство и жизнь, а их отказ от живописных техник, таких как перспектива, послужил прообразом многих определений и переопределений модернизма ^-го -го века.

Ключевые идеи и достижения

• Реализм считается началом современного искусства. Буквально это связано с его убеждением, что повседневная жизнь и современный мир были подходящими предметами для искусства.С философской точки зрения реализм охватывал прогрессивные цели модернизма, ища новые истины через пересмотр и опрокидывание традиционных систем ценностей и убеждений.
• Реализм интересовался тем, как жизнь была устроена в социальном, экономическом, политическом и культурном отношении в середине 19 ^{-х годов} века. Это привело к непоколебимым, иногда «уродливым» изображениям неприятных моментов жизни и использованию темных, землистых палитр, которые противоречили высшим идеалам красоты высокого искусства.
• Реализм был первым явно антиинституциональным, нонконформистским движением в искусстве. Художники-реалисты стремились к социальным нравам и ценностям буржуазии и монархии, покровительствовавшей рынку искусства. Хотя они продолжали представлять свои работы в Салонах официальной Академии художеств, они не упускали возможности устраивать независимые выставки, чтобы демонстративно демонстрировать свои работы.

  No related posts.