Скептический это: Недопустимое название — Викисловарь
Скептический реализм идет на смену коллективной депрессии | Анализ событий в политической жизни и обществе Германии | DW
Крупные концерны, игнорируя увещевания политиков и общественных организаций, исправлять ситуацию не собираются. Напротив, «Дрезднер банк» (Dresdner Dank) к 2005 году сократит число сотрудников с 51.000 (конец 2000 года) до 30.000.
Рабочая сила в Германии стоит слишком дорого. Настолько дорого, что проще нанять сотрудников за рубежом, чем переплачивать на родине. Такие концерны, как, например, «Сименс» (Siemens) и «Дойче бан» (Deutsche Bahn), уже разместили некоторые отделы в других странах.
Особенно часто подразделения немецких концернов переезжают в Восточную Европу. С одной стороны, географически государства этого региона расположены недалеко от Германии, с другой – обладают необходимыми ресурсами квалифицированной, но дешевой рабочей силы.
Тренд: работу теряют богатые и умные
Поэтому в Германии становится все больше ищущих место финансовых аналитиков и управляющих банками. Это главная отличительная черта безработицы эпохи Герхарда Шредера. Если раньше место теряли мелкие служащие и промышленные рабочие, то сейчас это в основном представители профессий, связанных с интеллектуальным трудом. Особенно высок уровень безработицы в отраслях, так или иначе связанных с «новой экономикой». Веб-дизайнеры, специалисты по сотовой связи, маркетологи — все, кто еще недавно получал астрономические зарплаты, сегодня рискуют оказаться не у дел.
Теперь, пишет еженедельник «Шпигель», чтобы устроиться работать веб-дизайнером, придется эмигрировать в Россию или Китай.
По данным министерства труда Германии, число ищущих место специалистов по рекламе за последний год выросло на четверть, бизнес-аналитиков – на 23,3%, продавцов-консультантов — на 21%. На 20,5% стало больше безработных архитекторов, на 20 – юристов. Ищущих место маркетологов стало больше на 14,7%. В журналистике безработица выросла почти на 10%. Ищущих работу экономистов стало больше на 7%, инженеров — на 6,1%.
«Коллективная депрессия сменилась скептическим реализмом»
Общий уровень безработицы вырос на четырнадцать процентов.. Но тем не менее, отмечает «Шпигель», «коллективная депрессия прошедших лет сменилась скептическим реализмом».
Очень многие высокооплачиваемые специалисты, год назад потерявшие работу, смогли «перестроиться» и найти новую. В основном, как отмечает «Шпигель», в более «традиционных» отраслях. Особенно быстро растет число занятых в химической промышленности и автомобилестроении.
О скептицизме — Михаил Гефтер
Памяти Одо Маркварда
Проблема опыта
Если люди вообще и сходны в чем-либо, то, вероятно, в том, что все они ошибаются. Ошибаться в отношении себя, других людей, жизненных обстоятельств люди не перестают. В значительной степени потому, что каждый отдельный человек неустанно выносит суждения относительно «людей вообще». И, вынося такое суждение, она опирается на свой опыт. То есть опыт — это сознание своей принадлежности к человеческому роду. Выносить суждения о людях могут только люди — это кажется очевидным. Однако в наше время распространения автоматической оценки, формализованных тестов и технологических процедур опыт все более утрачивает характер непосредственной очевидности. Опыт — в смысле «знания жизни», «знания людей в предлагаемых обстоятельствах» — оказывается сопряжен с признанием, что даже наши ошибки не являются вполне естественными. Точнее говоря, их естественность/искусственность воспроизводима, может быть предсказана и даже управляема. В связи с этим нуждается в поправке исходный тезис: люди ошибаются в том числе и относительно своих ошибок. «Знание жизни» оказывается в таком случае лишь коллекцией ошибок, которые из-за желания сохранить психологический комфорт были сочтены естественными. Сама по себе «естественность» того или иного хода событий выглядит таковой по причине нашей склонности ошибаться определенным образом. «Естественность», хотя бы и умноженная многочисленными повторениями в действиях разных людей, продолжает оставаться постоянной только в негативном отношении: люди «естественным образом» группируют явления наиболее удобным для них способом. Частоту апелляции к опыту можно тогда отождествить с демонстративной приверженностью удобству такого рода.
Двойная ошибка
Когда говорят «опыт показывает», «из опыта давно известно», то свидетельствуют только лишь о самих себе. Это важно уяснить: обращение к опыту в обсуждаемом здесь смысле ничего не добавляет к высказываемому содержанию. Ссылка на опыт в таком случае — это просто специфическая модальность высказывания, которая указывает, что высказываемое содержание принято без дальнейшей рефлексии. Соответственно, ошибочность человеческих представлений о мире подвергается здесь удвоению: люди ошибаются в своих действиях и суждениях и ошибаются в отношении знания своих (и чужих) ошибок в действиях и суждениях. Мы думаем, что знаем о своих ошибках тогда, когда они приводят нас к результату, которого мы хотели бы избежать. Но и желательный результат мог быть достигнут по ошибке. Критерием ошибки не может служить ни наша (индивидуальная или коллективная) удовлетворенность, ни наша неудовлетворенность достигнутым результатом. Отсюда, в частности, следует, что адаптивные автоматические системы, приспосабливающие ту или иную среду так, чтобы мы в ней действовали максимально удовлетворительным (для себя) образом, способны устранять или сокращать ошибочность действий, только усиливая ошибочность наших знаний о своих ошибках. Точнее, освобождая нас от необходимости проводить различия между ошибками и не-ошибками при накоплении субъективной удовлетворенности результатами действий в адаптивной среде. Скептическая философия никоим образом не стремится победить ошибку, изгнать ее из уклада человеческой жизни раз и навсегда. Задача, напротив, заключается в удержании и кристаллизации в достаточно ясном виде описанной выше структуры двойной ошибки, а также порождаемого ею напряжения. Там и тогда, где такого напряжения не ощущается, там и не происходит ошибки.
В защиту многообразия
Но задача как раз и заключается в том, чтобы дать ошибке случиться. И если в мире нечто происходит «безошибочно», то задача скептической философии — в том, чтобы дополнить эту «безошибочность» мира рефлексивной гипотезой ошибки. Если же мы встречаем указание на «безошибочное» суждение, нашей задачей как скептиков будет в действии исследовать его ошибочность. Не оказывается ли тогда, что скептицизм разорван между спекулятивной и практической установками? Я полагаю, что нет. Важным следствием принципа двойной ошибки является понимание того, что ни суждение, ни действие не совершаются сами по себе. Более того, любая попытка объявить суждение и/или действие произошедшими, так сказать, из самих себя является для скептицизма главной опасностью. Защищая многообразие, скептицизм отбрасывает любые высказывания и действия, совершаемые в духе «а как же иначе?!». Последовательность скептицизма определяется строгим отказом от квалификации каких-либо действий или суждений как неизбежных. Особенно в том случае, если этой неизбежности придается высокий моральный смысл. В политическом плане это означает, что именно скептическая позиция может служить основой для достижения компромиссов между разными сторонами и действующими лицами. Это достоинство скептицизма определяется тем, что сам он является наиболее неполитическим образом мысли и действия. Надо, конечно, признать, что скептицизм отнюдь не упрощает, а только усложняет политический процесс: не пропагандируя какой-либо позиции, скептик настаивает на допустимости всех при единственном условии достаточной взаимной чувствительности суждений и действий к возможным ошибкам.
Аналитическое воображение
Среди прочих способностей люди обладают воображением. Широта их воображения в значительной степени определяет и их готовность к компромиссу. Отвергнуть неизбежное, признать возможное — все это требует определенного усилия воображения. Для начала важно сдвинуть с места неподвижную структуру раз и навсегда зафиксированных отличий, распределения «да» и «нет». Скептическое воображение производит своего рода дефрагментацию мира, не ведя с необходимостью к последующей сборке разобранного целого определенным образом. Цель заключается не в разрушении канонов для того только, чтобы установить новые (иногда прямо выставляющие напоказ свою противоположность старым), — важнее нарушить сложившиеся связи там, где они есть, а также создать связи там, где их прежде не было. Это требует разложения сложившихся допущений и образцов действия на элементы, пересборки сложившихся приемов существования и обращения с существующим. Скептическое воображение, иначе говоря, — это аналитическая практика. Здесь, как и в случае с понятием «опыта», мы рискуем натолкнуться на некоторые предубеждения. Действительно, анализ часто выступает как изощренная обработка фактов/данных для выявления тенденций, лежащих в их основе. Но для аналитического воображения нет оснований. Единственным условием фактичности является наша медлительность в распознавании ее безошибочности, то есть того специфического приема, посредством которого она исключает двойное соотнесение действий и суждений.
Смех как действие
Скептики много воображают. Достаточно познакомиться только с примером Юма о бильярдных шарах, чтобы представить себе живость скептического воображения. Но все же аналитическое воображение — это скорее необходимое условие деятельности скептика, производящего разбор сложившихся предубеждений. Кроме того, оно подчас требует особых усилий, и было бы поспешно полагать в основании скептицизма принцип, заведомо разделяющий людей в отношении своей доступности. Обнаружение ошибочности действий и суждений вместе с настойчивой приверженностью людей к совершению новых и новых ошибок относится, скорее, к области комического. Особенно забавна избирательность в квалификации тех или иных действий как ошибочных или, наоборот, вполне удовлетворительных и даже совершенно правильных. При этом собственно действие (спекуляция, цензура, ограничение свободы выбора) или суждение («государство должно выполнять функции (социальной) защиты») остается одним и тем же — меняется лишь контекст употребления. В общем смысле смешна любая ограниченность суждений и действий какими бы то ни было обстоятельствами места и времени. В этом отношении нет ничего более смешного, как практики суда — сохраняющие надменную чопорность и практики современного искусства — придающие товарный вид отбросам нашей цивилизации. Движимый страстью аналитического воображения скептик особенно любовно будет созерцать и/или комбинировать такого рода серьезные практики. Со скептической точки зрения кажется весьма желательным, чтобы почаще судили искусство или разыгрывали суд.
Против субстанциализма
Примеры скептического смеха привести нетрудно. Существенно, однако, что для скептика смех важен как неудобная (шутки ради скажем — неэкономизируемая) часть ситуации, которая в противном случае была бы без остатка переварена различными интерпретационными машинами. Смех не может быть причиной самого себя. Иначе говоря, смех сам себя не производит — если это, конечно, не технический смех артиста. Смеются по поводу другого — включая само себя как другого. Смех как действие выставляет вперед собственную безосновательность, то есть отсутствие собственного основания. По этой причине невозможно разбираться со смехом по существу, поскольку издавна доступным (и достаточным) критерием существенности была именно бытийная самостоятельность, субстанциальность. Не до конца действие, не до конца суждение — смех существует в промежутке, который не он сам создает: сам смех не то чтобы очень смешон. Он даже бывает и совсем не смешон. Вероятно, скептический смех и вовсе не должен быть смешным, потому что его задача — нарушить имеющиеся правила, в том числе и в отношении того, что считается смешным. Этот-то неприрученный, дикий смех и призван беречь современный скептицизм.
Пять привычек плохих начальников — Ведомости
Научные исследования показывают: главные источники проблем на работе – стресс и тревожность. Они портят настроение, сказываются на самочувствии и продуктивности. У тревожности может быть множество причин, в том числе личных, но одна из самых серьезных и распространенных непосредственно связана с работой: это непрофессионализм руководства.
Поведение непосредственных начальников и топ-менеджеров напрямую влияет на уровень стресса и тревожности сотрудников. Каждый их шаг, слово, эмоция сказываются на физическом и психическом состоянии коллектива. И чем выше в иерархии находится лидер, тем больше людей попадает под его влияние – как положительное, так и отрицательное.
Мало кто из руководителей это понимает. Кроме того, многие переоценивают свои лидерские качества и это создает разрыв между реальным и воспринимаемым уровнем их профессионализма. Поэтому даже самые благонамеренные боссы, зачастую сами того не желая, заставляют подчиненных тревожиться и не могут скорректировать свое поведение: ведь если человек уверен в эффективности своих методов управления, разве он станет что-то менять?
Вот почему лидер должен уделять особое внимание своим действиям и коммуникации. Важность этой стороны работы возрастает в периоды неопределенности, ведь люди ждут, что лидер поможет им преодолеть страх, даст ориентиры, укажет направление и главное – вселит надежду и оптимизм.
Если вы руководитель, вам будет полезно разобраться в том, как ваша речь, поступки, эмоции и реакции влияют на коллектив – даже тогда, когда вы этого не замечаете. Существует пять моделей поведения, которые больше всего влияют на тревожность сотрудников. Научившись распознавать их, вы сможете корректировать свои действия и повысить эффективность методов руководства.
1. Негативные высказывания. Нам часто кажется, что свои эмоции мы передаем в основном невербально – жестами и мимикой. На самом же деле наши истинные чувства и мысли гораздо чаще выдают именно слова. С развитием технологий алгоритмического анализа текста и обработки естественного языка мы убедились, что существует явная и устойчивая связь между словами, которые мы выбираем для выражения мыслей и чувств, и нашим настроением и характером.
Это означает, что, даже если вы, по собственному ощущению, хладнокровно обсуждаете бизнес-стратегию, ваша манера речи и лексика доносят до аудитории ваше истинное эмоциональное и умственное состояние. В письменном виде слова лидера влияют на настроение в коллективе еще сильнее: люди склонны перечитывать важные тексты и впитывать выражаемые в них эмоции.
Исследования показывают: чтобы случайно не вызвать у читателя тревогу, следует избегать явно негативных слов (например, «ужасный», «опасный») и даже стандартных эвфемизмов для них («проблемный», «нежелательный»). По сути, единственный критерий для отнесения слова к негативным – воздействие на слушателя или читателя, повышение уровня его тревожности, нервозности, беспокойства. Высказываясь в одинаковых ситуациях и описывая одни и те же события, два лидера по-разному повлияют на настрой аудитории, если один будет говорить о надежде, улучшениях и свете в конце тоннеля, а другой – о числе жертв, показателях смертности и депрессии.
2. Странное или сумбурное поведение. Мы часто считаем спонтанность и непосредственность атрибутами креативности и свободы. На самом же деле большинство людей стремится по возможности избегать неопределенности и непредсказуемости: ведь и то и другое вызывает тревожность.
Пандемия COVID-19 лишний раз это доказала. Нас всех выбила из колеи не только угроза заболевания, но и невозможность предсказать, что будет завтра. В подобной ситуации лидер не способен сам предвидеть будущее и не может вселить уверенность в подчиненных. Однако в его силах по крайней мере действовать последовательно и предсказуемо, чтобы не вызывать у людей ненужное беспокойство.
Постарайтесь не усложнять лишний раз жизнь подчиненных: не заставляйте их гадать, что вы предпримете дальше. Станьте надежным, понятным – а при необходимости даже скучным. Возможно, именно вы окажетесь для сотрудников единственным маяком предсказуемости в океане полной неопределенности.
Иными словами, максимально четко структурируйте совещания и коммуникации, ясно говорите, чего вы ожидаете от каждого, старайтесь ничего не менять и не отменять в последнюю минуту и в целом больше следуйте тем же принципам, которыми вы руководствовались до кризиса.
3. Резкие перепады настроения. Раздражительные начальники подобны американским горкам: они нравятся лишь любителям пощекотать себе нервы, а у всех остальных провоцируют стресс. В трудные времена сотрудникам меньше всего хочется наблюдать перепады настроения босса; если вы пробовали обсудить острую тему с человеком после неудачного дня, то знаете: добром это не заканчивается.
Быть лидером – значит уметь справляться с психологическим напряжением. Это непросто, но необходимо. Помните: ваш стресс станет катализатором стресса для каждого подчиненного, особенно в условиях кризиса. Поэтому старайтесь следить за тем, какое впечатление вы производите, сдерживайте эмоции и сохраняйте лицо перед сотрудниками.
Что это значит? Прежде всего – и здесь мы возвращаемся ко второму пункту – коллектив хочет видеть в вас островок стабильности и уверенности посреди хаоса. Если в обычных условиях вы проявляете спокойствие и твердость, постарайтесь по возможности сохранить их. Хотя эмоциональная неустойчивость во время кризиса естественна, чем меньше изменений заметят в вашем поведении подчиненные, тем меньше пострадает их психика. Если же в спокойные времена вы лабильны и неуравновешенны, попробуйте излучать умиротворенность и самообладание – как если бы вдруг занялись медитацией. Да, это потребует серьезных усилий, зато со временем вы научитесь справляться с собственной тревожностью. А когда подчиненные заметят изменения, они и сами немного расслабятся.
Среди приемов, останавливающих эмоциональные качели, можно назвать регулярные практики осознанности, физические упражнения, полноценный сон и внимание к обратной связи, что поможет заметить ненужные срывы.
4. Излишний пессимизм. Скептический взгляд на мир помогает лидерам выявлять и предотвращать потенциальные угрозы, минимизировать риски и избегать самонадеянных решений. Однако в беспокойные времена пессимизм лидера превращается из актива в пассив, демотивируя сотрудников и повышая и без того высокий уровень тревожности в коллективе.
Поэтому, даже если для оптимизма нет поводов, старайтесь воздержаться от откровенно пессимистических суждений. Даже если вы вообще не ждете от жизни подарков, не заражайте своим настроением окружающих. Контролируйте себя, излучайте спокойствие и собранность: это придаст сил вашим подчиненным. Помните, что лидерские навыки не принадлежат вам лично – это ресурс, с помощью которого вы помогаете людям.
Кроме того, ожидая от вас оптимизма в неспокойные времена, подчиненные изначально настроены пессимистично. Если вы скажете им, что все будет хорошо, они поверят; но если вы скажете, что все плохо, они не только поверят, но и начнут паниковать.
5. Пренебрежение чужими эмоциями. Не придавать значения чувствам подчиненных едва ли не самая серьезная ошибка в трудные времена. Это часто случается, когда лидер слишком погружен в собственные переживания. Конечно, разобраться в своих страхах и взять их под контроль очень важно – но не менее важно не разочаровывать людей; а если они увидят, что вы не контролируете себя, то будут ли доверять вам как лидеру? Главное здесь – эмпатия: чтобы преуспеть, необходимо сосредоточиться не на себе, а на окружающих.
За последние два десятилетия было проведено множество исследований, которые подтвердили важную роль эмоционального интеллекта в развитии эмпатии. В частности, удалось выяснить, что лидеры с высоким эмоциональным интеллектом лучше понимают чувства других людей и эффективнее влияют на них, вместе с тем контролируя собственные эмоции. Конечно, не все способны к этому от природы, а научиться эмпатии непросто. И все же можно и нужно стараться выслушивать и понимать других людей.
Помните: в трудные периоды следить за настроением и уровнем стресса в коллективе важнее, чем за рабочими результатами, производительностью или распределением задач. Используйте простые приемы: проводите встречи с глазу на глаз, чаще общайтесь с сотрудниками, задавайте открытые вопросы, чтобы получать развернутые ответы, и всегда старайтесь проявлять эмпатию. Как завещал Дейл Карнеги, «имея дело с людьми, помните, что ими движет не логика, а эмоции».
Итак, чтобы не повышать тревожность окружающих, постарайтесь учитывать, что ваши поступки влияют на них. Лидер всегда усиливает эмоции коллектива. Действуя разумно, вы поможете коллегам раскрыть потенциал даже в самые скверные времена, а предпринимая неверные шаги, подорвете дух коллектива и помешаете его работе даже в благоприятных условиях.
Об авторе: Томас Чаморро-Премузик — главный специалист по кадрам ManpowerGroup, профессор бизнес-психологии в Университетском колледже Лондона и Колумбийском университете
Статья впервые опубликована в «Harvard Business Review Россия». Оригинал статьи здесь
История истории: Скептический век | Forbes.ru
Материал N+1.
Изобретателем понятия «Золотой век русской литературы» применительно к эпохе Пушкина и Гоголя считается критик Петр Плетнев. В первой половине ХХ столетия русские эмигранты, сбежавшие от революции, стали с тоской говорить о «серебряном веке» — русском fin de siècle, расцвете модернистского искусства на рубеже XIX–XX веков.
За обоими этими «веками», при всей метафоричности названий, угадываются вполне конкретные социальные обстоятельства. «Золотой век» — это дети екатерининских «непоротых дворян», питомцы русского Просвещения. «Серебряный век» — дети и ученики пореформенной интеллигенции, выросшие в пору расцвета высшего образования, науки и общественного активизма.
Реклама на Forbes
Поколение «Золотого века» — это не только декабристы и поэты «пушкинской плеяды», но и математик Николай Лобачевский (он опубликовал свою разработку неевклидовой геометрии в том же 1830 году, когда Пушкин дописал «Евгения Онегина», — бывают странные сближенья). «Золотой век» — это не только «Горе от ума» и «Борис Годунов», но и Пулковская обсерватория Василия Струве. Не только «Герой нашего времени» и «Мертвые души», но и открытие Антарктиды Фаддеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым. Не только конституционные проекты декабристов Павла Пестеля и Никиты Муравьева, но и колониальная Российская Американская торговая компания Николая Резанова (того самого, у которого были корабли «Юнона» и «Авось»). А еще это «История государства Российского» Карамзина, создание Археографической комиссии Академии наук и начало издания «Полного собрания русских летописей» (поныне не завершенное), это труды историков Павла Строева, Иоганна Эверса, Михаила Погодина.
Так и «Серебряный век» — это не только Дмитрий Мережковский, Александр Блок, Андрей Белый и Николай Гумилев, не только театр Станиславского, живопись Врубеля, музыка Стравинского и философия Бердяева. Это еще и Нобелевские премии по физиологии и медицине Ивану Павлову и Илье Мечникову, и первые самолеты Игоря Сикорского, и геохимические исследования Владимира Вернадского, и социологические работы Максима Ковалевского и его ученика Питирима Сорокина, и геологические экспедиции Владимира Обручева по Сибири. А еще «Серебряный век» — это «Курс русской истории» Ключевского, «История Византийской империи» Федора Успенского, «Древности русского права» Василия Сергиевича, «Очерки по истории Смуты» Сергея Платонова, «Методология истории» Александра Лаппо-Данилевского, теория «княжого права» Александра Преснякова, теория древнерусского феодализма Николая Павлова-Сильванского — продолжение расцвета русской исторической науки, начавшегося в середине XIX века с Соловьева.
Октябрьская революция 1917 года не оборвала «Серебряный век», но стала началом его конца.
Сначала было размежевание на «белых» и «красных», особенно болезненное для интеллигенции, и последующая массовая эмиграция проигравших «белых»; потом «философские пароходы» — принудительная высылка советской властью неугодных ученых и мыслителей, которые не эмигрировали сами; ну а потом — репрессии, которые окончательно нарушили преемственность поколений ученых и интеллигентов.
Древнейшая история России известна нам, по большому счету, из одного-единственного источника — «Повести временных лет». Конечно, есть еще археология, есть историческая лингвистика, есть известия византийских, западноевропейских и арабо-персидских писателей IX–XII веков, но все они в совокупности дают лишь фрагментарную и очень смутную картину того, что происходило в Киевской Руси и что вообще она из себя представляла. Большинство сведений «Повести временных лет» невозможно перепроверить по другим источникам. К тому же, она появилась в начале XII века, то есть от времен Рюрика ее отделяет около двух с половиной столетий, от крещения Руси — больше столетия. Многие ее известия носят явно легендарный характер, иногда и вовсе представляют собой парафразы библейских преданий. Громадную культурную значимость «Повести временных лет» никто никогда всерьез не оспаривал, но вот насколько приемлемо такое произведение в качестве исторического источника — вопрос далеко не праздный.
В первой половине XIX века эти сомнения стали почвой под ногами «скептической школы» русской историографии.
Во многих европейских историографиях аналогичные «скептические школы» в конце концов возобладали, так что, скажем, в скандинавских странах историю начинают изучать века с XIII-го: о том, что было прежде, повествуют саги, которые рассматриваются лишь как литературные произведения — в одном ряду с «Илиадой» и «Песнью о нибелунгах». Штука в том, что «Повесть временных лет» во многих отношениях сопоставима именно с сагами. Но в русской историографии «скептическая школа» так и не стала мейнстримом, и у нас гремучая смесь из фольклорных преданий, благочестивых книжных легенд, отрывочных рассказов с чужих слов и переводов византийских хроник, каковой является «Повесть временных лет», по-прежнему рассматривается как вполне достоверный исторический источник.
«Повесть» не сохранилась отдельно, но она включена во множество различных древнерусских летописных сводов как первая часть. Сама ранняя рукопись, в составе которой «Повесть» сохранилась, — Лаврентьевская летопись, датированная 1377 годом. В разных сводах имеются разночтения в тексте «Повести», иногда весьма существенные. На рубеже XVIII–XIX веков немецкий историк Август Людвиг Шлёцер попытался, сличив различные версии, реконструировать первоначальный текст памятника. Он, как и все его современники, исходил из того, что это было цельное произведение, написанное в начале XII века Нестором, монахом Киево-Печерского монастыря. Нестор известен как автор житий преподобного Феодосия, основателя Печерского монастыря, и святых князей Бориса и Глеба. Самые ранние письменные источники, в которых он назван автором «Повести», относятся к XIII веку — это по меньшей мере через столетие после его смерти.
Ближе к середине XIX века Павел Строев высказал предположение, что «Повесть» — это на самом деле не цельное произведение, а тоже свод, созданный в несколько приемов разными авторами. Тот же Строев установил, что большие куски «Повести» списаны из византийской «Хроники» Георгия Амартола, известной на Руси в переводе XI века.
На рубеже XIX–XX веков Алексей Шахматов взялся выделить в «Повести» отдельные «слои» и выяснить историю создания этого важнейшего для русской историографии текста. Прежде всего он обратил внимание на то, что в разных сводах у «Повести» разный финал. В одной версии (она содержится, в частности, в Лаврентьевском списке) она заканчивается описанием огненного столпа, который явился над Печерским монастырем в 1110 году. За этим следует запись, датированная 1116 годом: «Игумен Селивестр святого Михаила написал книги си летописец». В другой версии (отразившейся, в частности, во втором древнейшем сохранившемся списке, Ипатьевском), записи Сильвестра нет, под 1111 годом рассказывается о нашествии половцев и о победе над ними князя Владимира Мономаха, а огненный столп толкуется как предзнаменование этой победы. Во второй версии «Повесть» доведена до 1117 года. Исходя из этого, Шахматов констатировал существование двух редакций «Повести временных лет», причем «Сильвестров список», читаемый в Лаврентьевском своде, представляет собой переработку первой редакции. Этот Сильвестр был игуменом Михайловского Выдубицкого монастыря в Киеве, а впоследствии (уже после составления летописного свода) — епископом Переяславским.
Далее, обратившись к новгородским летописям, заметно отличающимся от киевских, Шахматов приходит к выводу, что у них был некий «общий предок» с «Повестью», составленный лет за двадцать до ее первой редакции, в 1090-е годы. Этот текст Шахматов назвал «Начальным сводом».
Но последующие изыскания показали, что и это еще не самое начало. Под 977 годом Начальная летопись сообщает о погребении Олега Святославича, брата Владимира Святого, близ Овруча, где могила его, по словам летописца, находится «и до сего дня». Однако под 1044 годом летопись сообщает, что Ярослав Мудрый велел выкопать кости Олега Святославича, своего дяди, окрестить их (Олег умер язычником) и перезахоронить в киевской Десятинной церкви. Запись 1037 года представляет собой пространную похвалу Ярославу Мудрому. Шахматов предположил, что этой записью завершалась древнейшая русская летопись, составленная при Ярославе Мудром, еще до перезахоронения Олега Святославича. Кроме того, по ряду текстологических признаков Шахматов заключил, что между этим «Древнейшим сводом» и «Начальным сводом» 1090-х годов существовал еще промежуточный свод, завершенный в 1073 году игуменом Киево-Печерского монастыря Никоном. «Повесть временных лет», составленная в 1110-е годы и известная нам в нескольких редакциях, оказывается, таким образом, результатом почти столетней эволюции летописного текста. На каждом этапе этой эволюции его не только с конца, но и добавляли или изменяли отдельные фрагменты в прежнем тексте.
Построения Шахматова, касающиеся древнейших летописных сводов XI века, принимают не все современные ученые. Но не будем вдаваться в тонкости этой чрезвычайно сложной текстологической дискуссии. Достаточно сказать, что все нынешние научные представления о «Повести временных лет» так или иначе основаны на исследованиях Шахматова. Он же доказал, что самые ранние даты в «Повести» проставлены задним числом и условны. Это относится, в частности, к 862 году — дате призвания варягов и традиционной точке отсчета русской истории.
Самого Шахматова эти изыскания не сделали «скептиком» — известия «Повести временных лет» он не считал «баснословными». В конце жизни он даже переключился с текстологии и историко-филологический критики на собственно исторические построения — написал книгу «Древнейшие судьбы русского племени».
В 2015 году в Киеве вышла в свет книга украинского историка Алексея Толочко «Очерки начальной Руси». Толочко, почтительно ссылаясь на Шахматова и последующие успехи в изучении текстологии древнерусских летописей, отстаивает «скептический» взгляд: считая «Повесть временных лет» источником легендарным, он пытается реконструировать древнейшую русскую историю, не опираясь на ее известия. Подобный подход исповедует и российский историк Игорь Данилевский, чьи лекции имел честь слушать в университете автор этих строк.
Реклама на Forbes
Шахматов, помимо всех прочих своих заслуг, был еще и одним из ведущих разработчиков реформы русской орфографии. Самые заметные нововведения этой реформы — отмена Ъ на конце слов на твердый согласный, а также букв Ѣ, Ѳ и І. Другие не так бросаются в глаза: ассимиляция согласных в приставках («рассказать» вместо прежнего разсказать). Реформу осуществили лишь в 1918 году, уже при советской власти, и многие эмигранты долго отказывались признавать новое «большевицкое» правописание. Большевики, со своей стороны, не слишком охотно признавали, что разработали это правописание еще в Императорской Академии наук.
Шахматов учился на историко-филологическом факультете Московского университета в 1883–1887 годах и, соответственно, слушал лекции Ключевского по русской истории. В издании лекций Ключевского 1904 года уже содержатся ссылки на исследования Шахматова о «Повести временных лет». И Ключевский, и Шахматов в 1905 году вступили в партию кадетов. В 1906-м их обоих избрали в Государственный совет (верхнюю палату новорожденного парламента Российской империи) от академической курии. Ключевский, впрочем, от этой чести отказался, пытался избраться в Государственную думу (нижнюю палату), но выборы проиграл. И Ключевский, и Шахматов так и остались прежде всего кабинетными учеными.
Совсем иначе сложилась судьба двух других учеников Ключевского — Павла Николаевича Милюкова (1859–1943) и Михаила Николаевича Покровского (1868–1932). Оба они были выходцами из вполне благополучных чиновничьих семей и оба отличались беспокойным нравом. Оба известны в равной степени как ученые и как политики: первый был лидером либеральной партии кадетов, второй — большевик с 1905 года. Первый — министр иностранных дел во Временном правительстве, «белогвардеец» и эмигрант, второй — заместитель наркома просвещения РСФСР и директор Института красной профессуры. Прах первого покоится в Париже, на «эмигрантском» кладбище Батиньоль, второго — в Москве, в некрополе у Кремлевской стены.
Ученики Ключевского, по примеру учителя, не очень любили работать с летописями и другими повествовательными источниками — слишком ненадежны их сведения. Юридические памятники и актовый материал (договоры, купчие, официальная отчетность и т.п.) представлялись им гораздо более объективными: там не приходится иметь дела с легендами и пересказами византийских хронистов, там — практическая информация, там зафиксирована жизнь как она есть. Этот подход, восходящий к великому немецкому историку Леопольду фон Ранке (1795–1886), не сулил захватывающих сюжетов, но позволял изучать то, что Ключевскому и его последователям казалось самым важным в истории — структуру общества и экономические отношения.
Магистерская диссертация Милюкова «Государственное хозяйство в России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого» была выдержана в лучших традициях школы Ключевского: была сухой, занудной и состояла в значительной степени из статистических таблиц. Хотя выводы из нее следовали весьма радикальные.
Реклама на Forbes
«Проблема Петра I» была центральной для русской историографии XIX века.
Да и не только для историографии. Образ Петра как титана, своей волей изменившего ход истории, того, кто «на высоте уздой железной Россию вздернул на дыбы», вполне соответствовал идеалам романтизма с его культом героев-одиночек. Укоренению этого образа немало способствовало и то, что обстоятельных исследований о Петре и его реформах долго не появлялось. Еще в 1790-е годы купец Иван Голиков издал многотомные «Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России», но это было не исследование, а лишь коллекция разнородных документальных и анекдотических свидетельств, собранных безо всякой системы, отбора и проверки в хронологический свод. Позднее, в 1830-е годы, Пушкин писал «Историю Петра I», но так и не закончил. Славянофилы и западники, споря о роли Петра в русской истории, основывались скорее на расхожих представлениях и собственных домыслах, чем на владении «матчастью». В этом было больше романтической литературы, политической философии и публицистики, чем науки.
Собственно научное осмысление петровских преобразований начал Сергей Соловьев. В 1860-е годы выходили тома его «Истории России с древнейших времен», посвященные Петру с его непосредственными предшественниками и преемниками, и уже в них была внятно проговорена простая, в сущности, мысль, которая имела для русской историографии революционное значение: Петр, при всем своем величии, был не мессией, а лишь «сыном своего времени»; его реформы были не каким-то внезапным откровением, а результатом органического развития России в предшествующую эпоху; ведущей силой в преобразованиях была не воля одного человека, а историческая необходимость. Еще более отчетливо Соловьев проговорил эту мысль в серии лекций, прочитанных в 1872 году по случаю 200-летия рождения царя-преобразователя и тогда же изданных под заглавием «Публичные чтения о Петре Великом».
Школа Соловьева и Ключевского трактовала петровские преобразования как закономерный этап социального, экономического, политического и культурного развития России. Величие Петра было не в том, что он придумал этот самый новый путь, а в том, что он увидел этот путь, осознал необходимость и стратегические цели преобразований.
И вот является 33-летний Милюков со своей магистерской диссертацией. Эта работа вполне вписывалась в традиции «государственной школы» (ведущая сила в историческом развитии России — государство, а не общество) и «экономизма» Ключевского (экономика первична по отношению к политике и прочим аспектам исторического развития). Это были «мейнстримные» принципы исторической науки рубежа XIX–XX веков, но Милюков «докрутил» их до предела. Попросту говоря, он отказал Петру I в наличии какого-либо стратегического плана преобразования России: каждой своей реформой царь решал какую-то конкретную финансовую или административную проблему, действовал спонтанно, сильно зависел от своего окружения; короче, никакого систематического преобразования России не было — была лишь «шумиха государственных мероприятий», которая, как максимум, выявила некоторые перемены, произошедшие в русском обществе и государстве помимо Петра.
Реклама на Forbes
Диссертация Милюкова наделала немало шума в академических кругах. Автору за нее дали престижную премию имени Соловьева. Ученый совет хотел присудить ему не магистерскую, а сразу докторскую степень. Но против выступил Ключевский. В его отзыве (он сохранился и опубликован) сквозит холодность и язвительность. Ключевского не устраивает, что Милюков строит свои выводы почти исключительно на документах государственной финансовой отчетности — у него фактически не история хозяйства, а история государственного бюджета. Не без яда Ключевский отмечает, что Милюков слишком доверяет статистике и бухгалтерии начала XVIII века — эпохи грандиозного казнокрадства и очковтирательства. Позже Милюков вспоминал: «Возражать мне было можно только на основании моих же данных. Заменить их другими значило проделать сызнова мою же работу. При всем почтении к Ключевскому я знал, что такая почва для спора для него не годится. Он выбрал систему высмеивания. Он высмеивал статистические данные, которыми потом сам пользовался».
Сам принцип «бухгалтеризации» истории, постижения ее через призму экономической и социологической статистики, был характерен для школы Ключевского. Но дело было, конечно, не в методологических расхождениях. Конфликт учителя и ученика не был методологическим — тут было что-то личное. Еще в 1890 году Милюков в частных письмах характеризовал свои отношения с Ключевским как «отвратительные», сетовал, что профессору «тяжело и скучно жить на свете. Славы большей, чем он достиг, он получить не сможет. Жить любовью к науке — вряд ли он может при его скептицизме». Попросту говоря, Милюков считал Ключевского сварливым стариком. Получив в 1892 году степень магистра вместо докторства, Милюков счел себя оскорбленным и — назло Ключевскому — отказался писать и защищать докторскую диссертацию. Ему пришлось довольствоваться должностью доцента вместо профессорства. Обида на учителя осталась у него на всю жизнь.
Покровский не защитил даже магистерской диссертации, хотя экзамены (тогдашний аналог кандидатского минимума) благополучно сдал. То ли его не допустили до защиты по политическим мотивам, то ли он сам решил бросить академическую карьеру — не совсем ясно.
Милюков и Покровский познакомились в самом начале 1890-х годов в семинаре профессора Павла Виноградова, университетского преподавателя истории Средних веков. Друзьями они не были, но Милюков, также считаясь политически неблагонадежным, доброжелательно отнесся к младшему товарищу и привлек его к работе в своей Комиссии по организации домашнего чтения — это была одна из многочисленных просветительских общественных организаций, которые особенно расплодились в ту пору.
Слушатели Ключевского вспоминали, как виртуозно он сглаживал политические острые углы в своих лекциях.
Реклама на Forbes
Например, читая лекцию об Александре I, он рассчитывал время так, чтобы не успеть упомянуть о декабристах, а в следующей лекции сразу углублялся в царствование Николая I.
Милюков вел себя совершенно иначе. В 1894 году, после смерти Александра III и восшествия на престол Николая II, он выступил в Нижнем Новгороде с публичной лекцией о вольнодумцах XVIII–XIX веков — это был широко распространенный способ политической пропаганды под видом просветительства. От нового царствования ждали либерализации, «оттепели», и Милюков, по-видимому, поддался этому общему настроению. Его постигло жестокое разочарование: он был признан «крайне политически неблагонадежным», уволен из Московского университета и выслан в Рязань. Там он написал свой главный исторический труд — «Очерки по истории русской культуры». На этом, собственно говоря, закончилась его научная карьера: он переквалифицировался в публицисты и политики, в 1905 году, сразу после легализации политических партий, стал одним из основателей Конституционно-демократической партии (сокращенно «кадеты»).
«Очерки по истории русской культуры» Милюкова структурированы не по эпохам, как, скажем, «Курс русской истории» Ключевского, а по тематическим «срезам»: демография, экономика, государственное устройство, сословная структура, роль церкви, оппозиционные идеологии — каждому из этих факторов посвящены отдельные очерки, охватывающие его действие на протяжении всей русской истории. Фактически такая организация материала означала отказ от синтетического восприятия и изучения истории — важнейшего достижения школы Соловьева и Ключевского.
«Очерки» — очень «государственническая» книга в смысле принадлежности «государственной школе» русской историографии. Согласно Милюкову, в России развитие государственного начала влекло за собой развитие общества и экономики, тогда как на Западе, наоборот, развитие государства было производной социально-экономического развития. Идея Ключевского о колонизации, постепенном освоении земли и расширении экономического ареала как об основном факторе русской истории, была еще одним важнейшим постулатом «Очерков». Если на Западе промышленный переворот XVIII века стал результатом органического социально-экономического развития, то в России, по наблюдениям Милюкова, фабрично-заводское производство возникло «сверху», по заказу и даже по прямому указанию государства, в отсутствие необходимых общественных и хозяйственных предпосылок, и обслуживало почти исключительно государственные нужды. Вместе с тем, общее направление развития России, по Милюкову, было тем же, что и у Запада: подъем капиталистических отношений — следствие не заимствования, а объективной закономерности.
Крайняя (и, как это ему свойственно, довольно ядовитая) формулировка основной идеи «государственной школы» принадлежит Ключевскому: «В России всё, и даже анархия, воспитано и разведено на казенный счет». В этом смысле Милюков был верным последователем своего учителя: и русский капитализм, и русскую интеллигенцию, и все прочие русские экономические и социальные феномены виделись ему в первую очередь продуктами жизнедеятельности государства.
Реклама на Forbes
Милюков-политик, как и Милюков-историк, был государственником. «Твердая государственная власть» была для кадетов важной ценностью, Милюков в случае назначения кадета министром внутренних дел сулил революционерам «гильотины на площадях». Вообще, идея либерализации сверху, реформы вместо революции, мирного и подконтрольного превращения самодержавия в конституционную монархию казалась Милюкову и кадетам наилучшим путем для России.
Покровского с основателями кадетской партии связывало множество уз: многие из них были его однокашниками по университету и коллегами по разнообразным просветительским организациям и изданиям, в которых он сотрудничал. Он даже участвовал в прениях при разработке программы партии. Но эволюция взглядов постепенно уводила его от либерализма к социализму.
В 1894 году в Петербурге вышла книга экономиста Петра Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». Струве, сын пермского губернатора и внук первого директора Пулковской обсерватории, стал основоположником так называемого «легального марксизма», то есть марксизма как системы социально-экономических воззрений (учения о развитии производительных сил как двигателе исторического развития), а не как революционной идеологии. «Легальным» этот марксизм называют потому, что он обсуждался в подцензурных изданиях, а не в подпольных кружках, не в самиздате и тамиздате. Это учение если и предполагало политические выводы, то скорее либеральные, нежели социалистические и революционные. Струве, будучи марксистом, был апологетом капитализма. В 1905 году он стал кадетом.
Покровский, как и многие русские интеллигенты рубежа XIX–XX веков, стал марксистом именно под влиянием Струве, но ненадолго удержался в «легальной» его сфере. В 1902 году его уличили в использовании запрещенной литературы при подготовке лекций и отстранили от преподавания. С 1904 года он стал сотрудничать в левацком журнале «Правда» и пошел «влево». В «Правде» он опубликовал, среди прочего, рецензию на первый том «Курса русской истории» Ключевского — Покровский весьма резко критиковал своего учителя с левацких позиций, чем немало удивил и разозлил своих однокашников и товарищей по либеральному движению. Он уже не был своим в рядах либеральной интеллигенции — теперь он принадлежал к интеллигенции революционной. В 1905 году он вступил в большевистскую партию.
Покровский был деятельным участником революции 1905 года, в его московской квартире был устроен перевязочный пункт для революционеров, сражавшихся на баррикадах. После подавления революции он несколько лет скрывался от властей. Несколько раз его уже совсем было схватили, но потом приглядывались к его тщедушной фигуре, окладистой бороде и круглым очкам — и решали: ну какой же это революционер, это ведь профессор! В 1909 году Покровский сбежал в Европу и жил там до августа 1917 года в качестве политэмигранта, писал публицистические статьи и преподавал в партийной школе. Среди прочего, он был научным редактором фундаментальной работы Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма».
Реклама на Forbes
За это время Милюков сделал головокружительную политическую карьеру: он был одним из самых ярких депутатов Государственной думы, обличителем бездарности и беспомощности царского правительства во время Первой мировой войны, после свержения самодержавия в феврале 1917 года — вдохновителем создания Временного правительства и первым министром иностранных дел в нем. Есть некоторые основания его же считать виновником провала Временного правительства: 18 апреля он отправил правительствам Великобритании и Франции ноту с заверениями, что Россия, несмотря на революцию, сохраняет верность союзническому долгу и продолжит воевать с Германией в составе Антанты. Усталость от бессмысленной бойни, каковой была Первая мировая война, была едва ли не главной причиной революции, и позиция Милюкова, мягко говоря, не пользовалась широкой народной поддержкой. Начались уличные протесты. С тех пор Временное правительство теряло доверие буквально день ото дня, и отставка Милюкова лишь ненадолго поправила дело.
Осенью 1917 года, когда большевики брали власть, Покровский был комиссаром Московского военно-революционного комитета, редактором «Известий Московского Совета рабочих депутатов» и автором декретов и прокламаций, щеголял в красногвардейской форме. Был в составе делегации, которая вела переговоры о мире с Германией в Брест-Литовске.
С марта 1918 года и до самой смерти Покровский был заместителем наркома просвещения Анатолия Луначарского, своего давнего приятеля. Ленин, всегда симпатизировавший Покровскому как «революционному профессору», называл его «обязательным советником и руководителем по вопросам научным, по вопросам марксизма вообще». Революционные страсти поулеглись, и Покровский получил возможность организовать на совершенно новых принципах научную работу, а также «переизобрести» историческую науку.
Милюков во время Гражданской войны примкнул к Белому движению и впоследствии эмигрировал. К научным занятиям он так и не вернулся — все его эмигрантские писания носили либо политико-публицистический, либо мемуарный характер, хотя некоторые из них и претендовали на статус исторических исследований.
Деятельность Покровского после Октябрьской революции — это, с одной стороны, попытки сформулировать новую, марксистскую, «мейнстримную» концепцию русской истории, а с другой — создание новой организационной структуры науки, которая должна была заместить прежнюю, состоявшую из университетов, ученых обществ (таких как Общество истории и древностей российских, Вольное экономическое общество и Общество любителей русской словесности) и Академии наук.
Реклама на Forbes
Что касается собственно научных штудий, главным трудом Покровского была «Русская история в самом сжатом очерке» (1920–1923) — первый советский учебник истории, заслуживший похвалу Ленина.
Это была прежде всего попытка впихнуть тысячелетнюю русскую историю в знаменитую «марксистскую пятичленку»: древнейшие восточные славяне жили первобытными общинами; Киевская Русь — рабовладельческое и работорговое государство; Московская Русь — государство феодальное; Российская империя после Петра I — капиталистическое; ну а дальше все понятно. «Вторым слоем» на эту концепцию ложилась оригинальная «теория торгового капитала» Покровского, постулирующая особое положение и определяющую роль в русской истории купечества как основного «заказчика» всего экономического развития, в том числе и колонизации (например, купцам нужны были новые охотничьи угодья, чтобы продолжать наживаться на экспорте мехов, — отсюда освоение Сибири). Как и положено «по марксизму», политические власти — не более чем орудия в руках господствующих классов: московских государей Покровский определял как «торговый капитал в шапке Мономаха». Покровский никогда бы в этом не признался, но в основе этих построений лежала концепция Ключевского (в советской терминологии — «буржуазный экономизм»), перелицованная на марксистский лад. Ну а любые народные движения, в том числе бунты в древнем Киеве или Новгороде, Смуту и восстание Емельяна Пугачева, Покровский описывал как «революции» — в этом ему виделась диалектическая сущность истории, движимой классовой борьбой.
Пользуясь расположением Ленина, Покровский стал в большевистском правительстве главным по науке и высшему образованию. Он создал и возглавил целый ворох организаций, которые должны были заменить прежние, «царские» структуры: Социалистическую академию (в дополнение к Российской Академии наук, бывшей Императорской), Государственный ученый совет, Институт истории, Институт красной профессуры, Общество историков-марксистов, Центрархив, журналы «Историк-марксист», «Борьбы класов», «Под знаменем марксизма», «Красный архив» и другие. Разумеется, он был одним из самых активных членов редколлегии Большой советской энциклопедии, созданной в 1925 году.
Под руководством Покровского все образование в России стало бесплатным, были отменены все дипломы и вступительные испытания, все ученые степени, национализированы все архивы, музеи, библиотеки. Основной функцией всей образовательной и научной системы стало не производство научного знания, а пропаганда марксистского учения, «культурная революция» и «социалистическое строительство». Старая профессура для всего этого не годилась, и Покровский последовательно и довольно бесцеременно вычищал ее из образовательной системы, добиваясь полной большевистской монополии.
Высшей точкой противостояния Покровского, фактически воплощавшего в научной сфере советскую власть, со старой профессурой стало так называемое «Академическое дело».
Реклама на Forbes
Это был, во-первых, важный и очень болезненный рубеж для отечественной исторической науки: кадровая преемственность и органичное развитие научных школ оборвалась не с революцией, а именно с «Академическим делом». Во-вторых, это дело — один из судебных процессов, знаменовавших начало государственного террора.
По состоянию на 1929 году из 1158 действительных членов Академии наук членами ВКП(б) были лишь 16 человек. В 1920-е годы, в период НЭПа и относительной вольницы, власть готова была это терпеть: предполагалось, что новые структуры со временем естественным образом вытеснят прежние. Но потом наступил «великий перелом»: Сталин добился единовластия в партии, а значит, и в стране, отменил НЭП и объявил курс на форсированную индустриализацию и коллективизацию.
Новому режиму требовался всепроникающий контроль, и независимость каких бы то ни было организаций, в том числе Академии наук, стала невозможна.
Академики, среди которых преобладали люди старой закалки, верящие в свободу научного творчества, поначалу сопротивлялись. На общем собрании 12 января 1929 года им предложили избрать в свои ряды восьмерых партийных кандидатов: главного редактора «Правды» Николая Бухарина (уже объявленного «правым уклонистом», но еще не исключенного из Политбюро), нефтяника Ивана Губкина, экономиста и основателя Госплана Глеба Кржижановского, основателя и руководителя Института марксизма-ленинизма Давида Рязанова, его заместителя Абрама Деборина, литературоведа Владимира Фриче, а также Покровского и его соратника, историка Парижской коммуны Николая Лукина. Пятеро соискателей, в том числе Покровский, едва набрали необходимые две трети голосов за избрание в академики, а трое — Деборин, Фриче и Лукин — были на выборах провалены.
Покровский был в ярости. Трудно сказать, чего тут было больше: идеологии, «административного восторга» или обиды на «старых» академиков, которые относились к нему и его соратникам с нескрываемым презрением. «Надо переходить в наступление на всех научных фронтах. Период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца», — провозгласил он. Несколько дней спустя состоялось повторное голосование, на которой Деборина, Фриче и Лукина все же продавили в академики. Но «старую» Академию это уже не спасло.
Реклама на Forbes
Уже летом 1929 года состоялась чистка, в результате которой аппарата президиума Академии и ее учреждений были изгнаны больше 700 человек.
Рабкрин назначил особую комиссию во главе с Юрием Фигатнером по проверке деятельности Академии, которая уже целенаправленно искала повод, чтобы начать посадки. И, конечно, нашла.
В академической библиотеке и в Пушкинском Доме обнаружились ценные архивные документы: подлинники отречений от престола Николая II и его брата великого князя Михаила Александровича, материалы Департамента полиции, Корпуса жандармов, «охранки», переписка Николая II с петербургским генерал-губернатором Дмитрием Треповым насчет «Кровавого воскресенья», архивы партий кадетов, эсеров, черносотенного «Союза русского народа», материалы Учредительного собрания и Временного правительства. Тут можно было найти компромат на очень многих людей: кто до революции был уголовником, кто полицейским осведомителем, кто провокатором, кто был связан с «неправильными» партиями (как тот же Покровский, якшавшийся с кадетами) и т.д., и т.п.
Первым результатом работы рабкриновской комиссии стала отставка непременного секретаря Академии Сергея Ольденбурга (специалиста по восточным языкам) и директора Пушкинского дома и Библиотеки Академии наук Сергея Платонова. Уже в январе 1930 года Платонова арестовали.
Сергею Федоровичу Платонову было 69 лет. Он был крупнейшим специалистом по истории Смуты. В свое время, еще до революции, он был деканом историко-филологического факультета Петербургского университета и директором Женского педагогического института (первого в России официального женского высшего учебного заведения). Он преподавал русскую историю царской семье. Он уже совсем было собрался на покой, когда грянула революция. Столицу перенесли в Москву, и новые научные и образовательные структуры Покровский создавал там; Платонов же, оставшись в Петрограде/Ленинграде, взялся сохранить старые структуры и старые кадры. Административных должностей у него было не так много, как у Покровского, но тоже немало.
Реклама на Forbes
Трудно сказать, действительно ли Платонов и его подчиненные просто не придавали значения тем архивным материалам, в сокрытии которых их обвинила комиссия Рабкрина, или намеревались ими как-то воспользоваться. Впрочем, решающего значения это не имеет: об «утаенных» документах следователи по делу Платонова забыли уже на втором допросе. Академику припомнили встречу с его бывшим учеником великим князем Андреем Владимировичем во время научной конференции в Берлине в 1928 году, а также контакты с Милюковым и другими «белоэмигрантами». Его обвинили в создании и руководстве контрреволюционной организацией «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России» (название это сами следователи и выдумали), которое ставило своей целью свержение с иностранной помощью советской власти и установление в России конституционной монархии, причем царем якобы должен был стать Андрей Владимирович, премьер-министром — Платонов, а министром иностранных дел — еще один ленинградский историк, Евгений Тарле. «Штабом» организации объявили ленинградские академические учреждения, «агентурной сетью» — местные отделения Центрального бюро краеведения.
Платонов на допросах признал себя монархистом, но упорно отрицал свою причастность к какому-либо заговору против советской власти. Одним из «доказательств» против него стало обнаруженное следователями в работах Платонова о Смуте «смещение акцентов»: если в ранних своих работах он уделял особое внимание Минину и Пожарскому как лидерам народного ополчения, то в последующих — Михаилу Скопину-Шуйскому, который для борьбы с польскими интервентами в 1609 году привел на Русь шведов. Это якобы означало, что Платонов рассчитывает на иностранную помощь при реставрации монархии в России. При других обстоятельствах это было бы даже смешно.
Всего по «Академическому делу» проходило 115 человек, преимущественно историков и других гуманитариев. Публичного суда так и не состоялось — все приговоры в феврале—августе 1931 года выносили «тройки». Времена были еще сравнительно вегетарианские: к расстрелу приговорили всего восемь человек, бывших офицеров гвардии. 15 человек, в том числе Платонов, были приговорены к пяти годам ссылки, остальные получили по пять или десять лет лагерей или ссылки. Платонова вместе с семьей выслали в Самару, где он и умер в 1933 году.
Степень личной ответственности Покровского за «Академическое дело» — вопрос дискуссионный. Установить прямую причинно-следственную связь между его обличениями «буржуазных» академиков и репрессиями нельзя: в конце концов, дело вело ОГПУ, которое не принимало указаний от замнаркома просвещения и не отчитывалось перед ним. Но безусловно на совести Покровского нагнетание, с позволения сказать, атмосферы ненависти к «старорежимным» интеллигентам вроде Платонова.
Сам Покровский в 1929 году уже тяжело болел — у него был рак. Он умер в 1932 году — кстати, Платонов его пережил почти на год. Прах Покровского кремировали и похоронили в Кремлевской стене. Более высокой посмертной почести в СССР не было, но и этого мало — в том же 1932 году именем Покровского назвали Московский университет.
Реклама на Forbes
А потом всё опять поменялось, как это часто бывало в ту бурную эпоху. Уже в 1934-м вышло совместное постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома «О преподавании гражданской истории в школах СССР», в которой, в частности, говорилось: «Вместо преподавания гражданской истории в живой и занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности с характеристикой исторических деятелей учащимся преподносились абстрактные схемы». Ни для кого не было секретом, что это выпад в адрес школы Покровского: догматическое следование «марксистской пятичленке» и обезличивание отдельных персонажей до «торгового капитала в шапке Мономаха» — это именно ее грехи. В 1936 году последовало еще одно совместное постановление ЦК и Совнаркома, в котором обошлось уже без обтекаемых формулировок: «Среди некоторой части наших историков […] укоренились антимарксистские, антиленинские, по сути дела ликвидаторские, антинаучные взгляды на историческую науку. Совнарком и ЦК ВКП(б) подчеркивают, что эти вредные тенденции и попытки ликвидации истории как науки связаны в первую очередь с распространением среди некоторых наших историков ошибочных исторических взглядов, свойственных так называемой „исторической школе Покровского“».
Обвинение в «ликвидаторстве» относилось, по-видимому, к известному афоризму Покровского: «История — это политика, опрокинутая в прошлое».
Коль на то пошло, мотивы развенчания школы Покровского тоже вполне можно охарактеризовать как «ликвидаторские»: они лежали за пределами науки, были сугубо политическими. Попросту говоря, советскому государству в 1930-е годы понадобилось вернуть в общественный обиход патриотизм, который прежде (в том числе в концепции Покровского) отметался как буржуазный предрассудок. Нигилизм — плохой фундамент государства. Абстракции вроде классовой борьбы и мировой революции неважно работали в качестве объединяющих символов. Сталину нужен был пантеон героев: Александр Невский, Иван Грозный, генералиссимус Суворов — блестящие воители, гроза врагов, приходящих неизменно с Запада. Карамзин с его культом героев подлежал критике за свою «литературность, но «госзаказ» на историю подразумевал, по сути, именно «карамзинизм».
В результате Покровский из светоча и «основателя советской исторической науки» превратился в «антипатриота» и «антимарксиста», его концепция была объявлена «ошибочной», «порочной» и «внутренне противоречивой» (последняя характеристика традиционно применялась к «буржуазным» историческим концепциям, в частности к теории Ключевского). В 1937 году Московский университет перестал называться именем Покровского. «Имени Ломоносова» он стал в 1940-м, как раз в рамках целенаправленного конструирования пантеона исторических героев.
***
Реклама на Forbes
Пожалуй, самый изумительный памятник русской исторической мысли «Серебряного века» — дневник Юрия Владимировича Готье (1873–1843). Это был крупный историк, ученик Ключевского, специалист по экономической истории XVII–XVIII веков. Дневник он завел 8 июля 1917 года, вскоре после кровопролитных беспорядков в Петрограде, и писал в него до 23 июля 1922 года. Это удивительный текст: сбивчивое свидетельство очевидца небывалых событий и одновременно попытка ученого осмыслить происходящее исторически, так сказать, в прямом эфире.
Сумеет ли дипломатия помочь в преодолении разногласий по климату?
По мнению директора Информационного центра ООН в Москве Александра Горелика, в 2013 году всемирная организация оказалась в центре большой мировой политики. Достигнутый прогресс в области уничтожения химического арсенала Сирии говорит в пользу того, что дипломатию ни в коем случае не надо списывать со счетов.
Однако в прошлом году дипломатические усилия требовались и на других направлениях, взять, к примеру, климатические переговоры в Варшаве. Свою оценку этому событию дает директор Информационного центра ООН в Москве Александр Горелик. С ним беседовал наш коллега Рафаэль Исмагилов.
*****
РИ: Конференция по климату в Варшаве, многие её называют неудачной конференцией или конференцией, которая нашла какой-то компромисс. Как Вы оцениваете эти итоги?
АГ: Переговоры об изменении климата идут уже несколько лет. Каждый год они завершаются пиком высокого уровня, встречей в той или иной стране, сейчас это было в Польше, где и прогресс, и проблемы становятся очевидными не только для экспертных кругов, но и для политиков, правительств, а через СМИ и для общественного мнения.
Варшавская конференция не стала исключением, опять надежды были, пускай умеренные, но были. У меня ощущение, что можно назвать это полууспехом, потому что переговоры продолжаются, есть материя в этих переговорах, есть вещи, где потихонечку происходит сближение позиций, но вместе с тем, прорыва в Варшаве не было. Я думаю, что скептический вывод, он обоснован, потому что переговоры будут продолжаться. В следующем году в Париже будет такая же встреча.
А в 2015 году – уже рубеж намеченный, потому что, по убеждению руководства ООН, тогда должно появиться, материализоваться новое международное соглашение, обязывающее по своему характеру. Оно должно всё-таки свести позиции сторон всех государств воедино для достижения главной цели – сделать так, чтобы изменение климата было под контролем, чтобы температура на Земле выросла не более чем два градуса. Предпосылки к этому неплохие, но препятствия на этом пути все те же, и, в том числе, большущее препятствие, оно связано с тем, что работа по противодействию изменению климата, она требует больших финансовых вложений с точки зрения международного сотрудничества. Как найти эти ресурсы на фоне экономического неблестящего положения в мире? Это большущий вопросительный знак.
РИ: Ещё одно такое событие, которое опечалило весь мир, это уход из жизни легендарного борца за права человека Нельсона Манделы. Как эту новость в России восприняло ооновское сообщество?
АГ: Уход Манделы – это большущая потеря не только для ЮАР, а для всего международного сообщества. Ничего нового я не скажу. Люди высокопоставленные на эту тему много говорили. Для нас, ооновцев, это тоже в России имело своё влияние, уже потому что мы в последние годы вместе с партнерами из российского гражданского общества, экспертами ежегодно отмечали объявленный ООН официальный день Нельсона Манделы летом.
И у нас были, так скажем, памятные встречи в прошлом 2012 году. У нас был круглый стол такого полного содержания. Разные бывают круглые столы, разные бывают дискуссии, одни из них, как бы мы того не хотели, более формальными выходят, другие более глубокими. Вот на этом круглом столе был очень хороший разговор.
Были люди, эксперты, бывшие дипломаты и прочие, которые встречались и общались с Манделой, и на которых его воздействие, как крупной харизматической фигуры, настолько было сильным, что уже годы спустя они говорят с аудиторией, скажем, студенческой, и говорят вещи, которые очень интересны окружающим людям.
Происхождение мышления: скептицизм и радикальное сомнение
Владимир Мацкевич. Введение в философию. Цикл лекций
Цикл лекций под общим названием «Введение в философию» был прочитан беларусским философом и методологом Владимиром Мацкевичем в рамках Минского методологического семинара сезона 2008-2009 года.
Лекция 1. Иллюзия знания и право судить об ошибках
ЛЕКЦИЯ 2. Происхождение мышления: скептицизм и радикальное сомнение18.09.2008
Происхождение мышления: проблемы дискретности и непрерывности
На первой лекции я пытался рассуждать о том, что такое философия и говорил, что философия – это разговор и рассуждение. Причем, акцент делался на процессуальности в разговоре и в рассуждении. И в тени оставался результат или продукт разговора и рассуждения. Я собирался сегодня говорить об этом. И для меня из прошлой лекции важны несколько моментов или аспектов. Во-первых, это странное отношение философии и философствования со знанием. Другим важнейшим моментом является времённость, темпоральность разговора и размышления, потому что третьим важным аспектом будет происхождение того, что было объявлено в прошлый раз содержанием или одной из тем моего философствования – мышления. И сегодня я начинаю разговор о происхождении мышления или об истории мышления.
Когда мы говорим об истории чего-то, то сам исторический заход предполагает, что мы мыслим время, и время имеет определенную структуру, и это не астрономическое время без начала, без конца, а историческое время. Оно обязательно имеет начало, какое-то течение, изменение и, может быть, конец. Про конец я вообще мало знаю, а вот про начало непременно приходится говорить. И одна из главных проблем начала, или обсуждения начала, носит некоторый онтологический оттенок. А что есть то, что начало быть? Что было до того, как это начало быть?
То есть если мы говорим про историю чего-то, имея в виду происхождение и начало, то, мы должны говорить и о том, что было время, когда то, что мы обсуждаем, исторически не существовало. В данном случае: было время, когда мышления не было. Что означает для нас этот тезис? Это означает не просто обсуждение того, а что бывает без мышления. Он означает, что оно (мышление) как-то должно было возникнуть, из чего-то возникнуть, возникнуть само или могло быть создано из чего-то. Но беда по отношению к мышлению в данном случае заключается в том, что все это, включая и само мышление, и то, что было до мышления, мы мыслим, т.е. это все существует в самом мышлении. Это, похоже на то, как маленький ребенок начинает размышлять о том, где он был, когда его не было. И до чего додумывается ребенок, когда он начинает спрашивать у родителей, где он был, когда его не было? Какие ответы он получает? Понятно, что сам разобраться с этим ребенок не успевает. Может, и удалось кому-нибудь до чего-нибудь в этом плане додуматься, но обычно ребенку рассказывают, где он был, до того как его не было. И тем самым ему задают какую-то картину мира, большую, чем он сам, чем его маленькая жизнь. А кто может извне мышления вложить в мышление ответы такого взрослого, которые будут аналогичны ответам ребенку о том, что было, когда его не было?
Размышление о происхождении мышления, об истории мышления – все это осуществляется в самом мышлении и извне в мышление взять знания об этом неоткуда. У мышления нет «взрослого», нет свидетеля, который давал бы ответы, как взрослые рассказывают ребенку о том, что было до него. Мир без мышления помыслить можно, и даже очень просто. Наука мыслит мир именно таким, не потому, что мир таков, а потому, что наука его себе таким постулирует – природа это мир без мышления, и именно природу наука сделала своим объектом познания, одновременно объявив, что природа не зависит от познания. Но ведь независимость природы (законов, по которым она живет, функционирует и эволюционирует) от познания и мышления – это допущение и постулат самого мышления. Причем, странный и весьма искусственный постулат, поскольку наука, и ее порождение – инженерия, претендует не только на познание, но и на преобразование природы. Значит, познание и мышление влияют на природу, значит, природа как-то же зависит от познания и мышления! Мы мыслим мир и природу без мышления инструментально, так нам удобно. Помыслить же природу и мир с мышлением гораздо сложнее. В этом причина проблем и парадоксов наук об обществе, о культуре, о духе, о технике, всех неестественных наук. Приходится мыслить не о чем-то, а что-то, мышлению приходится мыслить самоё себя.
Предыдущие попытки мыслить мышление, его происхождение, его историю в основном сводятся к двум типам. Первый тип – эволюционный, когда говорится, что мышление отличается от не-мышления не качественно, не субстанционально, а количественно. То есть мы мышление можем обнаружить не только у человека, например, но и у животных. У животных просто мало мышления, а у человека много мышления. И деконструируя это до оснований, приходиться говорить, что в этом случае мышление отождествляется с некой способностью индивида. У одних обнаруживаются только зачатки этой способности, а у других мы можем говорить об этом в развитой форме. Например, у обезьян мало мышления (или ума, если его отождествляют с мышлением), а вот у человека его гораздо больше. И весь эволюционный подход базируется на таких полаганиях и ходах: необходимо найти какие-то зачатки, которые обсуждаются как мышление у немыслящей субстанции, затем найти характеристики развития этого, а дальше уже обсуждать все это в развитых формах. При этом предполагается некоторая непрерывность этого самого мышления или ума.
Эта прерывность-непрерывность – одна из проблем эволюции как метода, как взгляда на жизнь в природе, в мире и т.д. Дело в том, что эволюционный взгляд на мир предполагает сохранение всех естественнонаучных постулатов, которые касаются природы. Ну, в частности, постулата о том, что ничего из ничего не возникает. Все, что существует, имеет в прошлом определенную причину и определенный материал, из которого возникают новые вещи. Это представление о непрерывности эволюционного процесса упирается в очевидное несоответствие. Мы имеем дело всякий раз с какими-то новыми сущностями, которых раньше не было даже в зачаточном виде. Все попытки в рамках такого эволюционного подхода найти промежуточные звенья, переходные этапы между обезьяной и человеком, или между неорганической материей и жизнью упираются в проблемы. Либо в этих местах существуют разрывы непрерывности и поэтому необходимо какое-то внешнее вмешательство. Либо мы должны простроить модель, проследить непрерывный процесс, при котором неорганическая материя, неорганическое вещество становится вдруг органическим, или неживое уже живет. Как определить момент, когда обезьяна, наконец, выбросила палку, а вместо палки взяла орудие – палку-копалку. Перестала относиться к чему-то как к просто подручному материалу, взятому из природы, а создала собственное орудие, технику. Противники эволюционного подхода, с той или иной степенью рефлексивности, апеллируют к каким-то внешним толчкам, говоря о том, например, что жизнь была занесена на Землю из космоса или, что она была сотворена. В любом случае, такие подходы требуют рассматривать разрывы в том, что эволюционистский подход рассматривает как непрерывное, обосновывают дискретность процессов против их континуальности.
По отношению к мышлению тоже самое: мы можем пытаться рассматривать происхождение мышления в континуальном подходе, т.е. вычленять, конструировать, придумывать какой-то непрерывный процесс, когда из несовершенного развивается совершенное; из недомышления – мышление. Или мы должны допустить дискретность, что нечто возникает заново, а не из чего-то уже существующего. И это второй тип мышления о мышлении или второй подход – дискретный или прерывный. В рамках такого взгляда необходимо говорить о каком-то периоде, когда мышления не было как такового и о том, когда мышление возникло, а затем дальше развивалось, совершенствовалось, эволюционировало или что-то еще. Всякое полагание дискретности этого процесса приводит к полному разрыву или дуализму природ, т.е. есть природа немышления, или без мышления, и есть природа с мышлением. Ну, в частности, такой дуализм приписывают в истории философии Декарту, говоря, что Декарт полагал мышление совершенно иной субстанцией, нежели материю (природную субстанцию). Он полагал, что они сосуществуют, не вытекая друг из друга. Материализм, которому учили в советской школе, в советской философии – он учит иначе. Существует только материя, а вот сознание, мышление – это есть только особая форма организации этой самой материи или форма ее существования. Примерно такой же позиции придерживался современник Декарта Спиноза, который полагал субстанцию единой, а материю (природу) и мышление он полагал разными модусами этой единой субстанции.
И раз уж я взялся излагать тут свою философию, я декларирую, что моя позиция в этом вопросе лежит во втором подходе или типе мышления – в признании дискретности или прерывности происхождения мышления. Поэтому рассуждая об этом, мне не нужно апеллировать к зачаточным, несовершенным, предшествующим формам, мне приходиться говорить о мышлении, как о том, что уже есть как таковое. Следовательно, можно и необходимо говорить о каком-то моменте, когда мышление стало, когда мышление появилось. Не развилось из предшествующих форм, но появилось. Эта установка, эта декларация – может быть охарактеризована как метафизическая декларация. Метафизическая, догматическая, т.е. не основанная на логических выводах, или эмпирических обоснованиях. Но в данном случае дело не в догматизме как таковом, а в том, что после такой декларации возникают специфические вопросы, уже не метафизического порядка, а предметно-методического или методологического. Например, как найти, как обнаружить в истории (большей, чем история мышления), то место, ту историческую эпоху, когда мы собственно можем говорить о том, что мышление уже возникло? И это вопрос не метафизики, это вопрос исторического метода.
Исторический метод
По отношению к историческому методу я также обозначу два подхода или два пути. Первый путь – это метод псевдогенетической реконструкции, когда мы с помощью логики, с помощью каких-то идеальных построений пытаемся создать модель интересующего нас явления или процесса, и, исследуя эту модель установить, обнаружить то, что нас интересует. Другой путь – путь эмпирической истории, когда мы пытаемся исследовать исторический процесс как бы непосредственно, то есть таким, какой он был на самом деле. И тогда нам нужно уже не модельные конструкции и схемы, нам нужны факты. История требует фактического материала для своего наполнения. Другое дело, что там уже возникают свои, другие вопросы. А что считать фактом? И тогда требуется обращение к другим методам, в том числе, к логическим и философским методам, феноменологической редукции и т.д. Псевдогенетическая реконструкция не требует исходных фактов, она требует проверки и фальсификации модели, которая построена.
Приближаясь к теме сегодняшней лекции – «происхождение мышления», которое я связываю и с происхождением философии и философствования как такового – приходится говорить и о разного рода псевдогенетических реконструкциях мышления, и об истории философии, которая опирается на фактологию. Комплексирование этих двух подходов, или этих двух отношений и задает собственно коллизию темы происхождения мышления. Можем ли мы представить себе (как схему или модель) этот разрыв или это место и время, такой хронотоп, когда еще вчера мышления не было, а сегодня оно возникает? Или мы должны непременно указать на факт происхождения, появления этого? Вот смотрите, мышления не было, а сейчас это возникает. Псевдогенетическая реконструкция апеллирует к некоторой идеальной модели объекта (мышления), тогда как история философии, альтернативная этому подходу псевдогенетической реконструкции, оперирует фактами, или апеллирует к фактам. Проблема комплексирования состоит в том, чтобы найти меру между историей философии, с одной стороны, и методом псевдогенетической реконструкции, с другой. И тот и другой методы являются чисто философскими, а не научными. И не следует принимать историю философии за науку, в том же смысле, в котором является наукой сама история как таковая, и история физики, например, или математики. История философии и философия истории не могут быть различены так же, как история математики и философия математики. История философии и философия истории, может быть, и не одно и тоже, но не существуют по отдельности, они вложены друг в друга, как стороны ленты Мёбиуса.
Представление или модель, которая лежит в основании моего рассуждения о происхождении мышления исходит из того, что мышление возникает и существует только в определенной сфере – в сфере идей. Сама сфера существования идей и является основанием зарождения и развития мышления. Там, где идей нет или нет сферы идеального, там ни о каком мышлении говорить не приходится. Чтобы такое заявление не носило метафизического характера, мы должны разобрать некоторые следствия, которые из этой модели проистекают. И главным следствием является то, что любое оперирование знаками или образами к мышлению отнесено быть не может.
В традиционной психологии мышление всякий раз рассматривается как некая надстройка или высшая форма психических процессов. Базовым психическим процессом является сенсорика, получение ощущений, над ним надстраивается перцепция, построение из ощущений образов. Дальше идет разветвление, в одном случае мы имеем непосредственное оперирование с образами – перцепция или восприятие, а в другом с оперированием знаками этих образов, остающимися в памяти или воображении. И только уже на памяти и воображении строится более высокий процесс – мышление. Этот процесс не исключает и непосредственное восприятие, но, все равно, над ним. Но не вся психология представляет дело именно таким образом. В свое время Вюрцбуржская школа постулировала своеобразный дуализм в психологии, утверждая, что мышление точно так же первично, как и ощущение. Но когда я говорю, что мышление строится на сфере идеального, то это означает, что мы оставляем ощущения за пределами мышления. Мы не распространяем категорию мышления на оперирование всем, чем угодно, за исключением идей. И это очень принципиальное отношение к мышлению. Оно означает, что исследование мышление возможно только за пределами психологии, вне ее компетенции. В этом отношении важна критика концепции психических процессов Льва Веккера. Веккер дальше всех, видимо, продвинулся в теории психических процессов, но с м мышлением у него возникли непреодолимые трудности. С одной стороны, в его теории с большой натяжкой возможно отделить процессы мышления от культурно детерминированных форм перцептивных процессов, от восприятия. С другой стороны он вынужден определять мышление как перевод с языка на язык, с языка образов язык семантики, и в семантике привлекать различные языки. Непризнание мышления внепсихической реальностью у Веккера можно объяснить только дисциплинарным «патриотизмом», или психологическим холизмом.
Радикальность такого представления о мышлении базируется на разотождествлении ума и мышления. Даже в лингвистике различают речь и язык, а вместе они составляют рече-языковую действительность. Если уж рассуждать по аналогии, то следовало бы изобрести некий термин, например умо-мышление. Но отношение между мышлением и умом значительно сложнее, чем отношение между языком и речью. Хотя и есть нечто общее в этих отношениях. Ум и речь в большей степени принадлежат индивиду, чем мышление и язык. Индивид может в какой-то степени владеть своей речью, управляться своим умом, но не языком, и не мышлением. Об этом Георгий Петрович достаточно часто говорил, перефразируя Гумбольдта: «Не человек овладевает мышлением, а мышление человеком». Он говорил даже резче: «Мыслит мышление посредством человека, а не сам человек». Поэтому, задумавшись о происхождении мышления, мы не станем выяснять, кто из людей и когда впервые помыслил. Нас будет интересовать, как и когда возникает «идеальный план» – пространство, где живут идеи, возникает сопричастность человека идеям, умение оперировать не образами или знаками, а идеями.
Соответственно, исследуя или задаваясь вопросом о происхождении мышления, мы должны найти в истории время, когда не существовало идей или не существовало идейного пространства, идеального плана.
И здесь мне придется вспомнить одну идею, которую, по-своему интерпретируя, я заимствую у Ясперса — категорию «осевого времени». В данном случае для меня важна, в первую очередь, метафорика, которая стоит за этой категорией. Осевое – имеется в виду время, поворачивающееся вокруг некой оси. Поворот – это мягкая форма задания прерывности или дискретности, это когда возникает этот самый разрыв. Разрыв, при котором мы можем говорить, что до этого осевого времени чего-то не было, затем произошел поворот и там все изменилось. Может быть, изменилось не совсем все, в смысле логической категории, много чего осталось, но все, что осталось, в связи с этим приобрело другой статус, другой вид, другой смысл. И вот эти вот поворотные моменты истории нам предстоит обнаружить, предстоит схватить.
В псевдоисторической реконструкции эти поворотные моменты схватываются за счет введения некоего фактора или, сначала конструирования этого фактора, а потом попытки найти какие-то исторические, фактические, эмпирические корреляции этого фактора в истории. Или мы можем поступать другим способом – исследовать историю, интерпретировать некоторые, найденные нами факты как таковые. Историку философии тоже иногда нужны модели, но для чего? Для того чтобы разобраться: найденное что-то является фактом или не является?
Например, мы сейчас знаем, что колесо в природе не существует. Это типичный артефакт, его нельзя заимствовать в непосредственно готовом виде ни из какого природного прототипа, его можно только сделать. Дальше мы говорим: «Раз его можно только сделать, то кто-то должен быть автором этого колеса». Но при этом мы точно знаем, что никогда не узнаем, кто был первым изобретателем колеса. И мы тогда строим модель – модель логическую, объясняющую, из чего могло появиться колесо. Иногда такого рода модели – как происходили первые открытия человечества – показывают в мультиках. Но там точно понятно, что никаких фактов за этим мы восстановить не можем и не нужны нам факты. Как они не нужны были Туру Хейердалу в его путешествии на «Ра». Он смог переплыть Атлантику на модели египетской лодки, проверил возможности своей модели. Но это никак не доказывает, что египтяне бывали в Америке, как, впрочем, и не опровергает этого. И другое дело, когда мы находим, например, Стоунхендж, или пирамиды и т.д. Мы говорим: «Вот есть такая штука. А как можно было взгромоздить такой тяжести камень и поставить его на два других вертикальных камня?» И мы ищем фрагменты обработки этого камня, археологические остатки орудий, с помощь которых это делалось, либо мы берем и пытаемся смоделировать и объяснить технологический процесс, с помощью которого эти вещи строились. Но первичны здесь факты, которые затем требуют объяснений.
Эти два разных подхода по отношению к истории постоянно употребляются. Надо иметь определенные модели, схемы или представления и там, и там, потому что ни один факт не может быть проинтерпретирован без соответствующих моделей. Но историко-философская установка и установка на псевдогенетическую реконструкцию – они очевидно различаются. В одной обнаруживаются факты, а потом их интерпретируют и объясняют, а в другой сначала строится абстрактная модель, а потом под это дело может искать какие-то подтверждения. Но эти подтверждения не фактические, а логические.
Вот Михаил Петров[1] в своей статье о «школе европейской мысли» размышляет, у кого первого появился идеальный план: у пиратов, которые бросались на разграбление городов, или, наоборот, у тех, которые никуда не бросались, а устраивали заговор против капитана. Я говорю: «И то и другое – домыслы». Любая псевдогенетическая реконструкция – это домыслы и ничего другого. Но и почтенная наука, основанная на археологических данных, текстах и т.д. – тоже домыслы. Они одного поля ягоды. И я, рассуждая о происхождении мышления, буду заниматься и тем, и другим. В точности как философ, который работает там, где нет знания. Я в своем поиске «начала мышления» принимаю сначала историко-философский заход и буду иметь дело с фактами. Но, будучи философом, я философствую в том самом ключе, который я изложил в первой лекции – я буду обходится с фактами легко. Они мне нужны только для того, чтобы начать размышление.
Итак, возвращаемся к «осевому времени». Как только мы начинаем обсуждать, когда что-то возникло в истории, мы всякий раз попадаем в ситуацию, уязвимую для критики: почему мы решили, что в это время что-то возникло. И вот здесь в помощь привлекаются эти самые два метода: исторический метод, или предметная история, и псевдогенетическая реконструкция. Мы должны совместить их каким-то образом, для того чтобы из всего непрерывного исторического потока, исторического времени выделить определенные времена, с которыми надо разбираться.
Недавно я читал продолжение «Основания» Айзека Азимова, где он пытается описать, как Гарри Селдон дошел до своей психоистории. Когда он начал как математик лезть в историю, он обнаружил очень интересную вещь, для себя, по крайней мере. Оказывается, из огромного числа объектов в историю попадают от силы несколько десятков. Остальные вроде бы и существуют, но в истории их как бы нет. Историки пишут множество книг про какие-то периоды, а все остальное время как бы и отсутствует. Гарри Селдон говорит историкам: «Что это вы делаете такое? Одним все увлекаются, а про остальное забывают? Надо заняться этим». А ему популярно объясняют, что этим невозможно заняться, так как материалов про другие времена просто нет, они стерты за ненадобностью. Есть какие-то вещи, которые не представляют какого-то интереса, а другие почему-то представляют интерес.
И, действительно, скажем, конец 18-го века. Во всех странах что-то происходит, большой культурный подъем. Но как только начинают заниматься 18-м веком, все обязательно упираются в огромный массив информации про Французскую буржуазную революцию, ну и немножко про что-нибудь другое. Если вы пойдите в исторические музеи и библиотеки Беларуси, то вы обнаружите, что 85% всей этой литературы и исторических материалов приходится на период Второй мировой войны или Великой Отечественной войны.
«Осевое время» и зарождение мышления
Когда мы сталкиваемся с этими временами прерывности, ищем точку происхождения, мы должны хоть как-то для себя обосновать, почему мы сосредотачиваем свое внимание на определенном времени и почти игнорируем другое время. Тот же Ясперс, выделяя или называя некоторое время осевым, когда вообще история повернулась, дает очень большой диапазон от 8-го до 2-го века до нашей эры. То есть на это самое осевое время длится 600-700 лет. Представляете, с какими скрипом и с какой скоростью вертится история, если исторический поворот занял столько времени. Например, Джон Рид пишет книжку «10 дней, которые потрясли мир». Там 10 дней, а тут 6 веков. И что же произошло в эти 6 веков?
Упомянутый мной Петров, в своих псевдогенетических реконструкциях о происхождении мышления говорит именно об этом времени. Жители острова Крит сажали своих молодых людей на пентакантеры, как раз в этот самый промежуток времени, в осевое время.
С другой стороны, существует некоторая письменная история, зафиксированные факты, которые говорят, что первые люди, имеющие собственные имена, то есть исторические персонажи, по крайней мере, в тех культурах и цивилизациях, которые нам известны до сегодняшнего дня, появляются в те же времена (с точностью до шестисот лет). И главными именами в это время являются люди, создавшие философию, или хотя бы имеющие какое-то отношение к философии. В частности, Конфуций в Китае, Будда в Индии, пророки израильские, досократики или мудрецы Древней Греции. Да и сами философы древней Греции попадают в этот же промежуток времени. К этому же времени относятся первые тексты, имеющие философское значение до сих пор. В это время записаны Гомеровские и Гесиодовские поэмы, которые доходят до нас, в это время записаны изречения Конфуция, в это время сочинены истории про Будду, Заратустру и т.д.
То есть, ориентируясь на реконструированное в псевдогенетическом подходе время, когда что-то повернулось, мы попадаем в ситуацию, когда про это же время у нас есть определенный набор фактов. Причем, надо заметить, что псевдогенетическое моделирование в свете фактов выглядит, мягко говоря, сомнительно. Ну, например, Петров говорит, что идеальный план возник тогда, когда пираты вылезали из своих кораблей и шли на разграбление города, реализуя план, который им вложил в голову командир. Все это происходит в тот момент, когда стоят пирамиды, когда Вавилонская башня уже разрушена, когда Минойский лабиринт на Крите, дворец Минотавра, не только построен, но уже пережил свои лучшие времена и начал разрушаться и т.д. А что, для построения пирамид не нужны были идеальные планы? Но с другой стороны, уязвима и фактология. Кто читал Гомера в оригинале? Считается что первые оригинальные тексты Библии, которые можно зафиксировать как артефакты, отстают от времени, которое приписывается их появлению, на несколько столетий, если не больше. Книги того же Гомера (в материальном воплощении), относится уже к нашей эре. До этого они существуют либо в цитатах, либо как переписаные с каких-то других.
Очень мало достоверных источников, по которым мы может утверждать, что что-то существовало. Тот же самый Конфуций, который жил в 6-5 веке до нашей эры, только после падения империи Цин, уже при следующей династии императоров Хань, становится главным и доминирующим философом древнего Китая. Спрашивается, а с чего мы взяли, что ханьцы не придумали некий персонаж в древности, которого там не существовало? Мы считаем существование Конфуция фактом, при том, что он, точно также как и Сократ не написал ни одной книжки, и точно также не был популярен в то время, когда жил, а стал популярным в гораздо более позднее время. Почему мы считаем его непременно историческим, а не мифическим персонажем? И то же самое, такие же сомнения могут быть по отношению к любому персонажу осевого времени.
Мне этот ход с осевым временем, и с проблемами псевдогенетической реконструкции и истории философии нужен, чтобы найти время, с которого мы можем начать отсчет для появления мышления. Но мышление я связываю с определенного типа философствованием, и пик этого философствования непременно должен быть развернут и представлен в истории философии. Все, что не может быть представлено в истории философии, может быть развернуто в псевдогенетической реконструкции, но не становится предметом истории философии.
Что может попасть в историю философии? Следы или результаты философствования. И эта точка «осевого времени» мне нужна для того, чтобы зафиксировать результаты философствования, при этом дать им определенную оценку. Все, что я буду дальше говорить о зарождении скептицизма, оно же в данном случае зарождение философии, и оно же – первые следы существующего мышления, все это связано с важным состоянием или характеристикой этой эпохи. В какой-то момент времени в разных местах мира люди переживают состояние катастрофичности происходящего.
Молодой Конфуций, человек аристократического происхождения, который в новых условиях утрачивает привычные формы жизни и в 19 лет должен устроиться кладовщиком, чиновником, при этом даже не в столице, а в каком-то провинциальном поселении. И что же обнаруживает этот чиновник, работая на каком-то незначительном складе? Он обнаруживает, что, взвешивая зерно, разные люди кладут на одну и ту же меру разное количество этого зерна. Он обнаруживает, что разные меры не совпадают друг с другом. Он обнаруживает, что разные люди не просто ошибаются в измерениях, но еще и врут, преследуя свои корыстные интересы. Кроме того, их невозможно разоблачить. И он начинает сомневаться во всем том, что до этого момента считал нормальным знанием. Он был, видимо, человеком довольно аутичным и доверчивым, его интересовали ритуалы и всякие древние традиции. И занимаясь всем этим, он обнаруживает, что верить ничему нельзя.
Коллизия осевого времени состоит в том, что люди столкнулись с тем, что все источники знания не несут истинного знания. Чувства лгут, вместо божественного откровения бывают дьявольские наваждения, вместо продвижения в разуме к правильным выводам, мы приходим к ошибкам сплошь и рядом, или к таким вещам, как апории. И не имея развитой эпистемологии, гносеологии, логики и т.д., люди этого времени, которые оказались на границе незнания, вынуждены были решать вопрос о вере и доверии. А чему можно доверять в этой ситуации и есть ли вообще что-либо, чему можно доверять? Это основной вопрос философии эпохи возникновения скептицизма, то есть даже не эпохи скептицизма и сомнения, а эпохи разочарования во всем том, что люди знали до этого. Фактически осевое время приходится в каждой цивилизации на какое-то одно поколение людей. И когда мы посмотрим в истории философии на знакомые нам имена, персоналии – это, фактически, современники. Например, Лао-Цзы – старший современник Конфуция. Одновременно с Фалесом существуют «семь» мудрецов. Сократ, который выступает полумифическим персонажем для целого ряда греческих авторов, оставляет после себя 10 или 12 сократических школ. Осевое время – это время поворота от того, что казалось незыблемым, понятным, истинным к тому, что ничто не истинно, ничто не достоверно. И это время занимает от одного до трех поколений людей.
У этого радикального сомнения мы замечаем нестираемые следы до сегодняшнего дня. Среди тех персонажей, которых я называл (Конфуций и Лао-Цзы в Китае, Шакья-Муни или Сиддхартха Гаутама в Индии, Заратустра, древнееврейские пророки и греческие мудрецы), за исключением греческих мудрецов и философов, все остальные являются не просто персонажами из истории философии, а создателями крупных религиозных систем. И при поиске ответа на основной вопрос тогдашней философии — а чему же можно доверять? – философы или вот эти скептики того времени, в основном давали догматический ответ: доверять можно тому-то и тому-то. Конфуций дал один вариант ответа, Лао-Цзы – другой, Будда – третий, Заратустра – четвертый, еврейские пророки – пятый. И в Греции в это же время зарождается своя религия. Не та, которую придумали Гесиод с Гомером (скептик Ксенофан говорил, что всех богов придумали эти два автора), а реальная религия древних греков. Там были соответствующие мистерии, посвященные Деметре, Дионису, орфические мистерии и т.д..
Фактически эти персонажи осевого времени или родоначальники скептицизма заложили последующие цивилизации. Почему мне это важно? Потому что ответы на вопросы о том, чему можно доверять, сформировали способы мышления и отношения к миру, которые потом породили не сходящиеся, а существующие автономно цивилизации.
Но для того, чтобы это действительно произошло, кроме самих сомнений, нужна была какая-то другая форма общественной, мыслительной, интеллектуальной, ментальной деятельности – а именно, практическая деятельность. Чем занимались все эти первые философы? И Будда, и Конфуций, и Сократ – почти никто из них не писал своих книжек. Они разговаривали. Разговаривали на те темы, которые наверняка, тогда волновали многих людей. Ничему нельзя верить. И как с этим быть? Ничего из того, что мы знаем, не является достоверным. И они предлагали – кто-то знание, а кто-то способы мышления, кто-то особое отношение к таким вопросам. И только потом это было записано и стало основой тех традиций, которые дальше уже не прерывались. А потом люди стали конфуцианцами, буддистами, зороастрийцами и т.д. Но для того, чтобы они ими стали, нужно было, чтобы действовала еще вторая интенция – воплощение этого всего в практике, приведение хаотического мира в соответствие с тем, что диктует предлагаемый способ отношения к миру. Фактически эти философии формировали общественно-политическую практику.
Здесь, наверное, нужно упомянуть две такие попытки. Первую попытку предпринял «правнучатый ученик» Сократа – Александр Македонский, которого учил Аристотель, учителем которого был Платон, учителем которого был Сократ. Александр Македонский попытался реализовать видение мира в практическом плане. После того, как возникло сомнение и скепсис, любое утверждение о том, чему можно верить, требовало проверки. А проверка возможна только в одном случае: если привести мир в соответствие с предлагаемым знанием об этом мире или об истиной сути вещей. И первые попытки установления больших империй были направлены на упорядочивание мира. Александр Македонский начинает упорядочивать свой мир, начиная с Греции в четвертом веке до нашей эры. А затем империя Александра Македонского распространяется на Малую Азию, Египет, Месопотамию с Палестиной, Персию и Индию. Это огромная ойкумена с попыткой установления единой империи. Во всем этом мире начинается процесс эллинизации. Причем в этом процессе сохраняются остатки исконных культур, в зависимости от того, насколько они (культуры и народы) прошли через сомнение и формирование ответов на главные скептические вопросы вот в это самое осевое время. В этом смысле цивилизации древнего Египта и Месопотамии не выжили под напором эллинизма. Потому что эллинизм пришел с ответами, а эти цивилизации даже этих вопросов не поставили.
И только Китай не оказался в сфере этой экспансии Александра Македонского. Но зато в третьем веке, более чем через сто лет после Александра Македонского, эпоха воюющих царств в Китае была прекращена экспансией одного из этих царств, последний представитель которого – Шихуанди – смог объединить силой и хитростью весь Китай и утвердить там какое-то единое пространство. При этом были уничтожены около пяти сотен конфуцианцев, или последователей Конфуция. Кого утопили, кого отправили строить великую китайскую стену, кого – гробницу этого самого Шихуанди. Это вообще очень интересный персонаж китайской истории, не только китайской, но и мировой истории, много с ним всего связано, но по крайней мере, что делает Александр Македонский чуть раньше, а потом Шихуанди в Китае чуть позже? Они начинают рационализировать мир. Помните, я говорил про Конфуция, который, работая на складе, столкнулся с тем, что каждый меряет меру чего-то полезного – зерна там, или чего-нибудь еще – по-своему? Шихуанди стандартизовал меры в Китае. То, что в Европе было сделано только после французской буржуазной революции, в Китае стандартизация началась при Шихуанди. Стандартизовалась каллиграфия, то есть написание иероглифов, стандартизировались меры и т.д., много всего другого. Он рационализировал Китай. Делалось это жестоко, но тем не менее как-то это делалось. Что делал Александр Македонский? Александр Македонский делал то же самое. Он приходил в каждую новую область, или на новую территорию с зачатками какой-то цивилизации, и там строил новую столицу, по эллинистическому образцу, с эллинской архитектурой, эллинскими институтами и т.д. поэтому на всем протяжении «анабасиса», или вот этого вот хождения Александра до Индии, строились города Александрии. Иногда они могли называться как-нибудь по-другому, но, тем не менее, там, где они строились, там возникали очаги эллинизации, проникновение греческой цивилизации в эти страны, и фактически вплоть до Средней Азии и Северной Индии установилось это обэллинистичивание цивилизаций. Но в отличие от жесткой рационализации, которую делал Шихуанди, Александр Македонский пытался не просто установить там греческие порядки, но еще и что-то заимствовать, обогащать греческую цивилизацию заимствованиями из других культур.
Поэтому судьба этих двух империй принципиально различна. Империя Шихуанди, не смотря на конец и пресечение его династии, затем продолжилась, и Китай уже больше никогда не распадался. Фактически вся та ойкумена (китайцы говорят Поднебесная), которую объединил Шихуанди, осталась, после чего конфуцианские ответы на все важные вопросы стали определяющими для этой цивилизации. Как известно, Александр Македонский не сумел установить единую империю, потом это делали, уже гораздо позже, римские диктаторы, римские цезари, тоже не совсем так, как это было в китайской ойкумене, но, тем не менее, эти попытки, похожие по замыслу, по происхождению своему, имели очень разную судьбу. И разная судьба во многом связана с целым рядом политических событий, но сейчас я не буду анализировать историю войн и т.д., я сейчас просто говорю про первую установку на рационализацию в философии. Дело в том, что на западе, то есть в Греции, скептицизм имел продолжение, а ответы, данные Конфуцием, Лао-Цзы в Китае, продолжения не имели. Поэтому дальнейшее развитие, изменение, совершенствование, а также деградация мира связаны с взаимодействием этих двух вещей: 1) технического отношения или рационализации беспорядочного мира, приведения его к рациональному виду, или рационализация в смысле поиска ответов, суждения; и 2) разговор о каких-то сложных вещах в виде философии. И если этот самый скептицизм продолжается, если наступает время от времени новое поворотное время (осевое), когда все старые ответы обнуляются и начинается поиск новых ответов – там одна ситуация складывается. А если этого не происходит, там складывается другая ситуация.
Этапы развития скептицизма
Я сейчас цивилизационный подход развивать не стану (оставим это Тойнби и Гегелю), но обозначу в общем виде несколько этапов развития этого самого скептицизма. Итак, после распада империи Александра Македонского скептицизм стал основной формой философского рассуждения в древней Греции, пока не был остановлен новым догматизмом. Новый догматизм был привнесен христианством с Ближнего Востока, распространился, и фактически наступила религиозная эпоха, в которой базовые и главные ответы на сложные вопросы были даны. Поэтому люди могли долгое время пребывать в рамках незыблемого знания, фундаментального знания, фактически вплоть до Нового времени. В Новое время, примерно также, как в то осевое время, которое я описывал, люди вдруг усомнились во всем, что имеет место в их жизни и деятельности. И началась так называемая в Европе эпоха Реформации, с одной стороны, и Возрождения с другой стороны. По-своему в эту эпоху в Европе повторялось почти конфуцианское отношение. Сам Конфуций, в одном лице собирая в себе размышление, рассуждение и говорение осевого времени, с одной стороны, сомневался во всем, а с другой стороны, выставлял в качестве ответа на все вопросы старину, которой нет. Поэтому конфуцианская апелляция к старине, производству ритуала и т.д. фактически была воспроизведена в Новое время в Европе, когда возрожденцы, ну или гуманисты Возрождения, в ответ на полное разоформление существующего порядка и сомнение в том, что их окружает, предлагали в качестве ориентира и образца классическую Грецию и Рим. То же самое христианские реформаты – в ответ на все, что их окружало: деградацию католической церкви, церковных институтов, деградацию монастырей и т.д., предлагали возвращение к апостольскому христианству – они знали ответы, находили их в древности. Сомнения у них были, но они ответы предлагали.
И к этому же времени примерно относится этапный человек или этапный знак скептицизма, радикального сомнения Нового времени – это Рене Декарт, который, будучи человеком, воспитанным в иезуитском коллегиуме, то есть плоть от плоти христианства, в тоже время, будучи достаточно подготовленным и образованным в светском плане, усвоив гуманистическую культуру, не мог принимать на веру ни того, что делают одни, ни того, что делают другие, и тем более, басен про какую-то там старину. Поэтому Декарт доходил (опять же, не анализируя сейчас его философию) доходил в своем рассуждении до этого радикального сомнения. Сомнению подлежит все, кроме одного – как он останавливал свое радикальное сомнение – «cogito ergo sum», «мыслю, следовательно существую». Сомнению подлежит все, кроме того, что сомнению подлежит все. Сомнению подлежит все, кроме самого факта сомнения.
И вот смотрите, какая штука происходит. Датировать появление мышления и/или сомнения можно в первую осевую эпоху (когда усомневается знание как таковое, и ищется ответ на вопрос, а во что можно верить), а замыкает собой этот период существования скептицизма Декарт. Но сам период очень богат всевозможными сомнениями. Если заниматься историей философии, поднимать Секста Эмпирика, Зенона Китийского, который был главой скептической школы, скептиков внутри христианства, и внутри схоластической философии – там масса всего интересного. Фактически, мышление возникает в осевое время через сомнение, но осознает себя только в сомнении Декарта. Отсюда, Декарт принимает несомненным только существование самого сомнения, и фактически его же объявляет мышлением. И поэтому, заимствуя уже у Мамардашвили декартовский вопрос, если я приписываю осевому времени – началу – вопрос «чему можно верить, чему можно доверять?», то у Декарта это звучит иначе: «Что я могу знать?». Собственно, все знание недостоверно, достоверно только то, что я могу в этом всем сомневаться, вот это сомнение конституирует некоторую новую реальность, которая есть мышление, и, собственно, теперь надо куда-то это мышление пристроить, дать ему какое-то применение. Декарт сам на этот вопрос ответа дать не мог. Он занимался помимо собственно рассуждения и разговора еще много чем, математикой, немножко физикой и т.д., но в самой философии он такого ответа не дает.
И проходит еще достаточно большое время – но уже не такое большое, как два тысячелетия до Декарта – проходят десятки лет, пока Кант не оформляет, или не обозначает собой следующую стадию радикального скептицизма. Кант начинает усомневать сами по себе способы отношения к познанию. Он по очереди усомневает чувственный опыт, разум, мышление, откровение тем более, и прочие вещи, и понимает, что, например, невозможно построить синтетического суждения. То есть невозможно, ни опираясь на разум, ни опираясь на опыт, ни опираясь на какие-то факты откровения, совместить разные факты разума, опыта и откровения между собой и вывести что-то новое. И поэтому у него возникает та самая критическая стадия, когда Декарт постулирует само сомнение как существующее, и на этом базирует появление новой реальности и мышления, а Кант начинает критиковать само мышление, поэтому и критика чистого разума, и критика практического разума замыкают собой эту историю.
Ну и, последним элементом этого всего, в рассмотрении радикального сомнения, необходимо достаточно быстро поставить следующего за Кантом Гегеля, который возводит невозможность построения какого-либо достоверного знания, достоверного подхода в мышлении в принцип. Этот принцип он называет диалектикой, и в этом смысле совсем процессуализирует само мышление и саму философию. Процессуализирует в том смысле, что если раньше люди философствовали в поиске хоть какого-то ответа, хоть какого-то результата – древние философы осевого времени в поиске того, во что верить, Декарт и современники Декарта – в поиске того, что можно знать, Кант – в поиске того, что можно делать – Гегель со своей диалектикой, будучи таким немецким долдоном, фактически отвечает: а ничего. Надо просто все это обмусоливать, рассуждать и т.д. Не зря Гегеля считают этаким «закрывателем» философии, в плане этой самой радикальности.
Теперь, после философов Нового осевого времени, Декарта, Канта и Гегеля вся философия существует исключительно локально. Больше никого не интересуют вот эти все радикальные вопросы: во что верить, что знать, что делать. Сама по себе постановка таких вопросов утрачивает смысл. После Гегеля начинается философствование в локальных ситуациях.
И так начинается методология. Собственно, Декарт в своем рассуждении о методе это и начал делать: «что я могу знать? И как познавать?» И к концу 18 века начинается слияние знания и техники. И возникает собственно практика, общественно-историческая практика, о которой Маркс и марксисты потом начали кричать на всех углах. Именно в это время, конец 18-го века, в период французской революции абстрактное рассуждение и философский разговор, порождающий целый ряд разворотов и иллюзий, сошлись с практической деятельностью. Попытки такого рода предпринимались и раньше, но они никогда не приводили к такому сочленению, к этому прегнантному комплексу. Ну, например, все, кто размышляет на эту тему, любят ссылаться на примеры греческих инженеров, того же Герона, Архимеда, ну а совсем уже любимым персонажем в этом смысле является Леонардо да Винчи, который, отрываясь от написания Джоконды, изобретал всякие летательные аппараты и прочие штуки. Но до школы, которую создал Гаспар Монж в революционном Париже было еще очень далеко. Там в Политехнической школе и в Эколь Нормаль инженеров, которые должны были строить паровые машины, фортификационные сооружения и корабли, начали учить философии и теории. Это происходит тоже примерно в одно время, при жизни одного поколения – Кант еще жив, Гегель еще молод, Гаспар Монж в расцвете сил, Маркс еще не родился, и все это оформляется в начале 19 века. После чего радикальный скептицизм превращается в локальный скептицизм, более того, он превращается из экзистенциального отношения к жизни в метод. И этот метод с одной стороны, направлен на практику, а с другой стороны, фундирован философским способом отношения к миру.
Без философии в этом смысле практика невозможна. Ну а одна из таких наиболее ярких практик, в которой философия выступает главным элементом – это практика образования, или практика формирования индивидуального человека. Если наука, возникшая после Декарта, оккупировала очень многие локальные ситуации со знанием, накопила массу знаний про всякие общие вещи, про то, о чем раньше философы только рассуждали, наука прекратила эти рассуждения и заполнила это знанием. То единственное место, где философское рассуждение, сомнение и разговор остаются в абсолютно чистом, неприкосновенном виде, и никаким знанием заполнены быть не могут – это воспитание индивидуальности. Поэтому педагогика есть практическая философия в одном смысле, и второе место, где в этом смысле философия находит себе место – это политика и управление. В большом смысле управление. Не управление ларьком, продающим фрукты, а управление общественными процессами. То есть там, где управление напрямую связано с политикой. И то и другое отличаются от всего остального мира только одним: вот этой самой индивидуальностью, которая не подлежит идеализации.
И вот, заканчивая сегодняшнюю лекцию, я бы хотел обратить внимание на следующее. Мышление базируется на идеальном, то есть на том, что оторвано от всяких частных, случайных вещей, где факты, случайности не имеют никакого значения, но применима философия со своей фундированностью мышлением, построенном на идеальном плане, только к экезмлификатам, которые не поддаются идеализации. А это либо какие-то общественные явления, которые сугубо ситуативны («здесь и сейчас»), либо к индивидуальности человеческой, то есть воспитанию и формированию человеческой индивидуальности.
После Гегеля особой необходимости в радикальном сомнении нет. Сомнение перемещается в локальные вещи и ситуации, в экземплификаты. Нет необходимости сомневаться в глобальных каких-то вещах. За нас отсомневался Конфуций, Декарт, Кант и Гегель. Но сомневаться в каждом фрагменте знания, особенно когда это касается некоторых вещей, которыми ты занимаешься. Поэтому я сегодня обозначил два приложения философии: это воспитание и образование индивидуального человека и это общественно-политическая и управленческая деятельность, которая тоже имеет дело с экземплификатами идей, с индивидуальностями. Проблематизация Беларуси и практическая философия в воспитании и образовании – вот здесь сегодня живет философия.
__________________________________________________________
[1] Петров М.К. ПЕНТЕКОНТЕРА. В ПЕРВОМ КЛАССЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ШКОЛЫ МЫСЛИ // Альманах «Восток», Выпуск: N 1\2 (25\26), январь-февраль, 2005. http://www.situation.ru/app/j_art_739.htm
__________________________________________________________
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ:
Лекция 3. Идеальный план и основа европейского мышления
Рабочие материалы всего цикла лекций
Российско-японские отношения: скептический взгляд
Российско-японские отношения: скептический взгляд 19.09.2016 10:53Активная позиция Японии по отношению к России можно рассматривать как метод укрепления двусторонних отношениях с ключевыми дипломатическими партнерами: США и Китаем. В последние годы зависимость Японии от гарантий США в области безопасности выросла на фоне достигнутого Китаем прогресса в военной области и активного развития ядерной программы КНДР. Япония пытается компенсировать эту зависимость за счет активного проведения собственной дипломатии. В связи с этим, отношения с Россией служат отличной возможностью: чем крепче отношения между Японией и Россией, тем более уверенно чувствует себя в Токио во взаимоотношениях с Вашингтоном.
Развитие Китая является веской причиной, почему Япония хочет внести изменения в развитие отношений с Россией. Токио открыто выразил серьезные опасения возможной военной конфронтации с Пекином по поводу претензий Китая на острова Сенкаку/Дьяою в Восточно-Китайском море. Япония также не уверены в том, как Соединенные Штаты будут реагировать на крупный военный инцидент в регионе. Кроме того, Япония испытывает беспокойство в связи с перспективой формирования антизападной оси Москва-Пекин. Стремление к улучшению отношений с Россией является еще одним проявлением политики Токио, направленной на предотвращение чрезмерной дипломатической изоляции Москвы и на предотвращение политическое сближение с Пекином, который будет включать в себя аспекты, направленные против Японии.
России необходимы хорошие отношения с Японией для углубления экономической и политической интеграции с динамично развивающимся Азиатско-Тихоокеанским регионом. Стратегия Российской Федерации на Востоке должна обеспечить социально-экономическое развитие азиатской части России, на Дальнем Востоке России (ДВР). В этом контексте, восточный акцент в российской энергетической политике демонстрирует изменение курса Японии в качестве перспективного рынка сбыта российских энергоресурсов. России необходим долгосрочный и предсказуемый партнер из-за острой необходимости в японских инвестициях и технологиях, чтобы обеспечит модернизацию в ДВР. России также известно, что ее отношения с Японией должны улучшиться, если она сможет выстроить более сбалансированную экономическую и политическую стратегию в Азии, в частности, в контексте растущего экономического и военного влияния в регионе Китая.
Несмотря на разочарование в связи с политикой санкций Японии, Россия по-прежнему исходит из того, что украинская проблема не затрагивает национальные интересы Японии напрямую и дает Японию рассматривает ее отдельно от других стран G7. Москва старается не слишком критиковать Токио в контролируемых государством средствах массовой информации и в публичных заявлениях высокопоставленных официальных лиц. Санкции Японии против России изображаются как «незначительными» и «вынужденными» под сильным давлением со стороны Вашингтона.
В Москве внимательно наблюдают за тем, как Япония фактически выходит из консолидированного Западного фронта, демонстрируя большую гибкость по отношению к России. С точки зрения Москвы, Токио мог бы играть роль посредника, способного передать позиции России Западу. Дополнительным стимулом к налаживанию хорошим российско-японских отношений, принимая во внимание скептический взгляд на ситуацию, является российский финансовый кризис, вызванный беспрецедентным снижением цен на нефть в 2015-16 гг.
Москва видит улучшение личных отношений между президентом Путиным и премьер-министром Японии Синдзо Абэ, как дополнительно важное значение при проведении своей политики в отношении Японии. Такие отношения особенно важны с учетом личностно-ориентированной лояльности электората в обеих странах.
Проблемы истории в отношениях России и Японии
Россия традиционно воздерживается от чрезмерной критики по отношению к Японии на тему нерешенных исторических вопросов. Во время холодной войны, советская историография, по понятным причинам, уделяла гораздо больше внимания к фактам и событиям, связанным с Великой Отечественной войной против фашистской Германии. Основным мотивом нападения для Советского Союза на Японию в конце Второй мировой войны был не расплата за военные преступления Японии, а выполнение обязательств Москвы перед своими союзниками. Кроме того, в отличие от Китая, Южной и Северной Кореи, после подписания Совместной декларации 1956 года, СССР рассматривал полностью решенными все вопросы двусторонних отношений, так что не было никаких причин, чтобы не было никаких причин поднимать какие-либо «нерешенные» вопросы.
Другим фактором самоограничения Москвы была его геополитическое соперничество с Вашингтоном. СССР надеялся удержать Японию от союза с Соединенными Штатами или, по крайней мере, нейтрализовать его. По мере того, как политические отношения между СССР и Японией оставались натянутыми, во многом из-за, до сих пор, нерешенного вопроса двустороннего мирного договора, Москва не имела желания дополнять отношения другими препятствиями.
Конфликта между Китаем и СССР 1960-х годов также оказал влияние на развитие советско-японских отношений. По мнению Москвы, чрезмерные нападки на Японию за действия императорской армии в Китае являются опрометчивыми, так как они могут косвенно поддержать китайское представление о тех событиях. В этих условиях официальная советская историография воздерживаются от слишком критичного отношения к Японии за военные преступления, сосредоточившись вместо этого на угрозе возрождающегося японского милитаризма.
Эта ситуация не изменилась после окончания холодной войны. Сближение с Китаем не привели к сходству во взглядах Москвы и Пекином в своей критике по отношению к Японии. Также Москва и Пекина не сходятся в своем отношении в территориальном споре с Японией. Россия проявляла чрезвычайную осторожность в отношении этих вопросов, последовательно сопротивляясь предложению Китая заключить сделку, в которой Пекин будет признан «северной территорией» России, в то время как Москва будет на китайской стороне в споре относительно острова Сэнкаку. Основным мотивом России является не добавлять такие чувствительные вопросы в список взаимных претензий с Японией.
Невысказанная надежда России в отношении Японии основывается на историческом опыте. Япония часто проявляла чувство политической целесообразности, не желая придерживаться «демократических принципов» в ситуациях, затрагивающих ее национальные интересы. Например, согласно своей официальной политике, Япония всегда была готова первой отменить санкции против «недемократических» режимов, если они вредят экономике Японии. Например, это было наглядно в случае с Китаем в результате инцидента на площади Тяньаньмэнь 1989 года. В 1980 году Япония формально присоединилась к санкциям Запада против СССР после вступления советских войск в Афганистан. Несмотря на эти санкции, Япония продолжала наращивать торговые и инвестиционные отношения с Москвой, которые быстро росли в начале 1980-х годов. В настоящее время Россия надеется, что Япония будет оставаться прагматичной по принципу «бизнес есть бизнес» с Москвой, и что в будущем она могла бы играть роль «моста» в нормализации отношений России с Западом в обмен на определенные экономические выгоды.
Проблема мирного договора
Важно отметить, что Россия признает необходимость продолжения обсуждений с Японией по территориальному вопросу. Тем не менее, следует отметить, что японская сторона, кажется, надеется, по крайней мере, внешне, что результат можно достигнуть не в результате этих переговоров, а в результате политической воли лидеров двух стран. На итоговой пресс-конференции во время визита Абэ в Сочи в мае 2016 года, японский лидер говорил о возможности разрешения проблемы японский лидер вместе с президентом России: «Мы договорились решить его во время построения отношений между Японией и Россией, ориентированных на будущее».
Абэ снова выдвинул идею «нового подхода, свободного от пережитков прошлого» воздерживаясь от подробностей, он добавил, что предложение Японии вытекает из того факта, что переговоры о заключении мирного договора находятся в застое и не принесли никакого результата. Пресс-секретарь правительства Йошихиде Суга был откровенен, он подчеркнул, что в этом новом подходе, не существует каких-либо изменений в основной позиции, которая подразумевает подписание мирного договора после определения суверенитета четырех островов. Это дает основание предположить, что основной целью «нового подхода», является демонстрация намерения продвинуть переговорный процесс из тупика. И все же, как исторический опыт переговоров по мирному договору показывает, что процесс обсуждения «новых идей», может длиться бесконечно долго.
Возможен ли «новый подход» вообще? Япония, очевидно, рассчитывает на уступки со стороны России, которая заинтересована в развитии экономических связей с Японией и улучшении отношений с Западом. Тем не менее, фундаментальный просчет Токио заключается в недооценке того факта, что большинство россиян не понимают суть территориального вопроса с Японией, воспринимая его исключительно как «безосновательными территориальные претензии» Японии. Поэтому трудно представить себе сценарий, в котором Путин будет передавать какие-либо территории Японии, даже в рамках юридически безупречного решения. В глазах многих россиян, «торговля Курильскими островами» была бы равносильно предательству памяти отцов и дедов, которые отдали свою жизнь за них.
Тем не менее, совсем не очевидно, что радикальное решение территориального вопроса приветствуется в Японии. Его существование позволяет нации поддерживать ощущение психологического комфорта на основе «ущемленного национального достоинства». Все администрации настойчиво отстаивая территориальные претензии, получают дополнительную поддержку избирателей. В Японии существуют мощные группы давления, заинтересованные в сохранении этой проблемы. Кампании с лозунгами «северных территорий» получают щедрые ассигнования из бюджета, в то время как некоторые муниципалитеты Хоккайдо получают огромные государственные субсидии. Еще меньше мотивации для достижения прогресса по этому вопросу показывают те должностные лица, которые несут ответственность за решение этой территориальной проблемы — чиновники министерств иностранных дел обеих стран, несколько поколений, которых выросли в период переговоров и повторяют постоянно одни и те же аргументы.
Таким образом, политика Токио поддержания вопроса «северных территорий» в качестве основного вопроса политической повестки дня двусторонних отношений с Россией следует рассматривать в рамках парадигмы общего дрейфа к популистской политике в Японии. Спор с Россией в основном внутренним ресурсом политического капитала для японских политиков, а не серьезной международной проблемой, разрешение приведет к качественному скачку вперед в двусторонних отношениях. Другими словами, в своей политики по отношению к России, как правило, прагматичные японской политической элиты остаются заложниками общественных настроений, и он вызван в основном националистической риторикой. Хорошо известно, что гораздо плохие политические отношения и территориальные споры Япония поддерживает с Китаем и Южной Кореей, которые являются жизненно важными торгово-экономическими партнерами Токио.
Экономические связи между Россией и Японией
Экономическая составляющая в двусторонних отношениях является довольно скромной. В 2014 году доля России в общем объеме товарооборота Японии составлял лишь 2,2%. Россия занимает 14-е место среди японских торговых партнеров в экспорте (1,5%) и 12-го импорта (2,8%). Доля Японии в российской внешней торговли составила 3,9% в 2014 году (седьмое место среди партнеров России). Существенного сотрудничества по другим вопросам, важных для национальных интересов обеих стран.
На самом деле проект по производству природного газа с Японией на Дальнем Востоке России оказался более успешным, чем ожидалось. Запланировано увеличение производства в будущем вдвое. В рамках проекта Сахалин-2, под руководством России, Японии, США и британских компаний, начала производство СПГ в 2009 году с 20% продукции поставляемой в Японию.
Хотя объемы экспорта растут, Россия, в сравнительном выражении, не продает большие объемы нефти и газа в Японию. Приоритет России в области экспорта в Азии является Китай, особенно с точки зрения нефти и газа. Даже если Япония откажется покупать российскую нефть и газ, это нанесет незначительный ущерб российской экономике. Ситуация полностью отличается от Европы, основным местом назначения экспорта России и основного источника валютных поступлений. В 2014 году объем экспорта российского газа в Японию составил около 700 миллиардов иен. Доля России в газовом рынке Японии составляет менее 10%, по сравнению с почти 30% на европейских рынках.
В отличие от связей Японии с Китаем, российско-японские экономические отношения не являются взаимно дополняющими друг друга и имеют низкий уровень взаимозависимости. Россия не входит в систему внутриотраслевого разделения труда в Восточной Азии и не интегрирована в логистические и технологические цепочки производства. Весь российский экспорт в Японию, в том числе энергоресурсы, могут быть легко заменены другими поставщиками. Инвестиционное сотрудничество между двумя странами также остается незначительным.
Таким образом, ни России, ни японская экономика будет испытывать серьезные трудности из-за санкций, если даже они продеваться в течение длительного времени. Ни одна страна не может использовать политику санкций в качестве эффективного инструмента давления против другой. Единственное, что Япония могла бы сделать, это сократить свои программы помощи по модернизации в России. Хотя очень ограничены по своим масштабам, такие санкции и другие самоограничения будут иметь серьезное негативное влияние на общую атмосферу российско-японских отношений, так как российские ожидания в отношении к Японии особенно высоки, особенно в области высоких технологий.
Несмотря на экономические санкции, Япония, возможно, по-прежнему поддерживать, по крайней мере, некоторый уровень экономического сотрудничества с Россией, чтобы Китай не смог получить значительно выгоду из ситуации, заполняя ниши, созданные после вывода западных и японских компаний. В настоящее время Япония по-прежнему показывает живой интерес в участии в развитии регионов Сибири и Дальнего Востока России в рамках интеграционных процессов в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Наилучшие возможности для двустороннего сотрудничества существуют в области энергетики, инфраструктуры (в том числе Арктического морского пути), сельского хозяйства, жилищного строительства, энергосбережения, здравоохранения и информационных технологий. Учитывая его богатство и размер, Япония могла бы по-прежнему быть одним из наиболее важных российских энергетических рынков на долгие годы, особенно с учетом глубоких структурных реформ энергетического сектора страны после Фукусимы. Но эти возможности не могут быть реализованы, если Россия не стабилизирует свою международную позицию и не начнет проводить глубокие структурные реформы внутри страны.
Вывод
Прочные экономические отношения неизбежно способствуют повышению значимости стран друг для друга. Если Россия будет рассматривать Японию в качестве основного источника развития РДВ и Сибири, это приведет к увеличению роли и значения Японии во внешней политике Москвы. Для России очень важно не полагаться на одного партнера на Дальнем Востоке, а иметь, по крайней мере, несколько. Это имеет важное значение для реализации национальных интересов России в этом регионе. Для Японии, сотрудничество с Россией является также необходимым. Обеспечение добрососедских и дружественных отношений с Россией имеет важное значение для Токио в поддержке противовеса Китая, диверсифицировать свои энергетические и другие источники ресурсов, успешно решать региональные проблемы безопасности, в том числе ядерную программу Северной Кореи, а также выполнять множество других стратегических задач. Таким образом, основной посыл двусторонних отношений лежит в усилиях обеих сторон, снять проблему мирного договора с центрального места политической повестки дня и сосредоточиться на более продуктивных и позитивных вопросах.
Дмитрий Стрельцов, заведующий кафедрой востоковедения МГИМО
Скептический эколог: Измерение реального состояния мира: 9780521010689: Ломборг, Бьёрн: Книги
«Это одна из самых ценных книг по государственной политике, а не только по экологической политике, — которая была написана для умного читателя. последние десять лет. Скептический защитник окружающей среды — это триумф «.The Economist
«… прекрасно документированная и удобочитаемая книга».
The Wall Street Journal
«… это сюрприз встретить человека, который называет себя защитником окружающей среды, но утверждает, что дела налаживаются… Странно, но автор этого счастливого тезиса не является консервативным экономистом со стальными глазами. Вашингтонский аналитический центр, но вегетарианец, многолюдный ученый, который был членом Гринпис в течение четырех лет … Основная цель книг, существенная аналитическая работа с почти 3000 сносками, — заявления экологических организаций, таких как Worldwatch Institute, Всемирный фонд дикой природы и Гринпис.Он называет постоянно мрачную судьбу этих групп ектенией, набором заявлений, которые, как он утверждает, являются преувеличениями или откровенными мифами.
The New York Times
Фактические ошибки, допущенные экологическим движением в прошлом, не повторяются. Блестящая и мощная книга ».
Мэтт Ридли, автор« Генома
»Ломборг совершил замечательный подвиг — соединил технооптимизм эпохи Интернета с заботой левши о судьбе планеты.«
Rolling Stone
» Бьёрн Ломборг — выдающийся представитель «нового поколения» политологов — математически грамотных и компьютерных. В этой книге он также показывает себя трезвым, эмпирически ориентированным аналитиком. Изучая огромное количество данных и принимая во внимание широкий спектр более и менее информированных мнений об экологических угрозах, с которыми сталкивается планета, он приходит к сбалансированной оценке того, какие из них реальны, а какие чрезмерно раздумывают. Решительно и что не нужно делать с теми, которые оказались псевдопроблемами.«
Джек Хиршлейфер, Калифорнийский университет, Лос-Анджелес
» Бьёрн Ломборг поднимает важный вопрос, не превышают ли затраты на устранение ущерба, причиненного загрязнением окружающей среды, затраты на само загрязнение. Ответ отнюдь не однозначный. Он написал новаторскую книгу «
Ричард Розекранс, Калифорнийский университет, Лос-Анджелес
» Когда Ломборг заключает, что «потеря тропических лесов в мире, плодородных сельскохозяйственных земель, озонового слоя и климатического баланса ужасна» I дать согласие.Но нам также нужны дебаты, и эта книга дает нам об этом в большом количестве, включая 2428 сносок. Если вы, как и я, принадлежите к тем людям, которые осмеливаются думать, что мир добивается определенных успехов, но всегда с ошибками, которые нужно исправлять, эта книга является важным чтением. «
Ларс Кристоферсон, генеральный секретарь, WWF Швеции
»… вероятно, самая важная книга об окружающей среде из когда-либо написанных. «
booksonline
» Ломборг прав в своих пунктах, что его критика большого количества зеленого активизма и его репортажи в СМИ справедливы, и, прежде всего, там, где есть место в случае разногласий г-н Ломборг приглашает и способствует обсуждению, а не пытается заставить его замолчать.»
The Economist
Как избавиться от скептиков в начале виртуальных продаж
Этот блог содержит материалы из нашего руководства Ultimate Sales Kickoff Resource Guide . Ознакомьтесь со всеми нашими замечательными ресурсами и инструментами для запуска виртуальных продаж здесь.
Планируя стартовую встречу по продажам, особенно в виртуальной среде, важно учитывать скептиков в зале. Мы спросили нашу команду фасилитаторов, что они делают, чтобы свести к минимуму влияние скептиков.Этот список может помочь вам придумать несколько тем для обсуждения вашего мероприятия.
Найдите источник
Определите, почему люди могут относиться к вам скептически. Если большинство людей настроены скептически, то это потому, что за этим стоит некая реальность. Если бы ничего не случилось, скептицизма не было бы. Вероятно, они этого не сделали. Если это широко распространенная проблема, спросите себя: «Откуда это взялось?». Что вызвало такой скептицизм?
Часто это связано с повторяющимися инициативами по изменению, которые не работают.За процессом не стояла дисциплина и не доводилось доводить дело до конца. Если ваша команда в прошлом участвовала в инициативах по изменениям, но не принимала их, это может быть причиной скептицизма сейчас.
Положите на стол
Ни один скептик не станет молчать и кричать докладчику за то, что он / она не думает, что это сработает. Итак, как ведущий, вы можете попробовать вызвать слона в комнате. Подумайте о том, чтобы найти творческий способ сделать это, например, снять видео или пародию.Положите возражения на стол. Извинитесь за ошибки, допущенные в прошлом, а затем сообщите им, что вы твердо намерены больше не повторять эту ошибку. Не повредит на самом деле показать точные шаги, которые на этот раз будут другими.
Продемонстрируйте ценность
Стартовое мероприятие должно быть направлено на создание ценности для людей, которые его посещают. Настоящая ценность для аудитории. Что мы делаем на этом мероприятии, что принесет пользу людям в зале? Как это упростит им работу? Как это сделает их более успешными? Сообщайте и демонстрируйте эту ценность неоднократно.
Выполнить
Когда дело касается скептиков, гарантировано одно. Вы никогда не получите их бай-ин, если не выполните. Если вы знаете, что у вашего SKO будет комната, полная скептиков, вы должны убить его при казни. Не оборачивайтесь. Это мероприятие может быть вашим единственным шансом привлечь всю вашу торговую организацию к тому, что необходимо для успеха.
Обними их
Скептики — не обязательно плохо. Скептики могут в конечном итоге стать вашими лучшими сторонниками.Если вы можете их преобразовать. Если вы сможете заставить их вести дела по-новому, они будут защищать ваше дело. Не путайте их с циниками. Циники не могут измениться и не будут. По словам наших собственных координаторов: «Сделайте их доступными для отрасли в целом».
Используйте свой SKO, чтобы инвестировать в успех своей команды продаж
Руководители и руководители продаж по-другому думают о своих стартовых мероприятиях в этом году.
Узнайте, где ваша торговая организация может иметь возможность стимулировать рост доходов, воспользовавшись нашей быстрой оценкой продаж и изучив все наши ресурсы по стартовым продажам.Если вы уже уверены, что хотите уйти от «события» ЮКО в этом году и направить свою команду на более широкую инициативу по трансформации продаж, то эти ресурсы могут оказаться для вас полезными.
Исследованиевыявляет проблемы поощрения скептицизма у аудиторов финансовой отчетности
Хороший аудит финансовой отчетности важен для защиты инвесторов, а скептически настроенные аудиторы необходимы для хорошего аудита. Недавнее исследование показало, что у аудиторов не поощряется скептицизм и что существуют неожиданные проблемы и возможности для развития скептицизма у аудиторов, продвигающихся вперед.
«В аудите скептицизм связан с умением выявлять красные флажки и смелостью их расследовать», — говорит Джо Бразел, ведущий автор исследования и заслуженный профессор бухгалтерского учета Пулского колледжа управления Университета штата Северная Каролина. «Без скептицизма вы не обнаружите мошенничества.
«Но скептицизм не бесплатен. Выявление красных флажков обходится дорого — вы можете выйти за рамки бюджета. Это может обострить отношения с клиентами. Это задерживает дополнительную работу.И, в конце концов, у большинства красных флагов есть невинные объяснения ».
Исследователи назвали скептицизм, который был разумным, но который одновременно требует затрат и не раскрывает мошенничества или ошибки в финансовой отчетности, «дорогостоящим скептицизмом».
«Мы знаем, что дорогостоящий скептицизм может привести к профессиональному наказанию аудиторов», — говорит Бразел. «С помощью этого исследования мы хотели выяснить, действительно ли , вознаграждая дорогостоящим скептицизмом, заставляет людей с большей вероятностью находить красные флажки и следить за ними.И мы обнаружили, что при правильных обстоятельствах это может иметь положительное значение, но также может иметь неприятные последствия ».
Исследование состояло из трех экспериментов.
В первом эксперименте исследователи привлекли 112 практикующих аудиторов с 3-5-летним профессиональным опытом. Всем участникам был предложен сценарий аудита с присутствием небольшого, среднего или серьезного красного флажка. Половине участников исследования в начале сценария сказали, что они были вознаграждены за проявление дорогостоящего скептицизма в начале работы.Затем всех участников исследования попросили просмотреть информацию в сценарии.
«Мы хотели посмотреть, повлияло ли предыдущее вознаграждение за скептицизм на способность участника идентифицировать красный флаг и вероятность того, что они будут действовать в соответствии с ним», — говорит Бразел. «Здравый смысл подсказывает вам, что участники, которые были вознаграждены за дорогостоящий скептицизм, с большей вероятностью примут меры. Это не то, что мы обнаружили ».
Участники, которые были вознаграждены за дорогостоящий скептицизм, на самом деле с меньшей вероятностью действовали на красный флаг.С помощью анкеты, заполнившей участников после эксперимента, исследователи узнали, что люди, которые были вознаграждены за дорогостоящий скептицизм, были удивлены.
«По сути, они рассудили, что им повезло с наградой за дорогостоящий скептицизм, и решили уйти, пока они были впереди», — говорит Бразел. «Награда имела неприятные последствия».
Второй эксперимент был похож на Эксперимент 1, но в нем участвовали только 36 профессиональных аудиторов и 52 аспиранта по бухгалтерскому учету.Профессиональные одиторы в Эксперименте 2 отреагировали так же, как участники Эксперимента 1. Однако аспиранты, которые были вознаграждены за дорогостоящий скептицизм, на самом деле с большей вероятностью откликнулись на красные флажки.
«Короче говоря, эксперимент 2 показал, что аспиранты не были удивлены вознаграждением за дорогостоящий скептицизм», — говорит Бразел. «Это говорит нам о том, что удивление и« уход, пока они были впереди », которые мы наблюдали у профессиональных одиторов в экспериментах 1 и 2, были выученным поведением.Иногда практикующим аудиторам не рекомендуется проявлять скептицизм ».
В эксперименте 3 участвовал 71 студент и аспирант по бухгалтерскому учету. Сценарии остались прежними, но половине участников исследования сказали, что их руководитель неизменно поддерживает дорогостоящий скептицизм. Это привело к более выраженному увеличению выявления и расследования красных флажков.
«Это говорит мне о том, что если мы с самого начала поддержим скептицизм со следующим поколением аудиторов, мы можем ожидать, что эти аудиторы поступят правильно — когда они увидят красный флаг мошенничества, они расследуют его», — говорит Бразел.
«Аудиторы должны чувствовать поддержку при выявлении и преследовании красных флажков, в противном случае рабочее место по существу обучает их избегать расследования потенциальных проблем», — говорит Бразел. «Это важно, потому что, если не будут расследованы красные флажки, мошенничество не будет обнаружено, а инвесторы пострадают».
Статья «Поощряют ли награды профессиональный скептицизм? Это зависит от обстоятельств », опубликовано в журнале The Accounting Review . Соавтором статьи является Джастин Лейби из Университета Иллинойса в Урбана-Шампейн; и Тэмми Рех Шефер из Университета Миссури в Канзас-Сити.
-шипман-
Примечание для редакции: Ниже приводится аннотация.
«Способствуют ли награды профессиональному скептицизму? Это зависит »
Авторы : Джозеф Ф. Бразел, Государственный университет Северной Каролины; Джастин Лейби, Университет Иллинойса в Урбане-Шампейн; и Тэмми Рех Шефер, Университет Миссури в Канзас-Сити,
Опубликовано : 26 июля The Accounting Review
DOI : 10.2308 / TAR-2019-0361
Abstract: В трех экспериментах мы обнаружили, что вознаграждение за профессиональный скептицизм может иметь неприятные последствия и уменьшить скептицизм в отношении будущих аудиторских задач, в которых присутствуют красные флажки. Мы сосредотачиваемся на вознаграждении за дорогостоящий скептицизм: скептицизм, который уместен ex ante, но приводит к дополнительным затратам ex post и не выявляет искажений. Аудиторы интерпретируют вознаграждение за дорогостоящий скептицизм как результат лучше, чем ожидалось, и рассматривают последующие задачи с точки зрения неприятия риска.В результате аудиторы стремятся избежать обратного риска скептических действий, что снижает чувствительность аудиторов к красным флажкам и их готовность сообщать о серьезных красных флажках своим руководителям, что ставит под угрозу качество аудита. Однако мы также обнаруживаем, что надзорный орган, постоянно вознаграждающий дорогостоящий скептицизм, снижает склонность аудиторов к риску и увеличивает их скептицизм. Таким образом, аудиторы считают, что скептические действия чреваты негативными последствиями. Культурный сдвиг в сторону заслуживающих доверия и постоянных вознаграждений за соответствующий скептицизм, вероятно, помогает гарантировать, что вознаграждения окажут ожидаемый эффект.
ViacomCBS хочет доказать скептикам, что наконец-то понимает потоковую передачу
Если вы все еще не знаете, что такое Paramount Plus, не волнуйтесь — скоро вы узнаете, потому что ViacomCBS потратит значительную часть 2021 года, пытаясь убедить вас подписаться на него.
Paramount Plus — это ребрендинг ViacomCBS своей текущей потоковой службы CBS All Access. Обновленный стример будет транслировать спортивные трансляции в прямом эфире (включая игры НФЛ, которые транслируются на CBS), прямые трансляции новостей и тысячи фильмов и телешоу из своих сетей.К ним относятся Nickelodeon, MTV, BET, Comedy Central, а также текущие и библиотечные программы от CBS. Поскольку компания готовится к концу 2020 года иметь «не менее» 19 миллионов платных подписчиков в Соединенных Штатах и планирует расширяться в 2021 году, руководители сегодня использовали свое время на объявлении о прибылях и убытках, чтобы попытаться убедить скептически настроенных инвесторов и аналитиков, что они знают, что им нужно. повторять — иронично, учитывая, что CBS All Access — один из первых крупных стримеров.
«Стриминг — это, безусловно, большие возможности», — сказал новый финансовый директор ViacomCBS Наврин Чопра в отчете компании о прибылях и убытках за третий квартал.«Это то место, где мы накопили многолетний опыт и набираем обороты».
«Потоковое вещание, безусловно, открывает большие возможности»
В 2021 году в центре внимания будут два основных направления потокового вещания: Paramount Plus и Pluto TV. Последний — это бесплатный потоковый сервис с поддержкой рекламы, который компания рассматривает как прямую игру для получения дохода от рекламы. Платформа имеет более 28 миллионов активных пользователей в месяц, что на 57 процентов больше, чем в прошлом году. Люди подписываются на использование сервиса, а ViacomCBS продает рекламу.Это платформа, которую генеральный директор Боб Бакиш сказал, что он «очень счастлив», приобретя ее в конце 2018 года.
ОднакоParamount Plus будет конкурировать с такими сервисами, как Peacock, HBO Max, Disney Plus и Netflix. Чтобы понять, как «еще больше погрузиться в стриминг», как сказал Бакиш, он хотел бы это сделать, нужно решить, что не имеет смысла продолжать. Частично это включает прямые телетрансляции, например, спортивные передачи и новости. Другие шаги включают закрытие небольших нишевых платформ, таких как MTV Hits. Хотя генеральный директор не разговаривал с другими нишевыми игроками (такими как NickHits или Comedy Central Now), идея, похоже, заключается в том, что контент будет помещен в Paramount Plus.Такие сервисы, как NickHits, доступны в более обычных цифровых розничных магазинах, таких как Amazon, где их можно приобрести за дополнительную ежемесячную плату сверх членского взноса Amazon Prime.
Одно большое различие, которое будет отличать ViacomCBS, — это то, как компания думает о своем содержании. Компания продолжит лицензировать свои сериалы и фильмы другим компаниям. Примечательно, что South Park транслируется на канале HBO Max — прямого конкурента, но сделка принесла, как сообщается, 500 миллионов долларов. Популярные шоу, такие как «Аватар: последний повелитель стихии» и «Легенда о Корре» , также были лицензированы для Netflix.Еженедельные отчеты Nielsen о ведущих потоковых играх в США обычно включают в себя программы ViacomCBS, такие как Shameless, Criminal Minds, и NCIS , даже если эти программы транслируются на разных платформах.
«Мы не можем оставить все это для себя. В этом нет смысла. Это слишком »
Это не означает, что Paramount Plus не будет полагаться на эксклюзивы; Так и будет. Оригиналы и эксклюзивы привлекают людей, а библиотеки удерживают подписчиков. Бакиш утверждает, что в их библиотеках есть контент, позволяющий лицензировать больше по неисключительным сделкам (например, Legend of Korra на Netflix) для получения дополнительной прибыли.
«У нас есть фильмотека из 4000 наименований, телевизионная библиотека из 140 000 серий — мы не можем оставить все это для себя», — сказал Бакиш. «В этом нет смысла. Это слишком много. У нас высокий спрос со стороны третьих лиц, потому что мы проверенные хитмейкеры, и благодаря этому спросу мы можем надежно и прибыльно монетизировать его ».
В связи с тем, что Paramount Plus дебютирует в начале 2021 года, а Pluto TV продолжает расширяться в новых странах, ViacomCBS кладет яйца в корзину потокового вещания. Удастся ли ViacomCBS развеять опасения аналитиков и инвесторов по поводу возможности конкурировать с некоторыми из крупнейших игроков за столом, потребуется время, чтобы разыграться, но очевидно, что Бакиш и его команда готовы.
Три столпа скептицизма в классической Индии: Нагарджуна, Джаяраси и Шри Харса
«Три столпа скептицизма в классической Индии: Нагарджуна, Джаяраси и Шри Харса» — действительно ценное дополнение к публикациям по индийской философии. Даже если опытный читатель позже обнаружит, что то, что поддерживают три столпа — Нагарджуна, Джаяраси и Шри Харса, не обязательно строится из кирпичей скептицизма, путь к открытию через дорожные знаки и указатели Итана Миллса наиболее увлекателен. читайте, оно того стоит.
— Философия Востока и Запада
«Три столпа» написаны увлекательно. Миллс знакомит своих слушателей с индийской философией, устанавливая связи с современной англо-европейской философией, а также с мировыми философиями. Книга ясна и увлекательна.
— Журнал изучения Дхармы
Книга «Три столпа» написана увлекательно. . . Внимание Миллса к общим методологиям и проблемам — долгожданный вклад в текущую корректировку этого подразделения.Кроме того, «Три столпа» рассматривают связи между мыслителями за пределами Индии (в Греции, Персии и Китае). Эта глобальная точка зрения — долгожданный аспект книги, выходящий за рамки простых индийских / «западных» рамок. . . . [B] Обращая наше внимание на сходство между такими разрозненными мыслителями, Миллс оказал важную услугу философам, интересующимся глобальной эпистемологией. Книга ясна и увлекательна. . . новички в индийской философии сочтут книгу полезным, хотя и спорным, знакомством с тремя важными мыслителями.Три столпа скептицизма в классической Индии должны стимулировать дальнейшие исследования каждого из трех «столпов» и их отношения к философии в досовременной Южной Азии и в остальном мире ».
— Journal of Dharma Studies
Итан Миллс написал прекрасную книгу об индийском скептицизме. Это показывает, что скептицизм — это не просто греческое явление, он имеет долгую историю в Индии. Эта книга обращается к скептицизму как в ортодоксальной, так и в буддийской традициях и обогащает наше понимание взаимодействия между этими традициями и развитием философской диалектики в Индии.Отчет эрудирован, детализирован, полон хороших переводов и изложения. Он философски сложен и легко читается. Его должен прочитать любой, кто интересуется скептицизмом или индийской философией.
— Джей Гарфилд, Смит-колледж
Эта книга предлагает наводящие на размышления интерпретации трех основных фигур индийской мысли. С технической точностью, тщательным переводом и, что особенно важно, проницательными сравнениями с западными дискуссиями, Миллс приводит впечатляющие и убедительные аргументы в пользу «расширения истории философского скептицизма» и заставляет нас заново задуматься о целях и пределах сегодняшней философии.
— Чакраварти Рам-Прасад, Ланкастерский университет
Итан Миллс приводит веские доводы в пользу скептических позиций Нагарджуны, Джаяраши и Шри Харши, которые, по его мнению, следует рассматривать как формы «скорее скептического отношения к философии». чем гносеологический скептицизм. Это то, к чему должен отнестись любой любитель философии.
— Прадип Гокхале, Университет Савитрибай Фуле Пуна
Гондурасцы полны надежд и скептически относятся к подсчету голосов за президента: NPR
Гондурасцы пошли в воскресенье на избирательные участки, чтобы избрать нового президента, но многие люди в обедневшей стране мало надеются на то, что демократия решит их проблемы.
МЭРИ ЛУИЗ КЕЛЛИ, ВЕДУЩАЯ:
Сейчас в Гондурас, где лидер оппозиционных левых сил продолжает удерживать двузначное преимущество на вчерашних президентских выборах. Официальный результат может появиться не раньше, чем через месяц, но гондурасцы празднуют то, что кажется победой демократии в стране, более привыкшей к насилию и коррупции. Кэрри Кан из NPR сообщает.
КЭРРИ КАН, УЛИЦА: Вчера Элиза Флорес и ее мать отправились на избирательные участки в своем районе среднего класса в столице Гондураса.
ELISA FLORES: Мы готовы к переменам в этой стране.
КАН: Оба достались Ксиомаре Кастро, бывшей первой леди и левому флангу. Флорес подтолкнула инвалидную коляску своей бабушки по крутой бетонной улице к местной начальной школе, оснащенной почти дюжиной избирательных участков.
ФЛОРЕС: Я думаю, что мы очень долгое время находились под властью класса, который на самом деле не заботится о людях, о людях с бедными потребностями.
КАН: 25-летняя Флорес, работающая в правительственной судебной системе, говорит, что она действительно надеется на будущее и что ее голос будет учтен.
ФЛОРЕС: Я думаю, что мой голос имеет значение, и голоса каждого имеют значение, и результаты должны это отражать.
КАН: Ее 77-летняя бабушка Дейзи Аджуэро не так уверена в себе.
ДЭЙЗИ АХУЭРО: (говорит по-испански).
КАН: «Это плохо. Здесь нет демократии», — говорит она. У гондурасцев есть много причин для того, чтобы относиться к ним скептически. После перехода от военного правления в 1980-е годы демократический опыт Гондураса был в лучшем случае шатким.В 2009 году избранного президента в пижаме вывели из страны военные. Сменявшие друг друга правительства становились все более коррумпированными, и последние восемь лет президент Хуан Орландо Эрнандес и его национальная партия были втянуты в многочисленные скандалы. Брат Эрнандеса отбывает пожизненное заключение в тюрьме США по обвинению в незаконном обороте наркотиков. Эрнандес отрицает обвинения в том, что он помогал международной операции. Больные коррупцией, гондурасцы вчера массово выступили.
НЕИЗВЕСТНОЕ ЛИЦО №1: (говорит по-испански).
КАН: Сотрудник избирательного участка разворачивает бюллетени для голосования и называет имя кандидата в президенты в огромном спортзале, который вчера превратился в несколько избирательных участков. Явка молодых избирателей увеличилась до более чем 60%. Это было первое голосование за 24-летнего Эванса Вареллу.
ЭВАНС ВАРЕЛЛА: (говорит по-испански).
КАН: Он также обратился к лидеру оппозиции Кастро, сказав, что он надеется, что грядут перемены. Он говорит, что должен был во что-то поверить. Это большой скачок, учитывая, что опросы общественного мнения показывают, что у гондурасцев самый низкий уровень веры в демократию в Латинской Америке, и в последнее время многие голосуют ногами.За последние месяцы десятки тысяч гондурасцев уехали из страны в США. Пандемия и последовавшие за ней ураганы в прошлом году оставили экономику в руинах. Эрик Олсон, эксперт по Центральной Америке из Международного фонда Сиэтла, говорит, что, учитывая склонность региона к авторитаризму, особенно в Никарагуа и Сальвадоре, Гондурас выглядит как яркое пятно.
ЭРИК ОЛСОН: И США должны отнестись к этому серьезно и найти все возможные способы поддержать это движение к поддержке демократических изменений.
НЕИЗВЕСТНОЕ ЛИЦО № 2: (говорит по-испански).
КАН: Продавец мороженого едет по грунтовым дорогам мимо низких блочных домов в опасном районе Ривера-Эрнандес в Сан-Педро-Сула на севере Гондураса. Арасели Мехия Альварадо сидит в своем грязном дворе перед домом. Она говорит, что ее мужа убили три года назад, и полиция ничего не сделала, чтобы найти его убийц.
АРАЧЕЛИ МЕХИЯ АЛЬВАРАДО: (говорит по-испански).
КАН: 47-летняя мать-одиночка троих детей говорит, что в Гондурасе демократия была потеряна давным-давно.Христианская некоммерческая группа помогает расследовать убийство ее мужа. Она думает об иммиграции в США, но она тоже проголосовала за оппозицию и говорит, что пока что останется на месте.
Кэрри Кан, NPR News, Тегусигальпа, Гондурас.
(ЗВУЧАНИЕ ОТРЯДА CEX «ПОЛУЧИТЕ ГОДЫ»)
Авторские права © 2021 NPR. Все права защищены. Посетите страницы условий использования и разрешений на нашем веб-сайте www.npr.org для получения дополнительной информации.
стенограмм NPR создано Verb8tm, Inc. в срочном порядке., подрядчик NPR, и произведен с использованием запатентованного процесса транскрипции, разработанного с NPR. Этот текст может быть не в окончательной форме и может быть обновлен или изменен в будущем. Точность и доступность могут отличаться. Авторитетной записью программирования NPR является аудиозапись.
опрос AP-NORC: треть взрослого населения США скептически относится к прививкам от COVID. эксперты считают новость обескураживающей, если U.С. надеется добиться коллективного иммунитета и победить вспышку.
Опрос, проведенный Центром исследований по связям с общественностью Associated Press-NORC, показал, что, хотя 67% американцев планируют пройти вакцинацию или уже сделали это, 15% уверены, что не сделают этого, а 17% говорят, что, вероятно, нет. Многие выразили сомнения в безопасности и эффективности вакцины.
Опрос показывает, что более полутора месяцев сохраняется значительный скептицизм в отношении кампании вакцинации в США, которая практически не повлекла за собой серьезных побочных эффектов.Было обнаружено, что сопротивление выше среди молодых людей, людей без высшего образования, чернокожих американцев и республиканцев.
Доктор Энтони Фаучи, ведущий правительственный ученый-инфекционист, подсчитал, что где-то от 70% до 85% населения США необходимо сделать прививки, чтобы остановить бедствие, от которого погибло около 470 000 американцев. Совсем недавно он сказал, что распространение более заразных вариантов вируса увеличивает потребность в большем количестве людей, чтобы сделать свои прививки — и быстро.
Так достаточно ли 67% американцев?
“No. Нет, нет, нет, нет », — сказал Уильям Хэнедж, эксперт Гарвардского университета по динамике заболеваний. Он добавил: «Вам нужно будет вакцинировать довольно большую часть населения, прежде чем вы увидите реальный эффект».
По данным Центров по контролю и профилактике заболеваний, около 33,8 миллиона американцев, или 10% населения, получили по крайней мере одну дозу, а 10,5 миллиона были полностью вакцинированы.
Опрос 1055 взрослых, проведенный в январе.28–1 февраля, дает представление о скептицизме.
Из тех, кто сказал, что они точно не получат вакцину, 65% выразили обеспокоенность по поводу побочных эффектов, несмотря на показатели безопасности прививок за последние месяцы. Примерно такой же процент заявили, что не доверяют вакцинам от COVID-19. И 38% заявили, что не верят, что им нужна вакцина, и такая же доля заявили, что они не знают, подействует ли вакцина COVID-19, и что они не доверяют правительству.
Из тех, кто, вероятно, не получит вакцину, но не исключил ее полностью, 63% заявили, что ждут, чтобы увидеть, безопасно ли это, а 60% заявили, что обеспокоены возможными побочными эффектами.
«Я не доверяю фармацевтике. Я действительно не знаю. И это не похоже на то, что это будет безопасно », — сказала Дебра Нанез, 67-летняя медсестра на пенсии из Тусона, штат Аризона.
Нанез сказала, что сделала прививки от гриппа и пневмонии, но обеспокоена слухами о том, что содержится в вакцине от коронавируса, и ее друзья испытывают такие же сомнения.
«Мне потребуется время, чтобы изучить его, чтобы убедиться, что он безопасен. Я просто не хочу брать ничего, что может навредить мне », — сказала она.
Барон Уокер, 42-летний уволенный монтажник изоляции из Паркерсбурга, Западная Вирджиния, сказал, что он находится в графе «вероятно, нет», по крайней мере, на данный момент.
Он сказал, что если бы он был пожилым человеком или жил в густонаселенном районе, он мог бы более серьезно подумать о вакцине. Но он находится в сельской части страны, он носит маску и дистанцируется от общества, и он считает, что есть хорошие шансы, что нация добьется коллективного иммунитета, сказал он.
«Я чувствую, что у меня достаточно времени, прежде чем я все равно получу (вакцину), чтобы узнать, есть ли серьезные побочные эффекты и стоит ли вообще ее делать», — сказал Уолкер.
В интервью некоторые американцы выразили обеспокоенность революционной скоростью, с которой были разработаны вакцины — менее чем за год.
«Мне кажется, они поспешили», — сказал Уокер.
Этому вторил 31-летний Мэтт Хелдерман из Грира, Южная Каролина.
«Я хотел бы увидеть больше данных о безопасности, — сказал Хелдерман, видеоредактор и ассоциированный продюсер христианской телепрограммы. Он также сказал, что хотел бы получить больше ясности относительно того, эффективна ли вакцина против новых вариантов.
Представители здравоохранения пытаются опровергнуть опасения по поводу вакцины с помощью науки.
Последние данные показывают, что две вакцины, используемые в США — Pfizer и Moderna — эффективны даже против разновидностей, сказал Фаучи.
Кроме того, хотя разработка вакцин была необычайно быстрой, она стала кульминацией многолетних исследований. И вакцины прошли клинические испытания с участием тысяч людей, за которыми наблюдали в течение 60 дней после приема последней дозы.Исследования других вакцин показали, что вредные побочные эффекты почти всегда проявляются в течение 45 дней.
«Ни безопасность, ни научная целостность, конечно, не пострадали», — сказал Фаучи. «У многих есть основания для скептицизма. Но я думаю, что когда вы объясните им факты и данные, вы сможете их убедить ».
Обследование показало, что пожилые американцы, которые более уязвимы к COVID-19, с особой вероятностью скажут, что им сделали прививку или, вероятно, сделают или обязательно сделают вакцинацию.Четверо из 10 из тех, кто моложе 45 лет, говорят, что они, вероятно, получат или определенно не получат вакцину, по сравнению с четвертью тех, кто старше.
Чернокожие американцы с меньшей вероятностью, чем белые американцы, скажут, что они получили прививку или определенно или вероятно будут вакцинированы, 57% против 68%. Среди американцев латиноамериканского происхождения 65% говорят, что получили или планируют получить вакцину.
Эксперты в области общественного здравоохранения давно знают, что некоторые чернокожие американцы не доверяют медицинскому истеблишменту из-за его истории злоупотреблений, включая печально известное исследование Таскиги, в котором чернокожие пациенты с сифилисом не получали лечения, чтобы врачи могли изучить болезнь.
Американцы без высшего образования с большей вероятностью, чем получившие высшее образование, скажут, что они обязательно или, вероятно, не будут вакцинированы, 40% против 17%. И республиканцы чаще, чем демократы, говорят это — 44% против 17%.
