Фаталисты это кто: Фатализм | Понятия и категории

Автор: alexxlab · Опубликовано 23.08.2021 · Обновлено 28.05.2021

Содержание

Интуиция играет главную роль в судьбе человека — Российская газета

«ЗА»

Полина Дашкова, писатель:

— Сразу несколько больших аварий и катастрофа самолета, погибли люди, которые могли остаться в живых. Если бы отказались от услуг зарекомендовавших себя не с лучшей стороны египетских и турецких экскурсионных фирм. Или если бы не полетели в Пермь, а поехали туда, например, поездом. Вы скажете: судьба? Судьба вторична, с моей точки зрения. Первична интуиция. Известно, что несколько человек не сели в самолет, разбившийся в Перми. Наверняка, кого-то бог отвел и от автобуса в Египте. При каждой катастрофе есть небольшой процент народу, который в силу разных обстоятельств избегает несчастья. Опоздали? Но ведь и опоздания мы сами создаем, программируем. Что там срабатывает: интуиция, случайность? Мне хочется верить, что человек каким-то очень глубоким чувством такие вещи может просчитать. Просто кому-то это дано, а кому-то нет. Кто-то доверяет своей интуиции, а кто-то плывет по течению, не обращая внимания на свой внутренний голос.

Я не думаю, что это остатки, рудименты подкорковых, животных способностей человека. Наоборот, это более сложные механизмы человеческой психики, которые разовьются в результате эволюции человека и будут служить нам в будущем.

Однажды мой муж не сел на поезд, который шел из Питера в Москву и загорелся. Погибло много народу, более суток не было связи. Его остановила, казалось бы, случайность: не успел взять интервью. Мы не могли созвониться, но я интуитивно чувствовала, что с ним все нормально, хотя вокруг все паниковали страшно.

Фатализм, с моей точки зрения, ограниченность и недоверие к себе, интеллектуальная и духовная лень. Пока я работала над своим новым романом «Источник счастья», перелопатила горы исторических документов. Могу точно сказать, что Николай II был абсолютным фаталистом. Причем всю жизнь. Он шел, не сопротивляясь, не пытаясь изменить этот путь ни на йоту, к тому, к чему в конце концов и пришел. Целых девять месяцев история предоставляла ему шансы и варианты, чтобы поправить свою жизнь, поспорить с судьбой, спасти себя, семью, Россию.

Никакой реакции.

Был такой эпизод в жизни императора: из экспедиции в Тибет вернулся Николай Пржевальский и устроил выставку своих находок, древних артефактов. Вся царская семья, в том числе и наследник Николай, очень заинтересовалась этой коллекцией. Особенно таинственным зеркалом. Пржевальский предупредил, что не стоит в него смотреться: можно увидеть что-то не очень приятное. Николай был единственным в царской семье, кто все же заглянул в зеркало и очень помрачнел после этого. Так вот есть версия среди мистически настроенных историков, что уже тогда он узнал свою судьбу. Но были и более объективные предупреждения на царском пути, которые Николай игнорировал так же, как и зеркальное предсказание. Например, известный случай, когда в Японии из толпы выскочил человек и стал бить его саблей по голове. Почему бы человеку не отреагировать на знаки, которые ему подкидывает история? Николай, хотя и увлекся в последствии всякой восточной мистикой, был явно не из тех, кто воспринимал знаки судьбы как предупреждение и ориентиры, чтобы избежать плохого.

Он был из тех, кто плохому покоряется.

«ПРОТИВ»

Юрий Арабов, писатель и драматург:

— Судьба — это совокупность причинно-следственных связей и развязка в будущем тех «завязок», которые вы совершили некоторое время назад. Каждый человек в какой-то степени отвечает за причинно-следственную связь своих предков, в частности отца и матери. Но в основном эту причинно-следственную связь создает сам человек. В этом смысле судьба каждого человека отчасти предсказуема. Драматургия как вид искусства помогает понять эту «механику», через которую говорит сам бог. Я когда-то написал в стихах: «мы получаем вышку, пристегиваясь ремнем…» Вот и вся судьба.

Мне кажется, можно изменить свою судьбу, просто пересмотрев свои действия, те «завязки», которые приводят к определенным развязкам. Для этого в церкви создан институт покаяния, который как раз служит для разрыва этой самой причинно-следственной связи. Когда человек исповедуется в грехах, он получает частично или полностью возможность прижизненного искупления.

Во время исповеди человек как бы сам себя искупает.

Всякого рода эзотерики и фаталисты рассказывают нам о бездействии в определенные тяжелые моменты жизни, когда интуиция любыми подвластными ей способами предупреждает — вот-вот что-то случится. Бездействие, а я понимаю под этим невыход из дома вовремя, опоздание, отказ в последнюю минуту от поездки, тоже в какой-то степени может ослабить причинно-следственную связь.

Но все это лишь видимая часть айсберга, а есть еще огромная невидимая часть, которая совершенно не поддается какому-либо рациональному объяснению. Безусловно, у каждого человека есть своего рода предопределение его жизни, судьбы. И мы можем всего лишь ослабить его, но никак не изменить. Опять же ослабить предопределение можно в церкви исповедью и покаянием. Вот это самое главное.

Верю ли я в судьбу? Раньше не верил. Но сейчас чувствую, что есть вещи, которые не поддаются рациональному осмыслению. Есть некоторые предопределения, от которых, как ни старайся, что ни предпринимай, никуда не денешься. Вполне возможно, это кармические связи умерших близких, которые человек искупает и которые мы принимаем за судьбу. Примеров приводить вам не буду, потому что это все очень личное.

Вы спрашиваете, какие они мои герои — фаталисты или все-таки они сами творцы своей судьбы? Я думаю, что в основном это люди, плывущие по течению и задумывающиеся лишь тогда о закономерностях течения жизни, когда бывает уже слишком поздно. Наверное, как и любой человек. Поэтому мои герои, по-видимому, чем-то напоминают слепых котят, которым, чтобы прозреть, надо, чтобы судьба их прижгла, ткнула, ударила.

А вот герои сценариев к фильмам Александра Сокурова «Молох» и «Телец» — другие. Гитлер и Ленин — люди совершенно свободные от каких-либо моральных принципов и ограничений. Они собственноручно делали свою жизнь, свою карьеру без оглядки на какую-либо мораль. Руководствуясь принципом — цель оправдывает средства, они, собственно, и соткали свою смерть от рук других людей и пали жертвой заговора. Другое дело, что все их деяния эта гибель не искупила, и если есть посмертие, то на том свете, я думаю, они еще искупают.

Но это уже не в нашей компетенции.

Логический фатализм — Гуманитарный портал

Логический фатализм (или логический детерминизм) — это философская доктрина, утверждающая, что согласно законам (или принципам) логики (см. Логика) следует, что всё в мире предопределено и поэтому человек не имеет свободы воли. Наиболее распространённым примером такого рода предопределённости могут служить суждения о случайных будущих событиях.

Аргумент логического фатализма с целью его опровержения был введён Аристотелем в широко известной главе IX трактата «Об истолковании» и основан на раздумиях военного стратега-полководца: «Будет ли завтра морское сражение? Или его не будет?» Данный аргумент можно представить в следующем виде:

принцип двузначности

В основе приведённого фаталистического аргумента лежат две посылки:

Принцип необходимости, утверждающий, что «если истинно, то необходимо» и который безоговорочно принимался во всех эллинистических философских школах.
Принцип двузначности, который позволяет выбрать одну из этих двух альтернатив как верную.

Большинство исследователей считают, что Аристотель ограничивает применимость принципа (2) относительно высказываний о будущих случайных событиях и этим разрушает фаталистический аргумент.

Тема логического фатализма широко обсуждается в философской и логической литературе вот уже более двух тысяч лет, для чего потребовался строгий анализ таких основополагающих понятий, как «свобода», «истинность», «время», «асимметрия времени», «случайность», «необходимость», «непредотвратимость» и ряда других. Особое значение дискуссия по логическому фатализму имела для появления и развития различных направлений

неклассических логик (см. Логики неклассические), таких, как многозначные, модальные, временные и модально-временные.

Философская концепция фатализма утверждает что жизнь человека. Фаталист — кто это такой? – Наверное, это самый главный вопрос

Фатализм – это философское течение, утверждающее, что каждое действие неизбежно, детерминировано судьбой. Значение слова фатализм раскрывается через свой корень fatalis, в переводе с латинского означающий рок, предопределенность. Фатализм простыми словами есть вера в необходимость, неотвратимость происходящего с человеком.

В отдельном смысле можно соотнести фатализм с , поскольку следуя этому мировоззрению, человек не предпринимает попытки изменить судьбу в ее негативные моменты, а покорно следует злому року. В философии значение слова фатализм раскрывается через представление, что события любого рода уже запечатлены до нас, наперед, а в нашей реальности им свойственно лишь обретать свое проявление.

Что такое фатализм?

История фатализма в Новое время связана с историей детерминистического подхода. Наиболее четко этот подход выражается в философии жесткого детерминизма, яркими представителями которого были Спиноза и Лейбниц.

Фатализм в связи с детерминизмом утверждает причинность, которая обусловлена действиями вселенной. То есть фатализм простыми словами говорит, что законы вселенной нельзя обойти, даже если что-либо кажется человеку несправедливым, он хочет это изменить, то его желание тщетно и не сможет реализоваться, так как против хода мироздания невозможно пойти.

Спиноза считал, что отдельный человек для мироздания лишь пылинка, поэтому бессмысленно ожидать того, чтобы пылинка взяла на себя храбрость и была способна распоряжаться собой.

Фатализм, что это простыми словами? Фатализм можно обозначить единственным словом – судьба. Это видение в наиболее ярком формате прослеживается также в философии стоиков – направлении, родившемся в период заката, упадка древнегреческой философии, перекрестия древнегреческих и уже римских идей. Стоики полагали, что нужно покориться судьбе – своему фатуму, который преследует любого, и нельзя от него отказаться.

Стоики придумали очень яркое сравнение, которое вызывает в живые реакции: «Идущего, судьба ведет, а упирающегося волочет крючьями». Такие крючья натуралистично показаны в фильме «Страсти Христовы» – они являют собой палку с привязанными к ней несколькими кожаными веревками, на конце каждой закрепляется крюк. При бичевании такие крюки загоняются под кожу, вырывая из тела человека куски мяса.

Смысл этой фразы, которую используют стоики, предельно прост: у каждого человека уже прописана судьба, целиком и полностью предрешена жизнь, изменить событие в этом предначертанном ходе невозможно и бессмысленно. Дальше все зависит уже только от нашего отношения: относиться ли легко, спокойно, бесстрастно к ударам судьбы, принимать ее полностью вплоть даже до и безразличия к ней, либо бороться и быть несчастным.

Что значит покориться судьбе? Это не вторгаться в порядок вещей, который мы наблюдаем. Стоики считают, что человек в любом случае пойдет по судьбоносному пути, а вопрос лишь, как он пойдет: быстро и с легкостью, даже пользуясь помощью судьбы, либо будучи недовольным ею, с большими препятствиями и проблемами.

Примеры фатализма

Громкие примеры следования мировоззрению о всеобщей предопределенности предоставляет нам мировая история фатализма. Стоит сказать, что в отдельном смысле фатализм великих людей всегда связан с гордостью, их сильной открытой позицией, не позволяющей им попытки спастись от событий, которые признали судьбоносными.

Например, Юлий Цезарь отвергает предостережения своего прорицателя Спуринны «остерегаться мартовских ид» и собственной жены Кальпурнии, видевший во сне, что его зарезали в форуме. Но невзирая на эти предостережения, Юлий Цезарь не только идет в форум, но еще и не берет телохранителей, а в итоге оказывается окружен десятками заговорщиков, которые убивают его.

Подобную гордость и несгибаемость продемонстрировал и король Швеции Густав III, который перед знатным балом ужинал с фаворитами и получил весть о готовящемся прямо на балу покушении. Как и Юлий Цезарь, Густав отказался взять стражу, и даже отклонил просьбы фаворитов одеть кольчугу под праздничную одежду, сказав: «Если кто-то хочет меня убить, то лучшего места, чем здесь, ему не найти». Хотя бал был маскарадом, и все танцующие облачились в маски, король дал себя узнать благодаря массивному кресту ордена, который носили только королевские особы и не снял. По ордену был узнан убийцей, протолкавшимся сквозь толпу и за спиной короля вытащивший пистолет. Густав заметил это и повернулся, выстрел попал вместо сердца лишь в ногу, что, однако, все равно привело к смерти короля через 13 дней от заражения через рану, поскольку пистолет был заряжен мелкой дробью и обойными гвоздями с ржавчиной, принесших инфекцию. Несмотря на огромные шансы выжить, король не смог уклонился от запланированной для него смерти – в этом снова роль фатализма?

Еще одним ярким примером фатализма и фаталистического взгляда на жизнь был барон Унгерн. О его отваге уже при жизни ходили легенды. Его не могла сразить в бою ничья пуля, он бросался на своего врага без тени . После одного боя в одежде, сбруе коня, обуви и сумках нашли следы более чем от 70 пуль, ни единая из которых не ранила барона. В эту избранность барон поверил и сам и нанял несколько гадалок и предсказателей в свою свиту. Зная веру Унгерна в судьбу, этим воспользовался денщик Бурдуковский, который подкупил одну из гадалок за свидетельство барону, что он сможет жить, доколе будет жив Бурдуковский.

Бурдуковский тотчас же получил особое внимание от барона, его оберегали так, словно в нем содержалась жизнь Унгерна. Однако несколько позже та же гадалка предсказала Унгерну то, что жить ему осталось всего 130 дней. Эту весть подтвердили и другие прорицатели – два монаха предсказали тот же срок, кинувши кости. Унгерн поверил, вера барона подкреплялась также тем, что число 130 он видел для себя роковым, ведь оно составляло 10 раз по 13.

На протяжении 130 дней еще не единожды Унгерн был на волос от гибели. В войсках был сильный разлад, барона пытались убить как враги, так и собственные офицеры. Был организован заговор, и заговорщики вторглись в палатку барона, однако Унгерн в это время был в соседней палатке. Услышав стрельбу и высунувшись, был замечен, по нему открыли стрельбу в упор. Но барон спасся тем, что смог юркнуть в кусты. Позднее целый полк барона решил бежать, и Унгерн выехал полку наперерез, а офицеры полка открыли по барону стрельбу. И снова, несмотря на крайне малое расстояние, никто не смог достичь своей пулей цели, Унгерн повернулся и ускакал, таким образом спасшись.

Унгерн был предан даже своими монголами, которые верили в него словно в «бога войны». Повязав и, оставив в палатке Унгерна, сами пустились во все стороны, дабы согласно поверью духи не нашли, кого преследовать. И так его обнаружил и взял в плен красный разъезд. Барон в плену пытался неоднократно покончить с жизнью с помощью яда и удушения, однако ампула яда потерялась, а конский повод, который Унгерн хотел использовать как удавку – оказался слишком коротким. По истечению отведенного гадалкой и монахами срока барон был все-таки казнен. В сохранившихся протоколах допросов есть запись, что Унгерн посчитал себя уверенным фаталистом и свято верил в судьбу.

Фатализм, фаталист…Какие ассоциации вызывают у вас эти слова? Возможно, вспомнится урок литературы в школе и произведение М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», повесть «Фаталист». Мы не очень часто слышим это слово в современном мире, но с его проявлениями встречались все без исключения. Что же такое?

Фатализм в философии – это предопределение существования человека, его поступков некоей высшей силой. Невозможность что-либо изменить, исправить. Полное отсутствие выбора. Для одних – очень удобная жизненная позиция. Можно оправдать любые свои поступки. Для других – безысходность, безволие и оправдание своей бездеятельности.

С фаталистами схожи пессимисты. Но в отличие от последних, фаталистами движет девиз: Чему быть, того не миновать, не важно — хорошо это или плохо.

Истоки рождения фатализма

Фатализм, по-видимому, родился вместе с человеком. Необъяснимые природные явления, постоянное противоборство с ними рождало в людях усталость, обреченность. Появились первые божества. На них перекладывалась часть ответственности за человека и его земной путь. Так, у древних славян нить судьбы плела богиня Мякошь. В древней Греции это были Мойры – три сестры. Одна определяла жребий человека еще до его рождения, другая – плела нить человеческой судьбы, а третья ножницами перерезала эту нить и человек умирал.

Проводниками идей фатализма были и древние стоики. Они также считали, что все люди – это кусочки мозаики, которую складывают Высшие силы. Если человек стойко принимает все превратности судьбы, то она ведет его за собой. Ну, а если он решил сопротивляться – тогда судьба тащит его крючьями .

Затем появилась философия детерминизма. Все происходящее в мире имеет свои причины. Любой случай – это стечение причин и обстоятельств, «беспричинные» случаи невозможны.

Виды фатализма

В психологии фатализм подразделяется на три вида:

Бытовой. И здесь мы вернемся к пессимистам. Это люди, которые даже в хорошем событии ищут плохое развитие события. При этом во всех неудачах своей жизни они винят других людей. Если среди последних виноватых нет, то «крайними» становятся высшие силы. Но ведь фаталистами и пессимистами человек не рождается. Очень часто причины такого поведения кроются в воспитании ребенка. Такую установку он получает от своих родителей, не сумевших реализоваться в жизни. Но случается и так, что повседневные неурядицы приводят человека к таким психологическим установкам, он не может найти пути решения проблемы. Некоторые интуитивно пытаются решить проблему: сменить место жительства, найти новую работу или изменить свое окружение. Иногда это помогает. Хотя прежде всего необходимо проанализировать причины своих неудач. Возможно, с помощью профессионального психолога решение проблем найдется быстрее.
Теологический или религиозный. Приверженцы этой идеи считают, что все происходящее в мире спланировано Высшими силами, Богами или Богом. Все испытания даны «венцу творения» не случайно. Католицизм и Православие оставляют за человеком право выбора поступка или совершения «греха. От этого будет зависеть, как достойно пройдет он свой путь, так душа будет вознаграждена после смерти. То есть, человек несет ответственность за свою бездеятельность. Можно, наверное, сказать, что Христианство – оптимистический фатализм. Ведь основные христианские добродетели – Вера, Надежда и Любовь. Потеря одной из них, уныние, неверие в то, что Бог дает силы для изменения бытия – лежит в основе фатального взгляда на жизнь. Но человек – образ и подобие Бога. Образ – таланты и возможности, а подобие — способы развития этих возможностей, чтобы стремиться к совершенству и быть спасенным.
Логический, рационалистический фатализм. Рационалистический фатализм обсуждается в научных кругах уже более двух тысяч лет, со времен Аристотеля. Встречается другое название – логический детерминизм. В основе этого учения лежат два постулата: первый – принцип необходимости, то есть, если это истина, то она необходима. Это принцип был безоговорочным во всех греческих философских течениях. Второй – принцип двузначности. Он выбирал одну из предыдущих альтернатив как истинную.

В мировой истории есть множество примеров фаталистического отношения к жизни. Самый известный из них – Гай Юлий Цезарь. Предупрежденный об опасности, он из-за своей гордости отказался от телохранителей и был зарезан заговорщиками. В истории России ярким примером фаталиста является барон Унгерн. Он уверовал в свою избранность, окружил себя предсказателями. И действительно, казалось непостижим образом оставался в живых в самых безвыходных ситуациях.

Преданный своими соратниками, барон неоднократно пытался окончить жизнь самоубийством, но и это ему не удавалось. Арестованный сотрудниками ЧК, Унгерн на допросах часто упоминал слово «судьба» и признавал себя фаталистом. Нужно признать, что подобные фаталисты – личности яркие и неординарные, мужественно встречающие опасность.

В современной жизни понятие «фатализма» стало несколько туманным, затихшим. Оно присутствует в ином качестве. Мифологический ранний фатализм породил оккультные науки: астрологию, хиромантию, различные виды гаданий и предсказаний. Кто же из нас хотя бы раз в жизни не пытался узнать свое будущее? Все это живо в наши дни, не так ли?

Заканчивая статью, надеемся, что ваша вера в себя, поможет избежать фатальных ошибок. В современном мире есть масса возможностей и путей решения проблем.

Ф. повсеместно распространён на заре культуры; позднее он выражается в «оккультных» доктринах типа астрологии, оживляется в упадочные или переходные эпохи (поздняя , позднее Возрождение и т. д.- вплоть до астрологич. увлечений в бурж. обществе 20 в. ) , подвергается переосмыслению в иррационалистич. философии жизни (Шпонглер) и у её эпигонов (Э. Юнгер, Г. Бенн, теоретики фашизма) . Теологич. Ф., согласно крому ещё до рождения предопределил одних людей «к спасению», а других — «к погибели», получил особенно пос-ледоват. в исламе ( джабаритов, 8-9 вв. ) , в некоторых христ. ересях средневековья (у Готшалка, 9 в. ) , в кальвинизме и янсенизме; ортодоксальная православия и католицизма, утверждающая свободу воли, ему враждебна. Соединение тео-логич. Ф. с рационалистическим наблюдается у Пли-фона. Рационалистич. Ф. в чистом виде характерен для Демокрита, Гоббса, Спинозы и представителей механи-стич. детерминизма (напр., учение Лапласа о неогранич. возможности умозаключать обо всех событиях будущего из полного знания о действии сил природы в наст. ) . Поздний и философски бессодержат. вариант рационалистич. Ф.- о роковом предопределении человека к преступному поведению его наследств. биологич. конституцией (Ломброзо) , модное на рубеже 19 и 20 вв. Отвергая любые формы Ф., противопоставляет им учение о диалектике необходимости и случайности, о свободе и необходимости в обществ.-историч. процессе.

Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия . Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов . 1983 .

ФАТАЛИЗМ

(от лат. fatalis – определенный судьбой)

Г. Батищев. Москва.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия

. Под редакцией Ф. В. Константинова . 1960-1970 .

ФАТАЛИЗМ

ФАТАЛИЗМ (от лат. fatalis — роковой, предопределенный) — представление о неизбежности всего происходящего в природе и в жизни человека, исключающее случайность и свободу. Фатализм берет начало в мифологическом мировоззрении, интуитивном убеждении людей в собственном бессилии перед лицом сил природы и получает широкое распространение в ранних культурах.

В процессе формирования теистических религий, основанных на вере в всемогущее божество, судьбы уступает место идее промысла, который, хотя и недоступен человеческому разумению, является, однако, не безличной предопределяющей силой, воплощением воли божества. В монотеистических религиях фатализм предстает как провиденциализм, основанный на вере во всемогущество и всезнание Бога, который, создавая , заранее предопределил его судьбы, что нашло в исламе (доктрина джабаристов) и христианстве (августинизм, протестантизм).

В классических формах фатализм предстает в античной культуре, вырастая из мифологических представлений о роке, господствующем и над простыми смертными, и над героями и богами (ср., напр., Софокл, “Царь Эдип”, “Эдип в Колоне”). Судьбу нельзя изменить, можно лишь мужественно принять свою участь. В трагедии Эсхила “Прометей Прикованный” (105) Прометей говорит: Ведь я и Предвидел все грядущее, и нет мире господствует (см. Необходимость и случайность), обусловленная всеобщей причинностью и отсутствием случайности. В то как единичные модусы подчиняются внешней причинности, в роли всеобщей причины для всей совокупности модусов выступает непосредственно , являющаяся причиной и самой себя.

Вслед за успехами механики в эпоху Просвещения складывается причинно-механическая , принимающая всеобщую как неоспоримый . Изначально определенными всей предшествующей цепью причинно-следственных связей признаются не только все явления природы, но и поступки людей, равно как и результаты этих поступков. Согласно Гольбаху, “во всех своих поступках человек подчиняется необходимости… его есть химера” (Здравый . М., 1941, с. 60).

Фатализм нашел своеобразное проявление в теории “вечного возвращения” Ф. Ницше, восходящей корнями к античной мифологии. Для философии и этики 20 в. характерно, скорее, человеческой свободы и ответственности (Н. А. Бердяев, Ж. П. Сартр). Помер видел в историцизме, обосновывающем закономерную неизбежность тех или иных исторических процессов, разновидность фатализма. Т. н. бытовой фатализм представляет собой реакцию человека на свое бессилие перед лицом противостоящего ему мира.

Лит.: Карпенко А. С. Фатализм и случайность будущего: логический анализ . М., 1990; Длугач Т. Б. Подвиг здравого смысла, или Рождение суверенной личности. М., 1995; Огурцов А. П. Философия науки эпохи Просвещения. М., 1995; Столяров А. А. Стоя и стоицизм. М., 1995; Березовский Г. В. От Монтеня к Гольбаху. М., 1996; Cioffäan V. Fortune and Fate from Democritus to St. Aquinas. N. Y, 1935.

К. Е. Новиков

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Синонимы :

Смотреть что такое «ФАТАЛИЗМ» в других словарях:

фатализм — а, м. fatalisme m. Вера в предопределение, неотвратимую судьбу. БАС 1. Предопределение fatalisme, которое впрочем замечается в одной речи Спасителя, когда он говорит об Искариотском. 1808. В. А. Озеров А. Н. Оленину. // РА 1869 5 133. Проходя по… … Исторический словарь галлицизмов русского языка

— (ново лат. с греч. окончанием, от лат. fatum рок, судьба). Философское мнение, приписывающее все события человеческой жизни слепому предопределению; судьба, рок. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910.… … Словарь иностранных слов русского языка

Фатализм — (лат.fatum – тағдыр, fatalis – жазмыштық) ; 1)табиғатта, қоғамда және әрбір адамның өмірінде оқиғалардың жоғары ерікпен, жазмышпен (рок), тағдырмен алдын ала анықталатындығы туралы философиялық концепция; 2)осы концепцияға сәйкес жүріс – тұрыс… … Философиялық терминдердің сөздігі

Муж., лат. судьба, рок в смысле предопределенья, неизбежной, предназначенной провиденьем будущности. Основа исламизма фатализм. Фаталисты отрицают свободу воли человека и ответ его за дела. Фаталистическое верованье гибельно для нравственности.… … Толковый словарь Даля

Фатализм, как явление, основан на вере. Согласно теории фатализма всё на свете предопределено. Бытие прописано заранее, и в мире не бывает случайностей.

Последователей такого мировоззрения называют фаталистами.

Фаталист – это человек, совершенно уверенный в том, что всё в мире неизбежно и неотвратимо, а также регламентировано самой судьбой.

Обстоятельства бывают сильнее нас. Не надо быть фаталистом, чтобы понять это…
Александр Беляев. Продавец воздуха

Мировоззрение фаталиста

Фаталист – это человек, не способный возложить ответственность на свои плечи. По мнению такого субъекта события его жизни прописаны, как программа у компьютера, и попытки что-то изменить всегда тщетны.

С точки зрения психологии человек, верящий в судьбу, строит свою жизнь, как наблюдатель. Жизнь фаталиста похожа на течение реки. Такие люди уверены в том, что течение нельзя изменить, оно непременно приведет к источнику, поэтому пытаться – сродни сумасшествию. Фаталистов нельзя назвать двигателями прогресса, зато в храбрости и стойкости им не откажешь.

Все фаталисты верят в рок или фатум. Эти понятия для них святы. Отсюда проистекает и само название мировоззрения. Ведь с английского корень слова «фатализм» переводится, как судьба, а на латыни имеет значение «роковой».

Фаталисты, живущие с верой в судьбу, имеют свой уникальный набор убеждений. Эти убеждения можно выразить следующим образом:

Не ждать хорошего от жизни. Здесь фатализм тесно перекликается с пессимизмом;
Не пользоваться своим правом выбора. В выбор, как таковой, представители мировоззрения попросту не верят. Они считают выбор лишь иллюзией тех, кто не видит глобального замысла бытия;
Не воспринимать случайность всерьез. Ведь, по мнению фаталистов, все прописано в судьбе, поэтому все неотвратимо, а случайностей не существует;
Не нести ответственность за поступки. Фаталист тут выступает обычным инструментом в руках судьбы, и не возлагает на себя ответственность за свое поведение;
Верить в предсказания и суеверия. Такие люди обожают ходить к гадалкам, чтобы заглянуть в свое будущее.

Современный фаталист, кто это? Убежденный пессимист? Или человек, который не может выдержать даже малейшей ответственности? Скорее всего, для определения человека-фаталиста верно определение пессимиста, не желающего брать на себя ответственность.

Но в глазах общества такой индивид может выглядеть иначе.

ПЛЮСИ и МИНУСЫ фатализма

Помните Юлия Цезаря, который знал о своей страшной участи, но ослепленный гордыней и верой в судьбу, просто пришел на встречу к своим убийцам? Основная отличительная черта, которой наделено большинство фаталистов – это гордыня. Подобное качество можно отнести к минусам фатализма. Поэтому фаталист – это человек, который из-за собственной гордыни легко подвергает себя и окружающих опасности. Иногда гордиться испытаниями, посланными судьбой.

Еще один минус веры в фатум – ослабленное критическое мышление. Такое мышление у индивида, верящего в рок, или вовсе не развито, или подавлено. Здесь фаталист в психологии – это человек, который с детства не научился справляться с жизненными трудностями по разным причинам. В детстве человек слишком сильно ориентированный на мнение окружающих и потерявший веру в свои силы, теряет адаптивность и начинает думать, что все его попытки действовать самостоятельно обречены на провал.

Несомненным плюсом этой теории считается смирение перед происходящим в жизни. Человек фатума искренне верит в неотвратимость, а значит, меньше беспокоится о последствиях, легче переносит невзгоды. Сохраняет веру в собственное доброе начало при любых обстоятельствах.

Фаталист: несколько оттенков мировоззрения

Не все фаталисты верят в фатум одинаково. Убеждения этих людей можно условно разделить по следующим критериям:

Бытовой фатализм. Субъекты, ему подверженные, в обычных неурядицах и стрессах винят окружающих и враждебные высшие силы. Стресс у них вызывает агрессию, направленную вовне. Они, часто, верят в порчу и сглаз;
Теологический фатализм. По мнению последователей этого направления все в мире божественно. Каждый выполняет ту программу, которую заложил в него Бог. И у жизни на Земле есть грандиозный план, в котором люди – лишь винтики;
Логический фатализм. Отличается от двух вышеприведенных верой в причинно-следственную связь. Роль Бога здесь выполняют причины, которые послужили толчком для цепочки произошедших событий.
Логический фатализм берет свое начало в Древней Греции. Именно такой философии придерживался Демокрит. Многие современные люди являются логическими фаталистами, также отвергая возможную спонтанность происходящих с ними событий.

Фатализм в истории: примеры

Если рассматривать фатализм в обширном смысле, то согласно этой теории вселенские законы обойти нельзя. Человек в системе мировоззрения фатализма рассматривается, как песчинка в огромной пустыне. И эта маленькая песчинка не в силах изменить ход глобальных событий и отдельно взятых судеб.

В истории яркими представителями течения судьбы были Густав Третий и барон Унгерн:

Хорошо это или плохо – верить в судьбу?

Ответ зависит от степени веры и ее окраски. Вера в положительный исход придает сил, создает потрясающий эффект самовнушения, помогающий победить болезни и невзгоды.

Пессимистичный настрой, напротив, отравляет жизнь, делая человека слабым. А слабый человек – это потенциальная жертва. Так можно объяснить тот факт, что с фаталистами происходит больше негатива, ведь весь их облик и образ жизни притягивают к ним непорядочных и опасных людей.

Современный фаталист – это человек, уверенный в своих силах?

В какой-то степени это утверждение верно. Ведь фаталист считает, что все, что уготовила для него судьба, он пережить сможет. Но только пережить, пытаться менять реальность под себя этот человек не станет.
Как выглядят современные фаталисты?

Образ такого человека немного мистичен и тосклив. Особенно, если судьба не балует его подарками. Настоящий фаталист, краткое описание которого кроется в слове «покорность», в современном мире слывет аутсайдером, бегущим от жизни. И если раньше иметь подобное мировоззрение было модно, то теперь оно считается нежизнеспособной утопией.

Подводя итоги, можно сказать, что фаталист – это человек, не умеющий принимать вызовы от окружающего мира и не способный решать проблемы.

Никто из сделавших правильный и мудрый выбор никогда бы не отнес его на счет судьбы; единственный реальный фаталист — тот, у кого все из рук вон плохо.
Фатализм не приносит утешения. Верящий в судьбу лишен возможности крикнуть: «Да пошли вы, с меня хватит», — потому что он знает, что рожден трусом и лишь вопрос времени — то, когда он сдастся, не удивив этим никого, даже себя.
Хантер Томпсон. Ромовый дневник

Интересно ваше мнение, считаете ли вы фатализм негативным явлением в современном мире?

В народе существует грубоватая поговорка: «Рожденный повеситься — никогда не утопится». Она как нельзя лучше передает сущность фатализма: веры в предопределенность всех происходящих в мире событий.

Убеждение в том, что любые факторы не зависят от человека и его воли, а заранее запланированы где-то, серьезно современным обществом не принимается. Но… С одной стороны, мы уверены, что фатализм — это совершенно устаревший взгляд на вещи. Мы прекрасно понимаем спонтанность собственного творчества, непредсказуемость научных изысканий. С другой стороны, мы очень хорошо знакомы с бытовым проявлением этого понятия. Это либо убеждение в том, что ваша инициатива ни к чему хорошему не приведет, либо неверие в ее благополучный исход и результаты. Однако вера в фатум существует не только на бытовом уровне. Философский и религиозный фатализм возникли, вероятно, вместе с появлением человека как личности. С этих точек зрения это означает веру в бессилие человека перед Вселенной, Богом, силами природы. Предопределенность бытия — сущность фаталистического взгляда на природу вещей.

Основные течения фатализма

Религиозный — вера в судьбу, божественное предопределение. Такая вера свойственна адептам всех абсолютно религий. Она не допускает других воззрений.

Философско-исторический — вера в то, что природа и жизнь развиваются независимо от воли и деятельности людей. Неверие в волю человека, его способность изменять мир, в человеческую инициативу. Коротко положения можно сформулировать так: нельзя избежать катаклизмов (войн, катастроф и т. п.), для каждого неотвратимого события существуют объективные причины, следовательно, воля человека — ничто.

Фатализм — это хорошо или плохо?

Учение о фатуме начало распространяться по миру в античные времена. Есть люди, для которых и сегодня он — основа жизненного развития. У евреев существует понятие фатума и жребия. Иудаисты, правда, считают, что все предопределено, но существует выбор. В исламе понятие «кадар» указывает на то, что все в мире творится по справедливой воле Аллаха и только его. Индуисты верят в Дхарму: считается, что «грязная» карма будет бесконечно водить грешника по миру, заставляя его, перерождаясь, вновь и вновь «отрабатывать» свои грехи, в то время как «чистая» карма завершает круг перерождений. Аналогичные понятия есть в буддизме, китайской, японской и других философиях. Для верящих в судьбу или верующих в Бога людей фатализм — это соединение факторов действий Всевышнего и поступков человека, как предопределенного следствия этих сил. Понятие фатализма очень удобно некоторым категориям людей. Все свои жизненные неудачи, отсутствие инициативы можно списать на предопределенность жизненного бытия. Фатализм — это вера в то, что жизнь представляет собой уже завершенную машину, а люди — обычные винтики в ней. С этой точки зрения герои, инициативные люди, все стремящиеся к прогрессу — обычный расходный материал, дорожить которым не стоит. С этой точки зрения можно оправдать и терроризм, и детоубийство, и любые другие преступления. «Так определила судьба». А кто может пойти против того, что давным-давно предопределено? Фатализм полностью нивелирует понятия «личность», «добро», «зло», «творчество», «новаторство», «героизм» и многие другие.

Главная » Саморазвитие » Философская концепция фатализма утверждает что жизнь человека. Фаталист — кто это такой? – Наверное, это самый главный вопрос

Что такое фатализм? Что такое детерминизм?

Ответ

Начнем с некоторых общих определений. Детерминизм – теория о том, что каждое событие имеет свою причину, а все во вселенной регулируется причинными законами и абсолютно зависит от них. Детерминисты считают, что все события, в том числе и действия человека, предопределены, поэтому эта теория, как правило, считается несовместимой со свободой воли людей.

Фатализм можно охарактеризовать фразой «чему быть – того не миновать», поскольку все прошедшие, настоящие и будущие события уже предопределены Богом или другой всемогущей силой. В религии такое мнение можно назвать предопределением; Господь решает, попадут наши души в рай или ад, и это определяется до нашего рождения и не зависит от нашего выбора.

Свобода воли – теория о том, что люди имеют свободу выбора или самоопределения; то есть, в определенной ситуации человек мог бы поступить иначе, чем он сделал на самом деле. Философы утверждают, что свобода воли несовместима с детерминизмом.

Индетерминизм – мнение, что существуют события, которые происходят без какой-либо причины; многие сторонники теории о свободе воли считают, что способность выбора не зависит от каких-либо физиологических или психологических причин.

Богословский фатализм является попыткой продемонстрировать логическое противоречие между всезнанием Господа и свободой воли человека, где свобода воли определяется как способность выбирать между альтернативными решениями. В этом он похож по смыслу на дилемму: «Может ли всемогущий Бог сделать камень настолько тяжелым, что даже сам будет не в силах его поднять?».

Положения богословского фатализма можно изложить следующим образом. Бог всеведущ. Поскольку Он знает все, то обладает безошибочным предвидением. Если Бог безошибочно предопределил, что завтра вы что-то сделаете (напр., уберетесь в доме), то вы обязательно это сделаете.

Таким образом, свобода воли невозможна, так как у вас нет альтернативы, кроме как сделать то, что предопределено. Если же вы откажетесь, то это будет означать, что Бог не является всеведущим.

В качестве возражения можно использовать следующий аргумент. Бог на самом деле является всеведущим, а это значит, что Он не ошибается. Если Господь безошибочно предвидел, что завтра вам предстоит что-то делать, то вы свободно выберете это сами на основании своей воли, а не из-за принуждения или отсутствия выбора. Вы все еще владеете свободой воли для принятия решения что-то сделать; Бог просто знает о вашем выборе прежде, чем вы его сделаете. Вы не обязаны делать выбор в пользу «A» (уборки) больше, чем в пользу «Б» (посещения родственников). Если бы вы собрались изменить свое решение, то Бог знал бы об этом также, так что вы продолжаете владеть свободой воли по всем вопросам. Более того, вы бы и так сделали тот же выбор (со свободной волей), даже если бы Бог решил не видеть будущего. Божье предвидение или его отсутствие не влияет на вашу свободу воли.

Пассивное предвидение, пока оно сокрыто, не может отменить свободу воли ни по логическим, ни по рациональным причинам. Человек, выбравший действие «А», все равно бы так сделал, независимо от того, предвидел ли Бог его выбор или нет. Господь, зная или не зная будущего (пассивное предвидение), абсолютно не влияет на человеческую свободу воли. Свобода воли была бы уничтожена, только если бы Бог открыл Свое знание будущего относительно свободного выбора людей; это бы повлияло на выбор человека в будущем и превратилось бы в принуждение. Проиллюстрируем это простым примером. Обладающий сверхъестественными способностями человек увидел, что кто-то на другом конце земли упал и сломал ногу, догоняя автобус. Этот человек не изменяет реальность, увидев это событие, так как оно все равно бы произошло, независимо от того, увидел его кто-нибудь или нет. То же самое относится и к Божьему всеведению: пока оно является пассивным и не влияет на реальность или чье-то знание о ней, оно не противоречит человеческой свободе воли.

Тем не менее, если Бог создал все существующее, то этот факт несовместим с пассивным всезнанием. Понимание всеведения должно совмещаться с пониманием Божьей вездесущности во времени. Если Господь знает обо всех событиях прошлого, настоящего и будущего, то Он знает и все решения человека относительно этих событий, хотя, с точки зрения человека, эти события еще не произошли. Это может свести к нулю проявление свободной воли любого человека, хотя в теории богословского фатализма не заложен механизм того, как Божье очевидное предвидение сдерживает свободу действий человека. Поскольку, согласно христианской теологии, Бог существует вне времени, то Он знает весь ход жизни человека и даже то, признает ли он Его Божественную власть или нет. С такими условиями фаталистическая богословская позиция кажется вообразимой лишь для немногих.

Идем дальше и рассмотрим еще несколько моментов: существует огромная разница между предопределением, фатализмом и случайностью.

Фаталисты учат, что существует слепая, безликая сила, над которой никто не имеет контроля – даже Бог, и что все события диктуются этой бессмысленной силой.

Случайность является непостоянной силой, которая заставляет вещи случаться «просто так», без какого-либо контроля или влияния со стороны Бога. В мире, управляемым случайностью, Бог может лишь предвидеть, что произойдет, но не более того. Все зависит от случайности. И если приверженцев данной теории спросить, почему все произошло именно так, у них не найдется другого ответа, кроме как сказать: «просто так получилось».

Предопределение, библейская доктрина, утверждает, что у Господа есть цель и Он, в соответствии со Своей волей, делает все для ее достижения (Ефесянам 1:11; Даниила 4:35; Исаии 14:24 и 46:10). Бог не делает и не разрешает ничего, кроме того, что служит достижению Его цели (Псалом 32:11). Это означает, что Бог является Владыкой мира, Тем, кто поступает согласно Своей воли.

Те, кто слепо верят в утверждение «чему быть – того не миновать», так же неправы, как и сторонники случайности событий. События на самом деле предопределены, но они предопределены всемогущим Богом, Который реализует Свои собственные решения.

Авторитетные исследователи Библии не верят в то, что все происходит «просто так». Они понимают, что мудрый, святой, милосердный и всемогущий Бог управляет каждой деталью нашей жизни (Матфея 10:29-30). Если человек отвергает Божье управление или презирает Его истинную абсолютную власть, то он не любит Господа и не желает Его присутствия в своей жизни. Он хочет следовать своим собственным путем. Такие люди могут сказать то же, что и нечистый дух в прошлом: «Оставь! что Тебе до нас, Иисус Назарянин?» (Марка 1:24). Но это невозможно, так как Бог является всемогущим Владыкой и от Своих замыслов не отрекается.

Кавказский Узел | Роль личности, фатализм и неотвратимость.. «Моя звезда всегда со мной»

Роль личности, фатализм и неотвратимость.. «Моя звезда всегда со мной»

14:36, 14 января 2021

Под предыдущим материалом:«Азербайджан воспользовался, что в Армении есть свой Эльчибей» ? — речь достаточно явно ушла в сторону размышлений о роли фатализма в нашей жизни, политике, и что во всём можно найти при желании, логику и причину, а не только фокусировать внимание на следствии.

Отрывок: «По поводу Сержа Саргсяна и началась бы при нём война.. Я не знаю, но, это сослагательное наклонение. Скорее всего, и при Иванишвили не начался бы конфликт в 2008 году, и Шеварднадзе его бы постарался избежать, и при Януковиче — Россия не присоединила бы Крым и не покровительствовала бы ДНР и ЛНР, готовая в любой момент, если цэевропа пойдет в атаку — больно наказать последнюю и изменить существующие границы. .

Но, и Саакашвили, и майдан в Киеве, и Пашинян и даже Хуанита Тихановская … никто меня не убедит, что их приход к власти или даже, попытка — случайность. Нет.

Всё закономерно, и дело здесь даже не в том, что я — фаталист. Всё к этому шло, просто, люди, поверхностно интересующиеся подобными вопросами, считают это случайностью.

Скажу больше… То, что Пашиняна армяне до сих пор не выбросили на свалку истории и он пользуется по-прежнему достаточно большой поддержкой, также — не случайность. И если бы те, кто считает это случайностью, интересовался предметом глубже, чем трафаретными и фальшивыми рассказами про «дружбународов», он бы это прекрасно понимал.

Как понимал бы и то, что ни Звиад Гамсахурдиа, ни Саакашвили, никакая не случайность в Грузии, как впрочем, и победивший его Иванишвили.

Тоже самое Украина, Порошенки, Зеленские, Януковичи, Рабиновичи, Кравчуки, Ющенки,Тимошенки, Медведчуки… этот круговорот и бурление…. уже веками, надо просто не быть чистым листом, и стараться интересоваться матчастью»

Вспомнил материал двухлетней давности на эту тему:

от 13 августа 2019: Роль личности в истории и каждый народ заслуживает — что имеет? Фатализм и его очертания

отрывок с дополнениями: «Наполеон, Робеспьер, Петр и Иван, Сталин и Путин, Гитлер и Меркель, Шеварднадзе и Гамсахурдиа, Саакашвили и Иванишвили, Трамп, но не Клинтон, Зеленский после Перошенко, и Порошенко после Януковича итд. .. вне всякого сомнения — не случайность и каждая личность — отдельная комета, выполняющая свою роль на конкретной траектории в мировой Галактике. Одна светит ярче и сильнее, другая более тусклая, а третья — совсем не светит.

Адольф Гитлер, в тогдашнем левацком, продажном, гнилом немецком болоте — конечно, не случайность.

Смута на Руси — не случайность, а династия Романовых, а не Годуновых, после смуты — знак. Как и Ленин — после Романовых и новой смуты. Как и Путин после смуты 90-ых годов.

Мой недавний материал:20 лет назад «появился» Владимир Путин. Что произошло — почему выбор пал на него?

Все сильные личности — не случайны, имхо. Как и личности — слабые. Да, я фаталист и считаю, что все процессы — имеют свою закономерность!

Это вовсе не означает какое-то пораженчество и обречённость, как может показаться на первый взгляд, напротив!

Это, скорее вера в Бога и творца, признание за ним — возможности влиять на всё и всегда, но и признания за человеком, возможности, полученной от Бога — бороться и пытаться гнуть свою линию, всегда, пока в нём есть искра Божья!

И даже достигнув определённой вершины, человек должен не возгордиться и понимать, что от него, зависит, мягко говоря — не всё и что он, по большому счёту — никто. …

То есть речь о скромности и вере, а не о хихиканье и гордыне!

Стал я фаталистом, кстати, после прочтения в детстве твеновского — Филиппа Траума, вроде бы, простенькой книжки, но, она, видмо, достаточно сильный толчок дала этому — во мне. Всё ведь вовсе не зависит от той или иной книги, а от того, в чьи руки она попадает, не так ли?

Продолжим перечень…Шамиль на Кавказе должен был появиться, и он появился. Русские должны были рано или поздно пересечь Кавказский хребет — и они его пересекли. Наполеон и Гитлер — проиграть и они проиграли итд.

Марадона стал великим, потому что в нем была искра, которой не было в других…. намного более рослых и физически сильных.

И тут же я хочу заметить, что я также считаю, что каждый народ заслуживает то, что имеет.

В том числе, и состояние общественной мысли, и воспитания, и экономики, и армии, и уверенности в себе, а также те территории, которые тот или иной народ — контролирует.

И здесь я — фаталист.

Маленькие страны, имхо, заслужили свою малость, а большие — свою великость. Маленькие языки — должны быть маленькими, средние — средними, а огромные — огромными. Если вдруг, что-то измениться, будет логика и судьба и в этом.

И эти две мысли — не противоречат друг другу.

Завтра появится новая звезда, и поднимет свой спящий народ — и это фаталисты будут считать предначертанием.

Не появится — и это, также будет знаком!

Все остальное, имхо, эмоции.

Знаю, что многие не согласятся со мной — но,мой фатализм ни в коем случае не мешает появлению новых звезд и комет, как и новых побед и поражений…

Просто, я ставлю во главу угла — не алогичность и хаотичность исторического процесса, а закономерность, данную свыше и веру в звезду, которая, вовсе не обязательно должна озарять светом, но огонь которой, должен пылать в вас, если вы веруете.

Сергей АЛЕКСЕЕВ | Фаталисты

Peskarlib. ru > Русские авторы > Сергей АЛЕКСЕЕВ > Фаталисты

Распечатать текст Сергей АЛЕКСЕЕВ — Фаталисты

Это был необыкновенный марш – марш фашистов по улицам Москвы.

17 июля 1944 года. Идут фашисты. Шагает за рядом ряд.

Идут рядовые.

Идут офицеры.

Идут генералы.

Солнце описало дугу по небу. А они все идут и идут.

Идут генералы. Исполнилось их желание.

Еще в 1941 году дали фашистские генералы клятву вступить в Москву. Сорвалось. Не подтвердилась клятва. Битыми были они под Москвой.

– Ничего, ничего, – успокаивали генералы друг друга. – Мы фаталисты! (Фаталист – это тот, кто упрямо верит в свою судьбу.) Быть нам в Москве. Непременно быть.

Наступило лето 1942 года. Снова успех на стороне фашистов. Подошли к Сталинграду, к берегу Волги.

Торжествуют фашисты:

– Вот он, великий час. Еще нажим – и наш Сталинград. А за ним и Москва непременно наша.

Не получился у них нажим. Зажали, прижали наши фашистов к Волге. Уничтожили наши, пленили фашистов тогда у Волги.

– Ничего, ничего, – успокаивают вновь друг друга фашистские генералы. – Мы фаталисты! Мы фаталисты! Быть нам с победой. Пройдем по Москве в колоннах.

1943 год. Начали фашисты сражение под Курском.

– Вот он, победы час! Вот он, конец России!

И верно, грянул победы час. Только нашей, советской победы. Вновь разбиты в боях фашисты.

Однако упрямы фашистские генералы. Снова твердят свое:

– Мы фаталисты! Мы фаталисты!

И верно. Оказались они фаталистами. Побывали они в Москве.

1944 год. 17 июля. По улицам Москвы под конвоем советских солдат идут и идут фашисты. Много их – 57 с лишним тысяч. Это только те, и только часть тех, кто был пленен советскими войсками во время операции «Багратион».

Позорным шагом идут фашисты.

Идут рядовые.

Идут офицеры.

Идут генералы.

Идут час.

Идут два.

Идут три.

Шагают, идут фаталисты. Торжествует кругом Москва.

Также читайте:

Сергей АЛЕКСЕЕВ

Ровный счет

Еще не отгремели бои в Белоруссии, а Советская Армия нанесла новый удар по фашистам. Началось наше наступление в западных областях Украины. Особенно упорные бои развернулись на подступах к городу Львову.

Сергей АЛЕКСЕЕВ

Доложить!

Граница, граница – черта священная. Ворота родной земли. Сколько мечтали о ней солдаты. Представляли в снах, в походах. И вот рядом совсем граница. Завершая операцию «Багратион», подходили солдаты к советской границе.

Фатализм — это глупости | Архив

— Не бывает такого, чтобы человек шёл по улице, вдруг упал и умер. А если бывает — то это и называют роком. Встречаются такие фатальные судьбы. Но и их можно изменить.

Судьбы людей Алёна Пушкарёва меняет уже 15 лет подряд. У неё необычная профессия — астропсихолог. Многие не понимают — как можно читать по звёздам, понимать движения планет и знать своё будущее?

Что написано на роду

— Алёна, многих людей интересует вопрос о пресловутой фатальности. Судьба — она есть?

— Судьба есть у каждого человека. В тот момент, когда мы рождаемся, планеты занимают определённое положение, которое предопределяет важные жизненные события. Но это не означает, что они должны сбываться со стопроцентной точностью. Астрология как раз и предназначена для того, чтобы зная об опасностях, предупреждать их. Простая ситуация — человеку по звёздной карте предстоит авария. А он как раз собирается лететь в командировку. Астролог предупреждает его о возможности летального исхода и советует перенести поездку на другое время. Удар судьбы всё равно будет, но более мягким, ведь лучше сломать, к примеру, ногу, чем умереть. Согласны?

— Согласна. Но всё же, говорят, что если на «роду написано», то и в ванной утонуть можно. ..

— Из рассказов про «ванны». Однажды я предупредила одного мужчину, что в данный пе-риод ему стоит опасаться воды и электричества. Он послушался, отложил командировку до лучших времён, а потом позвонил мне из реанимации. Представляете, его ударил током электрический чайник! Вот вам и вода, и электричество. Что касается «на роду написано» и фатализма — это глупости.

— А вы свою жизнь знаете наперёд? Не скучно так жить?

— Да, знаю. И абсолютно не скучно, потому что ты готов к любым событиям. Для меня звездная карта — руководство к жизни. Тяга к мистике с детства. А учёба в московской академии астрологии дала профессиональные знания. Подготовка очень серьёзная, да и берут не всех. Человеку с больной психикой туда дорога закрыта. Хотя на самом деле астропсихолог — это нечто среднее между хирургом и учителем начальных классов. Он несёт ответственность за психологическое состояние человека. Задача астропсихолога — найти нужные слова в трактовке его судьбы. Мало просто увидеть по карте факты из жизни, важно их правильно преподнести. Объяснить причины произошедшего и найти наиболее безболезненные пути преодоления последствий.

Миссия есть у каждого

— В Омске можно научиться астрологии?

— Нет. Единственное, что есть, — это курсы. Ради интереса я туда однажды позвонила. Мне сказали, что за три месяца меня обучат звёздной науке, дадут бумажку, в которой будет написано, что ты — астролог. Иди и диктуй людям как жить. Как так?! Я шесть лет училась — астрология, парапсихология, экстрасенсорика. А чему можно научить за три месяца? Это несерьёзно! Астрология — древняя точная наука, симбиоз математики и астрономии. Здесь нужны серьёзные знания этики, психологии. Когда я составляю по дате и времени рождения индивидуальную карту, я вижу перед глазами картинки из жизни человека. Потом я планомерно расставляю их по жизненному пути. А выходцы с трёхмесячных курсов впоследствии могут только давать объявления в газету по типу «заворожу-приворожу». А ведь это сделка с дьяволом, человек будет наказан намного больнее, чем даже можно было подумать.

— К гороскопам на каждый день стоит прислушиваться?

— А вы сами как думаете? Разве может одно предсказание для миллионов людей одного и того же знака сбыться? К тому же гороскоп по месту положения солнца не совсем правильный, так-же вспомните про людей, рождённых на границе двух знаков. Их особенность в том, что у них увеличивается количество путей, по которым можно пройти и выбрать себе судьбу.

— А если два человека рождены в один день — судьба повторяется?

— Одинаковой судьбы нет даже у близнецов. Они рождаются с интервалом от нескольких секунд до нескольких часов. Но планеты же не прекращают своего движения. У рождённых в один день существуют предпосылки к одинаковым событиям, но не более того.

— У каждого в этом мире своя миссия?

— Конечно. Все мы рождаемся со своей миссией и её нужно исполнить. Пока её не отработаешь, так и будешь ходить по кругу, ударяясь об одни и те же грабли. Как узнать своё предназначение? Во-первых, прислушиваться к своей интуиции. Жизнь постоянно даёт нам знаки, но не все их понимают. Если человек не обращает внимание на такие намёки, то происходит встряска. Однажды ко мне пришла женщина и попросила составить гороскоп. Ей было 68 лет! Оказывается, она хотела узнать — правильно ли она прожила жизнь? А потом спросила про сына. Он работал риелтором, ничем не примечательный человек. А ему судьбой предначертано быть целителем, у него мощнейшая энергия! Через год сыну грозила серьёзная авария с впадением в кому, в которой должно было прийти озарение. После нашей беседы он занялся духовными практиками, чтобы развить свою целительскую силу, и спокойно прошёл опасный период своей жизни. Если мы не выполняем свой долг — нас «встряхивают». Почему ты не видишь явного? Прислушайся к себе, тогда не будет ни аварий, ни клинических смертей.

Портал во времени

— Выражение «звёзды говорят» — ради красного словца? И кто всё-таки говорит — звёзды или планеты?

— Это просто красивое название. Что мы видим в небе? Правильно, звёзды. Вот и сложилось ошибочное мнение, что мы подвластны исключительно звёзды. Гороскопы составляются с учётом влияния планет. Почему человек рождается гением? Потому что высшие планеты в момент его появления на свет выстроились в ряд, так называемый «парад планет». Однако он бывает положительный и отрицательный. Помните, когда прошлым летом война в Грузии началась? Как раз был парад планет, да еще и под воздействием солнечного затмения. Солнце — общественно-политическая планета, которая отвечает за социальную жизнь. Если бы затмение было лунным, было бы больше разводов и самоубийств. В затмение нельзя принимать важные решения, но можно загадывать желания. Затмение — это портал во времени.

— Многие политики пользуются гороскопами?

— Почти все, только это не афишируется. У Гитлера, Сталина, Молотова, Брежнева были целые штабы астропсихологов. Это существует и сейчас, мудрый политик всегда руководствуется поддержкой астролога.

— А мне что-нибудь предсказать можете?

— Могу. Вам очень повезло с ангелом-хранителем. А ещё вы любите людей «не от мира сего». Вот только в жёлтой прессе никогда не работайте.

Смотрите также:

Определение фаталистов Merriam-Webster

фа · таль · изм | \ ˈFā-tə-li-zəm \

: учение о том, что события фиксируются заранее, так что люди бессильны их изменить. также : вера или отношение, определяемое этой доктриной фатализм, который считает социальные проблемы просто неизбежными

Фатализм | Психология вики | Фэндом

Индекс философии: Эстетика · Эпистемология · Этика · Логика · Метафизика · Сознание · Философия языка · Философия разума · Философия науки · Социальная и политическая философия · Философия · Философы · Список списков

Эту статью нужно переписать, чтобы повысить ее актуальность для психологов..
Пожалуйста, помогите улучшить эту страницу самостоятельно, если можете ..

Фатализм — философское учение, подчеркивающее подчинение всех событий или действий судьбе или неизбежному предопределению.

Фатализм обычно относится к нескольким из следующих идей:

Ошибочное восприятие последствий проявленной свободы воли, невежества (или авидьи) и забывчивости (или адристи). ^[1]
Этой свободы воли не существует, а это значит, что история развивалась единственно возможным способом.^[2] Это убеждение очень похоже на детерминизм.
Эти действия бесплатны, но, тем не менее, ведут к неизбежному концу. ^[3] Это убеждение очень похоже на предопределение компатибилизма.
Это принятие уместно, а не сопротивление неизбежности. Эта вера очень похожа на пораженчество.

Детерминизм, фатализм и предопределение [править | править источник]

Хотя эти термины часто используются как синонимы, фатализм, детерминизм и предопределение дискретны, подчеркивая различные аспекты тщетности человеческой воли или предопределенности судьбы.Однако все эти доктрины имеют общую основу.

Детерминисты в целом согласны с тем, что действия человека влияют на будущее, хотя это будущее предопределено. Их взгляд не подчеркивает «подчинение» судьбе, тогда как фаталистов подчеркивают принятие всех событий как неизбежных. Другими словами, детерминисты считают, что будущее фиксировано благодаря действию и причинности, тогда как фаталисты и многие предопределители считают, что будущее неизбежно, несмотря на причинность.

Следовательно, в детерминизме, если бы прошлое было другим, настоящее и будущее также различались бы. Для фаталистов такой вопрос несущественен, поскольку не может существовать никакого другого настоящего / будущего / прошлого, кроме того, что существует сейчас.

Фатализм — это более широкий термин, чем детерминизм. Наличие исторических индетерминизмов / случайностей, то есть событий, которые нельзя предсказать, основываясь только на знании других событий, не исключает фатализма. Необходимость (такая как закон природы) произойдет так же неизбежно, как и случай — и то, и другое можно представить как суверенное.

Один из древних аргументов в пользу фатализма, названный аргументом о праздности , ^[4], звучал так:

Если вам суждено выздороветь после болезни, то вы выздоровеете вне зависимости от того, позовете вы врача или нет.
Точно так же, если вам не суждено выздороветь, вы не сделаете этого, даже если вызовете врача.
Либо вам суждено выздороветь после болезни, либо вы не выздоровеете.

В то время как аргумент простоя применяет фатализм к стороне следствия (то есть выздоровлению от болезни), он не применяет фатализм к стороне причины. Буквально-фаталисты применяют его к обеим сторонам причины и следствия. Хотя тот факт, что вы выздоровеете или нет, оставлен на усмотрение судьбы, фаталисты полагают, что это также предопределено, вызовете вы врача или нет.

Логический аргумент в пользу фатализма — это аргумент, который зависит не от причинной связи или физических обстоятельств, а, скорее, на основе логической необходимости. Существует множество версий этого аргумента, но наиболее известными являются Аристотель ^[5] и Ричард Тейлор ^[6]. Против ^[7] возражали и дорабатывали, но очень немногие люди их принимают.

Ключевая идея логического фатализма состоит в том, что существует совокупность истинных предположений (утверждений) о том, что должно произойти, и они верны независимо от того, когда они сделаны.Так, например, если сегодня правда, что завтра будет морское сражение, то завтра не может не быть морского сражения, так как иначе сегодня было бы неправдой, что такое сражение состоится.

Аргумент в значительной степени опирается на принцип двухвалентности, идею о том, что любое предложение истинно или ложно. В результате этого принципа, если не ложно, что будет морской бой, то это правда; промежуточного нет. Однако отказ от принципа двузначности — возможно, заявив, что истинность утверждения о будущем неопределенна — является спорной точкой зрения, поскольку этот принцип является общепринятой частью классической логики.

Другая проблема с логическим фатализмом состоит в том, что сначала вы должны признать, что существует вневременной набор всех суждений, которые существуют, но не были предложены кем-либо в частности. Конструктивисты (школа логики и математики) утверждают, что это не так и что предложения существуют только тогда, когда они построены или выражены.

редирект Шаблон: Философия

Фатализм, свобода и борьба за будущее Америки

Изображение: Стивен Пинкер любезно предоставлен Университетом Саймона Фрейзера

Токвиль предупреждал нас о демократическом фатализме.Но, как показывает новая книга Стивена Пинкера, фатализм — постоянная черта современной политики.

Примечание редактора: Это эссе адаптировано с разрешения Природа, действие и будущее: политическая мысль и окружающая среда под редакцией Катрины Форрестер и Софи Смит, Cambridge University Press, 2018.

Оптимист вы или пессимист — вопрос не только в личном темпераменте.Это также все больше и больше вопросов политики. Разделение между оптимистами и пессимистами столь же остро, как и любой другой в современной политике, и, как и многие другие — разделение поколений между старыми и молодыми, разрыв в образовании между людьми, которые учились и не учились в колледже, — он проходит между левыми и правыми. . Есть левые пессимисты и правые пессимисты; левые оптимисты и правые оптимисты. Что между ними не так много общего. Противоречивые взгляды на то, становится ли мир лучше или хуже, превратились в еще один диалог глухих.

Новая книга Стивена Пинкера « Просвещение сейчас: аргументы в пользу разума, науки, гуманизма и прогресса» — наряду с ее критическим восприятием — иллюстрирует, насколько тесно связаны две стороны. Пинкер утверждает, что большинство людей упустили из виду невероятные преимущества, которые продолжают приносить либерально-демократические ценности, потому что слишком многие из нас склонны к плохим новостям. Он винит в том, что ему не нравится, включая президентство Дональда Трампа, этот врожденный и глубоко ошибочный пессимизм в отношении возможности прогресса.«Самым последовательным показателем поддержки Трампа, — пишет он, — был пессимизм». Он обвиняет этих пессимистов в фатализме, потому что они полагают, что любые хорошие новости, которые они слышат, являются, по сути, фальшивыми новостями. Они недооценивают прогресс из-за своей глубокой веры в неумолимое притяжение худшего, что может предложить современное общество. Он считает, что пессимисты фактически отказались от способности людей строить лучшее будущее.

Беспечная уверенность Стивена Пинкера в том, что он стоит на правильной стороне истории, выдает его за то, кем он является на самом деле: снобом оптимизма.

Пинкер изо всех сил настаивает на том, что в его собственной концепции прогресса нет ничего фаталистического. Смысл его полемики состоит в том, чтобы предупредить, что мы выбросим все это, если откажемся от прогрессивных ценностей. Никто не должен воспринимать прогресс как должное. Как говорит Пинкер, «вера в то, что все всегда будет лучше, не более рациональна, чем вера в то, что все будет всегда хуже». Однако его многочисленные критики не верят в это. Что сводит людей с ума по поводу аргументов Пинкера, так это его беспечная уверенность в том, что либерализм — это стандарт современности.Он такой самодовольный, такой снисходительный, такой уверенный, что он на правильной стороне истории. Он такой сноб оптимизма.

На самом деле, аргумент Пинкера представляет собой глубокое противоречие, иллюстрирующее непреходящую загадку взаимосвязи между оптимизмом, пессимизмом и фатализмом. Enlightenment Now преследует две цели: убедить нас в том, что наш пессимизм ошибочен, потому что все становится лучше; и чтобы убедить нас, что наш пессимизм опасен, потому что все может ухудшиться. Эти цели расходятся друг с другом.Пинкеру нужно, чтобы мы увидели, что прогресс является условием по умолчанию в новейшей истории, чтобы мы осознали, чего мы упускаем. Он засыпает своих читателей доказательствами того, что дела действительно продолжают улучшаться. Но если это значение по умолчанию, то это дает его читателям возможность сидеть сложа руки и наслаждаться преимуществами.

В основе рассказа Пинкера лежит предположение, что главное, что мы можем сделать для прогресса, — это испортить его своим глупым пессимизмом. В связи с этим лучше игнорировать плохие новости, чем реагировать на них слишком остро.Это отношение не то же самое, что фатализм, но оно изначально пассивно. Это светлый фатализм.

Есть еще одна загадка. Пинкер противопоставляет врожденный пессимизм людей неопровержимым доказательствам того, что это неправильное отношение: люди продолжают опасаться худшего, но продолжающийся прогресс продолжает их сбивать с толку. Однако это означает, что прогресс на определенном уровне не просто согласуется с пессимизмом, но, возможно, зависит от него. Общества, полные думстеров, — это те, которые доставляют добро.Мир становится лучше, в то время как мы думаем, что он становится хуже. Конечно, в таких обществах есть и оптимисты, и энтузиасты, и мечтатели. Но Пинкер хочет заманить всех нас во благо оптимизма. Что хорошего в этом? Исходя из исторических свидетельств, нет никаких оснований предполагать, что такие общества будут успешными, потому что таких обществ никогда не существовало. Общество оптимистов вполне может обернуться катастрофой.

Предыдущая книга Пинкера, Лучшие ангелы нашей природы (2011), представляла собой более аргументированный отчет о прогрессе в конкретной области — относительном снижении уровня насилия как в долгосрочной, так и в краткосрочной перспективе.Это вызвало аналогичную реакцию — читатели разделились на основе своих прежних убеждений о состоянии мира. Они читают свидетельства в соответствии с тем, что, по их мнению, должно быть правдой, вместо того, чтобы корректировать то, что, по их мнению, было правдой, в свете свидетельств. Оптимисты считают акты насилия исключением, а не правилом; пессимисты видят в них правило, а не исключение. Когда происходит ужасный акт насилия, мы склонны фильтровать его через истории, которые рассказываем себе о возможности прогресса.С одной стороны, мы можем утверждать, что это не должно сводить на нет хорошие новости; с другой стороны, мы можем утверждать, что это издевательство над хорошими новостями. В любом случае мы можем остаться с чувством беспомощности.

Недавняя стрельба в средней школе Стоунмана Дугласа во Флориде, как и многие предыдущие ужасы, проиллюстрировала это, но также проиллюстрировала кое-что еще: возможность существования промежутка между двойным фатализмом оптимистов и пессимистов. Контроль над огнестрельным оружием в Соединенных Штатах — классический пример проблемы, которую можно охватить фатализмом с обеих сторон.Заманчиво думать, что ничего не поделаешь, потому что разделенное мировоззрение двух сторон слишком велико, чтобы наладить мост между ними.

Проблема всех фатализмов — оптимистичных и пессимистических, пылких и покорных — в том, что они исключают альтернативное будущее.

Но есть альтернатива тому, чтобы не принимать во внимание этот ужас как пятно на фоне более широкой истории прогресса, а также рассматривать его как доказательство того, что прогрессивные ценности являются ложью. Когда происходит что-то ужасное, мы можем попытаться использовать это как доказательство необходимости перемен.Именно этим занимаются ученики Stoneman Douglas и их сторонники. Изменения возможны, когда люди перестают относиться к происходящему в мире как к подтверждению своего взгляда на направление движения мира и вместо этого начинают пытаться увидеть его таким, каким оно является: следствием определенного политического выбора и, следовательно, подверженным дальнейшему политическому выбору. .

Это можно увидеть. Но это также невероятно сложно, особенно в эпоху, когда сила фаталистических повествований по обе стороны наших политических разногласий так сильна.Хуже того, это достаточно сложно в случаях насилия, но еще сложнее, когда имеешь дело с проблемами, в которых отсутствует такое же чувство непосредственности. Часто оказывается, что существует тесная связь, например, между экологической политикой и чувством фатализма. Угрозы окружающей среды могут оставить людей чувствовать себя бессильными. От чувства бессилия до смирения, пожимая плечами, — небольшой шаг: если мы считаем, что мало что можем сделать, чтобы исправить ситуацию, то нет смысла пытаться исправить ее.

Фатализм — одно из постоянных соблазнов современной политики, но история современной политической мысли — особенно работы Алексиса де Токвиля и Фридриха Хайека — может помочь нам лучше понять разновидности фатализма и то, как проходят границы между оптимистическим и пессимистическим фатализмом. размытые и легко пересекаемые.

В конце концов, никто не хочет быть фаталистом. Пинкер типичен в своем настаивании на том, что фатализм — враг прогресса, но он также типичен в том, что он гораздо ближе к тому состоянию ума, с которым он пытается противостоять, чем он, кажется, осознает.Применяя некоторые идеи Токвиля и Хайека к проблеме, скажем, экологической политики, мы можем лучше выделить риски, которые сопряжены с оптимистическим фатализмом наряду с более пессимистическим.

•••

Токвиль считал, что всепроникающее чувство фатализма — то, что он называл «доктриной fatalité » — представляет собой одну из самых серьезных угроз для современного демократического общества. Этот фатализм был тесно связан с идеей провидения. Демократия была, как ее описал Токвиль, провиденциальным планом Бога для вселенной, так что противодействие ее неумолимому распространению «тогда казалось бы борьбой против самого Бога.”

Однако демократический фатализм не был просто религиозным явлением и даже не в первую очередь. Доказательства неизбежного наступления эпохи демократии были предоставлены общественными науками: это был вывод, который можно было сделать на основе научного исследования «схемы событий» и отслеживания их исторических причин и следствий. Проповедники не распространяли демократический фатализм. Скорее, это было прерогативой историков и политологов, которые рассматривали будущее как объяснимое только с точки зрения моделей прошлого.«Для них недостаточно показать, как появились факты», — писал Токвиль. «Им также доставляет удовольствие показать, что иначе и не могло произойти».

Токвиль не верил, что демократическая социальная наука может предсказывать будущее таким образом, чтобы служить руководством для человеческих действий: она не выполняла явно прогностической функции. Скорее, он служил фоном для принятия решений людьми и пронизывал эти решения, внушая общее ощущение, что человеческая деятельность подчиняется силам, находящимся за пределами его непосредственной власти.Демократический фатализм возник из веры в то, что будущее принадлежит демократии, в отличие от веры в то, что будущее открыто для любой демократии, которая может формировать свои собственные цели.

Фатализм в этом смысле имеет ряд отличительных черт. Во-первых, это не так уж далеко от основного чувства уверенности в демократии, которое, как считал Токвиль, необходимо для ее успешного функционирования, особенно после того, как он столкнулся с ней в Соединенных Штатах.

Контроль над огнестрельным оружием в Соединенных Штатах — классический пример проблемы, которую можно решить с помощью фатализма с обеих сторон.

Демократия в Америке сработала, потому что американцы верили в свою демократию. Их вера позволила им продолжать политику, которая изо дня в день казалась дисфункциональной, вызывающей разногласия и поверхностной. Это была долгосрочная ставка на систему, которая страдала от широко распространенного набора краткосрочных недостатков (в том числе предвзятое отношение к выборам и избирательным циклам за счет более дальновидного принятия решений). Токвиль считал, что сильные стороны демократии проявляются только с течением времени (что является одной из причин, почему они в конечном итоге воспринимаются историками и политологами).

Однако вера в долгосрочные преимущества, которые не видны время от времени, может скатиться к фаталистическому предположению, что будущее позаботится о себе само. Грань между существенной уверенностью и необоснованной верой прекрасна. Иногда бывает очень сложно определить, когда он был пересечен.

Во-вторых, этот вид веры не только является светским продолжением религиозных представлений о провидении, но также может противостоять формам религиозной веры. Токвиль считал, что американская вера в демократическое будущее должна быть подорвана американской религиозностью в отношении личного опыта и личной ответственности, чтобы дать людям ощущение того, что их судьба не просто связана с их коллективной судьбой.В первую очередь это была протестантская чувствительность, и одним из преимуществ американского общества было то, что его демократические граждане часто были индивидуалистами в религиозном смысле.

Такой индивидуализм не прямо отражается на демократических привычках ума; во многих случаях это сбивает их с толку, возлагая личную ответственность за свою судьбу. Итак, с точки зрения Токвиля, это не был случай борьбы демократии с религиозным фатализмом; это был случай, когда религия противостоит демократическому фатализму.Токвиль считал, что одна из будущих проблем демократии заключается в том, сможет ли она достичь таких же результатов в преимущественно католических странах, включая его собственную Францию.

Наконец, демократический фатализм не просто порождает пассивный режим политики. Фатализм обычно описывается, как я описал его выше, как форма смирения: фаталист, зная, что с будущим ничего не поделать, ничего не делает . Токвиль, напротив, заметил, что демократический фатализм согласуется с беспокойным и нетерпеливым качеством американской политической жизни.Одна из причин, по которой американская демократия принесла результаты в долгосрочной перспективе, заключалась в том, что она была настолько адаптируемой: энергия, которая пронизывала американское общество, порождала изменчивую, неустойчивую, нетерпеливую политическую культуру, которая редко останавливалась, чтобы задуматься о том, что она делает.

Американская демократия, как заметил Токвиль, делает больше ошибок, чем другие системы правления, но также исправляет больше ошибок. Другими словами, его изменчивость означала, что он редко останавливался на сделанных ошибках.В любой момент может показаться, что это не работает, но если вы упорствуете в этом, скоро придет что-то еще (как говорят о погоде в различных частях Соединенных Штатов: если вам это не нравится, просто оставайтесь на несколько часов). Таким образом, вера в будущее может не только согласовываться с бездумной энергией настоящего, но и во многом основываться на ней.

Технооптимизм может быть антифаталистическим.

Более того, вера в будущее сочетается с безрассудством и неугомонностью.Это одна из отличительных черт оптимистического фатализма: если будущее можно предоставить самому себе, то оно освобождает жителей настоящего, чтобы они рисковали, поскольку их ошибки не будут иметь долгосрочных последствий. Это форма морального риска. Конечно, это не просто американское или демократическое мышление. Многие современные люди смирились с беспокойством и безрассудством такого рода. Ленин, например, был оптимистичным фаталистом в этом смысле: он считал, что откровения марксистской социальной науки освободили просвещенных политических деятелей в настоящем, чтобы они рискнули, поскольку они вряд ли могли разрушить будущее; все, что они могли сделать, это либо помешать, либо ускорить его.Вера Ленина в будущее была идеологической, а его перспектива — грандиозной и возвышающей.

Токвиль заметил безрассудный фатализм, гораздо более прагматичный и прозаичный. Он привел пример того, что имел в виду, когда рассказывал историю своей встречи с некоторыми строителями пароходов во время своего путешествия по Соединенным Штатам. Американские пароходы того периода (начало 1830-х годов) были заведомо шаткими и ненадежными; Токвиль чуть не утонул, когда один из них затонул во время спуска по реке Огайо.Он хотел знать, почему они не были крепче. Люди, которые их строили, сказали ему, что скорость технического прогресса в Соединенных Штатах означает, что не стоит обновлять существующие корабли, когда новые, улучшенные модели всегда были не за горами. Лучше рискнуть в настоящем, чем пытаться предугадывать будущее.

Но действительно ли такое безрассудство является формой фатализма? Нет, если фатализм влечет за собой веру в то, что будущее намечено заранее, так что существует заранее определенный шаблон для разворачивания событий.Слепая вера в технический прогресс не предполагает, что будущие разработки могут быть известны до того, как они произойдут: они часто являются результатом случайности, даже если их совокупный эффект заключается в примирении демократии с провиденциальным планом Бога для Вселенной.

Тем не менее, эта вера в прогресс разделяет с более традиционным фатализмом ощущение того, что будущее имеет собственный импульс, ограничивающий способность людей определять свою судьбу. Наша судьба не в наших силах контролировать, даже если мы уверены, что она в конечном итоге послужит нашим интересам.Конечно, такое мышление было бы полностью провальным, если бы все были обусловлены им одинаково: нация судостроителей, каждый из которых упорствовал со своими шаткими судами, ожидая, что кто-то другой придумает что-то лучшее, вообще не добьется прогресса . Но не нужно много времени, чтобы соблазнить некоторых из них возиться со своими собственными поделками, если бы никто другой этим не занимался, а небольшая переделка может привести к большим изменениям.

Как сказал Токвиль: условием демократической жизни является то, что больше ошибок делается и больше ошибок исправляется.Примечательно то, что переход от ожидания, пока другие возятся, к тому, чтобы заниматься своими руками, не требует значительных изменений в мировоззрении. Вера в прогресс может сделать вас пассивным или нервным; в зависимости от ваших обстоятельств (как темперамента, так и возможностей) это может заставить вас довольно быстро переходить от одного состояния ума к другому. Каждый может быть проявлением фаталистического безрассудства.

•••

В серии бесед со своим другом Джоном Стюартом Миллем Токвиль обсуждал разновидности фатализма.Милль проводил различие между тем, что он называл «чистым» фатализмом, и тем, что он описывал как преобладающую «модифицированную» версию. Чистый фатализм — это вера в то, что будущее уже предрешено. Это сделало его приверженцев либо ошеломленным, либо безмятежным; в любом случае они соглашались с выбранным для них путем. Это почти всегда было проявлением набора религиозных или традиционных верований, и Милль связывал это с философией Дальнего Востока.

Модифицированный фатализм был более современным и западным явлением.Он основан на понимании того, что люди являются продуктом социальных и экономических сил, которые им не подвластны; это могло быть усилено социальными науками (включая новую науку психологию). Модифицированные фаталисты могут быть пассивными и уйти в отставку из-за ощущения своего бессилия. Но с такой же вероятностью они станут нетерпеливыми, недовольными, недовольными. Безличные силы, обусловившие их судьбу, могли быть провокацией, чтобы выступить против нее. В равной степени они могут успокоиться и с радостью подсчитать свои благословения.

Но самоуспокоенность может также сделать модифицированных фаталистов своенравными и безрассудными, полагая, что их судьба дает им право отказаться от личной ответственности за свои действия. «Модифицированный фатализм», — думал Милль, — это, по сути, детское состояние ума.

Пассивность и активность перед лицом будущего не обязательно противоположны друг другу.

Демократический фатализм был гораздо ближе к модифицированной, чем к чистой версии. Это не было безмятежным. Он был то нетерпеливым, то самодовольным, или, как выразился Токвиль, «пылким и покорным».Действительно, одной из отличительных характеристик демократического общества было то, насколько близко друг к другу были эти состояния души. Пассивность и активность перед лицом будущего не обязательно противоречили друг другу. Во всяком случае, это были две стороны одной медали, двойные условия социального государства, которые позволяли и поощряли его жителей видеть, что их уносит стремительный исторический прогресс.

Активные современные граждане не были самой волной; они просто ехали на нем, некоторые с удовольствием, некоторые с азартом, некоторые со страхом, а некоторые с равнодушием.Демократия продвигала модифицированный фатализм, потому что он заставлял людей чувствовать себя маленькими перед лицом толпы, потому что она побуждала их недооценивать краткосрочные недостатки своей политической системы ради будущего, которое улучшило бы их, потому что это заставляло их нетерпеливо искать награды. которые всегда были где-то вне досягаемости.

В результате демократические граждане имели тенденцию снова впадать в состояние ребячливости, иногда беззаботно веселой, иногда угрюмо обиженной, иногда безумно сердитой, но редко, если вообще когда-либо, веря, что будущее принадлежит им самим.Кто-то или что-то другое позаботится об этом за них.

Ни Токвиль, ни Милль не считали, что такая характеристика демократии была неизбежной или универсальной. Оба они были антифаталистами. Они надеялись, что демократические общества, начиная с Соединенных Штатов, смогут научиться отказываться от модифицированного фатализма: у них должна быть возможность вырасти и тем самым вырасти из него. Этого можно достичь с помощью политического образования, накопления опыта и, прежде всего, знаний, которые приходят в результате совершения ошибок и извлечения уроков из них.Дети вырастают, когда обнаруживают, что их действия имеют последствия; то же самое, как надеялись и Милль, и Токвиль, будет верно в отношении демократий, поскольку их жители обнаружили, что будущее состоит из их накопленных действий в настоящем.

Хотя мы не можем выбрать будущее, которое хотим, мы можем быть уверены, что будущее, которое мы получим, будет результатом наших повседневных выборов. Этого должно быть достаточно, чтобы мы серьезно отнеслись к своему выбору. Однако оставался риск того, что проблемы сложности и масштаба захлестнут демократии и оставят их в ловушке своего фатализма.Одна из причин, по которой этот риск был реальным, заключалась в том, что такой фатализм трудно отличить от энергетических импульсов, необходимых для противодействия ему. Большая активность в настоящем, не только не предохраняющая от фатализма, но и может замаскировать сползание.

•••

Современная экологическая политика в западных демократиях, кажется, перекликается со многими из этих страхов. У него нет единого лица. Время от времени он кажется напуганным, безразличным и беспечно оптимистичным. Он рубит и меняется, реагируя на краткосрочные триггеры и избегая долгосрочных обязательств.Политические аргументы в пользу изменения климата редко приводят к вопросу о нашей общей ответственности. Чаще всего они касаются распределения вины и выявления виновных, будь то страны или отдельные лица, корпорации или группы давления, политики или общественность.

Нетерпение проявляется как непереносимость сложности; безрассудство как предположение, что время на нашей стороне. Конечно, дело не только в пассивности и покорности. Активно активно действуют активисты, с одной стороны, новаторы и энтузиасты техники — с другой.Немногие из этих людей считают себя фаталистами, или, если они так считают, они также делают все возможное, чтобы противостоять пассивности, которая, как часто предполагается, сопровождает это состояние ума (некоторые защитники окружающей среды, возможно, считают, что то, что они делают, бесполезно. непреодолимых шансов, но все равно упорствовать, чтобы противопоставить себя преобладающему фатализму века).

Так много очевидно в случае активистов-защитников окружающей среды, которые отчаянно работают, чтобы пробудить демократии до масштабов проблемы.Но это в равной степени верно и для тех, кто считает, что лучший способ найти выход — это полагаться на изобретательность и адаптируемость открытых обществ. С этой точки зрения всегда ошибочно пытаться предугадывать будущее, потому что мы не можем представить себе, какие ресурсы будут доступны нам в будущем для решения проблем, с которыми мы столкнемся. В конце концов, кто видел появление Интернета?

Как показывает пример экологической политики в современных демократиях, наша политика не такая жестокая, как американская политика девятнадцатого века, но такая же конфронтационная.

Такая вера в технический прогресс часто представляется явно антифаталистической. Это обреченные на смерть (включая активистов-экологов) высмеиваются как узники фатализма, стремящиеся связать наш политический выбор в настоящем с будущим, императивы которого, по их мнению, они могут судить заранее.

Технооптимизм может быть антифаталистическим в двух отношениях. Во-первых, он предполагает будущее, которое остается открытым для человеческого вмешательства: то, каким оно окажется, зависит от того, что мы придумаем.Во-вторых, это сопровождается рядом активных политических обязательств в настоящее время. Если инновации зависят от свободных рынков и свободного обмена идеями, тогда нам нужно сдержать нервы и ограничить свой импульс использовать силу государства для вмешательства в эти врожденные творческие силы. «Зеленая» политика, которая принимает нынешний уровень знаний как лучший путеводитель в будущее и использует власть государства для контроля над ним посредством налогообложения, рыночного регулирования и запретов на личное поведение, по мнению ее критиков, приведет к неизбежное сокращение наших будущих возможностей.Лучше ограничить наш нынешний импульс к вмешательству, чтобы оставить будущее открытым. Это означает политический выбор установить пределы политического вмешательства.

Импульс связать руки политикам может изображаться как антифаталистический, потому что он воображает два возможных будущего: первое, в котором мы будем сдерживать нервы и оседлать волну инноваций; и тот, в котором мы теряем самообладание и подавляем его. Какое будущее мы получим, зависит от нас.

Важным интеллектуальным источником этого образа мышления является Хайек.В этом контексте Хайека почитают и как антифаталиста, и как оптимиста, который понимал, что человеческий потенциал для творческих инноваций всегда превосходит способность людей разрушать свое будущее, если у нас есть смелость принять неопределенность будущее в выборе, который мы делаем в настоящем.

Хайек известен как мыслитель, который определил спонтанность, а не упреждение, как нашу лучшую надежду на безопасное и процветающее продолжение вида. Такова, например, роль, которую он играет в книге Мэтта Ридли «Рациональный оптимист: как развивается процветание, » (2010), в которой в значительной степени отвергается угроза, создаваемая изменением климата, и отражается этот образ мышления.Ридли считает, что реальная угроза исходит от нынешних опасений, порождающих упреждающие политические действия, которые подавляют инновации и свободный обмен идеями («Когда я смотрю на политику сокращения выбросов, — пишет он, — мой оптимизм колеблется»).

Однако сам Хайек — более сложная фигура, борющаяся с более амбивалентным интеллектуальным наследием, чем можно было бы указать на энтузиазме его нынешних чемпионов. Хайек не просто выступает за оптимистический антифатализм над пессимистическим фатализмом и за спонтанность над упреждением.Он также показывает, как фатализм и антифатализм могут переходить друг в друга, в результате чего становится трудно отличить творческую активность от пассивного безразличия. Корни этой двойственности и неопределенности лежат в идеях Токвиля.

•••

Токвиль был одним из интеллектуальных героев Хайека. Собрание экономистов и политических мыслителей, которое Хайек инициировал в 1947 году для обсуждения угрозы, которую представляет собой государственное планирование и мажоритарная политика для человеческого творчества и свободы, первоначально должно было называться «Обществом Токвиля-Эктона», в честь двух мыслителей, которые Хайек считал величайшими девятнадцатыми -вековые защитники свободы личности перед лицом наступающей эпохи демократии.(Группа в конечном итоге получила название в честь места встречи и стала тем, чем она является сегодня, «Обществом Мон-Пелерин»; слишком многие участники думали, что предпочтительное название Хайека делает его похожим на католическое дискуссионное сообщество.)

Токвиль, в глазах Хайека, лучше, чем кто-либо, понимал опасность, которую представляет для современной демократии мнимая «тирания большинства», которая жертвует спонтанностью ради ложной безопасности государственного контроля. Хайек взял название своей книги « Дорога к рабству » 1944 года с заключительных страниц книги Токвиля «Демократия в Америке », где Токвиль наметил возможность демократического будущего, в котором обычные граждане, опасаясь неопределенных и непредсказуемых результатов, будут действовать. над властью опекающих государств, которые обещают контролировать будущее для них.

Приверженность открытому будущему требует, чтобы мы ограничивали наши импульсы в настоящем, чтобы защититься от худшего, что может случиться в будущем.

После Второй мировой войны Хайек опасался, что измученные в боях граждане Европы, уставшие от перенесенных лишений, потребуют более безопасного будущего, в котором гораздо меньше возможностей будет оставлено на волю случая. Хуже того, их политики предоставят им это в виде обширных государств всеобщего благосостояния, высоких налогов и национализированной промышленности.Результатом будет смерть свободы.

Хайек рассматривал все это как форму демократического фатализма: политики, плененные идеей, что они бессильны противостоять тому, чего хочет большинство, плывут вместе со своей судьбой. Позволить людям выбирать будущее, которое они предпочитают, в конечном итоге означало лишение их способности делать осмысленный выбор. Это был путь к крепостному праву.

Хайек считал Общество Мон-Пелерин авангардной попыткой привить добродетели антифатализма в фаталистическую эпоху.Он хотел, чтобы все, как избиратели, так и интеллектуалы, понимали, что государственный контроль — не единственное доступное будущее, и не было никаких оснований предполагать, что политики бессильны перед лицом требований настоящего. Но чтобы противостоять этим требованиям, потребуются мужество и решимость. Защита свободы требует веры в будущее, которое никто не может контролировать.

Хайек видел насущную необходимость отстаивать образ мышления, который «с благоговением относится к тем спонтанным социальным силам, посредством которых человек создает вещи более великие, чем он знает», как он выразился в речи, знаменующей начало его нового общества.Существовали различные институциональные меры, которые можно было принять для сохранения спонтанности, и Хайек провел большую часть своей жизни, продвигая их через свои политические сочинения. К ним относятся конституционные ограничения власти большинства контролировать процесс принятия политических решений, надежная защита независимой судебной системы, реформа избирательных процессов с целью ограничения влияния групп интересов и продвижение рыночных реформ в областях ползучего государственного контроля. Но он никогда не отклонялся от своей главной цели в середине и конце 1940-х годов: защищать и прославлять концепцию будущего, надежно устойчивую к политическому вмешательству, и побуждать людей доверять ей.

Это определенно оптимистично. Но разве это антифатализм? Не совсем. Это образ мышления, который имеет как темпераментные, так и интеллектуальные связи с некоторыми формами фатализма, которые идентифицировал Токвиль. Приверженность открытому будущему — это не просто стремление к адаптации вместо ограничений. Это также форма связывания: оно требует, чтобы мы ограничивали наши импульсы в настоящем, чтобы защититься от худшего, что может случиться в будущем, и тем самым исключаем нашу способность предотвратить его.

Исключение упреждения связывает настоящее с идеей открытого будущего таким образом, чтобы гарантировать, что будущее невосприимчиво к нашим лучшим догадкам в настоящем о том, что оно может содержать. Это делает предупредительное мышление невозможным. Другими словами, это форма веры, а не просто форма рационализма. Как признавал Токвиль, это вера, основанная на рационализме. Это светский продукт современной социальной науки: исследование причин и следствий и ожидание того, что будущее будет и дальше следовать моделям прошлого.

Хайек был католиком, но в основном говорил как экономист. Уверенность в творческой способности стихийных социальных сил может быть разумным ожиданием. Но это по-прежнему требует веры (или «благоговения», как выразился Хайек).

Вера в будущее, которое мы не можем контролировать, соответствует всему спектру фаталистических наклонностей, которые выявил Токвиль, от смирения до безрассудной энергии.Большая часть социальной и экономической деятельности может выглядеть как вид энергичных и изобретательных экспериментов, которые необходимы, чтобы противостоять предположению о том, что мир катится к несчастной судьбе (например, что он движется к безудержному изменению климата, последствия которого мы будем не в состоянии справиться). Но это трудно отличить от бессмысленной деятельности, которая воображает, что что-то всегда придет, чтобы спасти нас, пока мы продолжаем двигаться. Как мы можем быть уверены, что со временем что-то произойдет? Правда в том, что мы не можем.Нам просто нужно в это поверить.

Говоря рационально, должно быть возможно, что упреждение иногда лучше, чем экспериментирование, если мы предполагаем, что будущее действительно открыто. Зачем исключать вариант, согласно которому действие в соответствии с нашими нынешними страхами предотвратит худшее? Если это происходит потому, что эксперименты были лучшим вариантом до сих пор — в книге Ридли, например, много внимания уделяется волчьим крикам прошлых паник, связанных с окружающей средой, от взрывов населения до глобального похолодания, которые, если бы к ним прислушались, оставил нас намного хуже, чем мы сейчас — тогда это выглядит как более традиционный вид детерминизма, который рассматривает будущее как предопределенное моделями прошлого.

В случае со страшными историями об окружающей среде мысль о том, что будущее будет похоже на прошлое, безусловно, оптимистична, но не является очевидной рациональной. Нет никаких оснований полагать, что действовать в соответствии с нашими настоящими страхами всегда неправильно только потому, что в прошлом это было неправильным. На этот раз может быть другое (потому что когда-нибудь обязательно будет другое). Рациональный оптимизм имеет врожденную тенденцию переходить в оптимистический фатализм.

Также ошибочно полагать, что мажоритарная тирания неизменно падает на сторону безопасности и государственного контроля.Это было предположение Хайека, и он думал, что у него есть основания для этого от Токвиля. Но Токвиль понимал, что у тирании большинства есть несколько вариантов.

Мажоритарная политика, безусловно, может быть пассивной и не склонной к риску, что приводит к тому, что он назвал «умеренным деспотизмом» общественного мнения, который подавляет инновации и порождает осторожную политическую культуру, которая подчиняется государственному контролю. Но он также может быть диким и безрассудным, приводя к нетерпению по отношению ко всем формам чиновничества и неуважению к мнению экспертов.

По дороге к крепостному праву пролегает путь анархического популизма, подпитываемого нетерпением, игнорирующим осторожность ради немедленной выгоды. Когда Токвиль говорит о тирании большинства, он описывает линчевание и расовые беспорядки, военную лихорадку и охоту на ведьм, а не просто овечье согласие с гибелью свободы.

Конечно, линчевание и расовые беспорядки, военная лихорадка и охота на ведьм также разрушают свободу, но они отражают хаотичную и необученную сторону демократической жизни, где слепое разочарование сталкивается с государственным контролем.Демократическая общественность, желая контролировать будущее, сильно не любит тех, кто заставляет их ждать его наступления. Гнев переполняется, и следует насилие.

Хайек был зациклен только на одной стороне демократического фатализма в понимании Токвиля: на склонности к раболепству. Он не уделял должного внимания другой стороне: своенравию настоящего. Своевременность не выглядит фатализмом, потому что она активна и энергична. Но своего рода волевая энергия, которая игнорирует будущие последствия нынешних действий в пользу сиюминутного удовлетворения, полностью согласуется с верой в то, что будущее позаботится о себе само.Действительно, такая вера может разжигать большую часть гнева и раздражения, которые направляются на тех, кто, кажется, стоит на пути разворачивающегося будущего и поддерживает его.

Технооптимизм в конечном итоге обречен на провал, потому что он ограничивает нас мышлением, которое закрывает глаза на собственные сузившиеся горизонты.

Хайек не видел особого риска для этого в 1947 году. Его гораздо больше беспокоило то, что после целого поколения диких и безрассудных политиков — от Первой мировой войны до Великой депрессии, а затем и до Второй мировой войны — все инстинкты большинства перестанут действовать. другой путь.Избиратели будут заключены в тиски политиков, которые обещали прибить будущее, чтобы оно не могло вырваться на свободу и нанести еще больший ущерб. Хайек хотел, чтобы они знали, что у них есть выбор. Они могли решить оставить будущее открытым. Если бы они этого не сделали, они оказались бы в ловушке будущего, которое они не могли бы контролировать, потому что их свобода выбора была бы потеряна для них.

Хайек считал, что желание контролировать будущее приводит к ограниченным возможностям политики и ограниченным возможностям. Но то же самое и с побуждением оставить будущее открытым.Это делает политику тесной и суровой, в которой большая часть политической энергии направлена против краткосрочных провокаций. Аргументы ходят по кругу, так как никто не в состоянии что-либо пригвоздить. Возможность конструктивного обсуждения долгосрочного выбора резко сокращается.

Это узнаваемое описание демократической политики как во времена Токвиля, так и в наше время. Это неистовая, раздражительная демократия, переполненная поверхностной активностью, которая служит выходом для политических разочарований, которым больше некуда деваться.Это не выглядит фаталистическим, потому что в нем много звука и шума. Но это фаталистично, потому что по большей части это просто шум.

•••

2017 — это не 1947 год. Изменился баланс рисков. Если мы в ловушке, то не из-за рабских инстинктов по отношению к правительствам, которые знают лучше. Это связано с безжалостным и безрассудным скептицизмом, направленным против правительств, которые, как предполагается, не знают, что они делают, и против форм экспертной власти, которые предполагают, что лучше нас знают, что готовит будущее.

Этот анархический популизм более выражен в одних местах, чем в других, — более ярко выражен в Соединенных Штатах, чем в некоторых частях Западной Европы, более выражен справа, чем слева. Но он присутствует везде — как слева, так и справа — и распространяется. Его распространение значительно ускорили новые информационные технологии, которые значительно упрощают поиск выхода для раздражения и разочарования. Это также облегчает охоту на ведьм и другие формы правления мафии, чтобы набрать обороты.

Пинкер прав: наш мир гораздо менее жестокий, чем он был в прошлом веке, не говоря уже о столетии до этого. Но тирания большинства в двадцать первом веке имеет больше общего с неумеренными страстями токвильской Америки начала 1830-х годов, чем с истощенными страхами хайековской Европы конца 1940-х годов. Он пылкий, не смиренный, и избранным политикам очень трудно делать что-либо, что могло бы вызвать его гнев. В самом деле, как показывает пример экологической политики в современных демократиях, наша политика не так жестока, как американская политика девятнадцатого века, но она такая же конфронтационная.

Если соотношение рисков изменилось, то выбор перед нами не такой, как описал его Хайек. Он думал, что нам нужно победить фатализм, решив поверить в открытое будущее. Но если мы думаем, что, оставив будущее открытым, мы отмахнулись от фатализма, то ошибаемся. Это рискует заставить нас застрять в политике, в которой не хватает ресурсов, чтобы выйти из безумного, обидчивого режима и перейти к чему-то более прочному и рефлексивному.

Значит, это не прямой выбор между фатализмом и свободой.Нам нужно найти путь между фатализмом, который отказывается от личной свободы, и фатализмом, который не может отказаться от нее, даже когда это необходимо. Причина, по которой вера Хайека в открытое будущее фаталистична, заключается в том, что она исключает возможность будущего, в котором это окажется неправильным подходом, потому что риск катастрофы слишком велик. Точно так же вера Пинкериана в прогресс открывает двери для фатализма, потому что предполагает, что текущие проблемы — это просто будущие решения, которые ждут своего часа.Но что, если некоторые из наших нынешних проблем в конечном итоге сделают невозможными будущие решения?

По-настоящему открытое будущее должно включать возможность возникновения обстоятельств, при которых отказ от планирования будущего оказывается катастрофическим. В самом деле, чем дольше длится будущее, тем больше он переходит от возможности к вероятности и к гоночной уверенности: в какой-то момент упреждение окажется лучше, чем нововведение, хотя бы потому, что ничто не длится вечно. Тот факт, что очень трудно узнать, когда эта точка была достигнута, не является достаточной причиной, чтобы прекратить ее поиски.Технооптимизм не самореализация. Это, в конечном счете, обречено на провал, потому что ограничивает нас мышлением, которое закрывает глаза на собственные сузившиеся горизонты.

Пинкерианская вера в прогресс предполагает, что настоящие проблемы — это всего лишь будущие решения, которые ждут своего часа. Но что, если наши нынешние проблемы делают невозможными решения в будущем?

Проблема всех фатализмов — оптимистичных и пессимистических, пылких и покорных — в том, что они исключают альтернативное будущее. Особая проблема оптимистичных фаталистов, таких как Хайек и Пинкер, состоит в том, что они склонны отвергать такую характеристику самих себя, потому что считают себя антифаталистами.

Это также одна из фундаментальных трудностей экологической политики — степень, в которой скептики стали считать себя свободомыслящими и непредубежденными, разорвав цепи общепринятого и группового мышления. Они купились на контраст Хайека между свободой и фатализмом. Но такая непредвзятость — это сама по себе форма ограниченности, потому что приверженность открытому будущему закрывает наши возможности в настоящем. Он недостаточно чувствителен ко всему спектру будущих возможностей.Он также недостаточно чувствителен к тому, что противоположный скептицизм не столько противостоит тирании большинства, сколько подпитывается ею.

Когда климатические скептики, например, оспаривают мотивы климатологов, они не мужественно борются с фаталистической и пугающей волной мажоритарного мнения, как Хайек полагал в 1947 году; во всяком случае, они едут на нем, скорее в активном, чем в пассивном режиме. Политика изменения климата разжигает обиженную и гневную сторону демократии, благодаря которой общественное мнение действует как легко возбуждаемое средство раздражения и нетерпения.

Токвиль был прав, полагая, что одна из фундаментальных проблем демократии — найти выход между этими конкурирующими фатализмами. Можно попасть в ловушку близорукой и безжалостной активности, точно так же, как и в запуганной и не склонной к риску пассивности. Таким образом, быть антифаталистом — значит осознавать риски, исходящие от всего спектра фатализмов, оптимистичных и пессимистических, экспериментальных и превентивных. И для Милля, и для Токвиля самым надежным способом обнаружить эти риски был самый широкий спектр жизненного опыта и, прежде всего, опыта совершения ошибок: именно так люди узнали, что будущее, несмотря на всю его невосприимчивость к человеческому контролю, все еще зависит от о выборе, который они делают в настоящем.

Сложность этой модели антифатализма, когда дело доходит до экологических проблем двадцать первого века, хорошо известна из-за их сложности и масштаба. Гораздо труднее учиться на своих ошибках, когда отдельные ошибки теряются в болоте коллективных действий, а коллективным ошибкам требуются годы или даже десятилетия, чтобы раскрыть себя. В этих обстоятельствах требуется некоторое планирование неопределенного будущего, если мы не хотим попасть в ловушку мышления, предполагающего, что свободный обмен идеями всегда будет давать нам необходимые ресурсы, когда они нам нужны.

Оптимисты-фаталисты воображают, что нет ошибки, которую нельзя исправить вовремя, пока мы оставляем будущее открытым. Одна из причин для пессимизма в настоящем состоит в том, что оптимистичные фаталисты, похоже, берут верх. В этом отношении их фатализм еще может быть самореализующимся. Изменение климата повышает риск оказаться в ловушке будущего, последствия которого, хотя в настоящее время неизвестны, будут достаточно серьезными, чтобы превзойти способность человеческой изобретательности улучшить их. Это то, что отличает политику экологической катастрофы от других, и это причина того, почему всем формам фатализма стоит сопротивляться, пока мы можем.

Илон Маск, фаталист | Баффлер

Скорее всего, вы уже слышали, что генеральный директор SpaceX и Tesla Илон Маск сказал что-то совершенно необычное на конференции Code Recode ранее этим летом. По словам любимца Кремниевой долины, «вероятность того, что мы находимся в базовой реальности, составляет один к миллиарду», что означает, что мы почти наверняка работаем в компьютерной симуляции, созданной какой-то цивилизацией далекого будущего.Идея, лежащая в основе предположения Маска, такова: всего четыре десятилетия назад наши видеоигры выглядели как Pong , а сегодня мы играем в фотореалистичные игры, которые позволяют миллионам людей играть одновременно. Даже с учетом гораздо более медленных темпов технического прогресса, если вы продлите эту траекторию на десять тысяч лет в будущее, нетрудно представить симуляцию, которая полностью неотличима от реальности. На самом деле, если Маск прав, это реальность, с которой вы сейчас сталкиваетесь.

Неофициальный ответ Маска
члену аудитории Code быстро получил почти всеобщее освещение в популярной прессе, а в последующие дни он стал заявлением, породившим 10 000 идей. Возможно, неудивительно, что каждая из этих идей (даже те немногие, которые занимали критическую позицию и пытались доказать, что мы не участвуем в симуляции) полностью упускала из виду основной посыл утверждений Маска. В основе видения Маском смоделированной реальности лежит глубокий фатализм — удобная (и опасная) философская позиция для человека, чья работа заключается в том, чтобы продавать нам будущее в виде автомобилей Tesla, гипер-петель и билетов на Марс.И критиков нигде не было.
Реальность кусается?
Теория компьютерного моделирования звучит в новинку, но ее основная предпосылка на самом деле исходит из богатой философской традиции исследования природы реальности. Хотя компьютерное моделирование может показаться довольно далеким от Декарта и его демонов семнадцатого века, эссе 2003 года известного философа Ника Бострома помещает теорию именно в эту философскую линию. Бострома «Живете ли вы в компьютерном моделировании?» утверждает, что верно одно из следующих трех утверждений:
1.люди вымрут прежде, чем у них появится техническая возможность создать гиперреалистичную симуляцию.
2. Развитая цивилизация, обладающая техническими возможностями для создания гиперреалистичных исторических симуляторов, не будет заинтересована в этом.
3. мы почти наверняка живем в компьютерной симуляции.
Хотя Бостром недавно официально заявил, что «у нас нет достаточно веских доказательств, чтобы исключить любую из этих трех возможностей», решение Маска поставить шансы на миллиард к одному на третье предположение показательно.Учитывая, что нет достаточных доказательств, чтобы утверждать, что один из трех вариантов, предложенных Бостромом, верен, это означает, что Маск выбрал третий вариант и был мотивирован чем-то другим, кроме эмпирических данных. На конференции по Кодексу это решение было объяснено логикой «посмотрите, как далеко мы продвинулись со времен Pong », что логично лишь постольку, поскольку оно соответствует фундаментально фаталистическим взглядам Маска.
Фатализм обычно понимается как позиция смирения перед лицом какого-то неизбежного будущего, но более строгая с философской точки зрения формулировка состоит в том, что фатализм — это мнение, что мы бессильны делать что-либо, кроме того, что мы делаем на самом деле.Фатализм — это, в конечном счете, позиция относительно природы реальности, потому что то, что «реально», имеет истинную ценность — либо истинно, либо ложно. В этом смысле прошлое и настоящее реальны для нефаталистов, потому что любое ваше заявление о них либо истинно, либо ложно, но будущее нереализовано — невозможно сделать истинное или ложное заявление о нем, потому что его можно изменить. . С другой стороны, для фаталистов прошлое, настоящее и будущее одинаково реальны — вы можете делать истинные или ложные утверждения обо всех из них, независимо от того, можете ли вы на самом деле знать, эти утверждения истинны или ложны (разница в том, что важный).Вот почему фаталист не может делать ничего другого, кроме того, что делает на самом деле — если бы мог, то не смог бы сделать эти истинные или ложные утверждения.
Душа человека под космосомX
Сделайте глубокий вдох, потому что вот-вот начнутся странности.
Если мы примем утверждение Маска на веру, то мы живем в компьютерной симуляции, в которой симулированным настоящим является 2016 год. В базовой реальности текущий год равен 12016 — это год, в котором компьютерные серверы питают наши симуляторы работают.Если компьютерное моделирование в настоящее время выполняется обществом в 12016 году, но мы переживаем 2016 год в моделировании, то наша смоделированная реальность будет казаться продуктом будущего, даже если моделирование выполняется в «настоящий» подарок (12016). Таким образом, для тех, кто существует в симуляции, созданной будущей цивилизацией (это вы, я и Маск), «будущее» в нашей системе отсчета реальное в силу того факта, что симуляция существует.Если будущее, как его понимают симы, реально (это означает, что истинные или ложные утверждения могут быть сделаны около 12016), то симы не могут его изменить. Другими словами, если будущее реально, то симы (мы) бессильны делать что-либо, кроме того, что они на самом деле делают.
Куда нам подевалась вся эта логика видеоигр? Если мы примем позицию Маска, то прошлое, настоящее и будущее для тех, кто живет в симуляции, одинаково реальны — и это называется фатализмом.Прошлое реально в силу того факта, что цивилизации 12016 г. потребовалась реальная история, на которой можно было бы построить историческое моделирование. Будущее реально в силу того факта, что мы живем в симуляции, созданной развитым обществом будущего. Наше настоящее, которое составляет как 2016, так и 12016, в зависимости от вашей точки зрения, также реально, даже в смоделированном случае — вы можете делать правдивые или ложные утверждения о нашей (смоделированной) реальности.
Интересно, что принятие идеи о том, что мы живем в симуляции, требует от людей, живущих в симуляции, принятия фаталистической точки зрения.Это то, на что Маск намекал на конференции по Кодексу, когда сказал, что «было бы разумно думать, что мы, скорее всего, принадлежим к смоделированным разумам, а не к изначальным биологическим». Возникает вопрос: кому служит «рациональный» фатализм Маска?
К счастью, эта проблема уже решалась сто лет назад Максом Вебером, хотя и в несколько ином контексте. В работе Протестантская этика и дух капитализма Вебер исследовал связь между протестантскими доктринами и подъемом западного промышленного капитализма.В этом отношении особенно интересно кальвинистское представление о предопределении.
Кальвинистское предопределение — всего лишь одна из разновидностей теологического фатализма, но, согласно Веберу, оно было использовано для того, чтобы заставить рабочих согласиться с резко меняющейся социальной реальностью, вызванной подъемом промышленного капитализма на благо протестантской элиты. Сегодня мы снова переживаем драматический сдвиг в нашей социальной реальности, на этот раз вызванный Новой космической гонкой и последствиями изменения климата.Неудивительно, что поборником современного фатализма также является человек, который больше всего выиграет от этих изменений с помощью автомобилей Tesla и ракет SpaceX. И опять же, именно рабочие должны переориентировать свои реалии, чтобы они были в гармонии с видением духовенства космической эры.
Для протестантов девятнадцатого века эта переориентация реальности поддерживалась обещанием вечного спасения. Сегодня перекалибровка нашей реальности поддерживается обещанием марсианских колоний — светского спасения, но с такой же удаленностью небес.Для протестантов их спасение было предсказано в земном богатстве, и сегодня это почти то же самое: спасаются те, кто может позволить себе Теслу за 80 000 долларов или билет на Марс за 500 000 долларов.
В видении Маском нашей смоделированной реальности можно увидеть этику Кремниевой долины и дух капитализма космической эры.
Вот почему молчаливая пропаганда фатализма Маском под видом логического завершения мысленного эксперимента Totally Trippy на самом деле опасна и должна быть отвергнута.Технологии, положившие начало индустриальному капитализму, уже были доступны кальвинистам — их борьба была ментальной, чтобы заставить людей принять огромные социальные изменения, вызванные этими технологиями. Точно так же Маск уже запускает ракеты на космическую станцию и строит инфраструктуру Tesla, но он тоже должен вести умственную борьбу, которая позволит всем нам принять будущее, созданное по его образу.
Принимая позицию, при которой мы все бессильны делать что-либо, кроме того, что делаем мы, и Маск, и потребитель освобождаются от ответственности.Более того, отвергая два других варианта Бострома, Маск подразумевает, что человеческий вид не уничтожит себя за счет собственного технологического прогресса (в конце концов, мы добрались до 12016 года!) И что люди через 10 000 лет в будущем по-прежнему будут нуждаться в существенном то же самое, чего хотят люди сегодня, а именно гиперреалистичные видеоигры. Это устраняет критический импульс, необходимый для того, чтобы управлять неограниченным технологическим развитием (что было бы плохо для человека, занимающегося неограниченным технологическим развитием) и размышлять о том, чего мы на самом деле хотим.
Не заблуждайтесь: человек, сказавший «ебать Землю», знает, чего вы хотите. И он выставлен на продажу.
фаталистов и жестких детерминистов могут защитить путешествия во времени
Прежде чем я защищу свой аргумент о том, что Путешественница во времени не может убить свое маленькое я, я хочу объяснить, почему это не имеет значения — с точки зрения возможности путешествия во времени — если я окажусь виновным в соответствии с обвинениями, фатализма.
Логический фаталист — это тот, кто думает, что существуют истины о наших будущих действиях, и что эти истины влекут за собой то, что мы должны делать то, что мы собираемся делать, и что мы никогда не сможем поступить иначе.Так как вы не убили своего ребенка , вы не убьете его , и, таким образом, согласно фаталисту, вы не можете убить ее . Но путешествие во времени тут ни при чем, говорит фаталист. Мы всегда в таком положении — просто не замечаем. Трезвый фаталист отклонит возражение Противоречие свободы против путешествий во времени на том основании, что его посылка «можно» ложна.
Жесткий детерминист — это тот, кто думает, что детерминизм истинен и что он следует из одного детерминизма , что мы никогда не можем делать ничего, кроме того, что делаем на самом деле.Жесткий детерминист также должен уметь защищать логическую возможность путешествия во времени. Но, конечно, защита жесткого детерминизма путешествия во времени не должна требовать от него защиты утверждения о том, что путешественник во времени обладает способностями, которых, по его мнению, нам, , не хватает.
(В конце концов, миры путешествий во времени — это миры, в которых, в дополнение к обычным более ранним причинам , у некоторых действий есть причины, которые происходят позже во времени. Если вы думаете, что детерминированная причинно-следственная связь подрывает свободу, вы будете иметь больше, а не меньше причин думать, что это так в мирах путешествий во времени.)
Подводя итог: возражение Свобода Противоречие против путешествий во времени имеет успех только в том случае, если оно истинно, без двусмысленности , что путешественник во времени может и не может что-то делать. Ответ Льюиса на возражение против противоречия свободы состоит в том, чтобы отрицать, что утверждения «можно» и «нельзя» однозначно верны. Но на возражение Freedom Противоречие также можно ответить, отказавшись от утверждения о «банке». Если путешественница во времени не может убить своего младенца (или дедушку, или младенца Гитлера, или другого ребенка, или муху), нет противоречия.Человек, утверждающий, что путешественники во времени не могут делать то, что большинство из нас думает, что он (и мы) можем делать, может ошибаться, но это отдельный вопрос. Мы не должны путать защиту логической или метафизической возможности путешествия во времени с защитой утверждения, что путешественник во времени может делать все то, что здравый смысл говорит нам. Сравните: нам не нужно защищать утверждение о том, что детерминизм совместим со способностью поступать иначе, чтобы защитить утверждение о том, что детерминизм является истинным с точки зрения логики или метафизики.
Я должен сразу добавить, что я не фаталист и не жесткий детерминист. Как и большинство философов, защищающих путешествия во времени, я компатибилист. Я не говорю, что путешествие во времени не способно сделать то, чего не может сделать она. Я говорю, что путешественник во времени может убить муху, убить других младенцев. И даже — убить младенца Гитлера. Однако я все еще думаю, что путешественница во времени не способна убить своего ребенка.
Мнение | Фаталист — The New York Times
Лексингтон, Вирджиния.
В августе 2003 года Джон Маккейн вернулся из поездки в Ирак и начал кампанию по увеличению численности войск, сражающихся с повстанцами. Осенью 2005 года Маккейн вернулся из очередной поездки в Ирак и сказал, что пришло время изменить стратегию — пора защитить иракские районы, а не бегать в погоне за плохими парнями.
Маккейн наблюдал, как администрация Буша отвергает его идеи, а шансы на победу ускользают. По мере того как месяцы превращались в годы, он все больше злился на Дика Чейни и Дональда Рамсфельда за их активное высокомерие.Он разочаровался в некоторых частях Пентагона и Государственного департамента из-за отсутствия у них чувства срочности. Он пришел в ярость от своего друга президента Буша за его элементарные неудачи в управлении государством.
Но больше всего он стал грустнее, в глубине души, наверное, нужно быть им, чтобы понять. Он не думал, что еще при жизни увидит, как его страна снова катится к поражению, и иногда меланхолия просачивается из него.
«Четыре года мы лажали», — сказал он вчера.«Слишком часто мы вводили в заблуждение американский народ, говоря о Dead Enders и Mission Completed».
Сейчас администрация с опозданием приняла его рекомендации, и он находится в разгаре президентской кампании. В некотором смысле эта кампания похожа на ту, которую он провел восемь лет назад. Были сообщения о раздутом посохе, но на самом деле те же самые люди, которые были вокруг него тогда, сейчас вокруг него: Марк Солтер, Джон Уивер, Рик Дэвис и сменяющаяся команда бывших военнопленных, таких как Орсон Суиндл, которые являются его совестью и его приятели товарищи.
У Маккейна все те же симпатии и антипатии, тот же романтический интерес к учебникам по истории и романам и та же тенденция рассказывать истории времен Ханоя в Хилтоне в строгом стиле, который вы и я могли бы использовать для анекдота в колледже.
Но в остальном все иначе. В 2000 году кампания Маккейна была захватывающим подъемом, а затем, в Южной Каролине, быстрым и яростным спуском, поскольку Маккейн саморазрушительным гневом ответил на бесчестную тактику, которую, по его мнению, Буш использовал против него.
На этот раз Маккейн постепенно скатывается в опросах, и он ответил не паникой или изменением, а тем, что сдался судьбе. Он чувствует, что прожил прекрасную жизнь, и если он не станет президентом, это не будет трагедией. Сначала я подумал, что он упреждающе извиняется за возможное поражение, но, внимательно понаблюдав за ним, я пришел к выводу, что это фатализм, который летчики ВМФ часто должны принимать, вступая в бой.
И теперь у него тоже есть стойкость, чего не было в Straight Talk Express.Атмосфера по отношению к нему гораздо более суровая, и вы можете видеть ту твердость, которую он, должно быть, использовал, чтобы сопротивляться своим вьетнамским тюремщикам.
И, прежде всего, война, которая кажется эпической в его сознании, из-за чего политические удары, отнимающие дни кампании, кажутся тривиальными. Он весь день возвращается к рассказам: 19-летний парень, у которого уже есть три Пурпурных Сердца, ребенок, которому прострелили глаз, который встал и пошел к машине скорой помощи.
В тени их битвы, говорит он, он обязан добиваться победы, пока есть хоть какой-то шанс.По его словам, у него есть долг поддержать стратегию, в которую он все еще верит, и, возможно, предотвратить худший катаклизм, который может произойти из-за хаоса и раннего отступления. Он далек от того, чтобы избежать этой потенциально убийственной проблемы, но принял ее.
Вчера он выступил с речью в Военном институте Вирджинии, которая стала обширным аргументом в пользу того, чтобы дать волю шанс. Проблема с его подходом в том, что он не борется с психологией и культурой иракцев, от которых зависит все остальное. Его фокус в основном военный.Но никто не может сомневаться в содержании и серьезности его взглядов.
Последние несколько лет он оставался последовательным и устойчивым, в то время как другие колебались. Он был оскорблен демократами, которые смеялись и праздновали принятие закона о выходе. Вчера он подверг их резкой, но тщательно продуманной критике.
Но в конечном итоге его объятия Ирака могут не причинить ему столько боли, как кажется сейчас. Через 10 месяцев эти выборы будут связаны не с резким ростом, а с кризисом, который потрясает Ближний Восток.Наиболее содержательный, зрелый и последовательный кандидат станет выглядеть более привлекательным и нужным.
Макс Фаталист | Питер Э. Гордон
Макс Вебер; рисунок Дэвида Левина
Когда молодой Макс Вебер вернулся домой в 1883 году после третьего семестра в качестве студента юридического факультета Гейдельбергского университета, его мать дала ему пощечину. Исчез долговязый восемнадцатилетний парень, чьи обвисшие плечи делали его, по словам его будущей жены Марианны, «кандидатом на чахотку».«Благодаря ночам выпивки с его братством Макс набрал значительный вес, а также у него возникли серьезные долги, из-за чего он беспокоил отца частыми мольбами о деньгах. Хуже всего то, что на щеке у него был дуэльный шрам. В то время в этом не было ничего необычного. В немецких братствах до конца девятнадцатого века фехтование оставалось почтенной традицией, обрядом мужественности, в котором участники соревновались за ленты, которые они носили на своих церемониальных платьях, пока они пели патриотические песни и запивали ведра пива.Но для его матери трансформация Макса, очевидно, была слишком сильной. Ее первенца назвали в честь его отца, уважаемого депутата Национал-либеральной партии, и от него ожидали сдержанности.
Вскоре он оставил свой юношеский путь и встал на путь ученого. В 1889 году Вебер, которому сейчас двадцать пять, защитил докторскую диссертацию по истории торговых компаний в средние века, внушительный фолиант, охватывающий историю экономики и права. В 1891 году, после завершения своей абилитации — второй работы, необходимой для продвижения в немецкой университетской системе — по римской аграрной истории, он получил профессуру политической экономии сначала во Фрайбурге, а затем в Гейдельберге.Он с большой энергией окунулся в академический труд, поглощенный идеей, что истинная ценность достается только Berufsmensch — человеку, посвятившему себя своему призванию.
Эта идея о том, что человек должен выполнять бремя труда с достоинством и квазирелигиозной преданностью, оказалась его личной гибелью. Причиной инцидента могла быть жестокая конфронтация с его отцом, который умер до того, как двое мужчин смогли прийти к примирению. Хотя Вебер не признавал своей вины, он плохо спал и часто обнаруживал, что больше не может говорить.«Когда я смотрю свои конспекты лекций, — писал он, — у меня просто кружится голова». Всего через несколько лет на должности профессора он дошел до полного истощения и в 1899 году попросил, чтобы его освободили от лекций. Прошло несколько лет, прежде чем он смог возобновить свою научную карьеру.
К концу жизни Вебер пользовался растущей репутацией не только в Германии, но и во всем мире. В этом году отмечается столетие со дня его смерти, что дает подходящий повод поразмышлять о его наследии и его непреходящем значении.Назвать Вебера основателем современной социологии было бы бесспорно, хотя этот титул должен быть разделен с современниками, такими как Георг Зиммель в Германии, Герберт Спенсер в Англии и Эмиль Дюркгейм во Франции, а также В.Э.Б. Дюбуа в США. Вебер переписывался с Дюбуа, и, прочитав Души черного народа , он выразил надежду, что книга может быть переведена на немецкий язык. «Я абсолютно убежден, — писал он, — что проблема« цветовой линии »будет главной проблемой грядущего времени здесь и повсюду в мире.
Но дисциплинарная принадлежность Вебера далеко не очевидна. Когда он писал свои самые знаменитые работы, слово «социология» (неологизм начала девятнадцатого века, придуманный французским позитивистом Августом Контом) было еще новым, и если учесть, насколько драматично он сформировал наше мышление о современном мире, это отдельная академическая дисциплина кажется слишком узкой. Его любопытство и способность к обучению были безграничны. Он уверенно писал о торговом праве в средневековой Европе, а также об индуистской религии, он изучал древнее царствование и современную бюрократию и даже написал проницательный трактат по социологии музыки.Но его вечно мучил страх, что он просто дилетант, — слово, которое он также бросал в противников. На вопрос коллег, почему он довел себя до такой крайности эрудиции, он ответил мрачно: «Я хочу посмотреть, сколько я смогу вынести».
Идея работы как личного призвания звучит в неумолимом ритме во всех социологических работах Вебера. Тема призвания (или призвания) занимает центральное место в его самом известном тексте « Протестантская этика и« дух »капитализма» , впервые опубликованном в двух частях в 1904–1905 годах.Как и другие книги, которые пострадали от чрезмерной известности, « Протестантская этика » часто цитируется, но часто неправильно понимается, начиная с современников Вебера, некоторые из которых обвиняли его в продвижении идеи о том, что капитализм был «вызван» протестантизмом, хотя он никогда не говорил ничего подобного.
Его тезис был гораздо более тонким. Современный капитализм впервые возник в эпоху раннего Нового времени в Северной Европе, в особой обстановке христианской культуры, которая традиционно относилась к экономической жизни с недоверием и считала погоню за богатством грехом.(Этот взгляд нашел свое библейское подтверждение в Евангелии от Матфея 19-24: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в Царство Божье».) На протяжении всей средневековой эпохи церковь также навязывала ограничения на ростовщичество, которые часто передавали его евреям и другим посторонним, что подпитывало ядовитые стереотипы, сохранившиеся до наших дней. Даже Мартин Лютер, августинец по образованию до своего революционного разрыва с католицизмом, питал старое предубеждение, что финансовая активность была признаком купидита и .
Вебер теперь задал вопрос: как, учитывая такие образцы христианской веры, могли закрепиться предпринимательские привычки и как к XVII и XVIII векам капиталистическая торговля могла процветать в Европе до такой степени, что такие страны, как Голландия, Республика и Англия вместе со своими колониями в Северной Америке могут произвести коренные преобразования во всех сферах современной жизни? Его ответ был гениальным. Он утверждал, что капитализм — это не просто набор институтов или операций; это был также стиль поведения или культурный стиль, сопровождаемый множеством взглядов и предрасположенностей, которые делали его уникальным и, возможно, беспрецедентным.В Северной Европе его необычная сила отчасти объяснялась духом методичной рассудительности и сдержанности, которые купцы привносили в свою работу. Они накопили огромные состояния, но избегали всякого гедонизма, ведя себя с чувством долга, которое двигало их вперед к дальнейшему успеху.
Но чем можно объяснить такое своеобразное поведение? Величайшей проницательностью Вебера было предположить, что капиталистический «земной аскетизм» мог найти свое первоначальное обоснование в протестантском учении. Кальвинистское учение о предопределении превратило божественную милость в нечто непознаваемое — в дар, дарованный избранным.Эффект заключался в том, чтобы возвысить верховную власть Бога до высшей степени привлекательности, но для верующего это могло быть психологически разрушительным, поскольку само человеческое действие казалось лишенным смысла. Официальное учение оказалось настолько невыносимым, что кальвинистские проповедники внесли тонкую модификацию, позволившую мирскому успеху служить признаком божественного избрания. От Лютера и от католицизма они переняли идею vocatio или «призвание», а именно, что человек призван Богом к священству.(Немецкое слово, обозначающее «призвание» — Beruf , которое происходит от глагола rufen , «призывать».) Однако в кальвинизме идея призвания теперь применялась к мирским занятиям, которые когда-то осуждалось христианством. Выборы, конечно, оставались неопределенными, потому что делами не могло быть спасения. Но связь между Богом и миром была восстановлена: если человек ведет себя в надлежащем духе благочестия и сдержанности, его удача в этом мире может служить признаком его окончательной удачи в мире грядущем.
Для Вебера этот, казалось бы, незначительный сдвиг в кальвинистской доктрине имел драматические последствия. Протестантизм теперь мог позволить себе окунуться в мирские действия, в то время как капиталистические предприниматели могли видеть в своем поведении духовное значение, которого в противном случае ему не хватало бы. Как заметил Вебер, в этом поведении было что-то иррациональное: оно требовало готовности откладывать вознаграждение, откладывать и реинвестировать ради неопределенного будущего. Именно религиозная этика окружающей протестантской культуры придала коммерческой деятельности более высокий смысл.Ясно, что этот аргумент не был причинным. Скорее, он проиллюстрировал «избирательную близость» — термин, заимствованный Вебером из романа Гете 1809 года о романтических связях. Капитализм и протестантизм были двумя исторически независимыми формациями, которые объединились, чтобы создать уникально мощную связь, и вместе они произвели революцию в современном мире.
Сегодня в Соединенных Штатах часто можно встретить хвастливое заявление о том, что их граждане являются бенефициарами «протестантской трудовой этики», как если бы это объясняло силу американского капитализма.Но Вебер предложил более трагичный взгляд. По его оценке, религиозно вдохновленная этика призвания давно умерла, став жертвой процесса рационализации, который она помогла запустить. Капитализм, утверждал Вебер, теперь работает сам по себе, с машинным безразличием ко всем духовным ценностям, в то время как идея призвания «преследует нашу жизнь, как призрак некогда существовавших религиозных верований». Между тем, у тех, кто попал в ловушку его механизма, остается лишь чувство бездумного принуждения.«Пуритане хотели, чтобы были людьми своего призвания», — писал Вебер; «У нас же, с другой стороны, должно быть ». В частности, в США погоня за богатством была «лишена своего метафизического значения» и теперь была связана с «чисто элементарными страстями».
В заключительных строках книги The Protestant Ethic, Вебер описал типичных капиталистов своего времени как заурядных людей, очень похожих на низкорослых существ, которых Ницше называл «последними людьми».«Мир, населенный такими бездушными существами, управлялся не по индивидуальной инициативе, а по императивам системы:« Сегодня, — писал Вебер,
».
этот могучий космос определяет с подавляющим принуждением стиль жизни не только тех, кто непосредственно вовлечен в бизнес, но и каждого человека, рожденного в этом механизме, и вполне может продолжать это делать до того дня, когда последняя тонна ископаемое топливо было израсходовано.
Эти последние строки были пророческими.Хотя Вебер не мог предвидеть разворачивающуюся катастрофу, связанную с изменением климата или разрушительными последствиями для окружающей среды, которые сопровождали процесс индустриализации, он понимал, что безудержное распространение капитализма по планете вряд ли можно рассматривать как признак улучшения общества или исторического прогресса. Документируя подъем современного мира, он придерживался холодного скептицизма. Целью социологии было не открытие общих законов, а понимание человеческой деятельности во всей ее сложности.Этот упор на уникальность, а не на универсальность, затруднял категоризацию его работ. Немало его коллег были сбиты с толку его аргументами — ошибками, которые он критиковал в печати. Особенно распространенным было ошибочное мнение о том, что он написал Протестантская этика как идеалистический корректив к марксизму, как если бы он имел в виду предположить, что религиозные идеи, а не производительные силы, были основными двигателями исторических изменений. Вебер счел это вздором.Замена «одностороннего» и «материалистического» объяснения исторической причинности «односторонним» и «духовным» объяснением только заменит одно заблуждение на другое.
После ухода из Гейдельберга Вебер постепенно восстановил свою работоспособность, и к 1903 году он начал новую фазу писательской деятельности. Наряду с Протестантская этика он также написал основное эссе «Объективность в социальных науках и социальной политике». В 1904 году он отправился в Соединенные Штаты в сопровождении Марианны и историка религии Эрнста Трельча.Манхэттен оставил впечатление современности в хаосе. Их 20-этажный отель возвышался над оживленными улицами и пахло конским навозом. Чтобы попасть в свои комнаты, они ехали на «лифте» — слово, которое показалось Марианне экзотическим. Они проехали до Сент-Луиса и Нового Орлеана, а по возвращении остановились в Маунт-Вернон, чтобы увидеть место рождения Вашингтона, но также посетили афро-американскую религиозную службу. Они чуть не застряли в Филадельфии из-за толпы, которая заполнила вокзал, чтобы подбодрить футбольную команду Пенсильванского университета перед отъездом на игру против Гарварда.Последний вечер они провели в Бруклине, где посетили спектакль в идишском театре.
Последние пятнадцать лет жизни Вебера были годами колоссальной продуктивности. Начиная с 1913 года он работал над всеобъемлющим трактатом по социологии, который не дожил до завершения; он был опубликован после его смерти как Экономика и общество . ¹ Он также особенно сильно увлекся сравнительными исследованиями в области социологии религии: между 1915 и 1919 годами он поставил перед собой монументальную задачу писать о всех основных мировых религиях, завершая тома по конфуцизму, даосизму, индуизму, буддизму и т. Д. Иудаизм.(Он умер, не успев закончить книгу об исламе.) В этих работах Вебер продемонстрировал замечательную способность понимать культуры, отличные от своей собственной, но он все еще был озабочен вопросом об уникальном характере Запада. Начиная с древнего иудаизма, он проследил определенный стиль «западного» рационализма в религии, который постепенно лишил мир его магического блеска и навязал космосу идею единого и всеобъемлющего закона. Протестантизм с его нападками на священнические ритуалы и почитание реликвий и святых довел до конца этот рационализаторский процесс в религии, хотя и подготовил почву для возникновения современного легально-бюрократического общества, в котором религия была отодвинута на задний план. .В этом процессе Вебер отводил двойственную роль религиозным интеллектуалам, таким как еврейские пророки. Именно интеллектуальный класс, теологи и пророки первыми подняли вопрос о «значении» мира. По иронии судьбы, однако, эта группа была также враждебна общепринятым и магическим убеждениям и тем самым запустила процесс рационализации мира, который в конечном итоге положил конец самой идее о том, что мир вообще имеет значение.
Эти аргументы вновь появляются в двух лекциях «Стипендия как призвание» и «Политика как призвание», которые Вебер прочитал ближе к концу своей жизни.Шедевры лаконичности, они были недавно переведены Дэмионом Сирлсом (как «Работа ученого» и «Работа политика», хотя эти названия теряют представление Вебера о Beruf как призвании или призвании) и опубликованы в небольшом томе с полезное введение Пола Рейтера и Чада Веллмона. В преднамеренном и торжественном стиле, который плавно приближается к трагедии, Вебер размышляет о «призвании» и о том, что требуется от человека, который чувствует потребность в карьере в науке или политике.Без сомнения, лекции оставили многих в его аудитории неудовлетворенными, поскольку они являются не только увещеванием, но и предостережением.
Вебер представил «Стипендию как профессию» в ноябре 1917 года по приглашению студенческого общества в Мюнхене. В момент, когда продолжающаяся война угрожала разрушить идеалы европейской цивилизации, тема лекции приобрела особую актуальность. Какую цель нужно было найти в жизни ученого и какое историческое и социологическое значение имела такая карьера? Вебер не стал ободрять своих учеников.Современный мир прошел через испытание рационализации и разочарования. В то время как некоторые цепляются за утешительную идею о том, что космос все еще имеет объективное значение, настоящий ученый должен быть достаточно сильным, чтобы противостоять истине о том, что эта идея погашена. Ценность потеряла видимость объективности; мир имеет моральное значение только с определенной точки зрения. Монотеизм уступил место новому политеизму: ценности сталкиваются друг с другом, как враждующие боги.
Вебер изображает ученого как современного стоика, который должен быть готов жить с полным осознанием относительности всех ценностей.Но эта поза сама по себе может стать источником ценности. (Во введении Райтер и Велмон не улавливают эту иронию; они приписывают Веберу более общепринятую точку зрения, согласно которой человек, принимающий науку как призвание, может вести «осмысленную жизнь».) Чтобы быть ученым, нужно признать, что в В современную эпоху непоправимая пропасть отделяет факты от ценностей: факты объективны, а ценности — нет. Вебер заявил об этом еще в своем эссе 1905 года об объективности: «Судьба эпохи, которая пожрала от древа познания», заключается в том, что «мы не можем узнать значение , означающее мира, по результатам его анализа.«Высшие идеалы формируются« только в борьбе с другими идеалами », и мы должны отказаться от надежды на их примирение. Вебер изображает это затруднительное положение как последнее следствие тысячелетнего процесса разочарования, который постепенно лишил космос всякого объективного значения. Для человека, желающего получить стипендию как призвание, этот процесс имеет парадоксальные последствия. Если небеса пусты, никто больше не может говорить о вызывающем, стоящем за зовом; сделать карьеру призванием можно только одним лишь актом воли.
Этот стоический мотив повторяется в «Политике как призвании», которую Вебер выступил перед той же студенческой организацией в Мюнхене в конце января 1919 года. В промежутке между двумя лекциями политическая ситуация в Германии резко изменилась. Старый рейх рухнул в конце войны, и умеренное крыло социал-демократов объявило об основании республики. Хотя Вебер оставался ярым националистом, он помогал в разработке новой Веймарской конституции и входил в исполнительный комитет центристской Демократической партии Германии, который состоял в основном из юристов и других профессионалов.Тем временем революция распространилась из Берлина в Баварию, где журналист и философ Курт Эйснер объявил об основании Баварской Социалистической Республики.
Ullstein Bild / Getty Images
Митинг в поддержку Веймарской республики в Спортпаласте, Берлин, 1 февраля 1925 года
В своей лекции о политике Вебер с пренебрежением говорит о революции и предупреждает своих слушателей, что в грядущем десятилетии их следует ожидать эпохи тьмы и политической реакции.Современное государство — это не что иное, как машина — громадная бюрократическая структура, получившая монополию на законное применение насилия, — и единственный реальный вопрос заключается в том, приведет ли оно к демократии с подлинными лидерами, которые будут руководить машиной, или согласится на это. «демократия без лидера», управляемая классом невзрачных политиков. Однако настоящий лидер должен умерить свое видение реализмом. Даже самые утопические движения должны в конечном итоге пойти на компромисс со своим идеализмом, если они хотят остаться у власти.Политика, как заявляет Вебер, подобна «медленному и трудному сверлению отверстий в твердой доске». Таким образом, человек, который чувствует призыв к политике, должен достичь надлежащего баланса между «этикой личных убеждений» и «этикой ответственности». Истинное лидерство требует гораздо большего, чем необузданная харизма; это требует чувства меры и понимания того, что позволяет реальность. «Нет более разрушительного извращения политической власти, — предупреждает Вебер, — чем парвеню», который «шумит вокруг и самодовольно радуется, чувствуя себя могущественным».
Вебер умер от пневмонии, возможно, из-за испанского гриппа (хотя причина остается неясной) в июне 1920 года, слишком рано, чтобы видеть, как обстоят дела с молодой демократией Германии. Но знамения не были благоприятными. Студенты правого крыла выступили против него, когда он осудил помилование графа Арко-Вэлли, австрийского аристократа, убившего Эйснера. Хотя Вебер ненавидел социалистическую революцию, он больше ненавидел политические убийства и опасался того, что произойдет, если граждане потеряют веру в установленные нормы права.Он, возможно, мечтал о сильном лидере, который овладел бы колесом истории, но он смотрел на развитие современного бюрократического государства с определенным фатализмом. Эпоха пророчеств и традиций давно миновала, и для разочаровавшейся эпохи она была не более подходящей, чем дуэльные братства его юности. Любая попытка воскресить харизматических лидеров далекого прошлого породит только демагогов, а не настоящих пророков.
Вебер, без сомнения, останется неотъемлемой частью современного канона социальной и политической мысли, даже если центральные темы его работ теперь кажутся нам сомнительными.Рассмотрим, например, резкое различие между фактом и ценностью. Вебер считал, что конфликты ценностей нельзя разрешить с помощью рациональных аргументов, поскольку мы придерживаемся своих ценностей с убеждением, которое превосходит критическое рассмотрение. Эта теория ценностей иллюстрирует сходство между Вебером и Ницше, чьи взгляды на волю как окончательное основание ценности помогли Веберу задуматься об иррациональном характере наших моральных обязательств. Такое сходство стало затруднением для более поздних англоязычных ученых, таких как Талкотт Парсонс, который хотел очистить Вебера от всякой заразы старого иррационализма и вновь представил его в Соединенных Штатах как хладнокровного предшественника его собственных «функционалистских» теорий современного общества. .
Но темную сторону Вебера трудно игнорировать. Если наши ценностные обязательства лежат на уровне чистого решения, выходящего за рамки рационального обдумывания, то мы лишаемся любой перспективы достижения подлинного консенсуса. Нас не должно удивлять, что правый политический теоретик Карл Шмитт увидел в этой «решенческой» теории ценности оправдание нацизма. Не было неправдоподобным и то, что философ Юрген Хабермас на праздновании столетнего юбилея 1964 года в Гейдельберге по случаю рождения Вебера назвал Шмитта «законным учеником».«Различие между фактом и ценностью оставило Вебера с односторонним представлением о социальной рационализации. Он не смог понять ключевого момента, что рационализированное общество не обязательно является рациональным; последнее требует не только формальной рациональности систем и процедур, но и существенной рациональности ценностей, которые мы поддерживаем, потому что они верны.
Здесь мы видим, как сходятся взгляды Вебера на науку и политику. Проблема с различием между фактами и ценностями не только в том, что оно ставит ценности в сферу иррациональных решений.Не менее сомнительно и доверие Вебера к достоверности фактов, видя в них жесткую и непоколебимую реальность, вторгающуюся в решетку наших ценностных обязательств как бы извне. Он заявил, что эффективный учитель — это тот, кто заставляет ученика непоколебимо смотреть на факты, даже когда они «неудобны» ² или выступают против чьего-либо пристрастного мнения. Но в эпоху, которая сейчас тонет в «альтернативных фактах», старое различие между фактами и ценностями, возможно, утратило свою актуальность.Вебер знал, что ценности не только формируют факты; они также придают фактам свой авторитет, продвигая их в публичную сферу, где они участвуют в наших политических дискуссиях. Но факт может считаться фактом только в том случае, если общество рассматривает его как один. Сегодняшние демагоги не довольствуются изменением политических ценностей; они также стремятся изменить факты, превращая дебаты по поводу политики в борьбу за то, что реально.
No related posts.

Фаталисты это кто: Фатализм | Понятия и категории

Интуиция играет главную роль в судьбе человека — Российская газета

Логический фатализм — Гуманитарный портал

Философская концепция фатализма утверждает что жизнь человека. Фаталист — кто это такой? – Наверное, это самый главный вопрос

Что такое фатализм?

Примеры фатализма

Истоки рождения фатализма

Виды фатализма

Смотреть что такое «ФАТАЛИЗМ» в других словарях:

Мировоззрение фаталиста

ПЛЮСИ и МИНУСЫ фатализма

Фаталист: несколько оттенков мировоззрения

Фатализм в истории: примеры

Хорошо это или плохо – верить в судьбу?

Современный фаталист – это человек, уверенный в своих силах?

Что такое фатализм? Что такое детерминизм?

Кавказский Узел | Роль личности, фатализм и неотвратимость.. «Моя звезда всегда со мной»

Роль личности, фатализм и неотвратимость.. «Моя звезда всегда со мной»

Сергей АЛЕКСЕЕВ | Фаталисты

Фатализм — это глупости | Архив

Смотрите также:

Определение фаталистов Merriam-Webster

Фатализм | Психология вики | Фэндом

Детерминизм, фатализм и предопределение [править | править источник]

Фатализм, свобода и борьба за будущее Америки

Илон Маск, фаталист | Баффлер

фаталистов и жестких детерминистов могут защитить путешествия во времени

Мнение | Фаталист — The New York Times

Макс Фаталист | Питер Э. Гордон

Читайте также:

Добавить комментарий Отменить ответ

Рубрики

Фаталисты это кто: Фатализм | Понятия и категории

Интуиция играет главную роль в судьбе человека — Российская газета

Логический фатализм — Гуманитарный портал

Философская концепция фатализма утверждает что жизнь человека. Фаталист — кто это такой? – Наверное, это самый главный вопрос

Что такое фатализм?

Примеры фатализма

Истоки рождения фатализма

Виды фатализма

Смотреть что такое «ФАТАЛИЗМ» в других словарях:

Мировоззрение фаталиста

ПЛЮСИ и МИНУСЫ фатализма

Фаталист: несколько оттенков мировоззрения

Фатализм в истории: примеры

Хорошо это или плохо – верить в судьбу?

Современный фаталист – это человек, уверенный в своих силах?

Что такое фатализм? Что такое детерминизм?

Кавказский Узел | Роль личности, фатализм и неотвратимость.. «Моя звезда всегда со мной»

Роль личности, фатализм и неотвратимость.. «Моя звезда всегда со мной»

Сергей АЛЕКСЕЕВ | Фаталисты

Фатализм — это глупости | Архив

Смотрите также:

Определение фаталистов Merriam-Webster

Фатализм | Психология вики | Фэндом

Детерминизм, фатализм и предопределение [править | править источник]

Фатализм, свобода и борьба за будущее Америки

Илон Маск, фаталист | Баффлер

фаталистов и жестких детерминистов могут защитить путешествия во времени

Мнение | Фаталист — The New York Times

Макс Фаталист | Питер Э. Гордон

Читайте также:

Невротическое состояние: Невротические состояния в Клинике психиатрии и психотерапии ЕМС в Москве

Как вы начали встречаться – Как вы начинали встречаться со своим парнем?

Качества и черты характера: Недопустимое название — Викицитатник

Добавить комментарий Отменить ответ

Рубрики