Прагматизма: Недопустимое название — Викисловарь

В историческом контексте творчество У.Джеймса предстает одной из форм адаптации европейского интеллектуального наследия к специфике американской культуры начала XX века. Свою концепцию Джеймс считал продолжением и развитием традиции британского эмпиризма. Одновременно его работы отличает характерная особенность, которую Д.Дьюи оценивает как «революционную перемену точки зрения»: в отличие от предшественников, философ обращает внимание не на первые принципы и начала бытия и познания, а на следствия и ожидаемые результаты. Такой подход привел к новой трактовке базовых философских понятий знания, истины, опыта, действительности, рациональности. По сути дела, это была трансформация эмпиризма. По мнению многих исследователей, решающее влияние на нее оказала эволюционная теория Дарвина и связанное с ней представление о функциях интеллекта в процессе приспособления к условиям среды.

– 125 –

1. «Центральная проблема» метафизики У.Джеймса

Для философии прагматизма характерно рассмотрение любых теоретических идей с точки зрения их практического значения и возможных эмпирических последствий, в качестве планов возможных действий или инструментов, позволяющих согласовать ожидания с опытом. С этой общей ориентацией тесно связан замысел прагматизма как метода прояснения содержания научных и философских понятий.

– 126 –

какие существенные с практической точки зрения последствия может произвести объект данного понятия, и тогда представление об этих эмпирических последствиях составит все содержание нашего понятия об объекте. В своих работах Пирс применил прагматистский метод для анализа ряда научных понятий. Наиболее значительных результатов он ожидал от его применения в области метафизики. По мнению философа, благодаря анализу понятий по методу прагматизма каждая не лишенная смысла философская абстракция должна приобрести ясность, а традиционная метафизика будет преобразована в ряд проблем, доступных для научного исследования.

Основная задача философии, по мнению У.Джеймса, заключается в исследовании проблем метафизики, теологии и морали. В его работах речь идет о поиске истины в этих областях знания, и в связи с этим понятие истины и проблема ее природы занимают в прагматизме одно из центральных мест. Представления об истине определяются, по Джеймсу, двумя основными принципами: инструментализма и гуманизма.

Концепция инструментализма заключается в том, что идеи или теории могут быть названы истинными постольку, поскольку они помогают устанавливать удовлетворительные отношения с разными

– 127 –

частями опыта и позволяют осуществлять эффективные операции. Принцип «гуманизма» (термин ввел английский философ Ф.К.С.Шиллер) гласит, что все истины до некоторых, точно не определимых пределов, являются продуктом человеческого творчества, а в формировании представлений о реальности участвуют субъективные факторы и предпосылки.

По мнению Джеймса, различие между истинными и ложными представлениями на практике заключается в следующем. Истинные идеи подразумевают определенные действия на их основе и тем

– 128 –

самым допускают подтверждение и проверку. Благодаря этому истинные идеи философ приравнивает к ценным, с практической точки зрения, орудиям. У.Джеймс полагал, что прагматистская теория истины полностью совместима с точкой зрения реализма в гносеологии, согласно которой предметы физического мира существуют независимо от мысли, а истина имеет объективные основания. В ходе всякого опыта установления истины существуют ограничивающие и оказывающие сопротивление факторы, которые Джеймс рассматривает как независимую объективную реальность. Философ указывает три области действительности, которые необходимо принимать во внимание, рассматривая процесс формирования истин: непосредственный опыт, отношения между компонентами опыта и вся совокупность прежде установленных истин. Все три области до некоторой степени допускают свободу интерпретации, субъективность оценок и вмешательство человеческих соображений и интересов.

В пользу первого мнения свидетельствует отмеченная Джеймсом связь проблем метафизики с многообразием практических интересов. К числу практически важных философ относит вопросы, касающиеся моральных суждений, выбора целей и средств, предпочтения определенных форм и способов поведения, а также задачи, связанные с оценкой намерений, действий и их возможных результатов, с прогнозированием ожидаемых событий и их следствий, способных оказать влияние на поведение в будущем.

Следуя духу прагматизма, Джеймс скептически относился к умозрительным философским конструкциям и априорное решение проблем метафизики путем строго логичного, общеобязательного доказательства не представлялось ему возможным. Если бы решение философских проблем можно было отложить на неопределенное время, рассуждал философ, то наиболее оправданной позицией

– 129 –

Но из характерного для прагматизма принципа оценки идей по эмпирическим последствиям и результатам следуют возражения против последовательного монизма. Смысл этих возражений состоит в том, что монистическая гипотеза слишком абстрактна, бесплодна и вызывает представление об отчуждении. Так, общей чертой монистических концепций является отрицание всевозможных различий и оппозиций в единой основе мира. В частности, наблюдаемые в опыте и существенные с практической точки зрения различия в ценности вещей или поступков не находят отражения в монистической онтологии, в силу чего представляются нереальными. Среди важнейших оппозиций такого рода Джеймс называет противоположность добра и зла. Философ убежден, что последовательный монизм ведет к фатализму, отрицанию свободы воли и невозможности нравственных

– 130 –

С точки зрения Джеймса, плюралистическое мировоззрение «более соответствует моральной и драматической насыщенности жизни». Плюралистическая трактовка реальности позволяет принимать во внимание многие существенные с практической точки зрения факты и оппозиции. Кроме того, в пользу плюрализма философ приводит следующие соображения.

Философ понимал, что людям присуща склонность к созданию рациональной картины мира. Но все попытки исчерпывающим образом определить и сформулировать смысл бытия или предложить всеобщую схему действительности Джеймс расценивал как неудачные, преждевременные и поспешные обобщения. По его мнению, ни одна концепция не принимает во внимание всех аспектов реальности. Характерные для монистической философии попытки обнаружить

– 131 –

Идея плюрализма гипотез и мнений в философии Джеймса связана с плюралистической онтологией. На его взгляд, практически невозможно указать элементы действительности, совершенно свободные от влияния субъективных особенностей восприятия, от человеческих вкусов и предпочтений. В связи с этим Джеймс делает вывод, что разногласия между сторонниками и оппонентами прагматизма неизбежно должны затрагивать не только теорию истины, но и область онтологии. Прагматизм, по его мнению, противоположен рационалистической точке зрения, согласно которой действительность является завершенной, а задачи и возможности разумных существ ограничены познанием мира. С точки зрения прагматизма,

– 132 –

напротив, формирование действительности продолжается непрерывно и оставляет определенные возможности для творческой деятельности человека.

В своих представлениях об устройстве и путях развития вселенной философ исходит из предположения, что мир развивается в рамках множества отдельных фрагментов или центров роста, частично под влиянием деятельности людей. Убеждения, идеи и принципы приобретают большое значение в качестве фактора, определяющего характер человеческих действий. Различные идеи являются причиной развития опыта по разным путям, а множественность идей и мнений делает возможным плюрализм направлений в развитии опыта.

Таким образом, проблема единства и многообразия в метафизике У.Джеймса не разрешается односторонним предпочтением крайней плюралистической точки зрения. Исходя из стремления к примирению различных позиций, философ предпочел умеренный плюрализм как наименее догматичную концепцию, допускающую существование любой меры фактического единства в мире.

Полагая, что метафизические теории строятся посредством аналогий и экстраполяции, на основе знания отдельных частей опыта, Джеймс анализирует конкретные виды многообразия и единства, которые являются прототипами соответствующих философских категорий. Отмечается, что действительность не свидетельствует

– 133 –

исключительно или преимущественно в пользу монизма или плюрализма. Но, признавая это, философ не допускал, что обе гипотезы могут быть одновременно и в равной степени истинными.

По мнению философа, принципы, составляющие дилемму единства и многообразия, порождают различные ожидания. Монизм подразумевает предопределение, предсказуемость развития, отсутствие индивидуальной свободы, отсутствие оснований для моральных суждений. Напротив, практические последствия плюрализма составляют индетерминизм, свобода воли, индивидуальная моральная ответственность, многообразие реальных возможностей и непредсказуемость будущего. Поэтому в практическом отношении наиболее важным аспектом дилеммы «единого и многого» может быть названо противоречие между гарантией осуществления идеалов и представлением о ценности индивидуальной свободы и сохранения реальных возможностей.

– 134 –

несовместимые с монистическим подходом. Различие ожиданий и возможных последствий делает, на его взгляд, необходимым однозначный, последовательный выбор между двумя гипотезами.

Таким образом, исходя из намерения устранить теоретический «конфликт» между монизмом и плюрализмом, Джеймс вынужден отвергнуть крайние, догматические формы этих учений. При этом стремление философа к ясности и логической последовательности, а также внимание к практическим следствиям идей препятствуют решению данной проблемы путем синтеза или совмещения концепций, имеющих разные последствия на деле. Джеймс склонялся к выводу, что соотношение единства и множественности в составе опыта невозможно адекватно понять и выразить логическими средствами.

2. Гипотеза радикального эмпиризма и перспективы решения проблемы единства и многообразия

Онтологическая концепция У.Джеймса изложена в статьях «Существует ли сознание?», «Мир чистого опыта», «Вещь и ее отношения». В первой работе критически анализируется понятие сознания. По мнению Джеймса, в современной ему философии все еще ощутимо

– 135 –

влияние предшествующих дуалистических концепций, утверждавших противоположность духа и материи, души и тела, мысли и вещи, субъекта и объекта. Критика Джеймса направлена против сохраняющихся форм подобного дуализма. Корректируя неверное понимание, Джеймс допускает, что слово «сознание» может обрести более ясный смысл, если мы поймем, что оно обозначает не субстанцию, а функцию познавания.

Центральное место в концепции радикального эмпиризма занимает понятие чистого опыта. Чистый опыт определяется как недифференцированный поток ощущений и противополагается опыту осознанному, структурированному под влиянием рассудка. Предварительно излагая свою версию эмпиризма, Джеймс условно изображает чистый опыт в качестве единой мировой субстанции или универсального «вещества», объединяющего субъект и объект, вещи и мысли о вещах, объекты и отношения. Позже он отметит, что «опыт» является только собирательным именем для множества разнообразных эмпирических качеств или «природ», которые и представляют собой подлинные элементы реальности.

Понятия субъекта и объекта в концепции радикального эмпиризма приобретают несколько значений. В одном случае они представляют собой один и тот же фрагмент опыта, рассмотренный в двух разных контекстах, а именно в ряду физических предметов и в контексте последовательности мыслей. В другом случае субъект и объект предстают в качестве взаимосвязанных аспектов процесса эмпирического познания, протекающего во времени. Начало такого непрерывного процесса становится субъектом знания, а конец – объектом знания или представления. Наконец, третья возможность отношений субъекта и объекта связана с тем, что в некоторых случаях познаваемое представляет собой не реальный, а только возможный, потенциальный опыт субъекта, который мог бы осуществиться при условии продолжения необходимых для этого промежуточных стадий опыта. Во всех случаях субъект и объект являются частями опыта: прошлого, настоящего или возможного будущего опыта.

Джеймс считает необходимым пересмотреть традиционное представление о фундаментальном различии качеств, характерных для вещей и для мыслей. По его мнению, эти сферы опыта различаются не свойствами субстанций, а главным образом характером связей и отношений. Так, в реальном физическом пространстве сохраняется устойчивый порядок, при котором предметы образуют некоторое единство и размещаются, взаимно исключая друг друга. Напротив, в

– 136 –

пространстве воображаемом порядок менее строгий, отношения в потоке следования мыслей и образов текучи и характерное для физического пространства единство утрачивается.

Радикальный эмпиризм Джеймс характеризует как «мозаичную», плюралистическую философию. Элементы изображенной философом картины опыта напоминают частицы мозаики, лишенные общей основы и соединенные друг с другом за счет ощущаемых непрерывных переходов. Опыт в целом имеет неопределенные, подвижные границы и постоянно расширяется благодаря присоединению новых фрагментов. Множество сочетаний и соединений фрагментов опыта, например отношения места и времени, имеют внешний и случайный характер, не зависящий от внутренней природы вещей. Именно в силу этого обстоятельства плюралистическая точка зрения в области онтологии представляется Джеймсу наиболее соответствующей характеру радикального эмпиризма.

Однако существуют аргументы и в пользу монистической трактовки этой концепции. Согласно гипотезе Джеймса, чистый опыт подобен восприятию при полном отсутствии рефлексии, он текуч, непрерывен, не дифференцирован и недоступен для сознательного наблюдения. Кроме того, чистый опыт самодостаточен, он существует

– 137 –

независимо от каких-либо внеопытных принципов. Все эти качества действительно сообщают чистому опыту сходство с универсальным «веществом» или единой мировой субстанцией монистической философии.

Характерной особенностью прагматизма У.Джеймса является намерение преодолеть существующие разногласия между сторонниками различных концепций и направлений. В связи с этой задачей он исследует противоречие между монизмом и плюрализмом, аналогичное другим антиномиям в области метафизики, теологии и этики. Джеймса интересовали причины возникновения подобных антиномий. По его мнению, в качестве наиболее влиятельной предпосылки человеческих мнений и разногласий по вопросам религии и метафизики следует рассматривать темперамент философа, субъективную склонность к той или иной форме мировоззрения. Эти убеждения, как правило, не могут быть изменены посредством рациональной аргументации. Однако они составляют часть опыта и потому допускают постепенную трансформацию под влиянием дальнейшего

– 138 –

опыта и размышления. Джеймс полагал, что расширение границ опыта, эмпирических знаний и теоретических представлений может привести к существенным переменам в понимании общей картины мира и изменению соответствующих гипотез. Особенно перспективными в этом отношении он считал исследования феноменов религиозного и мистического опыта, а также бессознательного и его влияния на сознание.

– 139 –

Характерно, что в пользу плюрализма Джеймс приводит аргументы преимущественно морального характера. По его утверждению, именно моральные соображения могут привести нас к постулату несводимости друг к другу отдельных фактов мира. Эти соображения состоят в том, что, по мнению философа, моральные суждения имеют право на существование только в таком мире, свойствами которого являются случайность, неопределенность, свобода действий и реальные возможности (в отличие от необходимости). Таким образом, плюралистическая гипотеза Джеймса в значительной мере представляется обобщенным ответом на вопросы о характере основных моральных ценностей и онтологических условиях их осуществления.

В работе «Дилеммы» Г.Райл предполагает, что разногласия или «тяжбы» между теориями могут быть улажены путем анализа терминов и понятий. По мнению Райла, между теориями не может быть соперничества в том случае, если их вопросы и ответы формулируются в терминах, принадлежащих разным категориям или категориальным группам. Термин «категория» Райл заимствует из философии Аристотеля, подразумевая не какой-либо точный, профессиональный, а расхожий, «дилетантский» способ его употребления. Философ не предполагает, что можно заранее составить систематический перечень всех категорий или возможных форм вопросов и ответов. По его мнению, имеется неопределенно много подобных логических групп. Но в ряде случаев можно заметить, что вопросы и суждения, сформулированные в терминах одной теории, содержат понятия, инородные для другой концепции.

– 140 –

Напротив, в концепции монизма, с которой полемизирует Джеймс, все события разделяются на необходимые и невозможные. Очевидно, что в таком контексте многие из перечисленных вопросов не могут возникнуть, а соответствующие суждения лишены основания. В свою очередь, плюралист едва ли сочтет адекватным ответом на свои вопросы характерное для монистического подхода рассуждение об абсолютной необходимости некоторого события, о его предназначении в составе мирового целого или о его смысле в контексте единого замысла. На этом основании можно заключить, что конкретные вопросы и ответы, возможные и действительно возникающие в рамках монизма и плюрализма, относятся к разным типам, или «категориям». Согласно предположению Г.Райла, из этого непосредственно следует, что между такими гипотезами не может быть действительного конфликта, соперничества или противоречия, даже когда их различные выводы относятся к одному предмету.

Примечания

Журнал Международная жизнь — Архив 10 номера 2020 года Философия американского прагматизма в решениях проблем захоронения радиоактивных отходов

Стремительное развитие атомной промышленности в ХХ веке, широкое применение радиоактивных изотопов в медицине, военных программах, эксплуатация атомных подводных лодок, а также работа радиохимических комбинатов, заводов, АЭС, научных исследовательских центров неизменно сопровождаются накоплением радиоактивных отходов (РАО) и отработавшего ядерного топлива (ОЯТ) по всему миру. Неправильное обращение с РАО и ОЯТ может привести к значительному ущербу экологии всей планеты, а не только отдельно взятого государства. Поэтому вопрос о захоронении РАО и ОЯТ является важнейшим составляющим общей экологической проблемы планетарного масштаба, связанной с использованием атомной энергии.

Ликвидация РАО является чувствительной темой для любого государства, имеющего атомную промышленность. Для обращения с РАО и ОЯТ, а именно, для их извлечения, обеспечения безопасной окончательной изоляции (захоронения), транспортировки, складирования и хранения необходимо детальное правовое регулирование, а также контроль, как со стороны государства, так и со стороны международного сообщества через международные организации. На передний план выходят действия конкретных лиц, компаний, ТНК, государственных корпораций и структур, международных организаций (Евратом, МАГАТЭ, ООН, СНГ), а также принятые законы, юридические акты на национальном уровне, международные договоры.

Для того чтобы выработать единый подход к обращению с РАО и ОЯТ, необходимо закрепить в законодательстве понятия «РАО» и «ОЯТ», их классификацию и обращение с ними. Хотя советские и западные физики выработали научное определения РАО и ОЯТ еще в конце 1960-х годов, впервые они были приняты законодательно только в 1992 году в ЕС, в России в 1995 году стал применяться термин «РАО», а понятие «отработавшее ядерное топливо» появляется только в 2016 году. Тема окончательной изоляции РАО актуальна для всего ядерного мирового сообщества, в том числе на пространствах ЕС и СНГ. В связи с чем подходы в решении захоронения РАО могут быть едиными, если за основу брать безопасность ядерных захоронений. Опираясь на положения американского прагматизма, можно рассмотреть положительные и отрицательные стороны данного вопроса, перемещая центр внимания от научно-теоретического познания к повседневной практической деятельности.

Американский прагматизм как философское течение

Американский прагматизм является одним из направлений позитивизма. Потребности растущего производства конца XIX века дали толчок развитию естествознания, что, в свою очередь, выдвинуло такую философию, которая, допуская развитие конкретных наук и исследований, препятствовала бы созданию цельного материалистического мировоззрения. Такой философией и стал позитивизм, основанный французским философом и социологом Огюстом Контом, который в своей работе «Общий обзор позитивизма» пишет: «Чтобы основать истинную социальную науку, было достаточно прочно установить эту теорию эволюции, прибавить к характеризующему ее динамическому закону сперва укрепляющий ее статистический принцип и затем дополняющий ее применение к гражданскому развитию человечества. Эта простая операция завершает полное построение естественной философии» [10, с. 73]. В своей теории познания О.Конт исходил из учения Д.Юма.

На возникновение американского прагматизма как философского течения повлияли такие видные мыслители, как Дж.Локк, Д.Юм, И.Кант, А.Шопенгауэр, Г.Спенсер, Ф.Ницше, А.Бергсон. Американский прагматизм уделяет внимание не абстрактным идеям, а конкретным убеждениям, которые становятся юридическими правилами, законами и принимаются законодательными органами государства. «Прояснение» мысли — это стержень для философии американского прагматизма.

Представители американского прагматизма (Чарльз Сандерс Пирс, У.Джеймс, Джон Дьюи) рассматривают философию, максимально приближенную к «конкретному, доступному, к фактам, к действию, к власти» [5, с. 34]. То есть главная цель прагматизма — выработка определенных средств, которые помогут людям решать их конкретные задачи, поставленные перед ними жизнью. И это в американском прагматизме являет собой «принцип Пирса»: «Какое-либо представление о вещи есть представление обо всех возможных действиях с этой вещью либо совокупность чувственных впечатлений, связанных с вещью» [3, с. 118]. Выбор действия не предопределен, сохраняется в любое время возможность случайности. Так был сформулирован принцип прагматизма — «тихизм» (от греч. tyche — случай). Другой принцип американского прагматизма, сформулированный Ч.С.Пирсом и затем развитый У.Джеймсом, — «синехизм» (от греч. syneches — непрерывный), или принцип непрерывности опыта.

Согласно У.Джеймсу и Дж.Дьюи, философия должна перестать исследовать проблемы, интересующие только философов, а должна повернуться к «человеческим проблемам». По Дж.Дьюи, философия должна стать действенным средством, которое поможет людям преобразовать полученный опыт и систематически совершенствовать его во всех сферах своей жизни.

Американский прагматизм возник не на голом месте, идеи использования научных знаний на практике высказывал еще Френсис Бэкон, который не признавал подход к философии через религиозную схоластику. Он считал, что человек должен господствовать над животным миром и исследовать окружающий мир с рационально-потребительской целью. В своей работе «Новая Атлантида» он пишет: «Целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей; и расширение власти человека над природою, покуда все не станет для него возможным» [2, c. 33], то есть он призывал перестать относиться к природе созерцательно, сделать ее предметом научного исследования, а затем и преобразования. Силу он видел в знаниях, а путь эволюции человечества — через господство над природой.

Дж.Дьюи в работе «Общество и его проблемы», разработав теорию научного метода и учение о проблематической ситуации, делает еще одно философское открытие: «Познание приводит к качественному изменению объекта познания, познание изменяет само существование предмета познания» [8, с. 135].

Рассматривая пути решения экологической проблемы по окончательной изоляции РАО, человечество уже прошло определенный путь, накопило положительный и отрицательный опыты, научные и эмпирические знания в этой сфере и получило в сухом остатке «развилочную ситуацию», которую необходимо решать. Одним из основополагающих принципов прагматизма является «фаллибилизм» (англ. fallibility — подверженность ошибкам) — учение об относительности нашего знания, связанного с непрерывностью опыта.

Положительные аспекты в решении экологических проблем при захоронении РАО и воззрения американского прагматизма

Человечество не сразу получило положительный опыт при обращении с радиоактивными материалами. Вопросами же — какие отрицательные последствия для человечества влечет использование атомной энергии и в какой мере опасны РАО для здоровья и жизни человека — человечество озадачилось только тогда, когда получило отрицательный опыт и наделало уже ряд ошибок.

Впервые исследовательская работа в этой области шла сугубо в военных целях в фашистской Германии (1937-1944 гг.). Она получила название «Урановый проект». В 1945 году началась научно-исследовательская работа по изучению атома в США и СССР. И уже значительно позже СССР применил ядерную энергию в мирных целях, построив первую в мире атомную электростанцию в городе Обнинске в 1954 году. Первые исследователи в полном объеме не владели представлением, как ядерная энергия влияет на здоровье человека, поэтому было много жертв, о чем свидетельствует количество умерших как в фашисткой Германии на закрытых объектах (заводы в городах Веморке — Норвегия, Лейпциге и Хайгерлохе — Германия) по исследованию ядерной энергии, так и на советских послевоенных закрытых «объектах А и Г» в Абхазии, в городе Сухуми, на базе Сухумского физико-технического института.

В результате эмпирического опыта и экспериментов было изучено влияние радиации на человека, выявлены губительные и допустимые дозы для работы с радиацией. С точки зрения прагматизма — можно констатировать применения «принципа Пирса» — «полное понятие об объекте есть представление о всех его практических последствиях» [3, с. 125].

Итак, первый положительный аспект — это значимый вывод о РАО и ОЯТ ученых физиков-ядерщиков. Он состоял в том, что данный вид отходов является самым опасным видом мусора на нашей планете, способным нанести смертельный урон человеку, животным и всему ареалу обитания, и он требует особого с ним обращения. Таким образом, видно доказательство постулата Дж.Дьюи, что познание привело к качественному изменению объекта познания (РАО и ОЯТ) и изменило само восприятие, существование и использование РАО и ОЯТ.

Второй положительный аспект в том, что ученые разных стран дали определение ОЯ

Прагматизм Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Философская антропология 2018. Т. 4. № 1. С. 231-243 УДК 165.741

DOI: 10.21146/2414-3715-2018-4-1-231-243

ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ ПОИСК

Игорь ДЖОХАДЗЕ

Кандидат философских наук, ведущий научный сотрудник, руководитель сектора современной западной философии.

Институт философии РАН.

109240, Российская Федерация, Москва, ул. Гончарная,

д. 12, стр. 1;

e-mail: [email protected]

ПРАГМАТИЗМ

Американский прагматизм за свою полуторавековую историю претерпел ряд трансформаций. Основы движения были заложены Ч.С. Пирсом в 1870-е гг., но лишь в начале ХХ в. благодаря У. Джеймсу и Дж. Дьюи прагматизм получил известность, а затем и признание в профессиональном философском сообществе. Вскоре, однако, он оказался вытеснен с авансцены академической жизни неопозитивизмом и лингвистической философией, «экспортированными» в США из Европы. В университетской среде закрепилось суждение о прагматизме как о философии «мягкой» и несистемной, без твёрдого теоретического ядра и методологии. Попытки отдельных энтузиастов адаптировать прагматизм к интеллектуальным запросам читающей публики играли лишь на руку критикам Джеймса и Дьюи, вели к дискредитации их идей. На этом фоне в 1956 г. выходит книга М. Уайта «Toward Reunion in Philosophy» с критикой «эпистемологического формализма» и призывом к «восстановлению единства в философии» — новому синтезу позитивизма и этически ориентированного прагматизма. Эта программа была отчасти реализована в концепциях У Куайна и У. Сел-ларса. Наряду с идеями Пирса, заново открытого в середине прошлого века, их философия стала одним из источников неопрагматизма Р. Рорти, Х. Патнэма, Р. Брэндома и др. С прагматизмом в различных его вариантах и сочетаниях с другими философскими направлениями многие исследователи философии США связывают перспективы её развития в ближайшие десятилетия.

Ключевые слова: прагматизм, «Метафизический клуб», максима Пирса, фал-либилизм, сомнение, верование, радикальный эмпиризм, истина, проблематическая ситуация, инференциализм

© И. Джохадзе

Прагматизм (от греч. pragma — дело, действие) — течение американской философии, рассматривающее человеческое мышление, научное и философское познание как формы деятельности, направленные на достижение практического результата. Основные идеи прагматизма были высказаны американским философом, логиком и естествоиспытателем Ч.С. Пирсом в 1860-70-х гг., но лишь в начале ХХ в. благодаря работам У Джеймса, а позднее Дж. Дьюи он получил известность и признание в философском сообществе, оказав сильнейшее влияние на духовную жизнь страны. Помимо США прагматизм имел сторонников в Великобритании (Ф.К.С. Шиллер, В. Уэлби), Италии (Дж. Папини, М. Кальдерони, Дж. Преццолини), Франции (Э. Леруа), Германии (Г. Файхингер), Испании (Э. д’Орс), Чехии (К. Чапек), Китае (Ху Ши), Уругвае (К. Вас Феррейра) и других странах.

Рождение прагматизма связано с деятельностью «Метафизического клуба», созданного в Гарварде по инициативе Ч.С. Пирса (1872). Обвинив всю прежнюю философию в идеализме и отрыве от жизни, Пирс и его единомышленники, в шутку называвшие себя «метафизиками», выдвинули программу «реконструкции» в философии и университетском образовании. Философия, утверждали они, должна быть не размышлением о первых началах бытия и познания, чем она считалась со времён Платона и Аристотеля, но общим методом решения экзистенциальных проблем (the problems of living). Мышление — средство приспособления человека к природной и социальной среде; идеи, гипотезы, теории — суть инструменты и планы действий. Этот натуралистически-бихевиористский подход составил фундамент гносеологии и этики прагматизма.

Документальных свидетельств о «Метафизическом клубе» немного. Его членами были молодые интеллектуалы, друзья и коллеги Пирса Ч. Райт, О. Холмс мл., Ф. Эббот, Дж. Фиск, У. Джеймс и др. «Метафизики» встречались нерегулярно, записей не вели. Обсуждали идеи Ч. Дарвина, Дж. С. Милля, А. Бэна и французских позитивистов. В 1875 г., после отъезда Пирса в Европу и смерти Ч. Райта, клуб фактически перестал существовать.

Решающее значение для развития прагматизма имели две публикации Ч.С. Пирса в журнале «Popular Science Monthly» — статьи «Закрепление верования» (1877) и «Как сделать наши идеи ясными» (1878). Согласно Пирсу, разумное мышление и поведение человека определяется совокупностью устойчивых верований (beliefs), которые приобретаются в жизненном опыте. Состояние, противоположное верованию, — сомнение — вызывает нежелательную заминку в действии. Целью исследования является устранение этой заминки (переход от сомнения к вере). Пирс выделяет четыре способа «закрепления верования»: метод упорства (слепой и непоколебимой приверженности индивида раз навсегда избранным взглядам), метод авторитета (навязывания определённого образа мысли какой-то инстанцией или лицом, пользующимся дове-

рием), метод априори (принятия «согласных с разумом» положений в качестве метафизических предпосылок) и метод науки (эмпирических наблюдений, анализа, выдвижения и экспериментальной проверки гипотез). Научный метод самый надёжный, так как он не оставляет простора для индивидуального произвола и учитывает «реалии» (reals) -«внешние постоянные факторы, на которые наше мышление не имеет никакого влияния» [4, V, 384]. С точки зрения Пирса, познание начинается не с картезианского универсального сомнения (такой исходный скептицизм является «самообманом», ведь нам не дано избавиться от фактически имеющихся у нас предрассудков и поведенческих установок, habits of action). Действительное сомнение всегда конкретно, ситуативно. Оно ставит исследователя перед определённой проблемой, для решения которой выдвигается гипотеза, нуждающаяся в последующей проверке. Возможность интуиции (чувственной или интеллектуальной) как невыводного и беспредпосылочного знания Пирс решительно отвергает, равно как и способность мышления, не опосредованного знаками: «всякая мысль интерпретируется другой мыслью… и существует в знаках» [4, V, 253]. Истину Пирс определяет как «верование, которому суждено получить окончательное согласие тех, кто занят исследованием» (the limit theory of truth). Подчёркивая социальный характер истины, которая выступает «регулятивной идеей» в познании, он указывает на неизбежную погрешимость и неокончательность научных теорий и объяснений (принцип «фаллибилизма»): «Попытайтесь верифицировать любой закон природы, и вы обнаружите, что чем более точны ваши наблюдения, тем определённее будут они показывать беспорядочные отклонения от закона» [4, VI, 46]. Значение понятий, которыми оперирует наука, по мнению Пирса, целиком исчерпывается последствиями их применения. «Максиму прагматизма» Пирс формулирует так: «Рассмотрим, какие следствия практического характера могут производиться, как мы полагаем, объектом нашего понятия; знание (conception) обо всех этих следствиях будет нашим полным знанием об объекте» [4, V, 402].

Вышедшая в 1907 г. книга ученика и последователя Ч.С. Пирса У. Джеймса «Прагматизм: новое название для некоторых старых методов мышления» (в рус. пер. 1910) сыграла важную роль в развитии прагматизма. В основе философского противостояния метафизиков-идеалистов («людей принципов») и эмпириков-материалистов («людей фактов») Джеймс усматривал различие двух психологических типов -«мягкого» и «жёсткого» темпераментов. Как метод «улаживания философских споров» прагматизм представляет собой via media — «средний, примиряющий путь философии» между интеллектуализмом и сенсуализмом. Исходным для Джеймса является понятие опыта, охватывающее всё, что составляет актуальное содержание человеческой жизни: предметы и их отношения, физические и ментальные состояния, идеи и

верования. Сама реальность в конечном счёте отождествляется с опытом, «потоком жизни». Какие-либо внеопытные (сверхэмпирические) источники знания Джеймс отвергает — поэтому он называет свой эмпиризм «радикальным». Такой радикализм позволяет ему преодолеть картезианскую дихотомию субъективного и объективного. По мнению Джеймса, задаваться вопросом, что в нашем чувственном восприятии и познании «даётся» объективно, а что «прибавляется» нами самими, столь же бессмысленно, как рассуждать о том, какая нога важнее для человека — левая или правая. «Образует ли река свои берега или же, наоборот, берега образуют реку? Ходит ли человек больше правой ногой или левой? Точно так же невозможно отделить в развитии нашего познания объективный (real) фактор от фактора субъективного (human)» [10, p. 250-251]. Джеймс принимает определение истины как «соответствия с действительностью», однако «соответствие» не означает у него репрезентирования объективной реальности. Познание — не пассивное отражение (репрезентация), а активный процесс производства знания и его практического использования. «Благодаря нашему разуму реальность получает своё завершение… Целью человеческого мышления, его действительным назначением (the use) является… изменение мира» [9, p. 448]. Всякая идея, которая помогает нам оперировать (теоретически или практически) с известной реальностью и целесообразно воздействовать на неё, в достаточной мере ей «соответствует», убеждён Джеймс. Истина — лишь родовое название для всех видов рабочих ценностей в опыте, «удобное (expedient) в образе нашего мышления», «то, во что нам было бы лучше верить». Подчёркивая, что истинными в указанном смысле могут быть не только научные утверждения и гипотезы, но и религиозные положения, Джеймс говорил о «полезности» (в пер. П. Юшкевича «стоимости») Бога — «the worth of a God» [10, p. 97]. Такая интерпретация прагматизма не встретила понимания у Пирса, который вскоре отказался от термина «прагматизм» и назвал свою философскую концепцию «прагматицизмом».

В разработке «инструменталистской» теории экспериментально-логического исследования Дж. Дьюи целиком опирается на идеи Ч.С. Пирса и У. Джеймса. «Сомнение», которое у Пирса носило в значительной степени субъективный характер, трансформируется у Дьюи в «проблематическую» (экзистенциально неопределённую) ситуацию, а понятие «верование» с его психологическими и, возможно, релятивистскими коннотациями заменяется термином «обоснованное утверждение» (warranted assertion). «Исследование производит экзистенциальное преобразование и реконструкцию материала опыта… с целью превращения неопределённой проблематической ситуации в определённую, твёрдо решённую» [5, p. 159]. Идеи полезны, когда они обоснованы (warranted) — «подходят» к некоторой проблематической ситуации, как ключ подходит к замку или инструмент к материалу, помогая

решить задачу. Удовлетворение, доставляемое решением, не есть личное удовлетворение индивида (как обычно толкуют прагматическую теорию её противники), но конгруэнтность требованиям и аспектам самой проблемы. Это различие между сомнением и сомнительностью, желаемым и желательным, ценимым и ценным принципиально важно для Дьюи: оно служит ему защитой от обвинений в субъективизме [6, p. 343-344]. В исследовании Дьюи выделяет пять «логических этапов», или ступеней: 1) осознание затруднения; 2) определение проблемы, прояснение её содержания и границ; 3) выдвижение гипотезы или проекта решения; 4) критическое рассмотрение гипотезы; 5) эксперимент. Знанием «в собственном смысле» наука, по мнению Дьюи, становится, «только став прикладной». В прославлении чистого знания, философского или научного, он усматривает «желание убежать от действительности». Истинная чистота разума и познания — «это исключительно моральный вопрос, вопрос честности, беспристрастности и широты устремлений, отражающихся как на ходе исследования, так и на характере коммуникации» [8, p. 175]. Не будучи эмотивистом, Дьюи тем не менее отвергал кантианский «миф» об универсальной и транскультурной морали. Каждая «моральная ситуация», говорил он, уникальна и «имеет своё незаменимое благо» [7, p. 163]. Общие положения этики, как и науки, суть гипотезы, отражающие результаты опыта и задающие направление действиям. Моральные истины, следовательно, должны устанавливаться с использованием логических средств и инструментария, применяемых в научном исследовании. Проблема этической объективности, по мнению Дьюи, восходит к вопросу о том, возможно ли со стороны моральных суждений «разумное руководство нашим поведением в жизни». Объективны те принципы, нормы и ценности, которые отвечают данному критерию. Социально-философские и этические воззрения Дьюи оказали влияние на прагматический натурализм С. Хука и интеракционизм Дж.Г. Мида.

Заметный вклад в развитие и популяризацию прагматизма внёс англичанин Ф.К.С. Шиллер, с 1929 г. — проф. университета Лос-Анджелеса. Выступив с критикой позитивистской философии за «научное абстрагирование от субъекта», Шиллер разработал собственный вариант прагматизма, который назвал «гуманизмом». В основе его лежит представление о человеке как «мере всего сущего» (тезис «прагматиста avant la lettre» Протагора), выдвигаемое прагматизмом против «древнего предрассудка», согласно которому «может быть только одна-един-ственная универсальная истина, одинаковая для всех» [23, p. 182]. Теории, как научные, так и философские, создаются «для употребления» и потому должны преследовать не метафизические, а практические цели, считает Шиллер. Объективной реальности, независимой от субъекта, не существует. «Реальный мир — это наш мир, измеримый нашими мерами» [23, p. 182]. Единственным надёжным критерием истины объяв-

ляется полезность идеи (её «благие» последствия): «Истина всегда есть… благо в силу самого своего генезиса» [22, p. 187]. При жизни Шиллер, которого Б. Рассел называл «одним из трёх основателей прагматизма» (наряду с У. Джеймсом и Дж. Дьюи), пользовался известностью, однако после смерти был почти забыт.

К середине 1940-х гг. прагматизм оказался вытеснен с авансцены академической жизни США неопозитивизмом, впоследствии — философией логического и лингвистического анализа. В университетской среде закрепилось суждение о прагматизме (особенно в джеймсовой вариации) как о философии «мягкой» и несистемной, без твёрдого теоретического ядра и методологии. Попытки отдельных энтузиастов (И. Эдмана, Х. Калена и др.) реанимировать прагматизм, адаптировать его к интеллектуальным запросам массовой публики только играли на руку критикам У. Джеймса и Дж. Дьюи, вели к дискредитации их идей и к подрыву престижа прагматизма в научном сообществе.

Однако в 1960-70-е гг. на фоне «кризиса идентичности» в профессиональной философии США [19, p. 60-71] наметилось возрождение интереса к национальной философской традиции. Активизировалась работа по переизданию классиков: многотомные собрания сочинений Дж. Дьюи (The Collected Works of John Dewey. 37 vols. Carbonéale, 19721985) и У. Джеймса (The Works of William James. 17 vols. Camb. (Mass.), 1975-1988) финансировались правительством США и Национальным Фондом гуманитарных наук. В 1965 г. появился журнал «Transactions of the Ch. S. Peirce Society», с которым сотрудничали С. Розенталь, Дж. Макдермотт, Р. Слипер, Дж. Смит, С. Хаак и др. Созданное в 1974 г. Общество по продвижению американской философии (Society for the Advancement of American Philosophy) ставило главной задачей популяризацию прагматизма.

В 1956 г. вышла в свет книга М. Уайта «Toward Reunion in Philosophy» с критикой «эпистемологического формализма» и призывом к «восстановлению единства в философии» — новому синтезу позитивизма и этически ориентированного прагматизма. Онтология, логика и этика внутренне связаны, полагал Уайт, а дихотомия фактов и ценностей (fact/value dichotomy) является ложной. Анализ фактуальных высказываний показывает наличие в них этической компоненты. Вывод Уайта: постэмпиристская философия «должна пойти дальше ортодоксального логического позитивизма, аналитического платонизма и прагматизма, опираясь на то, что можно извлечь из рефлексии об этическом рассуждении» [25, p. 20]. Эта программа была отчасти реализована в концепциях У Куайна, У Селларса и Н. Гудмена.

У. Куайн в статье «Две догмы эмпиризма» (1951) выдвинул прагма-тистские аргументы против дихотомии синтетических и аналитических высказываний (т. е. предложений, имеющих эмпирическое содержание, и предложений, истинных «в силу значения и независимо от фактов»),

а также догмы редукционизма (убеждения в том, что каждое значимое высказывание эквивалентно некоторой конструкции из терминов, указывающих на непосредственный опыт). Источник этих эмпиристских догм Куайн усматривает в ошибочной установке неопозитивистов, исследовавших предложения изолированно, отвлекаясь от их роли в контексте языковой системы или концептуальной схемы. Верификации должны подлежать не отдельные элементы теории, а вся теория как система взаимосвязанных предложений (холистический тезис Дюгема — Куай-на). Словарь (терминологический инструментарий) естественных наук, по мнению Куайна, не имеет никаких эпистемологических преимуществ перед словарями религии, мифологии или литературы; его применение оправдано лишь прагматически. Объекты физики как «неустранимые постулируемые сущности» (irreducible posits) сравнимы с богами или мифологическими героями. «Они различаются только по степени, а не по природе. Оба вида сущностей входят в нашу концепцию только в качестве культурных постулатов. Миф о физических объектах эпистемо-логически лучше большинства других тем, что он доказал большую эффективность как инструмент для разработки управляемой структуры в потоке опыта» [15, p. 44].

Вслед за У Куайном с критикой позитивистского редукционизма выступил У Селларс («Эмпиризм и философия сознания», 1956). Его тезис гласит: не существует знания, которое не было бы логически детерминировано предшествующими знаниями. Согласно наивному эмпиризму, фундаментом и отправной точкой познания служат первичные данные ощущений — невербальные «эпизоды» и ментальные состояния, имеющие невыводной характер. Чувственная данность как таковая (например, зрительное восприятие красного треугольника или зелёного круга) объявляется предельным основанием когнитивного опыта и анализа. Однако, возражает Селларс, без предварительного формулирования понятий и освоения языка невозможно даже установить, что определённый объект есть «красный» или «зелёный», «треугольник» или «круг». Восприятия становятся «данными», только будучи интерпретированы в некоторой языковой и концептуальной системе, обучение которой является необходимой предпосылкой наблюдения. Реальность сама по себе, вне пропозициональных структур, нам недоступна. Непосредственно данное -миф [24, p. 85-88]. Философия Селларса стала одним из источников «лингвистического прагматизма» второй половины XX в. — начала XXI в.

Этот новейший этап развития прагматизма (с 1980-х гг.) связан с творчеством Р. Рорти, Х. Патнэма, Р. Брэндома и ряда других авторов. Рорти выступил с критикой «фундаментализма» (foundationalism), под которым он понимал характерное для долингвистической философии убеждение в том, что все явления, в том числе духовные, имеют под собой какие-то метафизические основания. С точки зрения Рорти, таких оснований («первых начал») не существует. Истина — пустое понятие,

«комплимент», которым мы награждаем гипотезы и идеи, помогающие нам «справляться» с реальностью и взаимодействовать с другими людьми. «Обоснование знания не есть вопрос об особом отношении между идеями (или словами) и объектами, но исключительно дело разговора, социальной практики» [21, p. 170]. Разница между «необходимыми» и «случайными» истинами соответствует разнице в степени лёгкости, с которой находятся возражения тем или иным утверждениям, выдвигаемым в ходе разговора. Результатом исследования поэтому оказывается знание коллективное, а не объективное — знание, основанное на взаимном доверии и согласии собеседников [19, p. 166]. Рорти называет такой подход социоэтноцентристским и противопоставляет его фундаментализму Декарта, Локка, Рассела и неопозитивистов. Переломным моментом в истории американского прагматизма Рорти считает «лингвистический поворот» 1950-х гг. Современные прагматисты, поясняет он, «говорят о языке, а не сознании, разуме или опыте» [17, p. 95] — это одно из главных отличий «нового» прагматизма от «старого». По мнению Рорти, опыта, который не был бы опосредован языком, не существует; «люди -воплощённые словари» [16, p. 88]; «язык вездесущ» [19, p. xxxv]. Под «сомнительной ситуацией» он понимает «момент неопределённости», когда «неясно, каким словарем описания лучше воспользоваться» [18, p. 43]; вместо «опыта», ключевого концепта раннего прагматизма, он вводит понятие «дискурса» [20, p. 20]. Однако, поскольку Рорти не отрицает существования мира, каузально независимого от человеческого сознания, его нельзя считать антиреалистом (метафизическим) или идеалистом (лингвистическим).

Х. Патнэм, главный оппонент Р. Рорти из круга мыслителей, называющих себя прагматистами, отвергает его релятивистскую версию прагматизма, настаивая на несводимости истины к соглашению, а объективности — к «солидарности». По мнению Патнэма, релятивизм неизбежно ведёт к солипсизму, но если традиционный метафизический солипсизм акцентирует индивидуальное «Я», современные культур-ре-лятивисты оперируют категорией «Мы» [12, p. 71-76]. Такая позиция, убеждён Патнэм, в корне противоречит фаллибилистской установке прагматизма — готовности критически пересматривать общепринятые идеи и «аксиомы» опыта. Однако фаллибилизм «не означает необходимости сомневаться во всём и сразу, а предполагает решимость подвергнуть сомнению любое суждение или верование при наличии достаточных оснований» [11, p. 21]. Сомнения нуждаются в обосновании (justification) ничуть не меньше, чем убеждения. Можно быть, следовательно, фаллибилистом и антискептиком одновременно; осознание этого Патнэм считает «главной интуицией» прагматизма [14, p. 152].

Широкое обсуждение в философском сообществе в 2000-е гг. вызвала концепция Р. Брэндома, его «аналитический прагматизм» (иначе «инференциализм»). В центре внимания Брэндома — проблема соотно-

шения семантики и прагматики, «знания что» и «знания как». Что человек видит (содержание его представлений-репрезентаций), зависит от того, как он смотрит на мир (нормативных социально-лингвистических практик). Квинтэссенцию дискурсивной рациональности, по Брэн-дому, составляет деятельность, которую он называет «игрой в обмен доводами» (the game of giving and asking for reasons). Играть в доводы -значит что-то высказывать, утверждать или отрицать. Пропозицио-нально содержательные высказывания образуют класс речевых актов, функционирующих как заключения или посылки в выводах: «понятие утверждения (asserting) и понятие вывода (inferring) существенно связаны» [2, p. 111]. Участие в языковой игре требует понимания смысла высказываний и терминов — их нормативной валидности, роли и места в сети инференциальных связей (выражение «это красное» несовместимо с выражением «это зелёное»; «красное» означает «имеет цвет», следовательно, предшествует выводному «покрашено» и т. д.). Дискурсивная практика, которая «узаконивает» использование слов и их сочетаний в каком-то определённом значении, принципиально не редуцируема к индивидуальному опыту, отмечает Брэндом. Доводы (reasons) запрашиваются (у кого-то кем-то) и предъявляются (кем-то кому-то). Это игра, в которую невозможно играть в одиночку (ср. с представлением Ч.С. Пирса о научном исследовании как коллективном предприятии, аргументацией Л. Витгенштейна против «приватного языка» и социо-этноцентризмом Р. Рорти). Проанализировав различные направления и концепции прагматизма (от Ч.С. Пирса и У. Джеймса до Х. Прайса и Ю. Хабермаса), Брэндом составил их детальную классификацию, выделив «натуралистический», «рационалистический», «семантический», «лингвистический», «историцистский», «инструментальный» прагма-тизмы [3, p. 56-82].

Сочинения Р. Рорти, его полемика с Х. Патнэмом и Р. Брэндомом имели значительный резонанс, что стимулировало интерес к «новому» прагматизму, в том числе за пределами США. В 2005 г. было создано Международное прагматистское общество, в 2012 г. — Европейская ассоциация прагматизма. С 2000 г. проводятся регулярные Центрально-европейские прагматистские форумы (CEPF). Издаются журналы «Contemporary Pragmatism’,, «European Journal of Pragmatism and American Philosophy» «Pragmatism Today» (электронный) и др. Как направление философии прагматизм представлен сегодня концепциями Н. Решера («прагматический идеализм»), Дж. Марголиса («конструктивистский прагматизм»), С. Розенталь («спекулятивный прагматизм»), Х. Прайса («экспрессивизм»), К. Уэста («профетический» прагматизм), Ф. Кит-чера («прагматический натурализм»), С. Малуа («риторический прагматизм»), С. Хаак («фаундгерентизм»), Р. Шустермана («сомаэстети-ческий» прагматизм), Р.К. Невилла («палеопрагматизм»), К. Купмана («транзициональный» прагматизм) и др. С прагматизмом в различных

его вариантах и в синтезе с аналитической философией многие современные исследователи связывают перспективы развития американской философии в ближайшие десятилетия.

Издания: Эбер М. Прагматизм. СПб.: Слово, 1911; Мельвиль Ю. Ч. Пирс и прагматизм. М.: Изд-во МГУ, 1968; Юлина Н. Проблема метафизики в американской философии XX века. М.: Наука, 1978; Она же. Философская мысль в США. ХХ век. М.: Канон+, 2010; Джохадзе И. Неопрагматизм Р. Рорти. М.: УРСС, 2001; Он же. Прагматический реализм Х. Патнэма. М.: Канон+, 2013; Он же. Аналитический прагматизм Р. Брэндома. М.: ИФРАН, 2015; MooreE.C. American Pragmatism: Peirce, James and Dewey. N.Y.: Columbia University Press, 1961; Morris C. The Pragmatic Movement in American Philosophy. N.Y.: George Braziller, 1970; Thayer H.S. Meaning and Action: A Study of American Pragmatism. N.Y.: Bobbs-Merrill, 1973; Smith J.E. Purpose and Thought: The Meaning of Pragmatism. New Haven: Yale University press, 1978; Menand L. The Metaphysical Club. N.Y.: Farrar, Straus, and Giroux, 2001; Mounce H.O. The Two Pragmatisms: From Peirce to Rorty. L.: Routledge, 1997; Pragmatism: 3 vols. / Ed. A. Malachowski. L.: Sage, 2004; McDermid D. The Varieties of Pragmatism. L.; N.Y.: Continuum, 2006; Pragmatism, Old and New: Selected Writings / Ed. S. Haack. Amherst: Prometheus Books, 2006; The Revival of Pragmatism / Ed. M. Dickstein. Durham: Duke University Press, 1998; New Pragmatists / Ed. C. Misak. Oxf.: Clarendon Press, 2007; Margolis J. Pragmatism’s Advantage. Stanford: Stanford University Press, 2010; Bacon M. Pragmatism. Oxf.: Polity Press, 2012; Hookway C. The Pragmatic Maxim: Essays on Peirce and Pragmatism. Oxf.: Oxford University Press, 2012; Kitcher P. Preludes to Pragmatism: Towards a Reconstruction of Philosophy. Oxf.: Oxford University Press, 2012; The Cambridge Companion to Pragmatism / Ed. A. Malachowski. Camb. (Mass.): Cambridge University Press, 2013; Slater M. Pragmatism and the Philosophy of Religion. Camb. (Mass.): Cambridge University Press, 2014; Whitehead D. William James, Pragmatism, and American Culture. Bloomington: Indiana University Press, 2015; The Bloomsbury Companion to Pragmatism / Ed. S. Pihlstrom. L.; N.Y.: Bloomsbury Academic, 2015; Misak C. Cambridge Pragmatism: From Peirce and James to Ramsey and Wittgenstein. Oxf.: Oxford University Press, 2016; Rescher N. Pragmatism: The Restoration of Its Scientific Roots. L.: Routledge, 2017; Putnam H., Putnam R.A. Pragmatism as a Way of Life. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 2017; Pragmatism and the European Traditions / Ed. M. Baghramian and S. Marchetti. L.: Routledge, 2018.

Список литературы

1. Джемс У Прагматизм: новое название для некоторых старых методов мышления / Пер. с англ. П. Юшкевича. СПб.: Шиповник, 1910. 244 с.

2. Brandom R. Between Saying and Doing: Towards an Analytic Pragmatism. Oxf.: Oxford University Press, 2008. 288 p.

3. Brandom R. Perspectives on Pragmatism: Classical, Recent, and Contemporary. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 2011. 256 p.

4. Collected Papers of Ch. S. Peirce / Ed. Ch. Hartshorne, P. Weiss (vols. I-VI) and A. Burks (vols. VII-VIII). Camb. (Mass.): Harvard University Press, 19311935,1958.

5. Dewey J. Logic: The Theory of Inquiry. N.Y.: SUNY Press, 1938. 546 p.

6. Dewey J. Problems of Men. N.Y.: Philosophical Library, 1946. 424 p.

7. Dewey J. Reconstruction in Philosophy. Boston: Beacon Press, 1957. 222 p.

8. Dewey J. The Public and Its Problems. Denver: Swallow Press, 1954. 224 p.

9. James W. Interview in «The New York Times» // The Writings of William James: A Comprehensive Edition / Ed. J. McDermott. N.Y.: Random House, 1967. P. 448-449.

10. James W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking. N.Y.: Longmans, Green and Co., 1907. 308 p.

11. Putnam H. Pragmatism: An Open Question. Oxf.: Blackwell, 1995. 120 p.

12. Putnam H. Renewing Philosophy. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1992. 234 p.

13. Putnam H. Reply to Michael Dummett // The Philosophy of Hilary Putnam / Ed. R. Auxier, D. Anderson, L.E. Hahn. Chicago: Open Court, 2015. P. 437-450.

14. Putnam H. Words and Life. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1994. 531 p.

15. Quine W.V.O. From a Logical Point of View. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1953. 184 p.

16. Rorty R. Contingency, Irony, and Solidarity. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. 201 p.

17. Rorty R. Philosophy and Social Hope. Harmondsworth: Penguin Books, 1999. 288 p.

18. Rorty R. Comments on Sleeper and Edel // Transactions of the Charles S. Peirce Society. 1985. Vol. 21. № 1. P. 40-48.

19. Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982. 237 p.

20. Rorty R. From Philosophy to Postphilosophy // Take Care of Freedom and Truth Will Take Care of Itself: Interviews with Richard Rorty / Ed. E. Mendieta. Stanford: Stanford University Press, 2006. P. 18-27.

21. Rorty R. Philosophy and the Mirror of Nature. Princeton: Princeton University Press, 1979. 401 p.

22. Schiller F.C.S. Must Philosophers Disagree? And Other Essays in Popular Philosophy. L.: Macmillan, 1934. 359 p.

23. Schiller F.C.S. Our Human Truths. N.Y.: Columbia University Press, 1939. 371 p.

24. Sellars W. Empiricism and the Philosophy of Mind / An introduction by R. Rorty; a study guide by R. Brandom. Boston: Harvard University Press, 1997. 192 p.

25. White M. Toward Reunion in Philosophy. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1956. 308 p.

ENCYCLOPEDIC SEARCH

Igor DZHOKHADZE

Ph.D. in Philosophy, Leading Research Fellow,

Acting Head of the Department of Contemporary Western Philosophy.

RAS Institute of Philosophy, Goncharnaya St. 12/1, Moscow 109240, Russian

Federation;

e-mail: [email protected]

PRAGMATISM

American pragmatism has undergone numerous transformations through 150 years of its history. Founded by Ch. S. Pierce in the 1870s, it gained recognition as a philosophical movement only three decades later due to W. James and J. Dewey. During 1930-40s pragmatism was gradually replaced on the American scene by logical empiricism and linguistic philosophy, «exported» from Europe. Among academic philosophers, Deweyan and Jamesian pragmatism was viewed as excessively «tender-minded» — fuzzy, unsystematic, without a firm theoretical core and methodology. Some champions of pragmatic approach tried to popularize the ideas of paleopragmatists by simplifying them for mass consumption. Such efforts did little to bolster the prestige of the tradition among American intellectuals, and even worse, vastly spoiled its image and reputation. Under these circumstances appeared M. White’s book «Toward Reunion in Philosophy» (1956) with a sharp criticism of «epistemological formalism» and an outline of a new philosophical synthesis of positivism and ethically oriented pragmatism. This program was partly realized in the doctrines of W. Quine and W. Sellars. Along with the ideas of Pierce, rediscovered in the mid-20th century, Quine’s and Sellars’s philosophy became one of the sources of contemporary neo-pragmatism (R. Rorty, H. Putnam, R. Brandom, etc.). Many scholars associate the perspectives of American philosophy in foreseeable future with pragmatism in its various incarnations and combinations with other philosophical approaches.

Keywords: pragmatism, The Metaphysical Club, Peirce’s maxim, fallibilism, doubt, belief, radical empiricism, truth, problematic situation, inferentialism

© I. Dzhokhadze

References

1. Brandom, R. Between Saying and Doing: Towards an Analytic Pragmatism. Oxf.: Oxford University Press, 2008. 288 pp.

2. Brandom, R. Perspectives on Pragmatism: Classical, Recent, and Contemporary. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 2011. 256 pp.

3. Collected Papers of Ch. S. Peirce / Ed. Ch. Hartshorne, P. Weiss (vols. I-VI) and A. Burks (vols. VII-VIII). Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1931-1935, 1958.

4. Dewey, J. Logic: The Theory of Inquiry. N.Y.: SUNY Press, 1938. 546 pp.

5. Dewey, J. Problems of Men. N.Y.: Philosophical Library, 1946. 424 pp.

6. Dewey, J. Reconstruction in Philosophy. Boston: Beacon Press, 1957. 222 pp.

7. Dewey, J. The Public and Its Problems. Denver: Swallow Press, 1954. 224 pp.

8. James, W. «Interview in «The New York Times»», The Writings of William James: A Comprehensive Edition, ed. J. McDermott. N.Y.: Random House, 1967, pp. 448-449.

9. James, W. Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking. N.Y.: Longmans, Green and Co., 1907. 308 pp.

10. James, W. Pragmatizm: novoe nazvanie dlya nekotorykh starykh metodov myshleniya [Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking], trans. P. Yushkevich. St. Petersburg: Shipovnik Publ., 1910. 244 pp. (In Russian)

11. Putnam, H. Pragmatism: An Open Question. Oxf.: Blackwell, 1995. 120 pp.

12. Putnam, H. Renewing Philosophy. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1992. 234 pp.

13. Putnam, H. «Reply to Michael Dummett», The Philosophy of Hilary Putnam, ed. R. Auxier, D. Anderson, L.E. Hahn. Chicago: Open Court, 2015, pp. 437-450.

14. Putnam, H. Words and Life. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1994. 531 pp.

15. Quine, W.V.O. From a Logical Point of View. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1953. 184 pp.

16. Rorty, R. Contingency, Irony, and Solidarity. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. 201 pp.

17. Rorty, R. Philosophy and Social Hope. Harmondsworth: Penguin Books, 1999. 288 pp.

18. Rorty, R. «Comments on Sleeper and Edel», Transactions of the Charles S. Peirce Society, 1985, vol. 21, No. 1, pp. 40-48.

19. Rorty, R. «From Philosophy to Postphilosophy», Take Care of Freedom and Truth Will Take Care of Itself: Interviews with Richard Rorty, ed. E. Mendieta. Stanford: Stanford University Press, 2006, pp. 18-27.

20. Rorty, R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982. 237 pp.

21. Rorty, R. Philosophy and the Mirror of Nature. Princeton: Princeton University Press, 1979. 401 pp.

22. Schiller, F.C.S. Must Philosophers Disagree? And Other Essays in Popular Philosophy. L.: Macmillan, 1934. 359 pp.

23. Schiller, F.C.S. Our Human Truths. N.Y.: Columbia University Press, 1939. 371 pp.

24. Sellars, W. Empiricism and the Philosophy of Mind. Boston: Harvard University Press, 1997. 192 pp.

25. White, M. Toward Reunion in Philosophy. Camb. (Mass.): Harvard University Press, 1956. 308 pp.

Dimitris Kilakos, Деятельность, практика и научное познание: оценивая заново советскую марксистскую критику прагматизма // Activity, Practice and Scientific Cognition: Reassessing Soviet Marxist Critiques to Pragmatism

Одной из особенностей прагматизма является, как известно, трактовка познания, свободная от апелляции к корреспондентной теории истины и постулирования независимой (от человека) реальности. Все прагматисты, к каким бы воззрениям по частным вопросам они ни склонялись, придерживаются операциональной концепции познания. Согласно этой концепции, достаточным основанием знания является его применимость на практике. Данный аспект неоднократно затрагивался в ходе дискуссий о сходствах и различиях марксизма и прагматизма. Несмотря на существенное расхождение между прагматизмом и марксизмом в понимании природы знания, многие исследователи пытались провести параллели между этими двумя интеллектуальными традициями. В частности, Бертран Рассел указывал на близость философии Дьюи «доктрине другого экс-гегельянца, Карла Маркса, как она была сформулирована в его “Тезисах о Фейербахе”». По мнению Рассела, если не придавать слишком большого значения терминологическим нюансам, Марксова теория деятельности, или праксиса, в главных моментах «едва отличима от инструментализма». Этот взгляд получил распространение даже среди прагматистов, а также американских марксистов (точнее, троцкистов), которые в конце 40-х годов прошлого века трактовали прагматизм Дьюи как прямое продолжение и развитие марксизма. Дж. Новак, к примеру, утверждал, что «самым выдающимся современным мыслителем, впитавшим в себя все лучшее, что было у Маркса, является Дьюи». В. Ленина — как практика, а не теоретика — Новак считал, в свою очередь, «скрытым последователем» Дьюи. Согласно бывшему марксисту С. Хуку, прагматизм — это философия «экспериментального натурализма», т. е. теория, «развивающая наиболее здравые и продуктивные идеи Маркса о мире». В статье (с опорой главным образом на аргументацию советских марксистов) критически пересматривается философский диалог между марксизмом и прагматизмом. Основное внимание уделяется понятию деятельности, или праксиса, а также взаимосвязи субъекта и объекта в познании. // It is well-known that pragmatism advocates an approach on cognition without appealing to man-independent reality and truth as correspondence with reality. Instead, pragmatists, notwithstanding the diversity of their particular views, hold an operational conception of knowledge, according to which all that is needed is knowledge to have a suitable kind of correspondence with practice. This point has been scrutinized in the long standing discussion about the convergences and deviations between Marxism and pragmatism. The profound divergence between Marxism and pragmatism with regard to the aforementioned issues was not enough to prevent philosophers from attempting to trace affinities between these two distinct intellectual trends. For example, Bertrand Russell pointed out the “close similarity” of Dewey’s doctrine to “that of another exHegelian, Karl Marx, as it is delineated in his Theses on Feuerbach.” Russell thinks that Marx’s concept of activity or praxis is in spite of differences in terminology “essentially indistinguishable from instrumentalism.” This line of reasoning seems to be quite influential, even among pragmatists. Notably, some American Marxists (especially Trotskyists, to be exact) at the late 40’s overemphasized the affinity between Dewey’s pragmatism and Marxism, and even understood Dewey’s pragmatism as a continuation of Marxism. For example, G. Novack comments that “[t]he most outstanding figure in the world today in whom the best elements of Marx’s thought are present is John Dewey,” and presents Lenin as “an unavowed disciple of Dewey in practice.” According to S. Hook, a former Marxist who turned to pragmatism and became one of the most influential philosophers who discussed the relation between Marxism and pragmatism, the latter is “the philosophy of experimental naturalism” which can be regarded “as a continuation of what is soundest and most fruitful in Marx’s philosophical outlook upon the world.” In this paper, I intend to critically reassess this philosophical dialogue between Marxism and pragmatism, by further deploying the argumentation provided mainly by Soviet Marxists with regard to the aforementioned issues, focusing especially on two of them: the concept of activity (or praxis) and the interrelation of subject and object in cognition.

Прагматизм: разобщенное наследие | Форстер

1. Auxier R.E., Anderson D.R., & Hahn L.E. (Eds.) (2015) The Philosophy of Hilary Putnam. Chicago: Open Court.

2. Dewey J. (1908/1977) What Pragmatism Means by Practical. In: Boydston J.A. (Ed.) The Collected Works of John Dewey, 1882–1953. In: Boydston J.A. (Ed.) The Middle Works of John Dewey, 1899–1924 (Vol. 4, pp. 99–116). Carbondale and Edwardsville: Southern Illinois University Press. Retrieved from Past Masters Electronic Edition (Original work published 1908).

3. Forster P. (2011) Peirce and the Threat of Nominalism. Cambridge, UK: Cambridge University Press.

4. Forster P. (2014) Peirce on Theory and Practice. In: Thellefsen T. & Sorensen B. (Eds.) Charles Sanders Peirce in His Own Words. 100 Years of Semiotics. Communication and Cognition (pp. 213–220). Berlin/Boston: Mouton de Gruyter.

5. James W. (1907/1975) Pragmatism: A New Name for Some Old Ways of Thinking. In: Burkhardt F.H., Bowers F., and Skrupskelis I.K. (Eds.) The Works of William James (Vol. 1). Cambridge, MA and London: Harvard University Press. Retrieved from Past Masters Electronic Edition (Original work published 1907).

6. James W. (1911/1979) Some Problems of Philosophy. In: Burkhardt F.H., Bowers F., and Skrupskelis I.K. (Eds.) The Works of William James (Vol. 7). Cambridge, MA and London: Harvard University Press. Retrieved from Past Masters Electronic Edition (Original work published 1911).

7. James W. (1897/1979) The Will to Believe. In: Burkhardt F.H., Bowers F., and Skrupskelis I.K. (Eds.) The Works of William James (Vol. 6, pp. 13–33). Cambridge, MA and London: Harvard University Press. Retrieved from Past Masters Electronic Edition (Original work published 1897).

8. James W. (1890/1981) Principles of Psychology, Volume II. In: Burkhardt F.H., Bowers F., and Skrupskelis I.K. (Eds.) The Works of William James (Vol. 9). Cambridge, MA and London: Harvard University Press. Retrieved from Past Masters Electronic Edition (Original work published 1890).

9. Peirce C.S. (1958) Collected Works of Charles Sanders Peirce (Hartshorne C. & Weiss P., Eds.) Cambridge, MA: Harvard University Press.

10. Peirce C.S. (1976) The New Elements of Mathematics (C. Eisele, Ed.) (Vol. 3/2). The Hague: Mouton Publishers.

11. Peirce C.S. (1992) Philosophy and the Conduct of Life. In: Peirce C.S. Reasoning and the Logic of Things (K. Ketner, Ed.). Cambridge, MA: Harvard University Press.

12. Putnam H. (1994) Pragmatism and Moral Objectivity. In: Putnam H. Words and Life. Cambridge, MA: Harvard University Press.

13. Putnam H. (2015) Intellectual Autobiography of Hilary Putnam. In: Auxier R.E., Anderson D.R., & Hahn L.E. (Eds.) The Philosophy of Hilary Putnam. Chicago: Open Court.

14. Quine W.V.O. (1969) Epistemology Naturalized. In: Quine W.V.O. Ontological Relativity and Other Essays. New York: Columbia University Press.

15. Quine W.V.O. (1974) The Roots of Reference. LaSalle: Open Court.

16. Quine W.V.O. (1951/1980). Two Dogmas of Empiricism. In: Quine W.V.O. From a Logical Point of View (2nd ed.). Cambridge, MA: Harvard University Press (Original work published 1951).

17. Quine W.V.O. (1981a) Five Milestones of Empiricism. In: Quine W.V.O. Theories and Things (pp. 67–72). Cambridge, MA: Harvard University Press.

18. Quine W.V.O. (1981b) Russell’s Ontological Development. In: Quine W.V.O. Theories and Things (pp. 73–85). Cambridge, MA: Harvard University Press.

19. Quine W.V.O. (1981c) The Pragmatists’ Place in Empiricism. In: Mulvaney R. & Zeltner P. (Eds.) Pragmatism Its Sources and Prospects (pp. 23–39). Columbia, SC: University of South Carolina Press.

20. Quine W.V.O. (1991) Two Dogmas in Retrospect. Canadian Journal of Philosophy. Vol. 21, no. 3, pp. 265–274.

21. Quine W.V.O. (1998) Days of Yore. In: Quine W.V.O. From Stimulus to Science (pp. 1–14). Cambridge, MA: Harvard University Press.

22. Richards R.J. (1982) The Personal Equation in Science: William James’s Psychological and Moral Uses of Darwinian Theory. Harvard Library Bulletin. Vol. 30, no. 4, October, pp. 387–425.

К отношениям прагматизма и ответственного взаимодействия

Одной из центральных тем, вокруг которых шли дискуссии на только что завершившейся в Мюнхене ежегодной конференции по безопасности, была вечная тема отношений между Россией и Европой. Ни для кого не секрет, что эти отношения вот уже долгое время находятся в состоянии глубокого кризиса. И кризис этот вызван не только событиями на Украине, значение и последствия которых для России и Европы никак нельзя преуменьшать. Он имеет более глубокие корни, связанные с очевидной неготовностью обеих сторон выработать оптимальные формы их взаимодействия на современном этапе.

Тем не менее, выступления и дискуссии на конференции дают основания говорить о том, что стороны проявляют готовность вырабатывать оптимальную модель отношений. Большинство европейских лидеров, выступавших с трибуны конференции, в той или иной форме соглашались с тем, что нынешнее состояние отношений Москвы и ее западных соседей не может считаться нормальным и нуждается в пересмотре. Вопрос, как всегда, упирается в то, какими могли бы стать конкретные взаимоприемлемые параметры новой модели отношений.

Вызовы, стоящие сегодня перед Москвой и Брюсселем, носят не только тактический и ситуативный, но также и стратегический, долгосрочный характер, а потому ответы на них также должны быть стратегическими и долгосрочными.

Любой опыт прошлого должен быть предметом внимания не только историков, но и политиков, если те не хотят снова и снова повторять старые ошибки. К каким выводам подводит нас опыт последних тридцати лет отношений между Россией и Европой?

Прежде всего, наши отношения должны строиться не на эмоциях, а на прагматических оценках существующих на данный момент возможностей и ограничителей. В силу своей истории, культуры, религии, жизненного уклада Россия и Европейский союз не готовы к тому, чтобы создавать единые пространства в основных сферах деятельности (если не считать единые пространства, скажем в гуманитарной, культурной или образовательной сферах). После окончания «холодной» войны под воздействием эйфории мы явно поторопились провозгласить перспективу создания «Большой Европы». Какой бы привлекательной ни казалась эта цель, мы не скоро приблизимся к ее реализации.

На современном этапе Россия и Европейский союз решают разные задачи развития, которые порой не только не тождественны другу, но и могут вступать в противоречие. Это касается сфер политики, экономики, и безопасности. Любые механизмы сотрудничества начнут работать только в том случае, если они будут учитывать не только общие интересы, но и объективно существующие расходящиеся интересы. А это значит, что в понятие «сотрудничества» мы должны включать не только совмещение общих или совпадающих интересов, но и минимизацию издержек и рисков, связанных с неизбежным соперничеством и даже с элементами противостояния. Коль скоро это так, то в основе отношений между Россией и Европой должен оставаться прагматизм. Однако, прагматизм сам по себе недостаточен для того, чтобы строить стабильные отношения. Ведь и модель «выборочной вовлеченности» претендовала на то, чтобы выстраивать прагматичный диалог между Брюсселем и Москвой. Но, как показал опыт последних шести лет, голый прагматизм, по сути, мало чем отличается от оппортунизма и попыток так или иначе переиграть партнера, воспользовавшись своими сравнительными преимуществами в той или иной сфере.

Поэтому понятие «прагматизма» должно быть дополнено понятием «ответственного взаимодействия». Ответственность в данном случае предполагает прежде всего умение и готовность сторон учитывать не только свои ближайшие, конъюнктурные интересы, но также интересы стратегические, долгосрочные. От Европы и России зависит не только будущее их двусторонних отношений, но и в значительной мере будущее мирового порядка. Думая о взаимодействии в таких сферах как глобальная и региональная стабильность, нераспространение ядерного оружия и борьба с международным терроризмом, управление климатом и миграционными потоками, мы должны постоянно помнить о нашей общей ответственности за формирующийся миропорядок. Принять как историческую неизбежность новый миропорядок в формате «игры без правил», «войны всех против всех» мы просто не имеем права.

Одной из центральных тем, вокруг которых шли дискуссии на только что завершившейся в Мюнхене ежегодной конференции по безопасности, была вечная тема отношений между Россией и Европой. Ни для кого не секрет, что эти отношения вот уже долгое время находятся в состоянии глубокого кризиса. И кризис этот вызван не только событиями на Украине, значение и последствия которых для России и Европы никак нельзя преуменьшать. Он имеет более глубокие корни, связанные с очевидной неготовностью обеих сторон выработать оптимальные формы их взаимодействия на современном этапе.

Тем не менее, выступления и дискуссии на конференции дают основания говорить о том, что стороны проявляют готовность вырабатывать оптимальную модель отношений. Президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер, открывая конференцию, прямо заявил: «Европа не должна мириться со все большим отчуждением России. Мы нуждаемся в других, лучших, отношениях ЕС с Россией и России с ЕС». Большинство европейских лидеров, выступавших с трибуны конференции, в той или иной форме соглашались с тем, что нынешнее состояние отношений Москвы и ее западных соседей не может считаться нормальным и нуждается в пересмотре. Вопрос, как всегда, упирается в то, какими могли бы стать конкретные взаимоприемлемые параметры новой модели отношений.

На протяжении почти пяти десятков лет мне довелось непосредственно заниматься практическими вопросами развития сотрудничества между Советским Союзом, а затем России, с одной стороны, и Европой, с другой. За этот немалый исторический срок стороны последовательно испытали три модели взаимодействия, ни одна из которых в итоге не прошла проверку временем.

Первая модель «управляемого соперничества» сложилась в эпоху «холодной» войны, когда между Советским Союзом и Европой существовали непреодолимые барьеры идеологического, политического и военно-стратегического характера. Тогда главная задача заключалась в том, чтобы, опираясь на основополагающие документы послевоенного мироустройства, не допустить прямого военного столкновения сторон. А там, где возможно, — путем диалога разрешать конфликты и одновременно выстраивать взаимовыгодное сотрудничество. Наиболее яркими примерами такой политики являются Заключительный акт Совещания по безопасности в Европе 1975 г., а также целый пакет договоров и соглашений в области контроля над вооружениями и мер доверия.

Надо сказать, что эта политика, не будучи безукоризненной, позволяла на протяжении второй половины 20-го века сохранять мир на европейском континенте. В каком-то смысле, ситуация в Европе в те, уже далекие годы, была более стабильной и предсказуемой, чем сегодня, а приемлемые для противоположной стороны правила игры и опасные «красные линии» были более понятны на Западе и на Востоке, чем в настоящее время.

Вторая модель — «Большой Европы» — была испробована после распада Советского Союза, а вместе с ним и всего социалистического блока вместе с его институтами. Парижская хартия для новой Европы, подписанная в ноябре 1990 г. главами государств и правительств СБСЕ, провозглашала, что «эра конфронтации и раскола Европы завершилась» и открылась новая эпоха демократии, мира и единства Европы. Подписанная в ноябре 1999 г. в Стамбуле Хартия европейской безопасности была призвана «способствовать формированию общего и неделимого пространства безопасности» на европейском континенте. На основе этих и целого ряда других документов, в том числе подписанных Россией с Европейским союзом и НАТО, строились далеко идущие планы строительства Большой Европы, единого пространства от Владивостока до Лиссабона, единых пространств в различных областях сотрудничества и т.д.

Все это было на наших глазах и, к глубокому сожалению, оказалось не реализованным. Сейчас, по прошествии времени, уже можно более объективно оценивать те шаги, которые предпринимались Россией и Европой после окончания «холодной» войны для налаживания сотрудничества в новых реалиях. Не пытаясь перекладывать вину на другую сторону, мы можем с большой долей уверенности говорить о том, что главной проблемой в наших отношениях стало разное прочтение не только происходящих на наших глазах исторических событий, но и будущего вектора развития наших отношений.

Если отбросить детали, то можно говорить о том, что неудачи в реализации масштабных проектов построения новой Европы были следствием не коварства и злого умысла, чего полностью тоже нельзя исключать, а концептуальных разногласий между Россией и Европой в понимании базовых принципов построения такого европейского пространства. И эти разногласия стали вскрываться и набирать силу по мере практической реализации политических договоренностей. Из Европы формирование единых пространств виделось как процесс встраивания России в действующие европейские структуры, а из России как выработка на равноправных условиях новых механизмов, учитывающих современные реалии и законные интересы сторон. Такие непримиримые позиции рано или поздно должны были вылиться в конфликт. Что и произошло!

Третья модель отношений возникла после острой стадии кризиса в отношениях между Россией и Западом в 2014 г. Впоследствии в Европейском союзе она была обозначена как «выборочная вовлеченность» (selective engagement) и в такой формулировке вошла в небезызвестные «пять пунктов Федерики Могерини». Идея заключалась в том, что Европа должна взаимодействовать с Россией там, где это соответствует интересам Брюсселя, и противостоять России там, где интересы Москвы и Брюсселя расходятся. Эта идея в целом соответствовала доминирующим настроениям и на российской стороне. Казалось, «выборочная вовлеченность» должна была обозначить взаимоприемлемые параметры «новой нормальности» на длительное время вперед.

Однако, модель «выборочной вовлеченности», как представляется, также обнаружила свою неполноценность. Хотя бы потому, что в Европейском союзе до сих пор нет единства относительно того, какую степень «вовлеченности» в отношениях с Москвой следует считать необходимой и достаточной. Новый алгоритм взаимодействия с Россией так не был конкретизирован ни в одном документе ЕС. Кроме того, интересы и возможности Москвы и Брюсселя носят ярко выраженный асимметричный характер, поэтому найти приемлемый для обеих сторон баланс интересов в каждой конкретной области представляется весьма затруднительным.

Но более важно, на наш взгляд, то обстоятельство, что «выборочная вовлеченность» по сути сводит позитивное взаимодействие Брюсселя и Москвы исключительно к тактическому, ситуативному сотрудничеству, касающемуся текущих международных проблем и конкретных, жестко очерченных областей. Но вызовы, стоящие сегодня перед Москвой и Брюсселем, носят не только тактический и ситуативный, но также и стратегический, долгосрочный характер, а потому ответы на них также должны быть стратегическими и долгосрочными.

Любой опыт прошлого должен быть предметом внимания не только историков, но и политиков, если те не хотят снова и снова повторять старые ошибки. К каким выводам подводит нас опыт последних тридцати лет отношений между Россией и Европой?

Прежде всего, наши отношения должны строиться не на эмоциях, а на прагматических оценках существующих на данный момент возможностей и ограничителей. В силу своей истории, культуры, религии, жизненного уклада Россия и Европейский союз не готовы к тому, чтобы создавать единые пространства в основных сферах деятельности (если не считать единые пространства, скажем в гуманитарной, культурной или образовательной сферах). После окончания «холодной» войны под воздействием эйфории мы явно поторопились провозгласить перспективу создания «Большой Европы». Какой бы привлекательной ни казалась эта цель, мы не скоро приблизимся к ее реализации.

На современном этапе Россия и Европейский союз решают разные задачи развития, которые порой не только не тождественны другу, но и могут вступать в противоречие. Это касается сфер политики, экономики, и безопасности. Любые механизмы сотрудничества начнут работать только в том случае, если они будут учитывать не только общие интересы, но и объективно существующие расходящиеся интересы. А это значит, что в понятие «сотрудничества» мы должны включать не только совмещение общих или совпадающих интересов, но и минимизацию издержек и рисков, связанных с неизбежным соперничеством и даже с элементами противостояния.

Коль скоро это так, то в основе отношений между Россией и Европой должен оставаться прагматизм. Однако, прагматизм сам по себе недостаточен для того, чтобы строить стабильные отношения. Ведь и модель «выборочной вовлеченности» претендовала на то, чтобы выстраивать прагматичный диалог между Брюсселем и Москвой. Но, как показал опыт последних шести лет, голый прагматизм, по сути, мало чем отличается от оппортунизма и попыток так или иначе переиграть партнера, воспользовавшись своими сравнительными преимуществами в той или иной сфере.

Поэтому понятие «прагматизма» должно быть дополнено понятием «ответственного взаимодействия». Ответственность в данном случае предполагает прежде всего умение и готовность сторон учитывать не только свои ближайшие, конъюнктурные интересы, но также интересы стратегические, долгосрочные. И не надо быть Нострадамусом, чтобы прийти к очевидному выводу — чем дальше в будущее мы заглядываем, тем больше мы находим областей совпадающих интересов России и Европы. Нельзя допускать, чтобы эмоции момента закрывали от нас эту долгосрочную перспективу.

Кроме того, понятие «ответственности» предполагает учет не только собственных интересов, а также интересов своего партнера, но и более широких интересов всей международной системы в целом. От Европы и России зависит не только будущее их двусторонних отношений, но и в значительной мере будущее мирового порядка. Думая о взаимодействии в таких сферах как глобальная и региональная стабильность, нераспространение ядерного оружия и борьба с международным терроризмом, управление климатом и миграционными потоками, мы должны постоянно помнить о нашей общей ответственности за формирующийся миропорядок. Принять как историческую неизбежность новый миропорядок в формате «игры без правил», «войны всех против всех» мы просто не имеем права.

Совмещение прагматизма и ответственности потребует значительных интеллектуальных и политических усилий с обеих сторон. Для начала необходимо, чтобы Россия и Европа должны приступили к выстраиванию таких механизмов взаимодействия, включая контакты на самом высоком политическом уровне, которые способствовали бы лучшему взаимопониманию и открывали бы возможности для плодотворного сотрудничества. Разумеется, эти контакты должны подкрепляться настойчивой работой на всех других уровнях и площадках — включая совместную работу чиновников, дипломатов, военных, экспертов и активистов гражданского общества.

Впервые опубликовано в Российской газете.

Определение прагматизма Merriam-Webster

формальный : разумный и логичный способ делать что-либо или думать о проблемах, основанный на работе с конкретными ситуациями, а не на идеях и теориях. Правильный человек для работы уравновесит видение с прагматизмом .

Философия, столь же разумная, сколь и непопулярная

Как справляться с разногласиями — актуальная задача нашего времени.Без основных правил рассмотрения конкурирующих претензий решения принимаются силой и процветают предрассудки.

Прагматизм — это попытка преодолеть эту проблему. С философской точки зрения это означает больше, чем готовность к компромиссу. Он требует особого способа понимания истины, который начинается с изучения того, какие практические различия вносят идеи или убеждения.

Чуть более века назад Уильям Джеймс популяризировал эту философию, прямо заявив, что истинное — то, что «работает».Его современник Чарльз Сандерс Пирс — «отец прагматизма» — не любил эту формулировку, но согласился, что следует начинать с «эффектов» утверждений истины: «Мы не должны начинать с размышлений о чистых идеях — бродячих мыслях, которые ходят по дорогам общего пользования без каких-либо человеческое жилище — но начинать надо с людей и их разговоров ».

Итак, когда доходит до такой, казалось бы, неразрешимой проблемы, как, например, насилие с применением огнестрельного оружия в Соединенных Штатах, прагматик начинает не с исследования природы таких принципов, как свобода и общее благо.Скорее, она или он спросит: что означает защита Второй поправки с практической точки зрения? И каков эффект сопротивления всякому контролю над оружием?

Мы жаждем моральной уверенности, но пожинаем моральное угнетение

Американский политический теоретик Шарлин Хэддок Зигфрид — прагматик, много путешествовавший, она с конца 1960-х участвовала в феминистских кампаниях и кампаниях за гражданские права. На этой неделе в Дублине, чтобы выступить на конференции UCD о Джоне Дьюи, еще одном ключевом популяризаторе прагматизма, профессор Зигфрид согласен с тем, что многие люди находят эту философию убедительной, но затем отказываются ее применять.Почему? Потому что, полагает она, им слишком нравится держаться за собственные предрассудки.

«Да, мы жаждем моральной уверенности, — говорит Зигфрид (« Немыслимый »гость на этой неделе), — но мы пожинаем моральное угнетение».

Неужели люди запрограммированы на предубеждение?

Шарлин Хэддок Зигфрид: «У каждого живого существа есть уникальный взгляд на мир.Он не статичен, а развивается со временем во взаимодействии с другими людьми и предметами. По словам Уильяма Джеймса, такие тенденции являются предубеждениями, когда они негативно влияют на себя или других. Они нейтральны или позитивны, когда полезны или двигают общество в лучшем направлении.

«Учитывая эти несводимые множественные точки зрения и ценности, необходимо прислушиваться к другим и объединяться с теми, кто отличается от нас, чтобы сначала открыть, а затем взаимно критиковать и работать бесчисленным множеством способов для взаимного улучшения.Мы должны это сделать, если хотим избежать враждебности и угнетения.

«Изоляция и преувеличенное самоуважение, а также манипулирование и угнетение других достаточно разрушительны, чтобы разрушить узы взаимного уважения, которые допускают общность и полезные социальные взаимодействия».

Как можно уменьшить или устранить предрассудки?

«Это сложнейший вопрос.Я никогда не думал, что когда-нибудь потеряю оптимизм, который был во времена Вьетнама, когда я участвовал в реальных и существенных социальных преобразованиях. Было захватывающе участвовать в таком большом количестве нововведений: в создании первых женских учебных классов; открытие того, что тогда называлось «классической американской философией», для диссидентских голосов, ставящее под сомнение ее происхождение из привилегированной жизни элитных мужчин; и бросая вызов мифу об американской «особенности».

«Но теперь исторические изменения кажутся более преходящими и цикличными.Я долгое время с подозрением относился к власти и иерархическим привилегиям, но теперь они кажутся постоянной чертой человеческого общества, всегда готовой занять свои места на вершине.

«Жизнь маргиналов научила меня, что любую реформу можно вывернуть наизнанку. Освободительные изменения могут привести к противоположному тому, что было задумано. Феминистки могут выступать за равенство женщин или за справедливость, разделяя бремя и награды жизни.Но назовите их «ненавистниками мужчин», и этой клеветы достаточно, чтобы удержать молодых женщин от идентификации с движением, несмотря на то, что они разделяют его ценности.

«Это стало ясно теоретически при реконструкции исторических изменений, но теперь это очевидно повсюду и напрямую влияет на нашу повседневную жизнь.

«Предрассудки не могут быть устранены, но их можно распознать и противостоять, когда и как бы они ни возникали.”

Компромисс — ругательное слово в политических кругах. Как сделать «принципиальными компромиссами »?

«Как я уже сказал, любую многообещающую реформу можно высмеять, чтобы уменьшить и в конечном итоге устранить ее вызов привилегиям, которыми обладают одни, за счет других. Это очень эффективный инструмент, который становится еще более мощным благодаря преднамеренно искаженному эхо-камере, которой являются социальные сети.

Компромисс — это признание того, что ни у кого нет всей правды или единственного блага.

«Компромисс рассматривается как негатив с точки зрения тех, кто верит и думает, что обладает абсолютной истиной. Если вы уверены, что правы, то любой компромисс может только разбавить хорошее и истинное.

«Это еще один аргумент в пользу признания того, что никто не является всеведущим и что мы ограничены нашими перспективами только частью того, что нужно знать, и того, что можно вообразить.Нам буквально нужны другие, чтобы расширить наше собственное понимание и уменьшить наши собственные ограничения.

«Компромисс — это признание того, что ни у кого нет всей правды или единственного блага. Как сказала Джейн Аддамс, работать вместе с другими на равных над многочисленными опасностями, с которыми мы сталкиваемся сегодня, медленнее и неуклюже, чем диктовать сверху вниз, что следует делать, но также с большей вероятностью приведет к лучшим и более удовлетворительным результатам.

«К сожалению, стремление к легким и простым решениям, поддерживаемое медийной рекламой и особыми интересами, часто непреодолимо в безумных условиях современной жизни.И тем не менее, мы должны сопротивляться и усложнять ситуацию, если мы когда-либо хотим найти работоспособные и справедливые решения.

«Принципиальность компромиссов определяется их конечной целью. Идти на компромисс, чтобы отдать предпочтение одной корпорации или бизнесу перед другими или ради политической выгоды без учета их более широких последствий — это неправильно. , интересы и ценности оперативные.

«Когда целью является справедливость или социальное благополучие, а достигнутые компромиссы отражают разнообразие проблем и средств их достижения, тогда компромисс также справедлив. Как сказал Джон Дьюи, хорошее — это социальное. Это требует некоторого понимания того, что составляет социальность людей в динамичной, экологически взаимозависимой системе отношений ».

Многие политические философы, кажется, тянутся к прагматизму, в то же время рассматривая его как удерживающую философию, пока не появится что-то лучшее.Почему люди сопротивляются принятию прагматизма как философского подхода?

«Они сопротивляются прагматизму, потому что он признает, что мы все подвержены ошибкам, что истины никогда не было, а только работали и переосмысливали, что« добро »- это множество благ, обнаруженных и отвергнутых на протяжении многих столетий и во многих случаях.

«Смертная казнь, например, обеспечивает удовлетворительное завершение тревожной ситуации.Но тем самым скрывается тот факт, что определение вины может быть неправильным — ошибочным из-за сговора, недостаточных или искаженных доказательств или из-за предвзятого состава присяжных. Он отрицает, что наши знания меняются с течением времени, что добро одной эпохи или режима является злом для другого, и отрицает действие привилегий и лишений в наших суждениях.

«Нам не нравится осознавать, что мы развивающиеся, склонные к ошибкам существа, что мы, говоря словами Ницше,« люди, слишком человечные ».”

—-

Спросите у мудреца:

Вопрос: Кто я?

Чарльз Сандерс Пирс отвечает: «Подумайте, какие эффекты могут иметь , возможно, , иметь практическое значение, вы, , воспринимаете как объект вашей концепции , который должен иметь .Тогда ваша концепция этих эффектов — это вся ваша концепция объекта ».

Очерк прагматизма | Cairn.info

1 Основа прагматизма скорее интеллектуальная, чем социальная. Согласно Пирсу, доктрина возникла, хотя и не получила свое название, во время дискуссий в начале 1870-х годов в так называемом Метафизическом клубе.Название клуба предполагает, что его члены были собраны для обсуждения вопросов, далеких от вопросов, имеющих непосредственное общественное или политическое значение. Здесь важно различать прагматизм, как его понимал Пирс, и как он был позже развит Джеймсом и Дьюи. К.С. Пирс (1839-1914) был по сути метафизиком. Уильям Джеймс (1842-1910) пришел к метафизике поздно. Он сделал себе имя благодаря своей большой работе в области психологии. Джон Дьюи (1859–1952) отверг традиционную метафизику.Он считал, что рост религиозного скептицизма, с одной стороны, и крупномасштабного промышленного капитализма, с другой, породил беспрецедентные проблемы. Поэтому, чтобы найти их решение, было бесполезно обращаться к прошлому. По мнению Дьюи, их решение может быть найдено только с применением методов современной науки.

2 Я считаю, что именно Пирс был выдающейся фигурой среди прагматиков. Поэтому будет полезно, если мы на минутку рассмотрим его взгляды.Начнем с его взгляда на семантику . Рассел и ранний Витгенштейн рассматривали смысловое отношение как двучленное. Значение слова — это объект, который он обозначает. Пирс считал, что смысловое отношение трехчленное. Слово обозначает объект только потому, что есть кто-то, кто берет так, чтобы стоять. Таким образом, слово больше похоже на инструмент. Вы понимаете его значение, когда знаете, как его использовать, какая разница, если бы вы это сделали. Например, вы можете не знать, как определить «твердость, ^» , но если вы знаете, какое значение имеет твердость вещества, вы знаете, что означает твердость.В эпистемологии , или теории познания, Пирс придавал практике аналогичный акцент. Он утверждал, например, что наши практические знания больше, чем те, которые мы можем доказать или объяснить теоретически. По его мнению, это не случайность. Скорее, это необходимость, потому что теория возникает из практики и везде предполагает знания, которые она дает. Его знаменитый и влиятельный взгляд на науку — иногда называемый фаллибилизм — связан с его прагматизмом. Как мы видели, теория никогда не бывает полностью автономной или свободной от предпосылок.Перефразируя суть вопроса, мы можем сказать, что теоретическое или научное знание предполагает определенный взгляд на мир. Следовательно, он никогда не бывает абсолютным. Это подвержено ошибкам , что означает не то, что оно ложно, а то, что оно всегда открыто для пересмотра с точки зрения более широкой, чем та, которую он предполагал.

3 Именно Уильям Джеймс дал название прагматизму и сделал его известным. Джеймс был одарен исключительной способностью к самовыражению. Его работа по психологии уже приобрела у него широкую читательскую аудиторию как в Америке, так и в Европе.В своих лекциях о прагматизме он сделал эту тему доступной не только для специалистов, но и для образованной публики в целом. Однако несомненно, что его версия прагматизма отличается от версии Пирса.

4Джеймс рассматривал прагматизм как теорию истины. Он утверждал, что убеждения не навязываются уму окружающим миром. Скорее ум активен и динамичен. Он пытается избавить нас от сомнений, чтобы мы могли вернуться к решительным действиям. Таким образом, истинность веры заключается в ее последствиях.Это верное убеждение, которое позволяет нам справляться с окружающей средой. Джеймс усилил эту точку зрения, приняв радикальные формы эмпиризма и номинализма . Для эмпирика все знания основаны на опыте. Для номиналиста ничего не существует отдельно от конкретных объектов такого опыта. Джеймс утверждал, например, что научный закон, такой как «металл растворяется в кислоте», просто суммирует наш опыт его примеров. Короче говоря, это просто указывает на то, что всякий раз, когда мы помещаем конкретный кусок металла в кислоту, он растворяется.Это явно противоречит зрелой философии Пирса. В этой философии он категорически реалист . Другими словами, он считает, что закон — это не просто обобщение опыта, а независимая реальность. Таким образом, он настаивает на том, что настоящий закон не может быть сведен к какому-либо конечному набору его примеров. Короче говоря, в таком законе всегда есть нечто большее, чем можно найти в любом из случаев, которые попадают в наш опыт.

5Дьюи встал на сторону Джеймса. Как и Джеймс, он принял форму радикального эмпиризма.Отрицая существование реальности, не зависящей от возможного человеческого опыта, он утверждал, что истинность веры заключается в том, что она подтверждается последующими опытами. В этом случае он, как говорят, заменил теорию истины с соответствием на нерепрезентативную теорию. Другими словами, он считал, что убеждение становится истинным, когда оно дает нам возможность предвосхищать дальнейший опыт, а не тем, что оно соответствует тому, что само по себе не зависит от такого опыта.

6Прагматизм потерял свою популярность даже в Америке в 1930-х и 1940-х годах.Но он снова обрел утраченную популярность. Во второй половине двадцатого века выдающиеся американские философы снова благосклонно отнеслись к нему. Можно упомянуть Куайна, Дэвидсона, Патнэма и Ричарда Рорти. Однако примечательно, что прагматизм, который они отдают, принадлежит не Пирсу, а Джеймсу и Дьюи. Это очевидно на примере Рорти, возможно, самого влиятельного американского философа за последние тридцать лет.

7Это правда, что прагматизм повернул вспять поток мыслей из Европы в Америку.Прагматизм зародился в самой Америке, а затем распространился на Европу. В этом отношении он был подлинно американским. Однако взгляд Дьюи на прагматизм также был американским в несколько ином смысле. Он был явно разработан, чтобы отражать и продвигать демократические ценности американского общества. Дьюи разделял либеральный оптимизм девятнадцатого века. Он считал, что человеческие желания были испорчены плохими институтами и суеверными верованиями. Наука избавит нас от этого бремени. Более того, наука предоставит метод решения оставшихся проблем.В Америке его времени проблем наверняка было достаточно. В конце XIX века в Америке развился крупномасштабный промышленный капитализм. Это сопровождалось частыми конфликтами между работником и работодателем. Боссы использовали штрейкбрехеров, и это часто приводило к насилию на пикете. Также было начало массовой иммиграции. Дьюи считал, что образование является жизненно важным фактором в решении этих проблем. Он был сторонником того, что иногда называют прогрессивным образованием.Детей нельзя было обучать традиционным предметам. Класс должен был образовать небольшое сообщество, микрокосм демократии. Дети научатся совместно решать проблемы самостоятельно. Таким образом они будут подготовлены к жизни в более широком демократическом обществе.

8 Оптимизм Дьюи был поколеблен Первой мировой войной. Действительно, многие считали, что эта война вскрыла слабость всей его философии. Он предполагал оптимизм в отношении человеческой природы, который противоречил историческим фактам.Рейнхольд Нибур, написавший некоторое время спустя, выразил то, что многие чувствовали в то время:

9

Согласно натуралистическому рационализму Джона Дьюи, разум перерезает каналы, по которым неизбежно будет течь жизнь, потому что жизнь сама по себе динамична. Разум задает направление, а естественная сила жизни как импульса обеспечивает движение в направлении рационально спроектированной цели. Теория предполагает несуществующее единство импульсивной жизни человека, большую степень рационального превосходства над импульсом, чем существует на самом деле, и естественное подчинение импульса идеалу, которое вся история опровергает.Ничто в теории не может объяснить, почему народы мира все еще так далеки от реализации рационально спроектированной и общепризнанной цели всеобщего мира.

(281)

10 Следует отметить, однако, что Дьюи не уступил победу своим критикам. В течение примерно тридцати лет он оставался активным в общественной и политической жизни и продолжал упорно думать в защиту своей философии. Когда он стал старше, наука стала для него менее важной, чем искусство. Эту тенденцию можно увидеть, пожалуй, в его лучшей работе, написанной в его семидесятые годы, Art as Experience .

11 Прагматизм, хотя о нем много говорили, в Британии не имел большого влияния. Например, в Оксфорде F.C.S. Шиллер был энтузиастом-прагматиком, но он был исключением. Это отсутствие влияния могло быть связано с Муром и Расселом. Оба были враждебны прагматизму. Рассел был особенно резок. Он ценил истину как объект созерцания, превосходящий человеческую жизнь, а не как средство справиться с ней. В отсутствие религиозной веры истина оставалась для Рассела единственным символом превосходства.Работы Джеймса и Дьюи, поставившие истину на один уровень с полезностью, показались ему не просто ложными, но и униженными.

12 Наибольшее влияние прагматизм оказал на континенте. В частности, широко читали Джеймса. Можно было заметить, что описание веры Джеймса напоминает эволюционную теорию. Согласно Дарвину, вид эволюционирует за счет выживания наиболее приспособленных. По словам Джеймса, это верное убеждение, которое в конечном итоге оказывается наиболее приспособленным к выживанию. Однако, в отличие от Дарвина, Джеймс не относился к этому процессу как к механическому.Как мы видели, ум для него активен и динамичен. Эти взгляды были близки в то время некоторым ведущим философам Франции. Например, Анри Бергсон в Creative Evolution утверждал, что эволюционный процесс нельзя объяснить механическими терминами. Виды развиваются благодаря работе жизненной и творческой силы. Жорж Сорель, другой ведущий французский философ, также находился под влиянием прагматизма, хотя и в определенной степени. Сорел отверг мнение Дьюи о том, что демократическое общество вовлекает своих членов в сотрудничество в поисках общего блага.Идею общего блага он рассматривал как иллюзию. Общество состоит, по сути, из различных и конкурирующих движений или интересов. Например, интересы рабочих не совпадают с интересами работодателей. И проблемы одного отличались от проблем другого. Следовательно, не могло быть научного решения социальных проблем. Каждое движение должно бороться за свои интересы. Нет и науки, которая могла бы предсказать результат. Сорель утверждал, что политические движения поддерживаются мифами.Под мифом он имел в виду некое видение, которое могло бы объединить и привлечь членов движения. Например, либеральное движение XIX века поддерживалось мифом о неизбежном прогрессе; рабочее движение поддерживалось мифом о всеобщей забастовке. Но здесь есть поворот. Сорель утверждал, что между мифом и научной теорией существует разница только в степени, а не в характере. В этом он более внимательно следил за взглядами Джеймса и Дьюи. Оба отрицали, что научные теории — всего лишь копии реальности.В некотором смысле они созданы, а не открыты. Это устройства, которые позволяют нам предвидеть будущий опыт и справляться с ним. Пока они служат этой цели, не имеет значения, копируют ли они буквально независимый мир. Но миф тоже не считается фактом. Его ценят, поскольку он служит руководством и вдохновляет нас на то, чтобы справиться с будущим опытом. Таким образом, кажется, что научная теория ничем не отличается от мифа. Здесь Сорель предвосхищает точку зрения, ставшую известной много лет спустя, когда ее высказал Куайн в «Двух догмах эмпиризма».”

13 Как эмпирик, я продолжаю думать о концептуальной схеме науки как об инструменте, в конечном счете, для предсказания будущего опыта в свете прошлого опыта. Физические объекты концептуально импортированы в ситуацию как удобные посредники — не по определению в терминах опыта, а просто как несводимые постулаты, эпистемологически сопоставимые с богами Гомера. (44).

14 Однако прагматизм встретил во Франции не только сочувствие, но и сопротивление. К примеру, отношение Жюльена Бенды было похоже на отношение Рассела.В «Измена интеллектуалов » он утверждал, что интеллектуалы не обязаны решать меняющиеся проблемы политической и общественной жизни. Они должны иметь дело только с постоянными особенностями человеческого состояния. По его мнению, прагматики предали свое призвание.

15После Второй мировой войны англо-американские и континентальные философы почти не общались. И все же между работами континентальных философов и прагматизмом Дьюи было поразительное сходство.Прагматизм Дьюи — антиреалистический , исторический и имманентный . Он антиреалистичен, потому что рассматривает истину как эквивалент гарантированной приемлемости, а не как соответствие фактам. Это историзм, потому что он рассматривает проблемы философии как относящиеся ко времени и месту. Дьюи, например, отверг всю традицию западной метафизики, потому что она не имела отношения к проблемам его эпохи. Он имманентен, потому что отвергает традиционную точку зрения, согласно которой человеческий опыт извлекает свое значение из порядка, выходящего за пределы этого опыта.Для Дьюи значение можно найти только в из человеческого опыта. Именно эти характеристики отмечают работы Ницше и Хайдеггера в Германии и во Франции Сартра, Камю, Фуко и Деррида. Одна из причин, по которой Ричард Рорти был настолько влиятельным в последние тридцать лет, заключается в том, что он знал об этих сходствах. Зная о них, он подчеркивал их в своей работе. Он образовал как бы мост между англо-американской и континентальной философией.

16 Как мы уже отмечали, прагматизм потерял свою популярность в конце 1920-х годов.Во многом это произошло из-за прибытия в Америку таких философов, как Карнап, Фейгл и Райхенбах, которые принесли с собой доктрины логического позитивизма. Эти доктрины считались достижением прагматизма и в течение следующих нескольких десятилетий доминировали в американской философии. Объяснение их доминирования кажется скорее социальным, чем философским. Новичками были европейские интеллектуалы, которые были знакомы с некоторыми из ведущих ученых, были знакомы с последними научными открытиями и владели методами логики и математики.Это придавало им престиж, и именно этот престиж, а не их доктрины, объясняет их успех. Сами доктрины часто были значительно менее сложными, чем доктрины прагматиков. Например, раньше логические позитивисты проводили четкое различие между теорией и чувственным опытом. Позже им пришло в голову, что различие оказалось не таким простым, как они предполагали, и их взгляды стали более сложными. Однако по мере того, как они становились более изощренными, они все больше напоминали тот самый прагматизм, который должны были вытеснить.Вследствие этого в 1970-х и 1980-х годах произошло возрождение прагматизма, когда ряд ведущих философов Америки приняли по крайней мере некоторые аспекты этой доктрины. Самым выдающимся среди них был Ричард Рорти.

17В «Философия и зеркало природы », своей самой существенной работе, Рорти вслед за Дьюи отвергает всю традицию западной метафизики. По его мнению, он был виновен в фундаментализме. Он имел в виду, что он считал себя способным обеспечить основу для науки, математики, морали и т. Д.По мнению Рорти, эта деятельность не нуждалась в философии, чтобы дать ей основу. У них были свои правила и процедуры, и они стояли на собственных ногах. Здесь мы должны отметить, что Рорти исказил метафизическую традицию. Цель метафизики не состояла в том, чтобы дать недостающее основание. Скорее, цель заключалась в том, чтобы прояснить фундамент, который уже был там. Это станет ясно, если мы ненадолго вернемся к одной из точек зрения Пирса. По его словам, практическое знание логически предшествует теоретическому, а неявное — предшествует явному.Таким образом, люди могут быть компетентными в какой-либо деятельности, не имея четкого представления об ее основах. Например, компетентный математик может не иметь четкого представления об основах своего предмета. Является ли математическая необходимость разновидностью логики, человеческим соглашением, отражением порядка, лежащего более глубоко в природе? Философы по-разному отвечают на эти вопросы, но вопросы настоящие. Неправда и то, что разъяснение основ практики не обязательно имеет отношение к ее работе.Вся история науки опровергает это утверждение. Ученые часто оказывались перед кризисом из-за отсутствия ясности в основе их предмета. Возьмем, к примеру, конфликт между системами Птолемея и Коперника. Принятие системы Коперника имело определенные теоретические преимущества. Но за Птолемеем стояла масса общего опыта. Что важнее в науке: опыт или теория? Это вопрос об основах науки.И этот вопрос не имеет отношения к самой науке. Фактически, от ее решения зависел сам прогресс астрономии.

18 Рорти также последовал за Дьюи в отстаивании непредставительной теории истины. Другими словами, он отвергал любую попытку представить мир, независимый от возможного человеческого опыта. Но под влиянием Куайна он считал, что опыта недостаточно для определения истинности какой-либо теории или взгляда на мир — таким образом, два конфликтующих взгляда на мир могут быть совместимы с любыми доступными или возможными доказательствами.В этих обстоятельствах правда становится неотличимой от убеждения. Верен такой взгляд на мир, который более эффективно убеждает людей принять его. Взгляды Рорти вряд ли совместимы с тем, что традиционно считалось в философии поиском истины. Он не стал отрицать эту точку зрения, а с энтузиазмом принял ее. Как мы видели, одним из его главных утверждений было то, что вся традиционная философия в корне запутана. Он выступал за то, чтобы мы заменили философию в ее традиционном понимании тем, что он назвал назидательным дискурсом .Дискурс поучителен, когда он концентрируется не на том, что истинно в традиционном смысле, а на том, что является новым или интересным. Короче говоря, философы должны предлагать нам новые и интересные способы взглянуть на мир. Вопрос о том, верны ли эти способы в традиционном понимании, не должен возникать.

19 Рорти, однако, отличался от Дьюи в одном отношении. Как мы видели, Дьюи считал, что его философия поддерживает идеалы демократического общества. Для Рорти это был провал в фундаментализме.По мнению Рорти, философия не может служить основанием для моральных и политических ценностей не больше, чем для науки. Он различал две сферы: частную и публичную. Политические ценности принадлежат общественной сфере; философия относится к сфере частного назидания.

20 Тем не менее, Рорти открыто защищал либеральные и демократические ценности. В этом не было несоответствия. Многие отрицали, что ценности требуют метафизической основы. Рорти пошел еще дальше и отрицал, что у них есть основа в человеческой природе.Более того, он считал, что человеческая природа — ложное понятие. У людей нет фиксированной или существенной природы. Они различаются по характеру в зависимости от социальных обстоятельств. Отсюда следует, что их значения будут в равной степени условными. Они будут зависеть от таких факторов, как воспитание и принадлежность к сообществу. Отец Рорти Джеймс был последователем Троцкого. Другими словами, он был марксистом, но не сталинистом, и он критиковал советский коммунизм. Можно было подумать, что он будет столь же критически настроен по отношению к американскому капитализму.Фактически, к 1940-м годам он убедился, что величайшая опасность для мира заключается в тоталитаризме и что общество, поскольку оно является демократическим, заслуживает его поддержки. Таким образом, он был либералом или левым и американским патриотом. Рорти следовал за своим отцом в отстаивании этих ценностей.

21 Рорти имел влияние, которое было сильнее, чем может повлиять большинство философов. Это потому, что он обращался к другим отделам, кроме философского. Фактически, он критически относился к сциентизму, преобладавшему на большинстве философских факультетов.По его мнению, наука была лишь одним из способов справиться с опытом. В этом отношении это было не более важно, чем литература или искусство. Это мнение сочли подходящим, например, на литературных факультетах. Кроме того, в течение 1970-х и 1980-х годов кафедры литературы и социологии находились под влиянием работ континентальных философов, таких как Фуко и Деррида. Мы уже отмечали сходство их работ с работами Рорти.

22 Работа Рорти остается спорной. Некоторые видят в этом подтверждение прагматизма, развитого во взглядах Джеймса и Дьюи.Другие видят в этом редукций до абсурда этих взглядов.

23 Именно Дьюи среди прагматиков написал лучшее произведение об искусстве. Основная тема Art as Experience заключается в том, что ценности искусства неразрывно связаны с ценностями жизни. Центральное место в теме Дьюи занимает то, что он называет «переживанием». Он вводит это понятие в отличие от тех переживаний, когда мы обеспокоены и расстроены или когда мы действуем просто как рутина.

24В отличие от такого опыта, у нас есть опыт, когда испытанный материал постепенно превращается в исполнение.Тогда и только тогда он интегрируется в общий поток опыта из других переживаний и отделяется от него. Работа завершена удовлетворительным образом; проблема получает решение; игра закончена; ситуация, будь то еда, игра в шахматы, продолжение разговора, написание книги или участие в политической кампании, настолько завершена, что ее завершение — это завершение, а не прекращение. Такой опыт является целостным и несет в себе свои индивидуальные качества и самодостаточность.Это опыт. (35)

25 Жизнь — это не просто последовательность случайных событий. Иногда мы находим в последовательности определенное начало и настоящий конец. Более того, конец реален, потому что это не просто прекращение, а скорее завершение, извлекающее свой смысл из предшествующих событий и, в свою очередь, придающее им смысл. Таким образом, разговор может быть подобен мелодии, в которой каждый элемент имеет значение, образуя эстетическое целое, имеющее свое всеобъемлющее качество. Дьюи приводит много таких примеров из повседневной жизни, его точка зрения состоит в том, что даже в этих примерах, какими бы обычными они ни были, мы находим эстетический элемент, предзнаменование того единства среди различий, которое характерно для великого искусства.Он действительно считает, что без этих предзнаменований не было бы великого искусства. Тем не менее, поразмыслив, мы можем обнаружить, что Дьюи ставит перед нами метафизическую проблему. Для него именно эти моменты завершения придают смысл потоку опыта. Сложность в том, что это моменты, случайные и временные, в пределах потока. Как же тогда они могут придать смысл в целом? Для самого потока опыта не может быть завершения. Мы можем задаться вопросом, не дается ли нам в философии Дьюи видение абсолютной бессмысленности.

26 Как однажды сказал один политик, «трудно предсказать, особенно будущее». Согласно Джозефу Марголису,

, мы наблюдаем, как поток начинает преобладать над фиксированностью, логическая неформальность над ложной точностью, животная чувствительность важнее аргументированного принципа, случайные истории — над необходимыми истинами, временные догадки над Первой философией, взаимосвязанное понимание космического порядка. , столкнулся с неоднородностью по сравнению с априорным единством, с горизонтальными спекуляциями по поводу Плана реальности, возможно, с покаянием по поводу высокомерия [1].

Нет места реальности и правде

Behav Anal. 2000 Fall; 23 (2): 191–202.

Abstract

Настоящая статья начинается с обзора утверждения Л. Дж. Хейса о том, что прагматизм опирается на критерий истинности, основанный на соответствии. Чтобы оценить ее утверждение, концепция предложения наблюдения, предложенная философом-прагматиком У.Рассматривается В. Куайн. Предложение о наблюдении, кажется, снимает вопрос соответствия из прагматической философии Куайна. Тем не менее проблема соответствия возникает вновь, как проблема гомологии, когда Куайн обращается к соглашению между предложениями наблюдения в качестве основы для истины. Однако Куайн также утверждает, что проблему гомологии (т. Е. Соответствия) следует игнорировать из прагматических соображений. Поскольку проблема просто игнорируется, но не решается, в утверждении Хейса, что прагматизм в конечном итоге полагается на соответствие как критерий истинности, кажется, есть определенное содержание.Затем вводится поведенческий прагматизм, чтобы обойти как утверждение Хейса, так и имплицитное обращение Куайна к переписке. Поведенческий прагматизм избегает соответствия, апеллируя к личным целям (т. Е. Поведению) ученого или философа как к основе для установления истины. Однако одним из следствий этого подхода является то, что наука и философия лишены каких-либо конечных или абсолютных целей и, следовательно, не могут быть удовлетворительным решением для философов. В целом, поведенческий прагматизм избегает любого обращения к истине, основанной на соответствиях, и, таким образом, его нельзя критиковать за создание тех же философских проблем, которые стали ассоциироваться с этим критерием истинности.

Полный текст

Полный текст доступен в виде отсканированной копии оригинальной печатной версии. Получите копию для печати (файл PDF) полной статьи (1,8 Мбайт) или щелкните изображение страницы ниже, чтобы просмотреть страницу за страницей. Ссылки на PubMed также доступны для Избранные ссылки .

Избранные ссылки

Эти ссылки находятся в PubMed. Это может быть не полный список ссылок из этой статьи.

• Барнс Д., Рош Б.Механистическая онтология и контекстуальная эпистемология: противоречие в анализе поведения. Behav Anal. 1994 Весна; 17 (1): 165–168. [Бесплатная статья PMC] [PubMed] [Google Scholar]
• Hayes SC, Brownstein AJ. Ментализм, поведение-поведенческие отношения и поведенческий аналитический взгляд на цели науки. Behav Anal. Осень 1986; 9 (2): 175–190. [Бесплатная статья PMC] [PubMed] [Google Scholar]

Статьи из Behavior Analyst любезно предоставлены Association for Behavior Analysis International

Изучение потока идей из Ame

Содержание

1.Социальная философия прагматизма: новые плитки и новые течения

Майкл Г. Фестл

Часть A: Прагматизм и рождение социальной философии

I. Прагматизм и европейская философия

2. Поль Карус и прагматизм. Европейский философ в Америке

Джеймс Кэмпбелл

3. Этика образцовости: Эмерсон в Германии и экзистенциалистская традиция

Деннис Зельх

4.«Чтобы заставить нас думать по-французски о совершенно новых вещах». Джин Валь и американская философия

Мориц Гансен

II. Прагматизм и европейская социология

5. Прагматизм и социология. Французские дебаты

Клод Готье и Эммануэль Рено

6. От прагматичного максима к привычке. Теоретическая и методологическая основа через Пирса и Бурдье

Симоне Бернарди делла Роса

7.Флориан Знанецки и американский прагматизм: взаимное вдохновение

Агнешка Хенсольдт

III. Прагматизм любят и ненавидят. Пример Франкфуртской школы

8. Американский прагматизм, социология знания и ранняя франкфуртская школа

Кеннет В. Стиккерс

9. Американский прагматизм и критическая теория Франкфуртской школы: семейная драма

Арви Сяркеля

10. Дьюи, Эббингауз и Франкфуртская школа: полемика по поводу Канта, ни сражения, ни исчерпания

Седрик Браун

Часть B: Актуальность прагматизма для социальной философии

IV.Прагматизм и конфликт

11. Расизм, колониализм и кризис демократии. Вклад W.E.B. Du Bois

Шеннон Салливан

12. Динамика взаимодействия. Чему прагматизм может нас научить в отношении социальных конфликтов и их эскалации

Лотта Майер

13. Аддамс и Гилман. Основы прагматизма, феминизма и социальной философии

Нурия Сара Мирас Боронат

В.Прагматизм и общественность

14. Последние проблемы общества

Хенрик Райденфельт

15. Аффективная сторона политической идентичности. Прагматизм, популизм и европейская социальная теория

Маттео Сантарелли и Хусто Серрано Самора

16. Экономика Джона Дьюи. Либеральная критика ордолиберализма

Кристофер Гол

Duke University Press — Возрождение прагматизма

Моррис Дикштейн — заслуженный профессор английского языка Куинс-колледжа и аспирантуры Городского университета Нью-Йорка.Его предыдущие книги включают Двойной агент: критик и общество и Врата Эдема: американская культура в шестидесятые годы .

Введение: прагматизм тогда и сейчас / Моррис Дикштейн

Какая разница в прагматизме? Взгляд из философии

Прагматизм как романтический политеизм / Ричард Рорти

Прагматизм и реализм / Хилари Патнэм

Ответ на «Прагматизм и реализм» Хилари Патнэм / Сидни Моргенбессер

Моральный импульс

Что такое моральный импульс / Рут Назвать Эмерсона прагматиком? / Стэнли Кэвелл

Прагматизм и переделка социальной мысли

Прагматизм: старое название для некоторых новых способов мышления? / Джеймс Т.Клоппенберг

Прагматизм и демократия: реконструируя логику веры Джона Дьюи / Роберт Б. Вестбрук

Сообщество в прагматической традиции / Ричард Дж. Бернштейн

Другой прагматизм: Ален Локк, критическая «расовая» теория и политика культуры / Нэнси Фрейзер

Заблудиться, двигаться вперед: дюбуазский прагматизм и его происхождение / Росс Поснок

Вдохновение прагматизма: некоторые личные замечания / Ханс Йоас

Пропавший прагматизм в американской социальной науке / Алан Вулф

Прагматизм Его пределы / Джон Патрик Диггинс

Прагматизм и право

Прагматическое решение / Ричард А.Познер

Автономный юридический прагматизм / Томас С. Грей

Что прагматичного в юридическом прагматизме? / Дэвид Любан

Прагматизм и закон: ответ Дэвиду Любану / Ричард Рорти

Это позитивист, это прагматик, это кодификатор! Размышления о Ницше и Стендале / Ричард Х. Вайсберг

Прагматизм, плюрализм и юридические интерпретации: справедливость Познера и Рорти без метафизики встречает язык ненависти / Майкл Розенфельд

Прагматизм, культура и искусство Зачем прагматистам

Как поэты? / Ричард Пуарье

Прагматики и поэты: ответ Ричарду Пуарье / Луи Менанд

Романист повседневной жизни / Дэвид Бромвич

Когда разум — это глагол: Томас Икинс и работа дела / Рэй Карни

Религия и Недавнее возрождение прагматизма, Джайлз Ганн

Послесловие

Правда и туалеты: прагматизм и практика жизни / Стэнли Фиш

Избранная библиография

Авторы

Указатель

Бумага ISBN: 978-0-8223-2245-0 / ISBN ткани: 978-0-8223-2228-3

Что такое прагматизм? — Edupedia

Буквально можно определить как работу.Более точное определение состоит в том, что, используя наши идеи с заранее определенной целью, мы основываем действия на этих идеях, чтобы определить, можно ли с их помощью достичь цели. В ходе этого процесса мы сталкиваемся с последствиями, которые имеют различную степень желательности. Прагматики считают, что мы должны выбирать идеи, действия и последствия с наиболее желаемым результатом, а также извлекать уроки из предыдущего опыта, чтобы гарантировать применение тех же идей и действий в более поздних ситуациях для достижения аналогичных желаемых последствий.Прагматизм фокусируется на динамическом решении проблем, а не на изучении основ.

Наиболее известными философами-прагматиками являются Чарльз С. Пирс (1839–1914), Уильям Джеймс
(1841–1910) и Джон Дьюи (1859–1952). Пирс, математик, предположил, что наши действия являются результатом наших гипотез о жизни. Поскольку наш мир постоянно меняется, меняются и наши решения о том, как нам действовать. Пирс утверждает, что мы должны продолжать делать все возможное, чтобы активно улучшать наши действия, чтобы получить возможность обобщать, как устроен мир.

Уильям Джеймс считал идеи проистекающими из человеческой потребности выбирать возможное действие в зависимости от обстоятельств. Выводы, которые мы делаем из результатов этих действий, определяют наши будущие решения. Убеждения, которые мы собираем в результате решений, помогают нам определить наш личный набор правил относительно правильного и неправильного.

Джон Дьюи — создатель экспериментатора и метода решения проблем. Экспериментализм предположил, что Земля все еще находится в процессе и все еще развивается, так что абсолютной истины нет.Согласно экспериментализму, люди думают, чтобы решить проблемы, и Дьюи перечислил шаги метода, используемого для поиска абсолютной истины. Этот метод известен как метод решения проблем или индуктивное рассуждение:

1. Признайте, что есть проблема.
2. Четко определите проблему.
3. Предложите возможные решения.
4. Рассмотрите возможные последствия.
5. Наблюдайте и экспериментируйте, чтобы принять или отвергнуть идею как абсолютную истину.

Короче говоря, в то время как образование должно подготовить студентов к будущему, студенты живут настоящим моментом.Прагматические педагоги признают центральную роль образования в передаче культуры учащимся, потому что школу можно рассматривать как координирующую среду между семейной жизнью и миром в целом. В школе учащиеся могут поиграть своими социальными и интеллектуальными мускулами в относительно контролируемой среде под руководством и посредничеством учителей. Учащиеся учатся и видят последствия, но школьная среда также дает учителям возможность побудить отдельных учащихся задуматься об этих последствиях и определить, какие из них наиболее желательны.

Прагматики-педагоги также ценят гибкость в методах обучения, позволяющую учитывать индивидуальные и особые потребности. Образование усиливает интересы личности, поощряя учителей инструктировать своих учеников о том, как их интересы связаны с совокупностью организованных знаний, научных и других, уже существующих в мире.