Реалистами: Недопустимое название — Викисловарь

Что такое реализм и надо ли с ним бороться?

COLTA.RU продолжает рубрику «Ликбез», в которой эксперты делятся с нами своими взглядами на основополагающие понятия и явления культуры и истории. Художник Семен Файбисович объясняет, что такое реализм и почему его рано списывать в архив современного искусства.

Понятие «реализм» и соответствующее слово появились в искусстве в середине XIX века. Так назвали направление, художники которого стремились передать окружающую жизнь в ее естественном виде, «честно», — с тем, чтобы отличить новое веяние от академизма и романтизма, которые, хоть и противостояли друг другу, вместе предписывали работать по рецептам, внеположным по отношению к реальности, а чаще игнорировали ее, если не презирали… Да, слово появилось тогда, а реализм появился куда раньше. К примеру, мои любимые живописцы Ян Вермеер и Диего Веласкес, безусловно, были реалистами, хоть жили в разных странах, разное изображали и никогда так не назывались.

Просто ловили кайф от того, что видят их глаза, и оттого, что могут передать это видение на холсте.

В какой-то -педии прочел, что в реализме главное — правдивость и объективность в отражении реальности, и дальше про соцреализм как одну из разновидностей реализма. Но социалистический реализм — главный стиль советского искусства — хоть и назывался реализмом, ничего общего с ним не имел, поскольку правдивостью да объективностью и не пах. Это было насквозь идеологичное искусство с четкой руководящей установкой представлять под видом реальной жизни «идеал», к которому должен стремиться зритель, должна стремиться жизнь. Эдакая подмена реальности ее «идеей», по законам которой она должна существовать. Собственно, вся советская жизнь была устроена на тех же основаниях, то есть в известном смысле была произведением искусства. Но отнюдь не реалистического.

Давайте попробуем определить «от противного»: реалист — тот, кто не преобразует мир вокруг себя согласно каким-либо заданным извне канонам и правилам и не ставит на его место какой-либо придуманный мир или свой внутренний. А теперь «от приятного»: реалист — тот, кого окружающая реальность интересует и возбуждает сама по себе — такая, как есть; кто черпает вдохновение в этом заведомо главном для него творении, пользуясь даром видеть его своими глазами. Художник-реалист чувствует себя скорее проводником, чем демиургом, — примерно так…

© Юлия Рыженко / Colta.ru

Бывает, реализм путают с предметным искусством: мол, если нарисованы реальные, узнаваемые вещи, то это реализм, а если ничего не поймешь и не разберешь, то это абстракционизм. Тут заблуждение не только в том, что предметное совершенно не обязательно реально: сколько угодно в искусстве выдуманных предметов и даже целых миров — взять хоть мир Иеронима Босха. Или таможенника Руссо. Куда интереснее — поскольку менее очевидно — то, что реальное вполне может

выглядеть абстрактным, и к этому нетривиальному заключению я, к примеру, пришел, просто идя своей дорогой реалиста.

В 80-е писал тематические циклы о жизни советских людей в советской стране — так сказать, создавал портрет эпохи. А в 90-е эта жизнь, эта эпоха закончилась. Началась другая, тогда непонятно какая. Но очевидным образом из жизни ушло напряжение, что побуждало играть в гляделки с удавом, и возникло ощущение, что смотреть больше не на что. А привычка напряженно вглядываться осталась, и тогда внимание перефокусировалось с того, на что мы смотрим, на то — как. В результате родился проект «Очевидность» на тему исследования оптики зрения, в том числе остаточного, когда смотришь на что-то яркое или контрастное, а потом закрываешь глаза и видишь на просвечивающих кровью исподах век, как на экранах, следы реального мира в виде эдаких негативов, которые затем сами трансформируются, все дальше уходя от породивших их позитивов, все больше абстрагируясь и постепенно исчезая. То есть ты видишь реальные следы реального мира, которые в твоих закрытых глазах начинают выглядеть абстракциями. И стараясь сделать все как можно более «похоже» — изображая реально увиденное и ничего не выдумывая, — ты получаешь картину, на вид вполне или совершенно абстрактную.

Такой «реальный абстракционизм», с которым на самом деле близко знаком каждый, просто мало кто осознает это знакомство.

Так вот, осмелюсь утверждать, что это самый что ни на есть последовательный реализм. Настолько последовательный, что готов шагнуть за свои известные, опознанные пределы — выйти за формальные границы привычной «правды жизни», если в неизведанное ведет верность этой правде, ее инстинкт. Кстати, мне тогда почудилось, что Марк Ротко весь вышел из этого зрения-прозревания сквозь опущенные веки: иной раз невольно выходило похоже на него. Возникло сильное подозрение, что сумрачное свечение его гипнотических холстов-абстракций имеет в своей основе вполне реальный «божий свет», претворенный физикой остаточного зрения и художественным гением автора.

И тут всплывает тема «несостыковки» культуры и жизни. По принятой классификации Ротко — абстракционист, а, скажем, Дали  — сюрреалист, сверхреалист в переводе на русский. А в реальности — «на самом деле», что называется, — Ротко, опять же осмелюсь утверждать, близок к реализму, а сюрреализм Дали и других по сути его антипод, поскольку возрос на почве психоанализа и, одержимый его откровениями, стал формой выражения не сознания, а подсознания. А сознанию, напротив, начисто отказал в доверии — то есть отказал в доверии осознанным чувствам, в том числе зрению, в том числе глазам как его органам. Иначе говоря, отказал зримой, «ощутимой» реальности в праве на существование — упразднил ее.

Ян Вермеер, «Молочница»

Фотореализм, возникший в 70-е годы прошлого века, скорее родственник «истинного» реализма, но отношения у них непростые. Для фотореализма реальностью является не окружающая жизнь, а ее фотка: она и отправная точка для художника, и конечный пункт прибытия — опосредованный такой реализм получается. Но, на мой взгляд, основное значение фотореализма в истории искусства в том, что он закрыл тему противостояния и противоборства фотографии и реалистической живописи.

Все ведь началось с того, что только появился на свет реализм — как осознанное и названное явление — и мир начала завоевывать фотография. Не исключено, кстати, что фотография и помогла реализму выкристаллизоваться, осознать себя и обозначить свое место в искусстве. Но так или иначе скоро пошли разговоры, что реализм обречен, приговор ему подписан: мол, кому он теперь нужен? Чего стоят его честность, достоверность, объективность, когда фотокамера заведомо честнее, объективнее по определению? Основная ведь масса художников, включая самых великих, многие века зарабатывала на жизнь заказными портретами, в которых сделать «похоже» было едва ли не главным, а кто сделает более похоже, чем объектив? Вот многовековой доходный промысел, а для многих главный источник существования и начал чахнуть на глазах. Да и пейзажи у фотографов ого-го получались, и архитектура. Словом, вопрос, как теперь выжить изобразительному искусству, чем заняться, действительно встал ребром и потребовал ответа.

Вот тогда искусство и пошло в отрыв от фотографии, а заодно от неискаженного, не измененного намеренно способа изображать мир — и в отрыв от «клиента» (это другая богатая тема — отдельная). Импрессионизм, пуантилизм, кубизм, абстракционизм, футуризм, сюрреализм, оп-арт, поп-арт, постмодернизм… С одной стороны, изобразительное искусство уходило все дальше и дальше от «правды жизни»: если импрессионизм, постимпрессионизм, пуантилизм были еще в известном смысле «развитием» реализма типа «Вот так надо смотреть на все согласно только что открытым законам физики света!» или «А я так вижу реальный мир» — то дальше он подвергся реконструкции (кубизм), игнорированию (футуризм, авангардизм), бойкоту (абстракционизм, сюрреализм), деконструкции (постмодернизм)…

С другой стороны — ай-ай-ай, как нехорошо! — живописцы начали все активнее использовать фотографию.

До этого они в течение столетий пользовались услугами ее праматери — камеры-обскуры: тот же Вермеер вовсю пользовался, Гольбейн и многие другие, в том числе и великие, а с изобретением фотографии и по мере ее развития «брать натуру» стало несопоставимо проще и дальше становилось все проще и проще. Иначе говоря, соблазн оказался слишком велик. По фотографиям работал Поль Гоген и многие другие западные модернисты разных направлений, а уж наши соцреалисты — чуть ли не все подряд. А как иначе?

Искусство в тех формах, что сегодня доминируют, уже и называть-то изобразительным неловко и по существу неверно, и нынче используются слова «арт» или «совриск» (современное искусство).

Это Венецианов мог ставить своих крепостных крестьян в нужные ему неудобные позы и рисовать с натуры, пока они не хлопались в обморок от жары, не начинали корчиться от боли и судорог и т.п., а тут натурщики были доступны немногим, да и тех за трактор не посадишь. Да и не наберешь их на всякие массовые сцены колхозной жизни, праздничные шествия, народные гулянья и т.п. — и не срисуешь с натуры, когда все в движении, а фотографии «схватить» это — раз плюнуть: щелк — и готово. Да и вожди разве позволят мучить себя многочасовым позированием? В общем, почитай все пользовались: так или иначе, в той или иной мере, с той или другой целью — но не признавались в этом. «У них» — потому что все шло в концептуальных рамках ухода от фотографии в разного рода формализмы, а у нас — при том что царил культ ремесла, умения «сделать похоже» — срисовывание с фотки считалось профанацией и потому, что это умение имитировалось, и потому, что фотография не имела статуса «настоящего» искусства и ее использование выходило типа изменой. Помню, в художественной школе в моем классе одну девочку выгнали за то, что она срисовала праздничную демонстрацию с журнала «Пионер». Она вроде бы творчески подошла к делу: цвет шариков немного изменила, а именно — красных стало поменьше, а все одно не помогло.

На Западе, напротив, фотография котировалась очень высоко, активно теснила живопись на арт-рынке, и комплексы той все росли. В общем, всем живописцам было не с руки признаваться, что они используют фото; они всячески скрывали и маскировали это — а фотореализм избавил живопись от комплексов: вот, пожалуйста, беру я фотографию и р-раз — один в один ее изображаю. Типа я свободный человек в свободной стране — что хочу, то и делаю! И что вы мне сделаете? В общем, фотореализм вошел в моду, стыд прошел, скелеты вывалились из шкафов. Живопись сбросила оковы, апроприировала фотографию, сделала ее язык одним из собственных актуальных языков — языком нового извода реализма — и так по сути реабилитировала и реанимировала его. Получается так: в XIX веке реализм в живописи возник как флагман ее ухода в отрыв от косности, препятствующей развитию. Потом, теснимый фотографией, он сам стал анахронизмом, от которого художественный мейнстрим и не только побежал как черт от ладана, а после фотореализма бега вроде как закончились — непонятно стало, кому бегать, от кого и зачем. Правда, в здешней реальности — что советской, что постсоветской — комплексы в значительной мере сохранились в силу общей замшелости культурных представлений. В частности, в силу гипертрофии в сознании зрителя места и роли ремесла — точнее, примитивно и вульгарно понимаемого мастерства — в современном творческом процессе. Но это тоже отдельная история.

«Поэт Лев Рубинштейн». Холст, масло, 1987 г.© Семен Файбисович / Коллекция Игоря Маркина

Тем не менее сегодня опять в ходу представление, что художник-реалист — аутсайдер художественной жизни. Просто оно популярно уже по иным причинам. Дело в том, что в последней четверти XX века «продвинутое» изобразительное искусство начало развиваться преимущественно экстенсивно — занялось освоением новых, сопредельных территорий и пространств. Инсталляция, перформанс, видеоарт, интерактив… по всем направлениям пошел активный исход из традиционных форм бытования пластических искусств и выход на границы архитектуры, театра, кино, социальной, политической, религиозной жизни… А то и нарушение этих границ. Во всяком случае, актуальность стала ассоциироваться с экспансией как таковой — с обязательными выходами за прежние рамки, с побегом от «устаревших» форм высказывания, исчерпавших свои ресурсы. Не только от реализма побегом — тут он оказался на одной доске со всеми -измами, некогда гнобившими его,— а вообще от живописи, графики, скульптуры (чтобы убедиться в этом, достаточно сходить на любую репрезентативную выставку современного искусства, где «старые» жанры если и представлены, то в очевидном загоне), так что искусство в тех формах, что сегодня доминируют, уже и называть-то изобразительным неловко и по существу неверно, и нынче используются слова «арт» или «совриск» (современное искусство).

Так и вышло, что «середка» арта — то место, где искусство обитало многие века, — опустела и типа заросла бурьяном, а отказ в праве на существование именно реализму дополнительно обосновывается тем, что возможности визуального постижения и соответствующей интерпретации окружающего мира полностью исчерпаны — мол, «все картины уже написаны», все виды виданы и больше ловить тут нечего. В арт-мире ведь «инновативность» — уже давным-давно ключевое слово: современным искусством по определению является лишь то, что обитает «в точках роста», открывает новые возможности — формальные и технологические ресурсы, языки и все такое прочее. А у реализма, стало быть, таких возможностей, таких ресурсов нет и взяться им неоткуда — вот и пошел вон, ретроград хренов.

Но дело в том, что эта констатация сама устарела. Цифровые технологии (мобильные телефоны, интернет и т.д.) породили бурный рост визуального продукта и интенсивности обмена им, оглушительный количественный рост, что уже очевидно создало качественно новую ситуацию взрывной «визуализации» жизни. И это не говоря о возможностях обработки картинок в фотошопе, скажем, когда ничего не стоит сделать фотографию произведением импрессионистической живописи, пуантилизма, абстракционизма, офортом — да чем угодно; можно уходить с ней на любое расстояние от «реальности» и опять разными способами возвращаться к ней. Такие игры не только стимулируют живое восприятие окружающей действительности, открывают новые возможности соотнесения с ней, подсказывают художникам свежие идеи и формы высказывания на основе «смешанных техник», но и помогают снять «мыло» с глаз, в том числе увидеть совершенно по-новому, казалось, хорошо известное, привычное. То есть сегодняшний реализм — это уже не направление в живописи, а скорее эдакий политехнологичный, стереофоничный способ видеть, чувствовать, мыслить и выражаться в процессе соотнесения себя с окружающим миром, творческого освоения его.

Мутит в пути? 2008 г.© Семен Файбисович / Коллекция Музея современного искусства в Бирмингеме

Но ведь мир вокруг нас постоянно и стремительно меняется не только по этому вектору, и усилия отобразить эти разного рода перемены уже сами по себе чреваты инновативными результатами. А ведь эти усилия и есть главный, ключевой признак реалистического взгляда и подхода, неотторжимая суть которого — разговор именно со своим временем. Жизнь прошлым, эксплуатация на полном серьезе и пафосе разных «исторических», тем более архаических форм высказывания, восприятие мира через призмы разного рода неотрефлексированного ностальгирования — все это ну никак, ни разу не реализм. Равно как вообще «жизнеподобные» кич и салон, что озабочены не проблемами осмысления, прочувствования современного мира, а желанием угодить вкусу потенциального покупателя, как правило, культурно не ангажированного. В этом смысле они родня соцреализму, который кто-то определил как «направление в искусстве, описывающее жизнь и деятельность членов партии и правительства средствами, доступными их пониманию». Но не будем уходить далеко в сторону — я все это к тому, что сегодняшние борцы с реализмом норовят отнять у художника ровно вот это его право на живое, чуткое восприятие окружающего мира, которое им самим не дано. Норовят объявить все возможные на этом пути инновации заведомым отстоем, лузерством. Старательно списывают реализм в архив, а в реальности сами давно уже там.

Когда в 80-е я писал портрет советской эпохи «как она есть», ни один здешний «вед» совриска не воспринимал мою живопись сколько-нибудь одобрительно или хотя бы с интересом. Все признавали актуальными и превозносили исключительно концепт и соц-арт, которые оперировали теми символами, знаками, образами, какими «система» сама себя выражала (лозунги, плакаты, портреты вождей, наградная, военная символика), и тем, что уже давно было на культурной поверхности, — типа эстетики и этики коммунальной жизни. Меня же, наоборот, необоримо влекла периферия зрения и сознания: гипнотизировало то до предела затертое, проходное, что все вроде бы видят, но никто не замечает; манило непроявленное, «пустое», не артикулированное в живописи, никому ничего не говорящее и неинтересное. Именно в зоне зеро, чудилось мне, через самое будничное феномен советской реальности выражает себя наиболее полно, насыщенно, разнообразно, многозначно, «объективно» — просто неярко. Об этом и вел разговор с собой, своим временем и воображаемым зрителем. И только спустя чуть не четверть века до реального зрителя и «ведов» начало доходить, «что художник хотел сказать своими картинами».

Та же история и с уже упомянутым проектом «Очевидность», в котором я открыл, разработал и предъявил пространство реального, совершенно прежде художественно не освоенное и никак не осмысленное, — и эта радикальная инновация была встречена в лучшем случае издевательствами вроде: «Да, перед нами определенно мертвый художник. Но, по крайней мере, честный, поскольку, закрыв глаза, сам себя похоронил». И опять только сейчас начали догонять… Похоже, я настолько радикальный реалист, что обречен обгонять свое время. Так что есть серьезные основания полагать: и сегодня занимаюсь ровно этим.

Записала Юлия Рыженко

Понравился материал? Помоги сайту!

Подписывайтесь на наши обновления

Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом интересном за 7 дней

Лента наших текущих обновлений в Яндекс. Дзен

RSS-поток новостей COLTA.RU

При поддержке Немецкого культурного центра им. Гете, Фонда имени Генриха Бёлля, фонда Михаила Прохорова и других партнеров.

В.Краевский. Три ступени познания и спор реализма с анти-реализмом

 

– 204 –

 

 

ТРИ СТУПЕНИ ПОЗНАНИЯ И СПОР РЕАЛИЗМА С АНТИ-РЕАЛИЗМОМ

 

Спор реализма с анти-реализмом в теории познания (и в онтологии) является, на наш взгляд, спором о предмете познания. Вопрос стоит так: существует ли предмет познания объективно? Реализм дает на этот вопрос положительный ответ, анти-реализм – отрицательный. Мы будем рассматривать три ступени познания:

1. Чувственное познание или восприятие.

2. Понятийное мышление.

3. Научные теории.

Во всех случаях мы будем ставить вопрос об объективности предмета познания. Таким образом, мы рассмотрим три типа реализма и анти-реализма.

 

1. Предметы восприятий

Предметом наших восприятий являются вещи (тела), их свойства отношений и происходящие с ними процессы. Как здравый смысл, так и реалистическая философия считают, что вещи существуют объективно, независимо от того, воспринимаем мы их или нет. Это отрицается субъективным идеализмом, существующим в двух формах: эмпиристской и рационалистской. Идеалисты-эмпиристы говорят, что мы познаем лишь свои ощущения, а вещь – это стабильная связка ощущений (Беркли, Юм). Идеалисты-рационалисты говорят, что мы познаем конструкции своего ума, а «вещь в себе», если существует, непознаваема (Кант).

Эпистемологический реализм имеет тоже различные формы. Наивный реализм считает, что наши восприятия дают нам полный и точный образ вещей, то есть мир просто таков, каким он предстает перед нашими глазами. Этот взгляд противоречит науке и, пожалуй, был приводим философами-реалистами с древнейших

 

 

– 205 –

 

времен только для того, чтобы с ним полемизировать. Наивному реализму противопоставляется критический реализм. Его сторонники указывают, что, во-первых, наши чувства воспринимают лишь некоторые поверхностные свойства вещей; им недоступно ни внутреннее строение тел, ни некоторые их глобальные свойства (например, электрический заряд, химическая активность и т.п.). Во-вторых, те свойства, которые доступны нашим чувствам, отражаются ими лишь приближенно. Эти два утверждения критического реализма не подлежат сомнению с точки зрения науки. Более дискуссионно третье: деление чувственных качеств на первичные и вторичные. По-видимому, это деление правомерно. Первичные качества (размеры, форма, движение) действительно присущи вещам; наши чувства отражают их приближенно, но верно. Вторичные качества (цвета, звуки, запахи, вкусы), вероятно, возникают в наших чувственных органах, а вернее – в нашем мозгу, после получения соответствующих сигналов от этих органов. Конечно, каждому вторичному качеству отвечает какой-то диапазон значений физических величин, присущих самим телам; например, каждому цвету – диапазон длины или частоты электромагнитных волн, звуку – частоты продольных волн в воздухе или воде и т. п.

Обе формы субъективного идеализма считают наше познание полным и точным: мы ведь должны полностью знать наши ощущения или же конструкции нашего ума. В этом отношении субъективный идеализм походит на наивный реализм – крайности сходятся.

В отношении эмпирической формы субъективного идеализма это сходство идет еще дальше. Как этот вид идеализма, так и наивный реализм рассматривают наше познание как пассивную регистрацию ощущений, хотя для идеалистов эти ощущения являются самостоятельной сущностью, а для наивных реалистов – результатом воздействия объективно существующих тел на наши органы чувств. Согласно рационалистскому виду субъективного идеализма интеллект активно создает «вещи для нас». Согласно критическому реализму субъект тоже активен. Уже органы чувств активны в создании вторичных качеств. Интеллект же, создающий науку, активен в поисках открытия свойств вещей, не доступных чувствам, – мы вернемся к этому вопросу в третьей главе нашей статьи.

Наши рассуждения мы можем подытожить в следующей таблице:

 

 

– 206 –

 

Таблица 1

	Эпистемологический реализм		Субъективный идеализм
	наивный	критический	рационалистский	эмпиристский
Предмет восприятий	вещь	вещь	конструкция ума	связка ощущений
Образ предмета	полный точный	частичный приблизительный	полный точный	полный точный
Роль субъекта	пассивная	активная	активная	пассивная

 

2. Предметы понятий

Мы переходим ко второй ступени познания – к абстрактному мышлению, оперирующему общими понятиями. Как известно, в Средние века разгорелся спор об универсалиях, то есть общих предметах, соответствующих общим понятиям. Сторонники одного лагеря, которых можно назвать понятийными реалистами, утверждали, что универсалии, то есть общие предметы, реально существуют и наши понятия являются их отражением. Сторонники противоположного лагеря, называемые номиналистами, отрицали существование универсалий, говоря, что существуют только общие названия, которые мы даем сходным вещам, или же общие понятия, создаваемые нашим умом.

Среди понятийных реалистов образовались два течения: крайнее и умеренное. Крайний реализм восходит к Платону. По его мнению, как известно, существуют общие идеи, а материальные вещи являются их воплощениями. Платонизм называется также объективным идеализмом, так как он признает объективное существование идей, притом являющихся первичной реальностью. Вещи, по Платону, тоже объективно существуют, хотя

 

 

– 207 –

 

они создаются и поэтому «менее реальны», чем идеи. Объективный идеализм имеет мало общего с субъективным. Отсюда видно, что встречающееся в философской литературе (главным образом на Западе) противопоставление реализму просто «идеализма» (без определения «субъективный») вводит в заблуждение.

Умеренный понятийный реализм восходит к Аристотелю. По его мнению, общие «формы» существуют не отдельно, но в самих вещах. Каждая вещь состоит из материи и формы. Вещи, имеющие ту же «форму», образуют определенный вид (класс). Таким образом, согласно обоим типам понятийного реализма виды (классы) существуют объективно. Наш ум не создает, а открывает их.

Номинализм принимает тоже разные формы, но мы не будем их анализировать. Скажу лишь несколько слов о своей эволюции в этом вопросе. Когда-то, будучи ортодоксальным марксистом, я считал, что решением является диалектический подход, провозглашающий единство общего и отдельного. Потом я понял, что это лишь риторика, ничего не проясняющая. Затем я – может быть, под влиянием Т.Котарбинского – склонялся к номинализму. Я порвал с номинализмом, когда понял, что он не может выяснить существования законов природы. Мариан Смолуховский писал даже, что номинализм – это воззрение, по которому законы природы – это субъективное творение нашего ума. Поэтому я стал сторонником понятийного реализма; но не крайнего (как некоторые мои коллеги), а умеренного.

Современный умеренный понятийный реализм отличается, однако, от аристотелевского. По Аристотелю, как и по Платону, объективно существует какое-то конечное число видов вещей и когда мы их будем знать, мы достигнем полного знания о видах, сможем дать исчерпывающую классификацию вещей, существующих в природе. Я называю такой реализм наивным.

Ему можно противопоставить критический умеренный реализм, по которому не существует одной естественной классификации природы. Виды (классы) вещей можно выделять по разным признакам. Поэтому существует много взаимно пересекающихся классификаций и все они одинаково естественны. Поясню это на примере классификаций, применяемых в биологии.

Биологическая таксономия, основанная на морфологическом и генетическом признаках, делит животных и растения на типы, классы, отряды и т.д. Вместе с тем существует экологическая классификация, делящая виды животных на живущих на

 

 

– 208 –

 

земле, в воздухе и в воде; эти последние делятся на плавающих на поверхности воды (планктон), передвигающихся внутри водоемов (нектон) и живущих на их дне (бептос). Можно делить животных и растения на съедобные и не съедобные для людей, для скота и т.п., на восприимчивые и невосприимчивые к разным видам радиации и т.д. Все эти классификации правомерны, они основываются на объективных свойствах и отношениях. Число таких естественных классификаций, вероятно, бесконечно. Поэтому, вопреки Платону и Аристотелю, мы никогда полностью не будем знать всей структуры мира, всех естественных делений вещей на классы. Это основной эпистемологический тезис критического умеренного понятийного реализма.

Говоря о классах, мы обращали внимание на свойства вещей и особенно на их отношения друг к другу. Эти свойства и отношения всегда закономерны. Поэтому мы можем говорить также о разных законах, по которым вещи существуют и относятся друг к другу. Среди них важны, конечно, законы изменения и развития. Критический понятийный реализм признает, таким образом, множество – быть может, бесконечное множество – объективно существующих законов природы.

Все это можно представить в следующей таблице.

 

Таблица 2

 

	Понятийный реализм			Номинализм
	Крайний	Умеренный
		Наивный	Критический
Предмет понятия	вид (идея)	вид (форма)	вид (закономерность)	нет
Образ предмета	полный	полный	частичный

 

 

– 209 –

 

3. Предметы теорий

Мы переходим к вопросу о предметах современных научных теорий. Конечно, научные теории описывают поведение различных объектов, в том числе макроскопических тел, известных из повседневного опыта. Однако особо важное место в современной науке занимают теории, имеющие дело с ненаблюдаемыми объектами. К ним принадлежат в современной физике различные поля и лучи, а также частицы микромира, начиная с молекул и атомов, а кончая элементарными частицами, кварками и т.п., в биологии (генетике) – гены, в астрономии радиоисточники, черные дыры, реликтовое излучение и т.п.

Ученые, как правило, признают объективное существование всех этих объектов, оговариваясь иногда, что существование некоторых из них гипотетично, еще не доказано. Только некоторые из них предпочитают не высказываться по такому «философскому» вопросу, как объективное существование ненаблюдаемых объектов. В современной же философии науки – это один из главных вопросов, по которым ведутся споры.

Большинство философов науки во всех странах защищает научный реализм, признающий реальное существование объектов, о которых говорят современные научные теории, подтвержденные экспериментами и признанные научной общественностью. При этом они часто оговариваются, что это признание гипотетично, притом не только тогда, когда мы имеем дело с теориями, которые сами ученые считают еще не проверенными гипотезами. По существу, все естественнонаучные теории являются лишь вероятными гипотезами, которые будущий опыт может поставить под сомнение. Но вероятность многих из них очень близка к единице. Иначе говоря, очень вероятно, что молекулы, атомы, электроны и т.п. объективно существуют.

Против этого возражают антиреалисты. Субъективные идеалисты, не признавая объективного существования вещей, данных нам в опыте, тем более не признавали никогда существования атомов и других ненаблюдаемых объектов. Однако современные антиреалисты в философии науки, как правило, не являются субъективными идеалистами в философии. Они большей частью признают объективное существование макроскопических объектов, доступных нашим органам чувств, отрицая лишь существование ненаблюдаемых объектов макромира. Такую позицию можно назвать феноменализмом (хотя можно дать понятию феноменализма

 

 

– 210 –

 

и более широкое значение, так, чтобы он включал в себя и субъективный идеализм).

Типичным представителем современного феноменализма является Бас Ван Фраассен (см. Van Fraassen 1980). По его мнению, существуют лишь те объекты, которые мы наблюдаем или же в принципе можем наблюдать (например, планеты в других планетных системах, если когда-нибудь мы к ним приблизимся). Недоступные же нашему наблюдению ни при каких условиях объекты не существуют. Если научные теории говорят о них, то лишь потому, что это удобно для описания предметов нашего опыта.

Ван Фраассен называет свое воззрение эмпиризмом или конструктивным эмпиризмом. По его следу и некоторые другие авторы противопоставляют эмпиризм реализму. Это ведет к недоразумениям. В философской терминологии эмпиризм всегда противопоставлялся рационализму (или априоризму). Это два направления, заключающие противоположные позиции по вопросу об источнике знаний, а также о критерии истинности знаний. Эмпиристами были как субъективные идеалисты, так и реалисты, в том числе материалисты.

Некоторые философы науки обращают внимание на то, что терминология Ван Фраассена противоречит традиции и ведет к парадоксальным выводам. Так, например, Б.Эллис пишет, что обычно эмпиризм, как взгляд на источник знаний, противопоставляется рационализму и иревеляционизму (взгляду, что источником знаний является божественное откровение). Как замечает Эллис, Галилей считал источником знаний опыт, а кардинал Беллярмин – откровение. В терминологии же Ван Фраассена Беллярмин был эмпиристом, а Галилей им не был! (см. Ellis 1985).

Теперь – о другом вопросе, который имеет тоже отчасти терминологический характер, но очень важен для правильного понимания реализма. Большинство современных философов науки связывает научный реализм с признанием того, что научные теории, подтвержденные в достаточной степени на опыте, являются истинными или по крайней мере приблизительно истинными. Так понимаемому реализму противопоставляется обычно инструментализм, по которому теория является лишь инструментом для систематизации наблюдений и предвидения новых фактов, а инструменты могут быть пригодными или нет, но не могут быть истинными или ложными.

 

 

– 211 –

 

Вопрос об истине теорий, несомненно, важный, отличается от вопроса о существовании ненаблюдаемых объектов. Поэтому некоторые философы науки предлагают различать две разновидности научного реализма: реализм в отношении теорий (realism abouf theories) и реализм в отношении объектов (realism abouf entities).

Айэн Хакинг, проводящий это различие, говорит, что физики обычно реалисты в отношении теорий и всегда реалисты в отношении объектов, во всяком случае тогда, когда они могут манипулировать этими объектами. Это, кстати, центральная идея известной книги Хакинга (Hacking 1983): мы уверены, что данные объекты существуют, если мы можем ими манипулировать, например, управлять потоком электронов или других частиц. Это, по существу, критерий практики, применявшийся К.Марксом и Ф.Энгельсом (Хакинг ссылается на Маркса), а до них такими философами как Ф.Бэкон и Дж.Ст.Милль (говорящий о превосходстве канона различий над каноном сходства).

О тех же двух разновидностях научного реализма говорит Нанси Картрайт. Она признает реализм в отношении объектов, но не реализм в отношении теорий. По ее мнению, фундаментальные законы и теории физики ложны. Они точно удовлетворены лишь в идеальных моделях, но не в реальной действительности.

На этом основании Картрайт называет себя сторонником антиреализма. Однако она отвергает инструментализм и считает, что фундаментальные законы имеют большую объяснительную силу (Cartwrighr 1983).

Положение с истинностью научных законов и теорий действительно не простое. Я согласен, что фундаментальные законы и теории физики не могут быть признаны истинными в простом классическом смысле (соответствие действительности). Они истинны только в некоторых идеализированных моделях; в связи с этим я предлагаю говорить о «модельной истинности» (соответствие модели). Однако эти законы, как можно полагать, схватывают сущность реальных систем или процессов – отсюда их объяснительная сила. Идеальная модель учитывает только некоторые существенные свойства (величины) и соотношения, отвлекаясь от других, затемняющих образ, побочных факторов (величин). Но потом надо учесть и эти факторы, вводя новые величины, что я назвал процессом «фактуализации». Лишь тогда

 

 

– 212 –

 

мы получаем законы истинные, а вернее, приблизительно истинные в классическом смысле (см. Krajewski 1977).

Мы отмечаем здесь другую особенность современной науки. Непосредственным предметом научной теории является обычно идеальная модель. Она описывается теорией. Однако окончательным предметом теории является все же реальная система, действительный процесс. После фактуализации теория описывает уже реальную систему (частиц, полей и т.д.).

Мы можем опять различить наивную и критическую версию реализма. Согласно наивному научному реализму теория, признанная научным сообществом, истинна в классическом смысле, т.е. дает полный и точный образ реальной системы. Согласно критическому научному реализму фундаментальная теория в современной науке истинна лишь в модельном смысле. Ее непосредственный предмет – идеальная модель, которую она описывает полностью и точно. Такая теория описывает реальную систему лишь частично: она схватывает ее некоторые существенные черты. Она описывает с достаточным приближением только узкий диапазон реальных систем – те из них, в которых все побочные факторы малы (или можно в первом приближении пренебречь). Остальные реальные системы описываются теорией лишь после включения в нее побочных факторов (после фактуализации). Но и тогда она дает, как правило, приблизительный образ действительности. И, конечно, в дальнейшем – частичный образ, т.к. всех деталей мы никогда не знаем, а может быть, не знаем еще и более глубокой структуры системы. Идеал полного и точного описания действительности, по-видимому, недостижим. Процесс приближения к нему, вероятно, бесконечен.

Отметим еще, что критический научный реализм подчеркивает активность субъекта познания. Правда, и наивный научный реализм признает, что ученый активен: он создает гипотезы и проверяет их, ставя эксперименты. Однако критический реалист идет дальше: он указывает на то, что ученый создает идеальные модели явлений, анализирует их, потом учитывает дополнительные факторы и т.д. Эта творческая активность субъекта является существенной чертой современной науки.

Антиреалисты часто указывают на то, что наука не признает сейчас объектов, о которых говорила в прошлом (флогистон, теплород, эфир). Откуда мы знаем, что признаваемые теперь объекты не будут отвергнуты будущей наукой? Действительно, такой уверенности у нас нет. Конечно, современная наука обладает куда более совершенными методами исследования, чем наука XVIII

 

 

– 213 –

 

или даже XIX веков. Нам пока не надо было отказываться от объектов, введенных в науку за последние сто лет. Но ошибки не исключены. Может быть, наука будущих столетий отвергнет существование, скажем, кварков или суперструн. Но возможность ошибок не является аргументом против реализма на уровне научных теорий, подобно тому, как существование галлюцинаций не является аргументом против реализма на уровне восприятий. Вещи, о которых говорят нам наши чувства, как правило, существуют, хотя иногда мы заблуждаемся, предполагая, что видим данную вещь. Очевидно, так же обстоит дело и с наукой.

Результаты нашего анализа мы представим в двух таблицах. В первой из них, как и в предыдущих, мы представим различные воззрения.

 

Таблица 3

 

	Научный реализм		Феноменализм
	Наивный	Критический
Предметы теорий	наблюдаемые и ненаблюдаемые объекты	наблюдаемые и ненаблюдаемые объекты	лишь наблюдаемые объекты
Образ предметов	полный и точный	частичный и приблизительный

 

Последнюю графу мы оставляем пустой, т.к. феноменалисты могут иметь разные взгляды на то, дают ли научные теории полный и точный образ предметов.

В последней таблице мы представим предметы теорий, различаемые критическим научным реализмом.

 

 

– 214 –

 

Таблица 4

 

Критический научный реализм
Предметы теорий	непосредственные: идеальные модели	окончательные: реальные системы
Образ предметов	полный точный	частичный приблизительный

 

4. Заключительные замечания

Мы рассмотрели три типа реализма, соответствующие трем ступеням познания. Везде критерием реализма является признание объективного существования предметов познания. Критерием научного реализма является признание существования ненаблюдаемых объектов, о которых говорят научные теории (с оговоркой, что наука может ошибаться). Мы не связываем научного реализма с признанием истинности теорий из-за сложности этого вопроса. Поэтому, по нашему мнению, Нанси Картрайт стоит определенно на позиции реализма (вопреки тому, что она сама говорит).

К какой области философии принадлежит спор реализма с антиреализмом – к онтологии или теории познания? Вопрос не простой. Вопрос о предмете познания принадлежит к эпистемологии – науке о познании. Антиреалист, считая, что этот предмет имманентен познанию, остается в пределах эпистемологии (для субъективного идеалиста онтологии вообще не существует). Но реалист, говоря, что предмет познания существует объективно в природе, выходит за пределы эпистемологии, входит в сферу онтологии. Вопрос о предмете познания находится как бы на грани

 

 

– 215 –

 

онтологии и эпистемологии. Поэтому примененное в первой главе этой статьи название «эпистемологический реализм» не вполне адекватно, но трудно сказать, чем его можно заменить.

Вопрос об истинности научных теорий является, конечно, эпистемологическим или даже семантическим вопросом. Передвигая центр внимания в споре научного реализма с анти-реализмом на вопрос о существовании объектов теорий, мы передвигаем его из области эпистемологии в область онтологии или, вернее, к грани онтологии и эпистемологии.

В этом же направлении идут и некоторые другие авторы. Например, Майкл Девитт прямо противопоставляет «онтологическое понятие реализма» семантическому понятию истины (M.Devitt 1984). Это более соответствует научной практике. Как правило, замечает Ром Харре, ученые не спрашивают «истинно ли данное суждение?» Но скорее «существуют ли вещи, свойства, процессы данного рода?» (R.Harre 1986).

А само слово «реализм» нас отсылает к реальности, к действительности.

Последнее замечание. Имеется ли логическая зависимость между разными видами реализма? Эпистемологический реализм является необходимым условием двух остальных видов реализма: субъективный идеалист не может быть сторонником ни понятийного, ни научного реализма. Но между двумя последними видами реализма логической связи нет. Можно быть понятийным реалистом и в то же время феноменалистом, т.е. не верить в существование макрообъектов. Можно, наоборот, быть научным реалистом и в то же время номиналистом, т.е. признавать существование лишь индивидуальных макрообъектов и микрообъектов.

 

Литература

 

1. Van Fraassen Bas, The Scienfibic Immage, Oxford, The Clanderon Press 1980.

2. Ellis Brian, What Science cfims to Do, in: Churchland and Hooker (eds.), Images of Science, The University of Chicago Press 1985.

3. Hacking Ian, Represenbing and Inbervening, Cambridge University Press 1983.

4. Carfwright Nancy, How the Laws of Physics Lie, Oxford, The Clanderon Press 1983.

5. Krajewski Wladyslaw, Correspondance Principle and Crowth of Science, series Episteme 4, Dordreskt, O.Reidel 1977.

6. Devitt Michael, Realism and Truth, Princeton University Press 1984.

7. Harre Rom, Variebes of Realism, Oxford, Basic Blackwell.0 1986.

Хотите опять жить с родителями? Будьте реалистами!

• Кейт Эшфорд
• BBC Capital

24 сентября 2014

Автор фото, Thinkstock

Идея поселить к себе старшего члена семьи может показаться привлекательной по разным причинам. Но, принимая решение, будьте реалистами, предупреждает корреспондент BBC Capital.

Девять лет назад пожилая мать Трейси Стензаас переехала к ней жить: после смерти мужа денег стало не хватать. К счастью, переход получился естественным — дочь Трейси как раз отправлялась учиться в колледж. Один член семьи покинул дом, другой занял его место.

«У меня никогда не было ощущения опустевшего гнезда», — говорит 49-летняя Стензаас, живущая в американском штате Аризона.

Когда Трейси отправляется на работу, ее 87-летней матери помогает сиделка. По мнению Стензаас, именно совместное проживание продлило маме жизнь.

Несколько поколений, живущих в одном доме — все больше семей выбирают именно такой способ позаботиться о стареющем родителе. В 2012 году, по данным Pew Research, 58 млн американцев (около 18% населения США) жили совместно с представителями других поколений своей семьи – в два раза больше, чем в 1980 году. В Австралии это каждый пятый, сообщают в Australian Research Council. В Британии семей, где представлены три поколения, более 500 тысяч – это на 30% больше, чем 10 лет назад, посчитали в Национальной статистической службе.

«Многим нравится идея поселить к себе старшего члена семьи, и в ряде случаев все складывается удачно, — говорит Кэролайн Абрахамс, директор благотворительной организации Age UK, помогающей пожилым людям. — Однако важно быть реалистом и убедиться в том, что вас объединяют общие ожидания. Не торопитесь, рассмотрите все возможные варианты и связанные с ними практические соображения».

Вот несколько вещей, о которых стоит подумать.

Что потребуется

Откровенные разговоры, терпение, отзывчивость и готовность идти на компромиссы.

«Переезд к вам старшего родственника может стать серьезным обязательством для обеих сторон: изменятся и ваш привычный распорядок, и, возможно, ваша повседневная жизнь, — объясняет Абрахамс. — Важно правильно оценивать, какие действия потребуются от вас – например, сходить вместе с ним к врачу или помочь по дому – и как это может сказаться на вашей работе и общении с друзьями».

Сколько времени нужно на подготовку

Чем больше, тем лучше.

«К сожалению, множество людей оказываются в ситуации, когда у них нет выбора – причины могут быть самые разные, от ухудшения здоровья близкого человека до его финансовых проблем, — рассказывает Эми Гойер, эксперт по старению и семье в Американской ассоциации пенсионеров, работающей с людьми старше 55 лет. — Но если вы рассматриваете этот вопрос в перспективе, стоит начать обдумывать пути его решения как можно раньше».

Что сделать сразу

Поговорите об этом. Желательно, чтобы все одинаково представляли себе жизнь со старшим членом семьи, включая детей – если они живут с вами.

«Вам нужно принять во внимание и их (детей) соображения, и попробовать понять, как это скажется на всей жизни вашей семьи», — советует Гойер.

Еще одна тема, которую непременно стоит обсудить – финансовые вопросы. «Деньги могут вызвать больше всего обид и напряжения, если существуют разногласия», — объясняет Эми Гойер.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

Некоторые предпочитают всегда жить вместе…

Одни решают поделить расходы пополам, включая погашение ипотеки и закупку продуктов, другим же удобнее, чтобы каждый оплачивал свою долю расходов. Иногда родитель ежемесячно вносит в семейный бюджет фиксированную сумму.

«Как бы вы ни поступили, стоит максимально упростить расчеты, чтобы не тратить кучу времени каждый месяц на решение финансовых вопросов, — говорит Гойер. — Желательно сделать ваши финансовые взаимоотношения максимально открытыми, тогда у ваших братьев и сестер не будет повода обижаться».

Выясните, что думает ваша вторая половина. Стоит принять во внимание чувства другого человека и не предполагать, что он будет вести себя так, как вы от него ждете.

«Уход за родственником тяжелее всего для того, кто ухаживает, но и для его супруга это непросто, — поясняет Энди Коэн, руководитель американского ресурса Caring.com. — Мы наблюдаем, как уход за пожилым членом семьи влияет на рост количества разводов. Убедитесь, что ваш супруг к этому готов, и позаботьтесь о собственном здоровье – как и об отношениях в вашей паре».

Цените личное пространство. Ваша мама вряд ли хочет жить в малюсенькой комнате через стенку от вас.

«В некоторых австралийских домах есть специальные «бабушкины квартиры», включающие отдельную ванную, кухню и спальню», — рассказывает Майкл О’Нил, руководитель некоммерческой организации National Seniors, занимающейся продвижением интересов пожилых людей в Австралии.

Подумайте о графике жизни вашей семьи и о личных границах ее членов. Очевидно, что общая ванная комната может стать яблоком раздора, однако немало споров вызывают также использование телевизора и кухни. Обсудите со всеми пространство и временные рамки. Кто будет готовить ужин? Когда вы будете есть? Разбудят ли дети вашу маму, если поздно придут домой? Доведет ли вас отец до белого каления, если будет каждый вечер смотреть телевизионные новости на полной громкости?

«Очень важно устанавливать границы, — считает Эми Гойер. — Чуть ли не труднее всего справиться с ощущением, будто вы потеряли собственное личное пространство. Возможно, вам придется творчески переосмыслить использование пространства в вашем доме».

Не забывайте о безопасности. Если родитель переезжает к вам надолго, могут потребоваться изменения в доме во избежание несчастных случаев в будущем. Поручни в ванной, душевая кабина и вход в дом без лестничных ступенек – все это может оказаться кстати.

«Стоимость ремонта, позволяющего пожилому человеку свободно передвигаться по дому, зачастую становится неприятной неожиданностью, — говорит Шеннон Ли Симмонс, специалист по финансовому планированию в канадской компании Simmons Financial Planning (Торонто). — Когда предварительных планов нет, может возникнуть необходимость в срочном дорогостоящем ремонте. Если не подойти к финансовому планированию достаточно серьезно, все могут прийти в ужас от подобной перспективы».

О чем нужно подумать потом

Отдыхайте. Среди причин, по которых к вам приезжает родитель, чаще всего фигурирует потребность в вашей помощи. Даже если она будет минимальной, список ваших обязанностей все равно увеличивается. Столкнувшись с необходимостью постоянно ухаживать за пожилым человеком, многие перестают следить за собственным здоровьем и душевным благополучием.

Автор фото, Thinkstock

Подпись к фото,

У дедушки могут быть свои причуды. Готовы ли вы к ним?

«Обязательно оставляйте себе время на то, чтобы заниматься спортом и ездить в отпуск, — советует Коэн. — Можно нанять временную сиделку на выходные, пока вы с супругом съездите куда-нибудь. Пожилой человек в доме – это круглосуточная ответственность, от которой иногда надо отдыхать».

Пообщайтесь с финансовым консультантом. «Если вы сдаете жилье старшему родственнику, возможны налоговые последствия; кроме того, арендная плата облагается налогом на доходы», — поясняет Кэролайн Абрахамс. Также стоит выяснить, правильно ли распоряжается своими активами ваш родитель – например, в США это может дать человеку право претендовать на оказание медицинской помощи по программе Medicaid.

Подумайте о порядке наследования имущества. Актуально ли завещание вашей матери? А другие важные юридические документы, например, доверенность? «Иногда дети, которые прожили с родителями много лет, считают себя вправе претендовать на большую долю наследства, или же родители хотят завещать им больше, — говорит Шеннон Ли Симмонс. — Впоследствии это может привести к нелицеприятному выяснению отношений между наследниками. Лучше поговорить обо всем сейчас».

Планируйте будущее. «Будьте реалистом: однажды вашему пожилому родителю может потребоваться больше заботы, чем вы в состоянии обеспечить», — говорит Дебора Стоун, основатель британского сайта MyAgeingParent.com. Что вы будете делать, если здоровье вашего родителя ухудшится или вы перестанете справляться с уходом за ним в одиночку?

«Не думаю, что все изначально понимают, насколько это будет сложно, — рассказывает Трейси Стензаас. — Было много ночей, когда мне буквально приходилось спать на полу маминой спальни – если бы она попыталась встать, то упала бы. Уход за человеком порой требует от вас напряжения всех сил».

Важно: будьте реалистом

Если вы с отцом – как кошка с собакой, стоит еще раз взвесить все «за» и «против», прежде чем съезжаться.

«Если родитель и ребенок никогда особенно не ладили, необходимость подобных перемен может подтолкнуть вас к тому, чтобы попытаться вдохнуть вторую жизнь в отношения, которые раньше не складывались», — объясняет Дебора Стоун.

«Убедитесь, что вы рассмотрели все варианты, — предлагает Эми Гойер. — Если существует альтернативное решение, в рамках которого ваши близкие окажутся неподалеку и при этом за ними будут ухаживать, стоит к нему присмотреться. Так вы по-прежнему сможете активно участвовать в их жизни».

Будем реалистами и сделаем невозможное

СПб. В Петербурге слабое стартап-сообщество. К такому выводу пришли организаторы и участники неформальной конференции NevaCamp, которая прошла в конце июня.

Организатором конференции выступил фонд Open Web Russia. Его учредителем стал аспирант ИТМО Виталий Власов. Собрав команду из семи человек, он за 2 месяца подготовил площадку для первой в Петербурге конференции в формате баркемп. Формат позволяет самим участникам определять темы, которые будут обсуждаться в ходе работы.

За 3 дня баркемп посетили 250 гостей. «Опыт, который мы получили, можно выразить словами: «Давайте будем реалистами и сделаем невозможное», — говорит Виталий Власов.

Поддержать баркемп согласились только зарубежные компании: Opera Software (Норвегия), Dialog Web-Design (Германия). «Мы начали с формирования концепции — на это потратили больше месяца. Это было ошибкой, нужно было начинать с привлечения спонсоров», — говорит Власов. Еще одной проблемой стал низкий уровень стартап-активности в Петербурге.

«Мало стартапов, мало инвесторов, деньги и знания — в Москве. Зато можно воспользоваться помощью городских властей. В общем я не вижу ничего невозможного, через год-два здесь все задышит», — считает Денис Довгополый, управляющий директор BayView Innovations (Украина). Следующая неформальная конференция начинающих предпринимателей iCamp/StartCamp пройдет 23-26 июля в Москве.

«Слова «ничего не получится, ты прыгаешь выше головы» не помешали мне провести баркемп.

Виталий Власов, учредитель фонда Open Web Russia

Выделите фрагмент с текстом ошибки и нажмите Ctrl+Enter

Люк Тёйманс о барокко и современности

В Фонде Прада в Милане открылась выставка «Sanguine. Люк Тёйманс о барокко», объединившая 80 работ мастеров барокко — Караваджо, Рубенса, Йорданса, ван Дейка, Сурбарана — и современных художников, от Брюса Наумана до Такаси Мураками. Знаменитый бельгийский художник, выступивший в роли куратора, рассказал Анне Толстовой, почему барокко — актуальное политическое искусство, а в Бельгии победил реализм

В Фонде Прада любят приглашать художников на роль кураторов — и тут уж каждый выступает в меру своего темперамента и чувства ответственности: Томас Деманд, выбрав близкую себе тему украденного образа, проделал серьезную кураторскую работу и сделал настоящую выставку других художников, где вовсе не солировал; Гошка Мацуга, напротив, выступила в волюнтаристском жанре выставки-автопортрета. Между этими экстремумами — выставка Люка Тёйманса, чья живопись мгновенно узнается по тончайшему бледному колориту и уплощенности форм, вызванным не столько фламандским плоским рельефом и атмосферой антверпенской пасмурности, сколько тем, что в основе картин — образы, сошедшие с фотоснимка, экрана телевизора или монитора компьютера, несколько выцветшие в процессе перевода, но не утратившие скрытых в них политических подтекстов.

Вынесенное в название слово «sanguine», обозначающее и сангину, столь популярную в эпоху барокко, и сангвинический темперамент, благо учение о темпераментах определяло барочную картину мира, важно для Люка Тёйманса своей этимологической связью с кровью. Барокко — искусство эпохи, круто замешанной на крови, будь то религиозные и династические войны, революции и колониальные завоевания, что с легкостью проецируется на нашу современную политическую реальность. Барокко — политическое искусство: искусство власти, светской и духовной, искусство пропаганды, искусство торжествующего насилия,— впрочем, сегодня ему необязательно лить караваджистские потоки крови, достаточно бьющих по глазам фотовспышками образов, как в фильме Диего Маркона «Монелла». Барокко — стиль, который создавался в политическом пространстве между Италией и Фландрией, между радикальным агитпропом Караваджо и тонкой дипломатией Рубенса, поэтому на выставке среди современных художников тоже преобладают бельгийцы и итальянцы. Барокко — искусство, стилистически объединившее раздираемую войнами Европу, полюса которой тут обозначают испанец Франсиско де Сурбаран с исколотым стрелами, но не утратившим куртуазности настоящего идальго «Святым Себастьяном» и украинец (по крайней мере, согласно своей сегодняшней львовской прописке) Иоганн Георг Пинзель с экстатическими «предстоящими». Барокко — lingua franca первого пришествия глобализма, стиль, экспортированный во все европейские колонии, подобно тому как сегодня повсеместно экспортируется современное искусство. Барокко и есть современное искусство, в чем нас убеждает каждый звук музыкальной видеоинсталляции «Vlaamse Blokfluiten» Денниса Тифуса, оживившего сегодняшним переживанием memento mori живопись утрехтских караваджистов и музыку Генделя. Так что, уходя с этой сангвинической выставки, зритель уносит в себе меланхолическую мелодию.

---

Люк Тёйманс

Фото: Ugo Dalla Porta / Fondazione Prada

Как вам удалось сделать столь сложную в организационном плане выставку — с участием множества музеев и частных коллекций, с шедеврами,

Я сделал 16 или 17 выставок как куратор, но никогда не был их инициатором или организатором. Эта выставка получилась, потому что в Антверпене отмечался год барокко и Рубенса, но Музей изящных искусств (KMSKA.— Weekend), который должен был открыться после реконструкции, не открылся, и директора обоих музеев, Музея изящных искусств и Музея современного искусства (MKHA.— Weekend), обратились ко мне. А у меня была идея показать вместе, как опорные точки выставки, «Пятикарный стад» («Five Car Stud») Эдварда Кинхольца из коллекции Фонда Прада и «Давида с головой Голиафа» Караваджо из Галереи Боргезе — эта вещь возглавляет мой личный список десяти главных картин в истории искусства. Вначале выставку показали в Антверпене — в Музее современного искусства, про которое люди с улицы думают, что оно — неудобочитаемое, слишком сложное, элитистское, а у нас там — Караваджо, Рубенс, ван Дейк… Так что у выставки был большой образовательный потенциал — я, правда, считаю, что мы живем в эпоху забвения, и через двадцать лет люди заново изобретут импрессионизм, потому что забудут, что это такое, и «Википедия», где Черчилль — один из рыцарей Круглого стола, им не поможет.

А как изменилась выставка при переезде из Антверпена в Милан?

В Фонде Прада выставка совсем изменилась, потому что мы не показываем инсталляцию Кинхольца — год назад здесь была его выставка. Но мы сделали фильм о «Пятикарном стаде», который в Антверпене демонстрировался в оригинальном виде, под куполом шапито, так же как и на documenta 5, и показываем этот фильм вместе с документальным фильмом «Рубенс» Хенри Сторка 1948 года. В Антверпене выставка заканчивалась инсталляцией Кинхольца: вы заходили в палатку и видели страшную натуралистическую сцену, где пятеро белых мужчин кастрируют афроамериканца. Художник задавал вам моральный вопрос, должны ли вы выйти из тени на свет и вмешаться, подвергнув свою жизнь опасности. Но здесь — не забывайте, что это не музей, а частный фонд и в то же время бренд — Кинхольца заменили братья Чепмен: вы поднимаетесь по лестнице и сразу попадаете в инсталляцию «Fucking Hell», где не понятно, кто палач, а кто жертва, и все витрины выставлены в форме свастики, что само по себе — вполне отчетливое заявление.

Впервые на этой выставке я поняла, насколько братья Чепмен близки к вашей художнической практике, ведь и у них здесь идет речь об опосредованном в медиа образе: исторические кошмары XX века, виды лагерей смерти и сцены массового уничтожения, пропущенные через фильтры средств массовой информации и голливудских антиутопий, превращаются в шоу.

Конечно, это работа не без юмора и иронии, и в то же время в ней есть большая сила, потому что это вообще-то не смешно — она говорит о той ситуации близорукости и недальновидности, в которой мы оказались. И в известном смысле она по сути барочна, ведь барокко было искусство контрреформационной пропаганды, и Караваджо со своим реализмом, писавший святых как нищих с улицы, был уполномочен церковью.

Каково ваше личное, не как куратора-искусствоведа, а как живописца, отношение к барокко?

Весьма двойственное. Рубенс, например, вовсе не мой герой. Я на испанской стороне: Сурбаран, Веласкес. И конечно, Караваджо. Я предпочитаю их более минималистскую живопись — Рубенс для меня слишком перегружен и суетлив. А что это выставка, сделанная художником, живописцем, вы почувствуете даже по видео — «Носферату» Хавьера Теллеса, «Человеческой маске» Пьера Юига или «Монелле» Диего Маркона,— за которым стоит именно картинный визуальный опыт.

Не могу не воспринимать эту выставку как ваше не столько кураторское, сколько художественное произведение. Но почему вы взяли на нее только одну свою работу и почему именно «Молящегося»?

В Антверпене моих работ вообще не было, но тут они меня попросили выставить и мою — это же Италия, вы понимаете. (Смеется.) «Молящегося», написанного в 2001-м, я взял потому, что это работа о фундаментализме, фанатизме, религии. Кроме того, это не реальное лицо, это кукла из Музея карнавала и маски в Бенше, в Бельгии. Я сделал там полароидный снимок, и фигура вышла совершенно плоской, словно призрак. Она выглядит как абсолютно интернациональная — этот персонаж мог бы быть православным священником. Кстати, я сделал огромную семиметровую копию этой картины для Московской биеннале 2015 года, она была выставлена в павильоне СССР на ВДНХ, и патриарх приходил на нее посмотреть. (Смеется.)

На первом плане: Карла Ароча и Стефан Шраенен. «Circa Tabaс», 2007. На втором: Караваджо. «Давид с головой Голиафа», 1610

Фото: Delfino Sisto Legnani and Marco Cappelletti/Fondazione Prada

В России до сих пор, как мне кажется, доминирует марксистско-ленинское представление о барокко как о глубоко антиреалистическом стиле. Но вы-то как раз настоящий художник-реалист эпохи постмедийной реальности?

Да, конечно, в барокко слишком много искусства, слишком много преувеличения. Но в Бельгии невозможно не быть реалистом. Это маленькая страна, которой не существовало на карте до 1830 года, которая все время кем-то завоевывалась и которая должна была бороться за свое существование. У нас, бельгийцев, не было времени, чтобы быть романтиками, как немцы, или рационалистами, как французы. Нам — со времен Яна ван Эйка, а он, а никакой не Леонардо да Винчи,— лучший художник XV века,— приходится быть реалистами.

С 1980-х годов растет число выставок, которые сегодня принято называть трансисторическими, таких, где старые мастера сочетаются с современными художниками. Не знаю статистки, но подозреваю, что примерно 80% из них сопоставляют современное искусство с маньеризмом и барокко. Почему мы ищем основания современности в барокко?

Такие эклектические выставки возникли в связи с постмодернизмом. Но только благодаря Вальтеру Беньямину мы перестали видеть в барокко переходный период и начали рассматривать его как начало современности. Так что мы можем говорить о барокко поверх реализма, романтизма, даже эпохи Французской революции, поэтому я очень хотел, чтобы на выставке была «Гильотиновая картина» Васта Колсона, хотя, конечно, было бы здорово заполучить «Смерть Марата» Давида или что-нибудь из Гойи, но не вышло. Впрочем, трансисторическая эта выставка или нет — не важно, ее задача — пересмотреть ситуацию, оживить произведения. В первых залах мы вообще — из-за температурно-влажностного режима — не могли выставлять старых мастеров. Но там и без них возникают барочные темы. Идея смерти и увечья — в литографиях Она Кавары с лицами жертв бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, которые вы можете транспонировать и в японское искусство с его идеей призраков умерших.

Пьер Юиг. «Человеческая маска», 2014

Фото: Delfino Sisto Legnani and Marco Cappelletti/Fondazione Prada

Вы все время находите в барокко актуальные политические смыслы?

Работы Кинхольца и Караваджо остроактуальны — это то, что мы видим, если кликнем на видеоссылки из ИГИЛ. Мы живем в ужасные времена, но такой же ужасной была эпоха барокко, может быть, не в Италии, но, по крайней мере, для моих соотечественников: Восьмидесятилетняя война, очень кровавая, Реформация и Контрреформация, порт Антверпена был заблокирован на многие десятилетия, мы, наконец, были под испанцами. И конечно, барокко было первым глобальным стилем, экспортированным в колонии. Поэтому мы показываем камерунца Паскаля Мартина Таю, сенегальца Шейха Ндиайе, афроамериканца Керри Джеймса Маршалла — барокко путешествует по разным континентам. И отчасти это было искусство пропаганды, выстроившее западную образную систему,— это справедливо как для Рубенса, так и для Караваджо, чьи образы — популистские. Сейчас мы наблюдаем рост популизма — в моей стране, например, где вообще-то произошла первая буржуазная революция и, по сути, началось Просвещение, теперь очень сильны крайне правые. Мы видим, как Европа разваливается, как разваливается Запад. Несмотря на глобализацию, мы переживаем кризис идентичности, несмотря на глобальную паутину и доступность любой информации — кризис коммуникации и лавину дезинформации.

В большинстве барочных произведений на выставке читается политическое содержание, но некоторые, кажется, взяты просто потому, что они вам близки сугубо визуально.

Это какие же?

Например, «Носильщик» Адриана Брауэра — это же ваша гамма.

Адриан Брауэр — глубоко политический художник. Он писал повcедневную жизнь простых людей (эти маленькие сцены, между прочим, очень ценил и собирал Рубенс), но его «Носильщик» изображен в позе благородного человека. Кроме того, тут есть отсылки к Брейгелю, а это чрезвычайно политический художник. Я не думаю, что можно с самого начала нагрузить произведение политическим содержанием — тогда это будет банальная пропаганда. Понятно, что жизнь — это политика, любое человеческое действие, если верить Марксу и Энгельсу, политическое. Однако искусство не сводится к политике, но через определенный временной интервал оно приобретает политические смыслы. И посредством противопоставлений и сталкиваний эти смыслы можно выявить.

«Sanguine. Люк Тёйманс о барокко». Милан, Фонд Прада, до 25 февраля

Художники по направлению: Реализм — WikiArt.org

направление

Реали́зм — (от позднелат. reālis «действительный») — направление в искусстве, ставящее целью правдивое воспроизведение действительности в её типичных чертах.

Под реализмом в узком смысле понимают позитивизм как направление в изобразительном искусстве 2-й половины XIX века. Термин «реализм» впервые употребил французский литературный критик Ж. Шанфлёри в 50-х годах XIX века для обозначения искусства, противостоящего романтизму и академизму. Господство реализма следовало за эпохой Романтизма и предшествовало Символизму.

Появление реализма в живописи обычно связывают с творчеством французского художника Гюстава Курбе (1819—1877), открывшего в 1855 году в Париже свою персональную выставку «Павильон реализма», хотя ещё до него в реалистической манере работали художники барбизонской школы (Теодор Руссо, Жан-Франсуа Милле, Жюль Бретон). В 1870-е годы реализм разделился на два основных направления — натурализм и импрессионизм.

В любом литературном произведении различают два основных элемента: объективный — воспроизведение явлений, данных помимо художника, и субъективный — нечто, вложенное в произведение художником от себя. Отсюда возникают два литературных направления. Это реализм, ставящий задачу максимально объективного воспроизведения действительности, и идеализм, видящий предназначение в дополнении действительности и создании новых форм. В российской публицистике и литературной критике указанный смысл термина «реализм» впервые определил Дмитрий Писарев. До этого момента термин «реализм» употреблялся Герценом лишь в философском значении, в качестве синонима понятия «материализм» (1846).

Реализм в театре, как реалистическая драма, представляет собой промежуточный жанр, граничащий и с трагедией и с комедией, в котором конфликт обычно не доводится до трагического конца. Его существенной чертой является острая актуальность, интерес к современности и злободневности. Стремление к точности изображения является настолько определяющим для реалистов, что даже при обращении к прошлому, они остаются столь же щепетильными к фактам, как при изображении типов и событий современной им жизни.

Это часть статьи Википедии, используемая под лицензией CC-BY-SA. Полный текст статьи здесь →

Википедия: https://ru.wikipedia.org/wiki/Реализм_(искусство)

Барак Обама – не реалист — Россия в глобальной политике

Статья опубликована в журнале The National Interest, сентябрь-октябрь, 2014 г.

Можно ли назвать Барака Обаму реалистом во внешней политике? До недавнего времени и сторонники, и противники президента отвечали на такой вопрос утвердительно, и сам он это не оспаривал. Напротив, Белый дом подчас агрессивно насаждал образ невозмутимого и железного президента-прагматика, разборчивого при принятии жестких решений, будь то внутренние или внешние вопросы. Однако, выступая в мае в Вест-Пойнте, Обама окончательно отмежевался от своих прежних взглядов, заявив, что, «по мнению некоторых экспертов, называющих себя реалистами, не нам следует разрешать конфликты в Сирии, на Украине или в Центрально-Африканской Республике». Он назвал соответствующую точку зрения  неадекватной и не отвечающей «требованиям настоящего момента».

Если поверить президенту Обаме на слово и не считать его реалистом, а оснований для этого хватает, то продолжительное заигрывание его администрации с идеей внешнеполитического реализма и особенно с «прогрессивными реалистами» слева заставляет задать два важных вопроса. Во-первых, почему президент и его советники не возражали против широко распространенного и давно внушаемого всем мнения относительно его реализма? И во-вторых, что заставило их изменить свою позицию?

Чтобы с уверенностью ответить на эти вопросы, необходимо оказаться зрителем первого ряда в Бункере экстренного общественного реагирования Белого дома, который, как легко можно представить себе, расположен неподалеку от Президентского центра чрезвычайных операций, где принимаются самые важные решения. И все же нетрудно понять, почему имидж внешнеполитического реалиста так манит президента и его помощников по общественным связям – ведь он придает флер интеллектуальной и политической легитимности желанию сосредоточиться на «государственном строительстве внутри США», которое часто высказывает Обама. Точно так же этот образ помогал оправдывать уход от решения сложных и отнимающих много времени международных проблем – особенно тех, что унаследованы от администрации Джорджа Буша. Хотя нынешняя власть демонстративно открестилась от данного наследия, во многих отношениях она негласно продолжила работу, начатую Бушем-младшим.

Хотите уйти из Ирака? Объявим Азию нашим главным внешнеполитическим приоритетом, поскольку она важнее в стратегическом плане. Нужно вывести войска из Афганистана? Мы сделали там все что могли. Надеетесь, что мы больше не будем ввязываться в войны на Ближнем Востоке? Давайте вести переговоры с Ираном и использовать Конгресс в качестве предлога, чтобы не решать проблемы Сирии. Понятно, что такая политика – соблазн для американцев, разочарованных дорогостоящим выбором Буша.

Однако операция Белого дома по наведению мостов с широкой американской общественностью оказалась в итоге не до конца продуманной. Администрация не сумела доходчиво объяснить, почему в Ливии она была готова применить силу, а в Сирии нет, особенно после того как президент Башар Асад перешел «красную черту» Обамы, применив химическое оружие.

Репутация президента как осмотрительного политика, которую тщательно создавали, превращается во все большую помеху после его реакции на аннексию Крыма Россией – решительной на словах, но слабой на деле. Внезапная уязвимость Ирака перед воинствующей группой, называющей себя «Исламское государство», и попытка ответа со стороны американской администрации осложнили ситуацию еще больше. Под вопрос поставлен быстрый уход США из Ирака в 2011 г. и нелепая политика, нацеленная на подрыв стабильности по одну сторону сирийско-иракской границы при одновременном ее сохранении по другую сторону. Президенту и его команде нужно было подыскать новое рациональное обоснование проводимого курса. Объяснить, при каких обстоятельствах администрация намерена применять силу, а при каких нет, а также дать отпор критике сторонников интервенции в адрес его подхода, подаваемого как «реалистичный». Отсюда речь в Вест-Пойнте, в которой президент пренебрежительно отозвался о «тех, кто называет себя реалистами», и неуклюжая попытка задним числом определиться с критериями использования военной силы и других внешнеполитических инструментов.

Реализм и прагматизм

Была ли внешняя политика администрации Обамы реалистичной хотя бы когда-то? Вопрос непростой, поскольку требуется сначала определить, что такое реализм. Но и ответ на него найти проще, чем на многие другие – ведь в отличие от скрытых мотивов (и засекреченных программ) действия администрации на виду у всего мира.

Главная причина, по которой критики и сторонники Обамы долгое время считали его реалистом, – это в целом прагматизм его команды. Но реализм – нечто большее, чем прагматизм; смешивание этих двух понятий – одно из самых фундаментальных и устойчивых заблуждений при обсуждении внешней политики. Реализм – это прагматизм, проистекающий из сознания анархии и хаоса в международных отношениях, связанный с глубоким осознанием американской мощи и преследующий стратегию национальных интересов. Обама – не реалист, поскольку его политика обычно начинается и заканчивается прагматизмом и даже оппортунизмом. Похоже, он слишком свято верит в нормы международного права и при этом плохо понимает принципы применения и ограничения силы, проявляя минимальную заинтересованность во внешней политике, не говоря уже о международной стратегии.

Неоднократные попытки Обамы противопоставить XXI и XIX век показывают его чрезмерную приверженность правилам и нормам в обстановке международной анархии, где не существует высшего правоохранительного органа, уважаемого всеми странами (и он не желает брать на себя роль судьи, суда присяжных и исполнителя приговоров от имени Соединенных Штатов, к чему стремятся многие неоконсерваторы). На протяжении последних двух десятилетий международные правила и нормы действительно получили импульс к развитию, но происходило это отнюдь не линейно и не поступательно. В обстановке международной анархии правила и нормы имеют смысл лишь в той мере, в какой они соблюдаются главными игроками. Отсюда их неустойчивость и зависимость от интерпретации и попыток ревизии. Поскольку речь не идет о «законах», они могут лишь формировать поведение государств, но не регулировать или ограничивать его. (Сам Вашингтон, кстати, не готов принимать подобные ограничения.)

В свою очередь, глобальные нормы и правила тоже претерпевают изменения. Америка, Европейский союз, отчасти ооновская бюрократия, а также прогрессивные неправительственные объединения пытаются трансформировать их, ослабив государственный суверенитет и узаконив право применения силы. Странно предполагать, что другие страны – особенно недовольные крупные державы, такие как Китай и Россия – будут соблюдать нормы и правила, которые мы сами считаем неадекватными и пытаемся изменить. Тем более что мы часто действуем в обход норм и правил как явочным путем, так и путем создания прецедентов, отказываясь от переговоров и достижения консенсуса.

Наивно думать, что если некоторые крупные державы ставят под сомнение определенные установления, другие не будут следовать их примеру. И действовать в своих, а не в наших интересах, идет ли речь о Южно-Китайском море или Крымском полуострове. Более того, с точки зрения Пекина и Москвы Вашингтон нередко идет дальше того, о чем стороны договариваются на международном уровне, будь то в Ливии или в бывшей Югославии. По их мнению, Соединенные Штаты нарушают принципы международного права, которые они на словах поддерживают. Ведь нормы и правила субъективны, и их альтернативные интерпретации тоже имеют право на существование. В результате аргументы о «законности» заходят в тупик. И тот факт, что Сенат США до сих пор не ратифицировал такие соглашения, как Конвенция ООН по морскому праву или Римский статут об учреждении Международного уголовного суда, отнюдь не усиливает позицию Вашингтона.

Однако главное противоречие в том, что нормы и правила, сложившиеся к концу холодной войны, которые пытались изменить администрации Клинтона, Буша и Обамы, внесли колоссальный вклад в укрепление мощи и лидерства Америки, ее способности отстаивать свои национальные интересы. В конце концов, благодаря им Соединенные Штаты одержали победу в холодной войне. Поэтому попытка изменить законы, по которым живет мир, связана с риском дестабилизации системы международных отношений, дающей Америке фундаментальные преимущества в смысле сдерживания враждебных и конкурирующих держав. Реалисты в отличие от Обамы это понимают.

Отсутствие стратегии

Заявления об американской мощи еще более красноречивы. Понятно, что после Ирака и Афганистана Обама и другие американцы обеспокоены вопросом о границах применения силы. Но он пошел гораздо дальше – на беспрецедентный для президентов после Второй мировой войны отказ от применения военной силы. Наверно, самым ярким стало его шокирующее заявление в Брюсселе о том, что Россию «нельзя удержать от дальнейшей эскалации военной силой». Это не что иное, как решительный отказ от фундаментального принципа американской внешней политики последних семи десятилетий.

Сравнительно недавно Обама заявил: «Очень редко я видел, чтобы применение военной силы давало окончательный ответ». Но ответ на что? Военная сила действительно очень редко способствовала нахождению окончательного ответа в государственном строительстве, но ее часто оказывалось вполне достаточно, чтобы определить, на какую территорию может претендовать та или иная страна, и украинцы в этом убедились на собственном горьком опыте. (Говорят, физическое владение – это девять десятых права.) В сочетании с реальной передислокацией войск более решительная позиция по Украине могла бы создать достаточно безвыходную ситуацию Владимиру Путину и заставить его вести себя более сдержанно после аннексии Крыма. Заявлять о «неприемлемости» поведения Москвы и самим же связывать себе руки, «посадив» батарейки в момент наибольшего перегрева, гораздо опаснее, чем то и другое по отдельности, так как может накликать на нас новые беды.

Даже пытаясь проводить «красную линию», Обама, похоже, переоценивает свой ораторский талант и силу убеждения. Если он заявляет, что «президенту Асаду пора отойти в сторону», но ничего не предпринимает для свержения жестокого сирийского диктатора, что это, как не упование на собственное красноречие? Или он думает, что добьется реальных результатов, объявив аннексию Крыма Россией «неприемлемой»? Это либо непомерная самоуверенность, либо поразительное игнорирование последствий, вероятных в случае регулярного расхождения между словом и делом. Ни то ни другое неуместно, с точки зрения реалистичной внешней политики.

Отсутствие какой-либо четко сформулированной внешнеполитической стратегии – в каком-то смысле самый сильный аргумент, опровергающий мнимый реализм Обамы. Нередко он ищет прагматичный подход к отдельным внешнеполитическим вопросам, но в отсутствии генеральной стратегической линии его прагматизм зачастую не приводит к решению глобальных задач, стоящих перед Америкой. В то же время прагматизм Обамы политически мотивирован в своей основе, поскольку внутриполитическая борьба и репутационные вопросы часто перевешивают в его глазах непосредственный исход внешнеполитических действий. Это искажает процесс принятия решений и вынуждает проводить курс, который может казаться прагматичным, но фактически имеет мало шансов на успех и, следовательно, по большому счету беспринципен.

Взаимоисключающая политика по обе стороны границы между Ираком и Сирией – один пример. Другой – подходы к Китаю и России, чреватые риском одновременной и потому вдвойне опасной конфронтации с обеими державами, что может иметь далеко идущие и непредсказуемые последствия для Америки.

Конечно, большинство реалистов не будут оспаривать тезис о том, что «внутриполитическое государственное строительство» важно для процветания, поскольку закладывает фундамент глобальной мощи Америки. Но «государственное строительство» такого рода – цель, а не стратегия, и оно требует внешнеполитической стратегии, основанной на взаимодействии и готовности брать на себя инициативу и ответственность.

Более того, критикуя «тех, кто называет себя реалистами» и не желает участвовать в разрешении чужих проблем, сам Обама стремится как можно меньше вторгаться в мировую политику. Его реакция на вызовы безопасности обычно преследует цель сделать ровно столько, сколько требуется, чтобы избежать резкой критики внутри страны. Обама не желает слишком отвлекаться от внутриполитических проблем на международные дела. Отсюда резкое повышение активности в Афганистане перед выводом войск, «руководство из тыла» событиями в Ливии, умеренная поддержка оппозиции в Сирии, неэффективные санкции против России в качестве замены реальной политики и минимально необходимая реакция на события в Ираке. Администрация пытается облечь все это в риторику реализма, но на самом деле реализма тут очень мало ввиду отсутствия серьезной стратегии.

Упование президента на удары беспилотников в борьбе с террористами (хотя по территории Пакистана ударов стало меньше) – явная демонстрация и прямое следствие чрезмерного прагматизма его администрации, который может рикошетом ударить по Соединенным Штатам после того, как Обама покинет Белый дом, если не раньше. Понятно, что удары, наносимые с помощью БПЛА, кажутся привлекательными: если правильно управлять аппаратами, они способны убивать врагов Америки и избавлять ее от необходимости десантировать войска или даже задействовать летчиков-истребителей. Потери среди гражданского населения сводятся к минимуму по сравнению с другими вариантами действий. Вместе с тем, как убедительно продемонстрировала независимая исследовательская группа из Центра Стимпсона в Вашингтоне, широкомасштабные удары беспилотников ставят серьезные стратегические вопросы. К ним относится риск ответной реакции со стороны населения страны, по которой наносится удар, непреднамеренное нормотворчество для других держав, имеющих БПЛА на вооружении, опасность сползания к более масштабному конфликту и отсутствие четких критериев успеха. (Что касается последнего пункта, на сегодняшний день уже очевидно, что «подсчет тел» во вьетнамском стиле мало о чем говорит. Другой современный аналог – количество иракских солдат, подготовленных американскими военными – также не имеет никакого отношения к безопасности и стабильности в Ираке.) При отсутствии ясно выраженной стратегии узко сфокусированный прагматизм часто приводит к «политике малых дел», как в случае с использованием беспилотников администрацией Обамы или совершенно неэффективной реакции, например, на вовлеченность Москвы на востоке Украины. Это не реализм.

Россия и Китай

Какова же реалистичная внешнеполитическая стратегия? Она должна начаться с признания того факта, что сохранение Америкой лидерства на международной арене – без претензий на то, чтобы брать на себя непосильные финансовые расходы, с которыми не справится ни наша политическая система, ни наша экономика – лучший способ защиты национальных интересов США. В этом ключевое отличие реалистов от изоляционистов, которые в целом считают мировое лидерство слишком дорогостоящей затеей и хотят сохранить максимум средств внутри Америки. Для реалистов также очевидна разница между подлинным руководством и псевдолидерством, сопровождаемым риторикой в духе исключительности, когда лидерство декларируется, но ничего не делается для его достижения. Это отличает реалистов от многих неоконсерваторов, нередко утверждающих, что другие правительства и народы всегда поддержат нас, а если и не поддержат, это не имеет значения, поскольку Америка сильна в своей уникальности. Отстаиваемая ими политика часто дискредитирует ведущие позиции, ведет к человеческим потерям, расточению денежных средств и других ресурсов.

Реалисты подчеркивают, что взаимоотношения между ведущими державами – ключевой фактор в определении количества, масштаба и влияния международных конфликтов – нечто такое, что может иметь серьезные последствия для национальной безопасности США в век распадающихся государств и террора. Войны между странами и внутри них начинаются по разным причинам, но именно от отношений крупных держав зависит, произойдет ли эскалация конфликтов, будут они расширяться или угасать. Последнее, в свою очередь, определяется тем, станут ли крупные державы поощрять и поддерживать беззаконие, к которому стремятся группы террористов, и сколько невинных людей окажется убито, искалечено или перемещено с насиженных мест. Поэтому любые стремления к безопасности, стабильности и миру начинаются с того, насколько прочно связаны друг с другом ключевые страны.

Кроме того, поскольку Америка – главный бенефициар системы международных отношений, созданием которой она руководила, Вашингтон должен быть заряжен на ее сохранение. Для этого необходимы два условия. Первое – бережные отношения с союзниками, поддержка которых крайне важна как на системном уровне, так и при проведении конкретной политики. Второе – рабочие отношения со странами, которые не являются союзниками Соединенных Штатов, прежде всего с Китаем и Россией. Их активное противодействие нанесет наибольший ущерб мировому порядку и особым интересам США. Сюда же относится недопущение стратегического союза между Китаем и Россией – самой серьезной из возможных угроз нынешнему глобальному устройству и лидерству Америки. Сила, твердость и надежность в выполнении союзнических обязательств, реалистичная оценка интересов и целей других стран содействуют выполнению указанных условий. Относительно последнего пункта реалисты знают, что для успешной манипуляции соперниками нужен метод стимулов и санкций. Если уповать исключительно на способность заставить их расплачиваться за непримиримую позицию, вероятность конфликта возрастет; то же самое, если мы заведомо отказываемся от использования силы.

Соблюдение этих условий предполагает, что главным приоритетом реалистичной внешнеполитической стратегии будут угрозы выживанию и процветанию Америки, ее образу жизни. Речь идет о предотвращении применения ядерного или биологического оружия против Соединенных Штатов, поддержании стабильности мировой финансовой и торговой систем (включая торговлю энерго- и другими ключевыми ресурсами), обеспечение выживания союзников США и противодействие появлению враждебных крупных держав или распадающихся государств на наших границах. У Соединенных Штатов много других важных целей, но они не должны заслонять собой эти поистине жизненные интересы или достигаться в ущерб благоприятно сложившейся для Америки системе международных отношений. Лидерам США также следует ранжировать интересы в соответствии с их приоритетностью.

Администрации Обамы удалось избежать краткосрочных внешнеполитических катастроф, но она совершила ряд весьма дорогостоящих ошибок. Их последствия не столь очевидны, как результаты войн, начатых администрацией Буша, но со временем могут обернуться еще большим ущербом. Речь идет прежде всего о Китае и России. Администрация Обамы ускорила опасные изменения в системе международных отношений, которые бросают вызов лидерству Соединенных Штатов и порядку, который США и их союзники выстроили после Второй мировой войны. Как следствие, возникает угроза долгосрочному процветанию Америки и повышается вероятность серьезной конфронтации и даже войны. Это не реализм, а приближение к катастрофе.

Введение реализма в теорию международных отношений

Это отрывок из учебника International Relations Theory — для начинающих E-IR Foundations. Загрузите бесплатную копию здесь.

В дисциплине «Международные отношения» (IR) реализм — это школа мысли, которая подчеркивает конкурентную и конфликтную стороны международных отношений. Часто говорят, что корни реализма находятся в некоторых из самых ранних исторических сочинений человечества, особенно в истории Пелопоннесской войны Фукидида, которая бушевала между 431 и 404 годами до нашей эры.Фукидид, писавший более двух тысяч лет назад, не был «реалистом», потому что теория IR не существовала в названной форме до двадцатого века. Однако, оглядываясь назад с современной точки зрения, теоретики обнаружили много общего в образцах мышления и поведении древнего и современного мира. Затем они использовали его и другие труды, чтобы придать вес идее о существовании вневременной теории, охватывающей всю зарегистрированную историю человечества. Эта теория получила название «реализм».

Основы реализма

Первое предположение реализма состоит в том, что национальное государство (обычно сокращенно «государство») является основным действующим лицом в международных отношениях. Существуют и другие органы, такие как отдельные лица и организации, но их власть ограничена. Во-вторых, государство — унитарный субъект. Национальные интересы, особенно во время войны, заставляют государство говорить и действовать единогласно. В-третьих, лица, принимающие решения, являются рациональными действующими лицами в том смысле, что рациональное принятие решений ведет к преследованию национальных интересов.Здесь предпринимать действия, которые сделали бы ваше государство слабым или уязвимым, было бы нерационально. Реализм предполагает, что все лидеры, независимо от их политических убеждений, осознают это, пытаясь управлять делами своего государства, чтобы выжить в конкурентной среде. Наконец, государства живут в условиях анархии, то есть в отсутствии кого-либо, кто руководит на международном уровне. Часто применяемая аналогия с «некому позвонить» во время международной чрезвычайной ситуации помогает подчеркнуть этот момент.В наших штатах у нас обычно есть полиция, вооруженные силы, суды и так далее. В случае возникновения чрезвычайной ситуации ожидается, что эти учреждения «что-то сделают» в ответ. На международном уровне нет четких ожиданий от кого-либо или чего-либо «что-то делать», поскольку нет установленной иерархии. Следовательно, государства могут полагаться только на себя.

Поскольку реализм часто опирается на примеры из прошлого, большое внимание уделяется идее о том, что люди по сути являются заложниками повторяющихся моделей поведения, определяемых их природой.Центральным в этом предположении является точка зрения, что люди эгоистичны и стремятся к власти. Реалисты верят, что наш эгоизм, стремление к власти и неспособность доверять другим приводят к предсказуемым результатам. Возможно, именно поэтому войны были настолько обычным явлением на протяжении всей письменной истории. Поскольку люди организованы в государства, природа человека влияет на поведение государства. В этом отношении Никколо Макиавелли сосредоточил внимание на том, как основные человеческие качества влияют на безопасность государства. А в его время лидерами обычно были мужчины, что также влияет на реалистическое понимание политики.В книге The Prince (1532) Макиавелли подчеркивал, что главной заботой лидера является обеспечение национальной безопасности. Чтобы успешно выполнить эту задачу, лидер должен быть начеку и эффективно справляться как с внутренними, так и с внешними угрозами своему правлению; ему нужно быть львом и лисой. Власть (Лев) и обман (Лиса) — важнейшие инструменты проведения внешней политики. По мнению Макиавелли, правители подчиняются «этике ответственности», а не традиционной религиозной морали, которой руководствуется средний гражданин, то есть они должны быть хорошими, когда могут, но они также должны быть готовы применять насилие, когда это необходимо, чтобы гарантировать выживание. государства.

После Второй мировой войны Ханс Моргентау (1948) стремился разработать всеобъемлющую международную теорию, поскольку он считал, что политика, как и общество в целом, регулируется законами, корнями уходящими в человеческую природу. Его заботой было прояснить взаимосвязь между интересами и моралью в международной политике, и его работа в значительной степени опиралась на идеи исторических личностей, таких как Фукидид и Макиавелли. В отличие от более оптимистично настроенных идеалистов, которые ожидали, что международная напряженность будет разрешена путем открытых переговоров, отмеченных доброй волей, Моргентау изложил подход, который подчеркивал власть над моралью.Действительно, мораль изображалась как нечто, чего следует избегать при разработке политики. По мнению Моргентау, каждое политическое действие направлено на сохранение, усиление или демонстрацию власти. Считается, что политика, основанная на морали или идеализме, может привести к слабости — и, возможно, к разрушению или доминированию государства со стороны конкурента. В этом смысле преследование национальных интересов «аморально», то есть не подлежит моральным расчетам.

В книге Theory of International Politics (1979) Кеннет Вальц модернизировал теорию IR, отодвинув реализм от его недоказуемых (хотя и убедительных) предположений о человеческой природе.Его теоретический вклад был назван «неореализмом» или «структурным реализмом», потому что он подчеркивал понятие «структура» в своем объяснении. Решения и действия государства основаны не на человеческой природе, а на простой формуле. Во-первых, все государства ограничены существованием в международной анархической системе (это структура). Во-вторых, любой образ действий, которого они придерживаются, основан на их относительной силе по сравнению с другими состояниями. Итак, Вальц предложил версию реализма, рекомендовавшую теоретикам исследовать характеристики международной системы для поиска ответов, а не копаться в недостатках человеческой природы.Тем самым он положил начало новой эре в теории IR, в которой предпринимались попытки использовать методы социальных наук, а не методы политической теории (или философии). Разница в том, что переменные Вальса (международная анархия, степень власти государства и т. Д.) Можно измерить эмпирически / физически. Такие идеи, как человеческая природа, — это предположения, основанные на определенных философских взглядах, которые нельзя измерить таким же образом.

Реалисты считают, что их теория наиболее точно описывает образ мировой политики, которым придерживаются практикующие государственное управление.По этой причине реализм, возможно, больше, чем любая другая теория IR, часто используется в мире разработки политики, что отражает желание Макиавелли написать руководство для руководителей. Однако критики реализма утверждают, что реалисты могут помочь увековечить жестокий и конфронтационный мир, который они описывают. Принимая во внимание несговорчивую и эгоистичную природу человечества и отсутствие иерархии в государственной системе, реалисты побуждают лидеров действовать, основываясь на подозрительности, силе и силе. Таким образом, реализм можно рассматривать как самоисполняющееся пророчество.Говоря более прямо, реализм часто критикуется как чрезмерно пессимистический, поскольку он считает неизбежным конфронтационный характер международной системы. Однако, по мнению реалистов, лидеры сталкиваются с бесконечными ограничениями и небольшими возможностями для сотрудничества. Таким образом, они мало что могут сделать, чтобы избежать реальности силовой политики. Для реалиста столкновение с реальностью своего затруднительного положения — это не пессимизм, а благоразумие. Реалистический взгляд на международные отношения подчеркивает, что возможность мирных перемен, или фактически любых изменений, ограничена.Для лидера полагаться на такой идеалистический результат было бы безумием.

Возможно, потому что он предназначен для объяснения повторяемости и вневременной модели поведения, реализм не смог предсказать или объяснить недавнюю крупную трансформацию международной системы: конец холодной войны между Соединенными Штатами Америки (США) и США. Советский Союз в 1991 году. Когда закончилась холодная война, международная политика претерпела быстрые изменения, которые указали на новую эру ограниченной конкуренции между государствами и широких возможностей для сотрудничества.Эта трансформация вызвала появление оптимистического взгляда на мировую политику, в котором реализм отвергался как «старое мышление». Реалистов также обвиняют в том, что они слишком много внимания уделяют государству как единой единице, в конечном итоге упускают из виду других действующих лиц и силы внутри государства, а также игнорируют международные проблемы, напрямую не связанные с выживанием государства. Например, «холодная война» закончилась, потому что обычные граждане в странах Восточной Европы, контролируемых Советским Союзом, решили восстать против существующих структур власти.Это восстание перекинулось из одной страны в другую внутри огромной империи Советского Союза, что привело к его постепенному распаду в период с 1989 по 1991 год. Набор инструментов реализма не учитывал и не учитывает такие события: действия обычных граждан (или международных организаций, если на то пошло). ) не имеют большого значения в его расчетах. Это связано с государственно-центрированной природой мышления, на котором построен реализм. Он рассматривает состояния как твердые шары для пула, прыгающие вокруг стола — никогда не останавливаясь, чтобы заглянуть внутрь каждого шара для пула, чтобы увидеть, из чего он состоит и почему он движется именно так.Реалисты признают важность этой критики, но склонны рассматривать такие события, как распад Советского Союза, как исключения из нормального образа жизни.

Многие критики реализма сосредотачиваются на одной из его центральных стратегий в управлении мировыми делами — идее, называемой «балансом сил». Это описывает ситуацию, в которой государства постоянно делают выбор, чтобы увеличить свои собственные возможности, подрывая возможности других. Это создает своего рода «баланс», поскольку (теоретически) ни одному государству не разрешается становиться слишком сильным в международной системе.Если государство пытается испытать удачу и слишком сильно вырастет, как нацистская Германия в 1930-х годах, это вызовет войну, потому что другие государства сформируют альянс, чтобы попытаться победить его, то есть восстановить баланс. Эта система баланса сил — одна из причин анархичности международных отношений. Ни одно государство не смогло стать глобальной державой и объединить мир под своим прямым управлением. Следовательно, реализм часто говорит о важности гибких союзов как способа обеспечения выживания. Эти союзы определяются не столько политическим или культурным сходством между государствами, сколько необходимостью найти хороших друзей или «врагов моего врага».Это может помочь объяснить, почему США и Советский Союз были союзниками во время Второй мировой войны (1939–1945): они оба видели аналогичную угрозу со стороны растущей Германии и стремились уравновесить ее. Однако через пару лет после окончания войны нации превратились в заклятых врагов, и баланс сил снова начал меняться по мере формирования новых союзов во время так называемой холодной войны (1947–1991). В то время как реалисты описывают баланс сил как разумную стратегию управления небезопасным миром, критики видят в нем способ узаконить войну и агрессию.

Несмотря на эту критику, реализм остается центральным в области теории ИР, и большинство других теорий связано (по крайней мере частично) с его критикой. По этой причине было бы неуместно писать учебник по теории IR, не освещая реализм в первой главе. Кроме того, реализм продолжает предлагать многие важные идеи о мире разработки политики благодаря своей истории предложения инструментов государственного управления разработчикам политики.

Реализм и Исламское государство

Группа «Исламское государство» (также известная как ИГ, Даиш, ИГИЛ или ИГИЛ) — это группа боевиков, которая следует фундаменталистской доктрине суннитского ислама.В июне 2014 года группа опубликовала документ, в котором утверждала, что проследила родословную своего лидера Абу Бакра аль-Багдади до пророка Мухаммеда. Затем группа назначила аль-Багдади своим «халифом». Будучи халифом, аль-Багдади потребовал преданности набожных мусульман всего мира, и группа и ее сторонники приступили к совершению ряда крайних и варварских действий. Многие из них были нацелены на города в западных странах, таких как Мельбурн, Манчестер и Париж, что привело к тому, что проблема стала глобальной.В конечном итоге цель состоит в том, чтобы создать Исламское государство (или халифат) в геополитическом, культурном и политическом плане и удержать (с помощью терроризма и экстремистских действий) западные или региональные державы от вмешательства в этот процесс. Конечно, это означает, что территория существующих государств находится под угрозой. Хотя группировка «Исламское государство» считает себя государством, из-за своих действий она была определена как террористическая организация практически всеми государствами мира и международными организациями.Исламские религиозные лидеры также осудили идеологию и действия группы.

Несмотря на то, что это не было официально признанным государством, группировка Исламского государства, захватив и удерживая территории в Ираке и Сирии, явно обладала аспектами государственности. Основная часть усилий по борьбе с группировкой Исламского государства заключалась в нанесении авиаударов по ее позициям в сочетании с другими военными стратегиями, такими как использование союзных местных сил для возвращения территории (особенно в Ираке). Это говорит о том, что война считается наиболее эффективным методом противодействия растущей мощи терроризма на Ближнем Востоке и нейтрализации угрозы, которую группировка Исламского государства представляет не только для западных государств, но и для государств региона.Таким образом, хотя транснациональный терроризм, подобный тому, который практикуется группировкой «Исламское государство», представляет собой относительно новую угрозу в международных отношениях, государства для борьбы с ним полагались на старые стратегии, согласующиеся с реализмом.

Государства в конечном итоге рассчитывают на самопомощь для обеспечения собственной безопасности. В этом контексте у реалистов есть две основные стратегии управления небезопасностью: баланс сил и сдерживания. Баланс сил зависит от стратегических, гибких союзов, в то время как сдерживание основывается на угрозе (или использовании) значительной силы.Оба они фигурируют в этом деле. Во-первых, рыхлая коалиция государств, напавших на группировку «Исламское государство», таких как США, Россия и Франция, опиралась на различные благоприятные погодные условия союзы с такими региональными державами, как Саудовская Аравия, Турция и Иран. В то же время они преуменьшали роль международных организаций, потому что согласовать действия в таких местах, как Организация Объединенных Наций, сложно из-за государственного соперничества. Во-вторых, сдерживание врага подавляющей превосходящей силой (или угрозой этого) воспринималось как самый быстрый метод восстановления контроля над территориями, находящимися под властью Исламского государства.Очевидная непропорциональность вооруженных сил Исламского государства по сравнению с вооруженными силами США, Франции или России, кажется, подтверждает рациональность решения, что снова возвращает нас к акценту реализма на важности таких понятий, как сдерживание, а также к рассмотрению государств. как рациональные субъекты. Однако подход рационального субъекта предполагает, что противник — даже если это террористическая группа — также является рациональным субъектом, который выберет курс действий, при котором выгода перевешивает риски.

Отсюда мы видим, что, хотя действия террористической группы могут показаться иррациональными, их можно интерпретировать иначе. С реалистической точки зрения, группировка «Исламское государство», распространяя террор, использует ограниченные средства, имеющиеся в ее распоряжении, для противодействия влиянию Запада в Ираке и Сирии. Существенный сопутствующий ущерб от полномасштабного военного наступления, очевидно, не беспокоит командиров группировки по двум основным причинам, каждая из которых может способствовать усилению их мощи.Во-первых, это будет способствовать разжиганию антизападных настроений на всем Ближнем Востоке, поскольку местное население становится целью иностранной агрессии. Во-вторых, чувство несправедливости, вызванное этими атаками, создает возможность для спонтанной вербовки бойцов, которые были бы готовы умереть, чтобы утвердить цели группы — это в равной степени верно как для тех, кто находится в непосредственном регионе, так и для тех, кто во всем мире становится жертвой Исламского государства. пропаганда в Интернете.

Именно по причинам, подобным тем, которые раскрываются в данном случае, в таких сложных регионах, как Ближний Восток, реалисты рекомендуют проявлять крайнюю осторожность в отношении того, когда и где государство использует свою военную мощь.При рассмотрении реализма легко увидеть в нем разжигающую войну теорию. Например, прочитав первую половину абзаца выше, вы можете почувствовать, что реализм поддержит атаку на группировку «Исламское государство». Но когда вы прочтете вторую половину абзаца, вы обнаружите, что та же теория рекомендует проявлять крайнюю осторожность.

Ключевым моментом в понимании реализма является то, что эта теория утверждает, что отвратительные действия, такие как война, являются необходимыми инструментами государственного управления в несовершенном мире, и лидеры должны использовать их, когда это отвечает национальным интересам.Это совершенно рационально в мире, где выживание государства имеет первостепенное значение. В конце концов, если какое-либо государство перестает существовать из-за нападения или внутреннего коллапса, все другие политические цели перестают иметь большое практическое значение. При этом лидер должен быть предельно осторожным, решая, где и когда использовать военную силу. Стоит отметить, что вторжение США в Ирак в 2003 году, предпринятое в рамках Глобальной войны с терроризмом, было встречено большинством ведущих реалистов как злоупотребление властью, не служащее национальным интересам США.Это было связано с возможностью того, что непропорциональное использование военной силы США вызовет ответную реакцию и негодование в регионе. В самом деле, в данном случае реализм дал сильные результаты в качестве инструмента анализа, как продемонстрировал подъем группировки «Исламское государство» в годы после вторжения в Ирак.

Заключение

Реализм — это теория, которая претендует на объяснение реальности международной политики. Он подчеркивает ограничения на политику, которые проистекают из эгоистической природы человечества и отсутствия центральной власти над государством.Для реалистов высшей целью является выживание государства, что объясняет, почему действия государства оцениваются в соответствии с этикой ответственности, а не моральными принципами. Доминирование реализма породило значительную часть литературы, критикующей его основные принципы. Однако, несмотря на ценность критики, которая будет рассмотрена в оставшейся части этой книги, реализм продолжает давать ценные идеи и остается важным аналитическим инструментом для каждого изучающего международные отношения.

---

Узнайте больше об этой и многих других теориях международных отношений с помощью ряда мультимедийных ресурсов, собранных E-IR .

Полные ссылки для цитирования можно найти в версии PDF по ссылке вверху этой страницы.

Дополнительная литература по электронным международным отношениям

реализма | История, определение и характеристики

Реализм , в искусстве, точное, детальное, неукрашенное изображение природы или современной жизни.Реализм отвергает образную идеализацию в пользу пристального наблюдения за внешними проявлениями. Таким образом, реализм в широком смысле охватил множество художественных течений в разных цивилизациях. В изобразительном искусстве, например, реализм можно найти в древних эллинистических греческих скульптурах, точно изображающих боксеров и дряхлых старух. Реалистичны работы таких художников XVII века, как Караваджо, голландских жанристов, испанских художников Хосе де Рибера, Диего Веласкеса и Франсиско де Сурбарана, а также братьев Ленен во Франции.Реалистическими можно назвать также произведения английских романистов XVIII века Даниэля Дефо, Генри Филдинга и Тобиаса Смоллетта.

Гюстав Курбе: Мастерская художника

Мастерская художника , с изображением Гюстава Курбе за мольбертом, холст, масло Курбе, 1854–1855; в Музее Орсе в Париже.

© AISA — Everett / Shutterstock.com

Однако реализм сознательно не принимался как эстетическая программа до середины XIX века во Франции. Действительно, реализм можно рассматривать как главную тенденцию французских романов и картин между 1850 и 1880 годами.Одно из первых упоминаний термина реализм было в Mercure français du XIX ^e siècle в 1826 году, в котором это слово используется для описания доктрины, основанной не на имитации прошлых художественных достижений, а на правдивое и точное изображение моделей, которые предлагает художнику природа и современная жизнь. Французские сторонники реализма были согласны в своем отрицании искусственности как классицизма, так и романтизма академий и необходимости современности в эффективном произведении искусства.Они пытались изобразить жизнь, внешность, проблемы, обычаи и нравы среднего и низшего классов, простых, обычных, скромных и лишенных украшений. Более того, они сознательно поставили перед собой задачу воспроизвести все аспекты современной жизни и общества, которые до сих пор игнорировались, — его ментальные установки, физические параметры и материальные условия.

Реализм был стимулирован несколькими интеллектуальными разработками в первой половине XIX века. Среди них были антиромантические движения в Германии, делавшие упор на простого человека как на художественный объект; Позитивистская философия Огюста Конта, в которой подчеркивалась важность социологии как научного исследования общества; рост профессиональной журналистики с ее точной и беспристрастной записью текущих событий; и развитие фотографии с ее способностью механически воспроизводить визуальные образы с исключительной точностью.Все эти события стимулировали интерес к точной записи современной жизни и общества.

Гюстав Курбе был первым художником, который сознательно провозгласил и практиковал эстетику реализма. После того, как его огромный холст «Студия » (1854–55) был отклонен Всемирной выставкой 1855 года, художник выставил его и другие работы под маркой «Реализм, Ж. Курбе» в специально построенном павильоне. Курбе был категорически против идеализации в своем искусстве и призывал других художников вместо этого делать обычное и современное центром своего искусства.Он рассматривал откровенное изображение сцен из повседневной жизни как истинно демократическое искусство. Такие картины, как его Похороны в Орнане (1849) и Stone Breakers (1849), которые он выставил в Салоне 1850–1851 годов, уже шокировали публику и критиков своей откровенной и неприукрашенной фактичностью. изображены простые крестьяне и чернорабочие. Тот факт, что Курбе не прославлял своих крестьян, а представлял их смело и резко, вызвал бурную реакцию в мире искусства.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Стиль и тематика работ Курбе были построены на основе, уже заложенной художниками барбизонской школы. Теодор Руссо, Шарль-Франсуа Добиньи, Жан-Франсуа Милле и другие в начале 1830-х годов поселились во французской деревне Барбизон с целью точного воспроизведения местного характера ландшафта. Хотя у каждого барбизонского художника был свой стиль и особые интересы, все они подчеркивали в своих работах простые и обыденные, а не грандиозные и монументальные аспекты природы.Они отворачивались от мелодраматической живописности и рисовали твердые, детализированные формы, которые были результатом внимательного наблюдения. В таких произведениях, как The Winnower (1848), Милле был одним из первых художников, которые изобразили крестьянских рабочих с величием и монументальностью, которые до сих пор предназначались для более важных персон.

Другой крупный французский художник, часто связанный с реалистической традицией, Оноре Домье рисовал сатирические карикатуры на французское общество и политику. Он нашел своих героев и героинь из рабочего класса, своих подлых адвокатов и политиков в трущобах и на улицах Парижа.Как и Курбе, он был ярым демократом и использовал свое искусство карикатуриста непосредственно для достижения политических целей. Домье использовал энергичный линейный стиль, смело подчеркивая реалистичные детали и почти скульптурную обработку формы, чтобы критиковать аморальность и уродство, которые он видел во французском обществе.

Оноре Домье: Во Дворце правосудия

Во Дворце правосудия , перо и тушь, тушь, черный мел, акварель и гуашь на бумаге, Оноре Домье, ок.1850; в Музее изящных искусств де ла Виль де Пари, Пети Палас, Париж.

Giraudon / Art Resource, Нью-Йорк

Живописный реализм за пределами Франции, пожалуй, лучше всего был представлен в 19 веке в Соединенных Штатах. Здесь мощные и выразительные картины Уинслоу Гомера с морскими сюжетами, портреты Томаса Икинса, сцены катания на лодках и другие работы являются откровенными, несентиментальными и тщательно наблюдаемыми записями современной жизни.

Реализм был отдельным направлением в искусстве 20-го века и обычно проистекал либо из желания художников представить более честные, поисковые и неидеализированные взгляды на повседневную жизнь, либо из их попыток использовать искусство в качестве средства социальной и политической критики.Грубые, отрывочные, почти журналистские сцены изнаночной городской жизни, созданные группой американских художников, известной как «Восьмерка», относятся к первой категории. Немецкое художественное движение, известное как Neue Sachlichkeit (Новая объективность), с другой стороны, работало в реалистическом стиле, чтобы выразить цинизм и разочарование периода после Первой мировой войны в Германии. Движение эпохи депрессии, известное как соцреализм, приняло такой же суровый и прямой реализм в своих изображениях несправедливости и зла американского общества в тот период.

Социалистический реализм, который был официально спонсируемой марксистской эстетикой в ​​Советском Союзе с начала 1930-х годов до распада этой страны в 1991 году, на самом деле имел мало общего с реализмом, хотя претендовал на то, чтобы быть верным и объективным зеркалом жизни. Его «правдивость» была необходима для обслуживания идеологии и пропагандистских нужд государства. Социалистический реализм обычно использовал методы натуралистической идеализации для создания портретов бесстрашных рабочих и инженеров, которые были поразительно похожи как в своем героическом позитивизме, так и в отсутствии правдоподобия.

Политический реализм в международных отношениях (Стэнфордская философская энциклопедия)

1. Корни реалистической традиции

1.1 Фукидид и важность силы

Как и другие классические политические теоретики, Фукидид (ок. 460 — ок. 400 до н. э.) считал, что политика связана с моральными вопросов. Самое главное, он спрашивает, насколько отношения между государствами какая мощность имеет решающее значение, также можно руководствоваться нормами справедливость. Его История Пелопоннесской войны на самом деле ни работа политической философии, ни устойчивая теория международные отношения.Большая часть этой работы, которая представляет собой частичную счет вооруженного конфликта между Афинами и Спартой, который место с 431 по 404 г. до н. э., состоит из парных выступлений персонажи, которые спорят о противоположных сторонах вопроса. Тем не менее, если History описывается как единственный признанный классический текст в международных отношениях, и если он вдохновляет теоретиков из Гоббса современным исследователям-международникам. потому что это больше, чем хроника событий, а теоретическая положение может быть экстраполировано из него.Реализм выражается в самом первая речь афинян, записанная в История — речь, произнесенная на дебатах, проходивших в Спарта незадолго до войны. Более того, подразумевается реалистическая перспектива. в том, как Фукидид объясняет причину Пелопоннесской войны, и также в знаменитом «Мелианском диалоге», в высказываниях сделанные афинскими посланниками.

1.1.1 Общие черты реализма в международных отношениях

Реалисты в области международных отношений подчеркивают налагаемые ограничения на политику по природе людей, которых они считают эгоистичными, и отсутствием международного правительства.Вместе эти факторы способствовать построению парадигмы международных отношений, основанной на конфликтах, в где ключевыми игроками являются государства, в которых власть и безопасность становятся главные вопросы, и в которых мало места морали. Набор предпосылок, касающихся государственных субъектов, эгоизма, анархии, власти, безопасности, и мораль, которые определяют реалистическую традицию, все присутствуют в Фукидид.

(1) Человеческая природа — отправная точка классического политического реализма. Реалисты считают людей по своей природе эгоистичными и эгоистичными в той мере, в какой эгоизм преобладает над моралью. принципы.На дебатах в Спарте, описанных в книге I История Фукидида , афиняне подтверждают приоритет своекорыстие выше морали. Говорят, что соображения права и неправильное «никогда не отвлекало людей от возможностей возвышения, предлагаемого превосходящей силой »(глава 1 пар. 76).

(2) Реалисты, и особенно современные неореалисты, считают отсутствие правительства, буквально анархия , чтобы быть основным детерминант международных политических результатов.Отсутствие общего нормотворчество и принуждение к власти означает, как они утверждают, что Международная арена — это, по сути, система самопомощи. Каждое государство несет ответственность за свое собственное выживание и может свободно определять свое собственное интересов и преследовать власть. Таким образом, анархия приводит к ситуации в какая сила играет решающую роль в формировании межгосударственных отношений. В слова афинских посланников в Мелосе без единого авторитета которые могут обеспечивать порядок, «независимые государства выживают [только] когда они сильны »(5.97).

(3) Поскольку реалисты представляют мир государств как анархический, они также рассматривают безопасность как центральную проблему. Чтобы достичь безопасности, государства пытаются увеличить свою власть и участвовать в балансировании сил для цель сдерживания потенциальных агрессоров. Войны ведутся не позволять конкурирующим странам становиться сильнее в военном отношении. Фукидид, различая непосредственное и лежащее в основе причин Пелопоннесской войны, не видит ее истинной причины ни в одном из конкретные события, непосредственно предшествовавшие его вспышке.Он вместо этого находит причину войны в изменении распределения власть между двумя блоками греческих городов-государств: Делосской лигой, под руководством Афин и Пелопоннесской лиги под руководство Спарты. По его словам, рост афинской мощи заставили спартанцев опасаться за свою безопасность и тем самым подтолкнули их в войну (1.23).

(4) Реалисты в целом скептически относятся к значимости морали. в международную политику. Это может привести их к утверждению, что нет место морали в международных отношениях, или что есть противоречие между требованиями морали и требованиями успешного политические действия, или что у государств есть своя собственная мораль, которая отличается от общепринятой морали, или что мораль, если она вообще используется, просто используется инструментально для оправдания поведения государств.Ясный случай отказ от этических норм в отношениях между государствами можно найти в «Мелианском диалоге» (5.85–113). Этот диалог касается событиям 416 г. до н. э., когда Афины вторглись на остров Мелос. В Афинские послы поставили мелианцев перед выбором: уничтожение или сдаваться, и с самого начала попросил их не обращаться к правосудию, а думать только об их выживании. По словам посланников, «Мы оба знаем, что решения о справедливости принимаются человеческими обсуждения только тогда, когда обе стороны находятся под равным принуждением, но когда одна сторона сильнее, она получает столько, сколько может, а слабая должна принять это »(5.89). Быть «под равным принуждением» означает находиться под действием закона и, таким образом, подвергаться общий законодательный орган (Korab-Karpowicz 2006, 234). Поскольку такой авторитета над государствами не существует, афиняне утверждают, что в этом беззаконное состояние международной анархии, единственное право — это право более сильного, чтобы доминировать над более слабым. Они явно приравнивают право вовсю и исключить соображения справедливости из чужих дела.

1.1.2 «Мелианский диалог» — первая дискуссия между реалистами и идеалистами

Таким образом, мы можем найти сильную поддержку реалистической точки зрения в заявления афинян.Однако остается вопрос, что степень их реализма совпадает с точкой зрения Фукидида. Хотя существенные отрывки из «Мелианского диалога», как а также другие части History поддерживают реалистичную чтения, позиция Фукидида не может быть выведена из таких отобранные фрагменты, а должны оцениваться на основе более широкий контекст его книги. Фактически, даже «Мелиан» Диалог »дает нам ряд спорных взгляды.

Исследователи IR обычно противопоставляют политический реализм идеализму. или либерализм, теоретическая перспектива, которая подчеркивает международный нормы, взаимозависимость между государствами и международное сотрудничество.В «Мелианский диалог», который является одним из наиболее часто встречающихся комментировал части Фукидида История , представляет классический спор между идеалистическими и реалистическими взглядами: может международная политика должна основываться на моральном порядке, вытекающем из принципов справедливости, или они навсегда останутся ареной конфликтующие национальные интересы и власть?

Для мелианцев, использующих идеалистические аргументы, выбор остается между войной и подчинением (5.86). Они смелы и любят свое страна.Они не хотят терять свою свободу, и, несмотря на тот факт, что они в военном отношении слабее афинян, они готовы защищаться (5.100; 5.112). Они основывают свои аргументы на призыв к правосудию, который они связывают со справедливостью и уважают афиняне как несправедливые (5.90; 5.104). Они набожны, веря, что боги поддержат их правое дело и компенсируют их слабость, и верят в союзы, думая, что их союзники, спартанцы, которые также связаны с ними, поможет им (5.104; 5.112). Следовательно, можно выявить в речи мелианцев элементы идеалистического или либеральное мировоззрение: вера в то, что нации имеют право политическая независимость, что у них есть взаимные обязательства перед одним другой и будет выполнять такие обязательства, и что война агрессия несправедлива. Чего у мелианцев все же не хватает, так это ресурсов. и предвидение. В своем решении защитить себя они руководствуются больше своими надеждами, чем имеющимися доказательствами или благоразумными расчеты.

Афинский аргумент основан на ключевых реалистических концепциях, таких как безопасность и власть, и не зависит от того, каким должен быть мир, но по тому, что это такое. Афиняне игнорируют любые моральные разговоры и призывают Мелианцы, чтобы посмотреть на факты, то есть признать своих военных неполноценность, чтобы учесть возможные последствия своего решения, и думать о собственном выживании (5.87; 5.101). Кажется, что быть мощной реалистической логикой афинских аргументов. Их позиция, основанная на соображениях безопасности и личных интересах, казалось бы, предполагает опору на рациональность, интеллект и дальновидность.Тем не мение, при внимательном рассмотрении их логика оказывается серьезно ошибочной. Мелос, относительно слабое государство, не представляет реальной угрозы безопасности. им. Окончательное разрушение Мелоса не меняет курса о Пелопоннесской войне, которую Афины проиграют через несколько лет.

В истории Фукидид показывает эту силу, если она есть. не сдерживаемый умеренностью и чувством справедливости, вызывает неконтролируемое стремление к большей власти. Нет никаких логических ограничений для размер империи.Опьяненный перспективой славы и богатства, после завоевывая Мелос, афиняне вступают в войну против Сицилии. Они не обращайте внимания на аргумент Мелиан о том, что соображения справедливости полезны для всех в долгосрочной перспективе (5.90). И, как афиняне переоценивают свои силы и, в конце концов, проигрывают войну, их корыстная логика действительно оказывается очень близорукой.

Утопично игнорировать реальность власти в международном отношения, но так же слепо полагаться только на власть.Фукидид похоже, не поддерживает ни наивный идеализм мелианцев, ни цинизм своих афинских противников. Он учит нас быть начеку «Против наивных мечтаний о международной политике», с одной стороны, и «против другой пагубной крайности: безудержный цинизм », с другой стороны (Donnelly 2000, 193). Если он может рассматриваться как политический реалист, его реализм, тем не менее, не является прообразом ни realpolitik , ни традиционного ни этика, ни современный научный неореализм, в котором моральные вопросы в основном игнорируются.Реализм Фукидида, ни аморальный ни аморальным, скорее можно сравнить с тем из Ганса Моргентау, Раймонда Арон и другие классические реалисты двадцатого века, которые, хотя разумно отвечая требованиям национальных интересов, не стал бы отрицать, что политические деятели на международной арене подчиняются моральным суждение.

1.2 Критика моральной традиции Макиавелли

Идеализм в международных отношениях, как и реализм, может претендовать на давняя традиция. Неудовлетворенные миром, каким они его нашли, идеалисты всегда пытались ответить на вопрос «что должно быть »в политике.Платон, Аристотель и Цицерон были политических идеалистов, которые считали, что существуют универсальные моральные ценности, на которых может быть основана политическая жизнь. Основываясь на работе его предшественники, Цицерон развили идею естественного морального закона, который применимо как к внутренней, так и к международной политике. Его идеи о праведности на войне получили дальнейшее развитие в писаниях христианские мыслители св. Августин и св. Фома Аквинский. в в конце пятнадцатого века, когда родился Никколо Макиавелли, идея о том, что политика, в том числе отношения между государствами, должна быть добродетельным, и что методы ведения войны должны оставаться в подчинении этические нормы, по-прежнему преобладающие в политической литературе.

Макиавелли (1469–1527) бросил вызов этой устоявшейся морали. традиции, позиционируя себя таким образом как политического новатора. В новизна его подхода заключается в его критике классического вестерна. политическая мысль как нереалистичная, и в его отделении от политики из этики. Тем самым он закладывает основы современной политики. В Глава XV года. Князь , Макиавелли объявляет, что в отступая от учений более ранних мыслителей, он ищет « действительная правда вопроса, а не воображаемая.”The «Действительная истина» для него единственная истина, которую стоит искать. Он представляет собой сумму практических условий, которые, по его мнению, являются необходимы для процветания как отдельного человека, так и страны. сильный. Макиавелли заменяет древнюю добродетель на (мораль качества личности, такие как справедливость или сдержанность) с virtù , способности или силы. Как пророк virtù , он обещает вести как народы, так и отдельных людей. к земной славе и могуществу.

Макиавеллизм — радикальный тип политического реализма. это применимо как к внутренним, так и к международным делам.Это доктрина, которая отрицает актуальность морали в политике и утверждает что все средства (моральные и аморальные) оправданы для достижения определенных политические цели. Хотя Макиавелли никогда не использует фразу ragione di stato или его французский эквивалент, raison d’état , в конечном итоге для него важно именно что: все, что хорошо для государства, а не этические сомнения или нормы

Макиавелли оправдывал аморальные действия в политике, но никогда не отказывался признать, что они злые.Он действовал в рамках единой традиционная мораль. Это стало его конкретной задачей. Последователи девятнадцатого века разработали доктрину двойного этика: одна общественная и одна частная, чтобы подтолкнуть макиавеллианский реализм даже дальше крайностей, и применить это к международным отношениям. От утверждая, что «у государства нет более высокой обязанности, чем поддержание самого себя », — Гегель дал этическую санкцию государственному продвижение собственных интересов и преимущества перед другими государствами (Meinecke 357).Таким образом он перевернул традиционную мораль. Добро государства было извращенно истолковано как высшая моральная ценность, с расширением национальной власти, рассматриваемой как право нации и долг. Говоря о Макиавелли, Генрих фон Трейчке заявил: что государство было властью именно для того, чтобы заявить о себе как о против других столь же независимых сил, и что высший моральный обязанностью государства было укреплять эту власть. Он считал международным соглашения имеют обязательную силу только в той мере, в какой это было целесообразно для государственный.Идея автономной этики поведения государства и Таким образом была представлена ​​концепция realpolitik . Традиционный отрицалась этика, а силовая политика ассоциировалась с «Высший» тип морали. Эти концепции, наряду с вера в превосходство германской культуры служила оружием с что немецкие государственные деятели с восемнадцатого века до конца Вторая мировая война оправдала свою завоевательную политику и истребление.

Макиавелли часто хвалят за его разумный совет лидеров (что заставило его считаться мастером-основателем современная политическая стратегия) и за его защиту республиканской формы правительства.Конечно, есть много аспектов его мысли, которые заслуживают такой похвалы. Тем не менее, его также можно рассматривать как мыслитель, который несет главную ответственность за деморализацию Европы. Аргумент афинских послов, представленный в книге Фукидида. «Мелианский диалог», диалог Фрасимаха у Платона. Республика , или Карнеад, которому Цицерон ссылается — все это бросает вызов древним и христианским взглядам на единство политики и этики. Однако до Макиавелли это аморальный или аморальный образ мышления никогда не преобладал в мейнстрим западной политической мысли.Это была сила и своевременность его оправдания использования зла как законного средства достижения политических целей, которые убедили многих мыслители и последовавшие за ним политические деятели. Эффекты Макиавеллистские идеи, такие как представление о том, что использование всех возможные средства, допустимые на войне, будут видны на поля сражений современной Европы, когда массовые армии граждан сражались против друг друга до победного конца, не соблюдая правил справедливости. Противоречие между целесообразностью и моралью утратило силу в сфера политики.Концепция двойной этики, частной и общественной, что нанесло дальнейший ущерб традиционной этике обычаев, изобретенный. Доктрина raison d’état в конечном итоге привело к политике Lebensraum , двум мировым войнам, и холокост.

Возможно, самая большая проблема реализма в международном отношения в том, что они имеют тенденцию скатываться в свою крайнюю версию, который принимает любую политику, которая может принести пользу государству за счет другие государства, независимо от того, насколько проблематична политика с моральной точки зрения.Даже если они прямо не поднимают этических вопросов, в произведениях Вальса и многих других современных неореалистов двойная этика предполагалось, и такие слова, как realpolitik , больше не имеют негативные коннотации, которые они имели для классических реалистов, такие как Ганс Моргентау.

1.3 Анархическое естественное состояние Гоббса

Томас Гоббс (1588–1683) был частью интеллектуального движения, цель состояла в том, чтобы освободить зарождающуюся современную науку от ограничений классическое и схоластическое наследие.Согласно классической политической философия, на которой основана идеалистическая точка зрения, люди могут контролировать свои желания с помощью разума и могут работать на благо других, даже за счет собственной выгоды. Таким образом, они оба рациональные и моральные агенты, способные различать право и неправильно и делать моральный выбор. Кроме того, они по природе своей общительны. Гоббс с большим мастерством атакует эти взгляды. Его люди, чрезвычайно индивидуалистичны, а не моральны или социальны, подвержены «Вечное и беспокойное желание власти за властью, которое прекращается только в смерти »( Левиафан XI 2).Поэтому они неминуемо борьба за власть. Излагая такие идеи, Гоббс вносит свой вклад в некоторые из основных концепций, лежащих в основе реалиста. традиции в международных отношениях, особенно в неореализме. К ним относятся характеристика человеческой натуры как эгоистической, концепция международной анархии и точка зрения, что политика, уходящая корнями в борьба за власть, может быть рационализирована и изучена научно.

Одна из наиболее широко известных концепций Гоббса — это концепция анархическое состояние природы, рассматриваемое как влекущее за собой состояние войны — и «Такая война, как каждый против всякого» (XII 8).Он выводит свое представление о состоянии войны из своих взглядов на человеческое природа и условия, в которых существуют люди. Поскольку в государстве в природе нет правительства, и все пользуются равным статусом, каждый человек имеет право на все; то есть нет ограничения на поведение человека. Кто угодно может в любое время применять силу, и все должны быть постоянно готовы противостоять такой силе с помощью сила. Следовательно, движимый стяжательством, без моральных ограничений, и мотивированные бороться за дефицитные товары, люди склонны «Вторгаются» друг в друга ради выгоды.С подозрением относиться к одному другой и движимые страхом, они также, вероятно, будут участвовать в превентивные действия и вторгаются друг в друга для обеспечения собственной безопасности. Наконец, людьми движет гордость и стремление к славе. Будь то выгода, безопасность или репутация, стремящиеся к власти люди будут таким образом «стремятся уничтожить или подчинить друг друга» (XIII 3). В таких неопределенных условиях, когда каждый является потенциальным агрессором, воевать с другими — более выгодная стратегия, чем миролюбивая поведения, и нужно понять, что доминирование над другими необходимо для продолжения собственного выживания.

Гоббс в первую очередь озабочен отношениями между отдельных лиц и государства, а также его комментарии об отношениях между состояний мало. Тем не менее то, что он говорит о жизни людей в естественном состоянии также можно интерпретировать как описание того, как государства существуют по отношению друг к другу. Однажды заявляет установлены, индивидуальное стремление к власти становится основой для поведение государств, которое часто проявляется в их попытки доминировать над другими государствами и народами.Государства, «за свои собственная безопасность, — пишет Гоббс, — расширяет свои владения на все отговорки об опасности и страх вторжения или помощи, которая может быть отданы захватчикам, [и] стараются изо всех сил подчинить и ослабляют своих соседей »(XIX 4). Соответственно квест и борьба за власть лежит в основе гоббсовского видения отношения между государствами. То же самое позже будет верно и для модели международные отношения развивал Ханс Моргентау, глубоко под влиянием Гоббса и принял тот же взгляд на человеческую природу.Точно так же неореалист Кеннет Вальц последует примеру Гоббса. относительно международной анархии (факт, что суверенные государства не подчиняется любому высшему общему суверену) как существенный элемент международные отношения.

Подчиняясь суверену, люди спасаются от войны. всего против всего, что Гоббс связывает с естественным состоянием; однако эта война продолжает доминировать в отношениях между государствами. Этот не означает, что государства всегда воюют, а скорее, что они имеют склонность к борьбе (XIII 8).Когда каждое государство решает Независимо от того, применять силу или нет, война может вспыхнуть в любой момент. В достижение внутренней безопасности через создание государства затем параллельно с состоянием межгосударственной незащищенности. Можно поспорить что если бы Гоббс был полностью последовательным, он бы согласился с представлением что, чтобы избежать этого условия, состояния должны также войти в заключают договор и подчиняются мировому суверену. Хотя идея мирового государства найдет поддержку среди некоторых из сегодняшних реалисты, это не позиция самого Гоббса.Он не предложить, чтобы общественный договор между странами был реализован, чтобы принести Конец международной анархии. Это потому, что состояние небезопасность, в которой находятся состояния, не обязательно ведет к незащищенность для своих граждан. Пока вооруженный конфликт или другой тип вражды между государствами фактически не вспыхивает, люди внутри государства может чувствовать себя в относительной безопасности.

Отрицание существования универсальных моральных принципов в отношения между государствами сближают Гоббса с макиавеллистами и последователи доктрины raison d’état .Его теория международных отношений, предполагающая независимость государства, как и независимые личности, являются врагами по своей природе, асоциальными и эгоистичны, и что в их поведении нет моральных ограничений, является серьезным вызовом идеалистическому политическому видению, основанному на человеческих общительности и концепции международной юриспруденции, которая построен на этом видении. Однако то, что отличает Гоббса от Макиавелли и связывает его больше с классическим реализмом. настаивание на оборонительном характере внешней политики.Его политическая теория не предлагает делать что бы то ни было выгодно для государства. Его подход к международным отношениям разумный и миролюбивый: суверенные государства, как и отдельные лица, должны быть настроен на мир, одобренный разумом.

Что Вальс и другие читатели-неореалисты произведений Гоббса иногда забывают, что он не воспринимает международную анархию как среда без правил. Предполагая, что определенные веления разума применяются даже в естественном состоянии, он утверждает, что возможны более мирные и основанные на сотрудничестве международные отношения.Он также не отрицает существования международного права. Суверенный государства могут подписывать договоры друг с другом, чтобы обеспечить правовую основу для их отношения. Однако в то же время Гоббс, похоже, осознает, что международные правила часто оказываются неэффективными в ограничении борьба за власть. Государства интерпретируют их в своих интересах, и поэтому международное право будет соблюдаться или игнорироваться в соответствии с затронуты интересы государств. Следовательно, международные отношения будут всегда иметь тенденцию быть рискованным делом.Этот мрачный взгляд на глобальный политика лежит в основе реализма Гоббса.

2. Классический реализм ХХ века

Реализм ХХ века родился в ответ на идеалистическую перспектива, которая доминировала в исследованиях международных отношений в последствия Первой мировой войны. Идеалисты 1920-1930-х гг. (также называемые либеральными интернационалистами или утопистами) преследовали цель построение мира для предотвращения нового мирового конфликта. Они видели решение межгосударственных проблем как создание уважаемого система международного права, поддерживаемая международными организациями.Этот межвоенный идеализм привел к созданию Лиги Страны в 1920 году и в пакте Келлога-Бриана 1928 года, объявившем войну вне закона и обеспечение мирного разрешения споров. Президент США Вудро Вильсон, такие ученые, как Норман Энджелл, Альфред Циммерн и Раймонд Б. Фосдик и другие выдающиеся идеалисты того времени их интеллектуальная поддержка Лиги Наций. Вместо сосредоточение внимания на том, что некоторые считают неизбежностью конфликта между государствами и народами они решили подчеркнуть общие интересов, которые могли объединить человечество, и пытались обратиться к рациональность и нравственность.Для них война возникла не из эгоистическая природа человека, а скорее в несовершенных социальных условиях и политические договоренности, которые можно улучшить. Однако их идеи были уже подвергался критике в начале 1930-х годов Райнхольдом Нибуром и в течение нескольких лет Э. Х. Карром. Лига Наций, которая Соединенные Штаты так и не присоединились, и из которых вышли Япония и Германия, не смог предотвратить начало Второй мировой войны. Этот факт, возможно больше, чем любой теоретический аргумент, произвел сильного реалиста реакция.Хотя Организация Объединенных Наций, основанная в 1945 году, все еще может быть рассматривается как продукт идеалистического политического мышления, дисциплина международные отношения находились под сильным влиянием в первые годы послевоенного периода произведениями «классических» реалистов. такие как Джон Х. Герц, Ханс Моргентау, Джордж Кеннан и Раймонд Арон. Затем, в 1950-е и 1960-е годы, классический реализм оказался под угрозой. проблема ученых, которые пытались внедрить более научный подход к изучению международной политики.В 80-е годы он уступил место другое направление теории международных отношений — неореализм.

Поскольку в рамках данной статьи невозможно представить все мыслители, внесшие вклад в развитие классический реализм двадцатого века, Э. Х. Карр и Ханс Моргентау, как возможно, самые влиятельные из них были отобраны для обсуждение здесь.

2.1 Вызов утопического идеализма Э. Х. Карра

В своей основной работе по международным отношениям The Twenty Years ’Crisis , впервые опубликовано в июле 1939 года, Эдвард Халлетт Карр (1892–1982) нападает на идеалистическую позицию, которую он описывает как «Утопизм.Он характеризует эту позицию как включая веру в разум, уверенность в прогрессе, чувство морали честность и вера в лежащую в основе гармонию интересов. По мнению идеалистов, война — это заблуждение в ходе нормальная жизнь и способ ее предотвратить — воспитывать людей в духе мира, и построить системы коллективной безопасности, такие как Лига Наций или сегодняшняя Организация Объединенных Наций. Карр бросает вызов идеализму подвергая сомнению его претензии на моральный универсализм и его идею гармонии интересов.Он заявляет, что «мораль может быть только относительной, не универсален »(19), и утверждает, что учение о гармонии интересов используется привилегированными группами «для оправдания и сохраняют свое доминирующее положение »(75).

Карр использует концепцию относительности мышления, которую он прослеживает. Марксу и другим современным теоретикам, чтобы показать стандарты, по которым Считается, что политика является продуктом обстоятельств и интересов. Его основная идея состоит в том, что интересы данной партии всегда определить, что эта партия считает моральными принципами, и, следовательно, эти принципы не универсальны.Карр отмечает, что политики, ибо Например, часто используют язык правосудия, чтобы скрыть интересы своих стран или создавать негативные образы других люди для оправдания актов агрессии. Существование таких экземпляров моральной дискредитации потенциального врага или морального оправдания его собственная позиция показывает, утверждает он, что моральные идеи происходят от фактических политик. Политика — это не так, как хотелось бы идеалистам, основанный на неких универсальных нормах, не зависящих от интересов сторон вовлеченный.

Если конкретные моральные нормы де-факто основаны на интересах, Согласно аргументу Карра, существуют также интересы, лежащие в основе того, что рассматриваются как абсолютные принципы или универсальные моральные ценности. Пока идеалисты склонны рассматривать такие ценности, как мир или справедливость, как универсальны и заявляют, что их поддержание в интересах всех, Карр выступает против этой точки зрения. По его словам, универсальных ценности и универсальные интересы. Он утверждает, что те, кто ссылается на универсальные на самом деле интересы действуют в собственных интересах (71).Они думают, что то, что лучше для них, лучше для всех, и определяют свои собственные интересы с универсальными интересами мира в целом.

Идеалистическая концепция гармонии интересов основана на на представлении о том, что люди могут рационально признать, что у них есть некоторые общие интересы, поэтому такое сотрудничество возможно. Карр противопоставляет эту идею реальности конфликта интересует . По его словам, мир раздирают особые интересы разных людей и групп.В таком конфликтная среда, порядок основан на силе, а не на морали. Кроме того, сама мораль является продуктом власти (61). Как Гоббс, Карр рассматривает мораль как построенную конкретной правовой системой. это осуществляется силой принуждения. Международные моральные нормы навязывается другим странам доминирующими нациями или группами наций которые представляют себя как международное сообщество в целом. Они придуманы, чтобы увековечить господство этих наций.

Ценности, которые идеалисты считают хорошими для всех, например мир, социальное обеспечение. справедливость, процветание и международный порядок рассматриваются Карром как всего статус-кво понятий.Силы, которые довольны статус-кво рассматривает существующее соглашение как справедливое и, следовательно, проповедовать мир. Они пытаются сплотить всех вокруг своего представления о том, что есть хорошо. «Так же, как правящий класс в сообществе молится о домашних мир, который гарантирует собственную безопасность и превосходство, … так что международный мир становится особым интересом преобладающих полномочия »(76). С другой стороны, неудовлетворенные власти считают такое же устройство как несправедливое, и поэтому готовьтесь к войне. Следовательно, путь обрести мир, если его нельзя просто принуждать, значит удовлетворить неудовлетворенные полномочия.«Те, кому больше всего выгодна [международная] порядок может в долгосрочной перспективе только надеяться на его поддержание, сделав достаточные уступки, чтобы сделать его терпимым для тех, кто извлекает из него выгоду минимум »(152). Логический вывод, который должен сделать читатель Книга Карра — это политика умиротворения.

Карр был искушенным мыслителем. Он осознал, что логика «чистого реализма» не может предложить ничего, кроме неприкрытой борьбы за сила, которая делает невозможным любое международное общество » (87).Хотя он сносит то, что называет «текущим утопия »идеализма, он в то же время пытается построить «Новая утопия», реалистический мироустройство ( там же .). Таким образом, он признает, что людям нужны определенные фундаментальные, общепризнанные нормы и ценности, и противоречит его собственному аргументу, с помощью которого он пытается отрицать универсальность любые нормы или ценности. Чтобы сделать дальнейшие возражения, тот факт, что язык универсальных моральных ценностей может быть неправильно использован в политике для выгоде той или иной стороны, и что такие ценности могут быть только несовершенно реализовано в политических институтах, не означает, что таких ценностей не существует.Во многих людях есть глубокая тоска. существа, как привилегированные, так и непривилегированные, за мир, порядок, процветание и справедливость. Легитимность идеализма состоит в постоянные попытки осмыслить и отстоять эти ценности. Идеалисты терпят неудачу, если в своей попытке они не уделяют достаточно внимания реальность власти. С другой стороны, в мире чистого реализма, в в котором все ценности соотносятся с интересами, жизнь превращается в не более чем силовая игра и это невыносимо.

Двадцатилетний кризис затрагивает ряд универсальные идеи, но он также отражает дух своего времени.В то время как мы может винить идеалистов межвоенного периода в их неспособности построить международные институты, достаточно сильные, чтобы предотвратить вспышку Вторая мировая война, эта книга указывает на то, что реалисты межвоенного периода были Точно так же не готов к встрече с вызовом. Карр часто ссылается на Германия находилась под властью нацистов, как если бы она была такой же страной, как и все остальные. Он говорит что если Германия перестанет быть неудовлетворенной державой и «станет высший в Европе », он принял бы язык международного солидарность, аналогичная солидарности других западных держав (79).Неспособность Карра и других реалистов признать опасную природу нацизма, и их уверенность в том, что Германия может быть удовлетворена территориальными уступок, помогли создать политическую среду, в которой последний должен был набирать силу, аннексировать Чехословакию по своему желанию и быть в военном отношении противостоял в сентябре 1939 г. только Польшей.

Теория международных отношений — это не просто интеллектуальная предприятие; это имеет практические последствия. Это влияет на наше мышление и политическая практика.С практической стороны реалисты 1930-е годы, которым Карр оказал интеллектуальную поддержку, были людьми, настроенными против система коллективной безопасности, воплощенная в Лиге Наций. Работая во внешнеполитических учреждениях того времени, они способствовал его слабости. Как только они ослабили Лигу, они проводил политику умиротворения и примирения с Германией как с альтернатива коллективной безопасности (Ashworth 46). После аннексии Чехословакии, когда провал анти-лиги реалист консерваторы собрались вокруг Невилла Чемберлена и этой политики стало ясно, они пытались восстановить ту самую систему безопасности, которая у них была ранее снесли.Те, кто поддерживал коллективную безопасность, были названы идеалистами.

2.2 Принципы реалистичности Ганса Моргентау

Ханс Дж. Моргентау (1904–1980) развил реализм в всеобъемлющая теория международных отношений. Под влиянием Протестантский богослов и политический писатель Райнхольд Нибур, а также Гоббса, он ставит эгоизм и властолюбие в центр своих картина человеческого существования. Ненасытная человеческая жажда власти, вневременной и универсальный, который он отождествляет с анимус dominandi , желание доминировать, для него главная причина конфликт.Как он утверждает в своей основной работе, Политика между народами: Борьба за власть и мир , впервые опубликовано в 1948 году, «Международная политика, как и всякая политика, — это борьба за мощность »(25).

Моргентау систематизирует реализм в международных отношениях на основы шести принципов, которые он включает во второе издание Политика между народами . Как традиционалист он выступает против так называемые ученые (ученые, которые, особенно в 1950-е годы пытались свести дисциплину международных отношений к раздел поведенческой науки).Тем не менее, в первом принципе он утверждает, что реализм основан на объективных законах, уходящих корнями в неизменные человеческая природа (4). Он хочет превратить реализм в теорию международная политика и политическое искусство, полезный инструмент иностранного политика.

Краеугольным камнем реалистической теории Моргентау является концепция . мощности или «проценты, определяемые в единицах мощности», что подтверждает его второй принцип: предположение, что политическая лидеры «думают и действуют с точки зрения интересов, определяемых как мощность »(5).Эта концепция определяет автономию политики, и позволяет анализировать внешнюю политику независимо от различных мотивы, предпочтения, интеллектуальные и моральные качества отдельные политики. Кроме того, это основа рационального картина политики.

Хотя, как объясняет Моргентау в третьем принципе, интерес определяется как власть — универсальная категория, и действительно существенный элемент политики, с чем могут быть связаны разные вещи интерес или власть в разное время и в разных обстоятельствах.Его содержание и способ использования определяются политическим и культурная среда.

В четвертом принципе Моргентау рассматривает взаимосвязь между реализм и этика. Он говорит, что, хотя реалисты осознают мораль значение политических действий, они также осознают напряженность между моралью и требованиями успешного политического действие. «Универсальные моральные принципы, — утверждает он, — «Не могут быть применены к действиям государств в их абстрактной универсальная формулировка, но … они должны быть отфильтрованы через конкретные обстоятельства времени и места »(9).Эти принципы должны сопровождаться осмотрительностью, поскольку, как он предупреждает, «может быть нет политической морали без благоразумия; то есть без рассмотрения о политических последствиях, казалось бы, моральных действий » ( там же .).

Благоразумие, а не убежденность в собственных моральных или идеологических убеждениях. превосходство должно направлять политические действия. Это подчеркивается в пятый принцип, где Моргентау снова подчеркивает идею, что все государственные субъекты, в том числе и наши, должны рассматриваться исключительно как политические субъекты, преследующие свои интересы, определенные с точки зрения полномочий.Принимая эту точку зрения по отношению к своим аналогам и, таким образом, избегая идеологической конфронтации, государство могло бы проводить политику, уважающую интересы других государств, в то время как защищая и продвигая свои собственные.

Поскольку власть или интерес, определяемые как власть, являются концепцией, определяет политику, политика — это автономная сфера, как говорит Моргентау в его шестом принципе реализма. Его нельзя подчинять этике. Однако этика все же играет роль в политике.«Человек, который был не что иное, как «политический человек» был бы зверем, ибо он будет полностью лишен моральных ограничений. Человек, который был ничем но «моральный человек» был бы глупцом, потому что он был бы полностью безрассудства »(12). Политическое искусство требует, чтобы эти двое аспекты человеческой жизни, силы и морали должны быть приняты во внимание рассмотрение.

Хотя шесть принципов реализма Моргентау содержат повторения и несоответствия, мы тем не менее можем получить от них следующая картина: Власть или интерес — это центральное понятие, которое превращает политику в автономную дисциплину.Рациональные государственные субъекты преследовать свои национальные интересы. Следовательно, рациональная теория международную политику можно построить. Такой теории нет озабочены моралью, религиозными убеждениями, мотивами или идеологическими предпочтения отдельных политических лидеров. Это также указывает на то, что в во избежание конфликтов государствам следует избегать моральных крестовых походов или идеологической конфронтации и искать компромисс, основанный исключительно на удовлетворение их взаимных интересов.

Хотя он определяет политику как автономную сферу, Моргентау не следует макиавеллистскому пути полного устранения этики из политики.Он предполагает, что, хотя люди являются политическими животные, преследующие свои интересы, они моральные животные. Лишенный любой морали они опустились бы до уровня зверей или недочеловеков. Даже если он не руководствуется общечеловеческими моральными принципами, Таким образом, политическое действие имеет для Моргентау моральное значение. В конечном итоге направленный на достижение цели национального выживания, он также предполагает осмотрительность. Эффективная защита жизни граждан от вреда — это не просто насильственное физическое действие; у него есть благоразумный и моральные аспекты.

Моргентау рассматривает реализм как способ мышления о международном отношения и полезный инструмент для разработки политики. Однако некоторые из основные концепции его теории, и особенно идея конфликта как проистекающие из человеческой природы, а также из самой концепции власти, вызвали критику.

Международная политика, как и всякая политика, для Моргентау борьба за власть из-за элементарной жажды власти человека. Но рассматривая каждого человека как занятого постоянным поиском власть — точка зрения, которую он разделяет с Гоббсом — является сомнительной предпосылкой.Человеческую природу нельзя раскрыть наблюдением и экспериментом. Это не может быть доказано никаким эмпирическим исследованием, а только раскрыто философией, навязанной нам как предмет веры и внушенной образованием.

Сам Моргентау укрепляет веру в человеческое стремление к власти, вводя нормативный аспект своей теории — рациональность. Рациональная внешняя политика считается «хорошей внешней политикой» (7). Но он определяет рациональность как процесс расчета затрат и выгод всех альтернативных политик с целью определения их относительной утилита, т.е. их способность максимизировать мощность. Государственные деятели «думают и действовать, исходя из интересов, определяемых как власть »(5). Только интеллектуальная слабость политиков может привести к внешней политике отклоняются от рационального курса, направленного на минимизацию рисков и максимизация выгод. Следовательно, вместо того, чтобы представлять реальный портрет человека дел, Моргентау подчеркивает стремление к власти и рациональность этого стремления и устанавливает его как норму.

Как заметили Раймон Арон и другие ученые, сила, сила фундаментальная концепция реализма Моргентау неоднозначна.Может быть либо средством, либо целью в политике. Но если власть только средство для получения чего-то еще, это не определяет природу международная политика, как утверждает Моргентау. Это не позволяет нам понимать действия государств независимо от мотивов и идеологические предпочтения их политических лидеров. Он не может служить как основа для определения политики как автономной сферы. Таким образом, принципы реализма Моргентау вызывают сомнения. «Это правда, — спрашивает Арон, — что все свой режим, проводят такую ​​же внешнюю политику »(597) и что внешняя политика Наполеона или Сталина по сути идентичны таковым Гитлера, Людовика XVI или Николая II, что не составляет больше, чем борьба за власть? «Если кто-то ответит« да », то предложение неоспоримо, но не очень поучительно »(598).Соответственно, бесполезно определять действия состояний исключительными ссылка на власть, безопасность или национальные интересы. Международный политику нельзя изучать независимо от более широкого исторического и культурный контекст.

Хотя Карр и Моргентау концентрируются в первую очередь на международных отношений, их реализм может быть применен и к внутренней политике. К быть классическим реалистом — это вообще воспринимать политику как конфликт интересы и борьба за власть, и стремление к миру, признавая общие интересы и пытаясь удовлетворить их, а не морализируя.Бернард Уильямс и Раймонд Гёсс, влиятельные представители нового политического реализма, движения в современной политической теории, критикуют то, что они называют «политическим морализмом», и подчеркивают автономию политики против этики. Однако реализм политической теории и реализм международных отношений кажутся двумя отдельными исследовательскими программами. Как отмечают некоторые ученые (Уильям Шойерман, Элисон Маккуин, Терри Нардин, Дункан Белл), те, кто вносит вклад в реализм в политической теории, уделяют мало внимания тем, кто работает над реализмом в международной политике.

3. Неореализм

Несмотря на двусмысленность и слабости, Моргентау Политика между народами стал стандартным учебником и повлиял на мышление о международной политике в течение целого поколения или так. В то же время была попытка разработать более методологически строгий подход к теоретизированию о международных отношениях. В 1950-х и 1960-х годах большой приток ученых из разных областей вошел в дисциплину международных отношений и попытался заменить «литературу мудрости» классических реалистов научными концепциями и рассуждениями (Brown 35).Это, в свою очередь, спровоцировало контратаку со стороны Моргентау и ученых, связанных с так называемой английской школой, особенно Хедли Булла, который защищал традиционный подход (Bull, 1966).

В результате дисциплина IR была разделена на два основных направления: традиционные или непозитивистские и научные или позитивистские (неопозитивистские). Позднее была добавлена ​​третья нить: постпозитивизм. Традиционалисты поднимают нормативные вопросы и занимаются историей, философией и правом.Ученые или позитивисты делают упор на описательную и объяснительную форму исследования, а не на нормативную. Они заняли прочные позиции в этой области. Уже к середине 1960-х большинство американских студентов, изучающих международные отношения, обучались количественным исследованиям, теории игр и другим новым исследовательским методам социальных наук. Это, наряду с изменяющейся международной обстановкой, существенно повлияло на дисциплину.

Реалистическое предположение заключалось в том, что государство является ключевым игроком в международной политике, и что отношения между государствами являются стержнем реальных международных отношений.Однако с отступлением холодной войны в 1970-х годах можно было наблюдать растущее значение международных и неправительственных организаций, а также транснациональных корпораций. Это развитие привело к возрождению идеалистического мышления, которое стало известно как неолиберализм или плюрализм. Принимая некоторые основные предположения о реализме, ведущие плюралисты, Роберт Кеохан и Джозеф Най, предложили концепцию комплексная взаимозависимость для описания этой более сложной картины глобальной политики.Они утверждают, что в международных отношениях может быть прогресс и что будущее не обязательно должно быть похожим на прошлое.

3.1 Международная система Кеннета Вальца

Наиболее заметный ответ реалиста исходил от Кеннета Н. Вальца: кто переформулировал реализм в международных отношениях в новом и отличительный способ. В своей книге Теория международной политики , впервые опубликованный в 1979 году, он ответил на либеральный вызов и попытался вылечить недостатки классического реализма Ганса Моргентау с его более научным подходом, который стал известен как структурный реализм или неореализм.В то время как Моргентау основал свою теорию в борьбе за власть, которую он связал с человеческой природой, Вальс сделал попытка избежать философского обсуждения человеческой природы, и вместо этого намеревался построить теорию международной политики, аналогичную к микроэкономике. Он утверждает, что государства в международной системе похожи на фирмы в отечественной экономике и имеют те же фундаментальные интерес: выжить. «На международном уровне среда действия государств или структура их системы определяется тот факт, что некоторые государства предпочитают выживание другим целям, достижимым в краткосрочно и действовать с относительной эффективностью для достижения этой цели » (93).

Вальс утверждает, что, обращая внимание на индивидуальное состояние, и к идеологическим, моральным и экономическим вопросам, как традиционным либералы и классические реалисты совершают одну и ту же ошибку. Они не в состоянии разработать серьезный отчет о международной системе — такой, который можно абстрагироваться от более широкой социально-политической области. Вальс признает, что такая абстракция искажает реальность и пропускает многие факторов, которые были важны для классического реализма. Это не позволяют анализировать развитие конкретной внешней политики.Однако в нем есть и полезность. В частности, это помогает понять основные детерминанты международной политики. Конечно, вальс теория неореализма не может быть применена к внутренней политике. Оно не может служат для разработки политики государств в отношении их международных или внутренние дела. Его теория помогает только объяснить, почему государства ведут себя в похожими способами, несмотря на их разные формы правления и разные политические идеологии, и почему, несмотря на их рост взаимозависимость, общая картина международных отношений вряд ли изменится.

Согласно Вальцу, единообразное поведение государств на протяжении веков можно объяснить ограничениями на их поведение, которые накладываются структурой международной системы. Система структура определяется прежде всего принципом, по которому она организована, затем путем дифференциации его единиц и, наконец, распределение возможностей (мощности) по подразделениям. Анархия или отсутствие центральной власти — для Вальса упорядочивающий принцип международная система.Единицами международной системы являются состояния. Вальс признает существование негосударственных субъектов, но отклоняет их как относительно незначительные. Поскольку все государства хотят выжить, а анархия предполагает систему самопомощи, в которой каждое государство должен сам о себе позаботиться, нет разделения труда или функциональных дифференциация между ними. Хотя функционально они похожи, они тем не менее отличаются своими относительными возможностями (мощность каждый из них представляет) для выполнения одной и той же функции.

Следовательно, Вальс по-другому смотрит на власть и поведение государства. от классиков реалистов. Для Моргентау власть была одновременно средством и конец, а рациональное государственное поведение понималось просто как курс действий, который аккумулирует наибольшую мощность. В отличие, неореалисты полагают, что фундаментальный интерес каждого государства безопасность и поэтому сосредоточится на распределении власти. Что также отличает неореализм от классического реализма, так это методологическая строгость и научное самовосприятие (Guzinni 1998, 127–128).Вальс настаивает на эмпирической проверке знаний и на фальсификационизм как методологический идеал, который, как он сам допускает, может иметь только ограниченное применение в международных связи.

Распределение возможностей между штатами может варьироваться; тем не мение, анархия, упорядочивающий принцип международных отношений, остается без изменений. Это оказывает длительное влияние на поведение состояний, которые социализироваться в логике самопомощи. Пытаюсь опровергнуть неолиберальные идеи о влиянии взаимозависимости, Вальс определяет две причины, по которым анархическая международная система ограничивает сотрудничество: незащищенность и неравные выгоды.В условиях анархии каждое государство не уверено в намерениях других и боится что возможные выгоды от сотрудничества могут способствовать другим заявляет больше, чем он сам, и, таким образом, приводит его к зависимости от других. «Государства не добровольно ставят себя в ситуации, когда повышенная зависимость. В системе самопомощи соображения безопасности подчинять экономическую выгоду политическим интересам ». (Вальс 1979 г., 107).

Благодаря своей теоретической элегантности и методологической строгости, неореализм стал очень влиятельным в дисциплине международные отношения.По мнению многих ученых, Моргентау реализм стал рассматриваться как анахронизм — « интересный и важный эпизод в истории размышлений о предмет, без сомнения, но вряд ли его можно рассматривать как серьезный вклад строго научной теории »(Уильямс 2007, 1). Однако, первоначально получив большее признание, чем классический реализм, неореализм также вызвали резкую критику количество фронтов.

3.2 Возражения против неореализма

В 1979 году Вальс писал, что в ядерный век международная биполярная система, основанная на двух сверхдержавах — США и Советский Союз — был не только стабильным, но и, вероятно, сохранится (176–7).С падением Берлинской стены и последующим Распад СССР это предсказание оказалось неверным. В биполярный мир оказался более ненадежным, чем большинство реалистичных аналитики предполагали. Его конец открыл новые возможности и вызовы связанные с глобализацией. Это заставило многих критиков утверждать, что неореализм, как и классический реализм, не может адекватно объяснить изменения в мировой политике.

Новые дебаты между международными (нео) реалистами и (нео) либералами больше не занимается вопросами морали и человеческой природы, но в той степени, в которой поведение государства находится под влиянием анархических структура международной системы, а не институты, обучение и другие факторы, способствующие сотрудничеству.В своей книге 1989 года International Институты и государственная власть , Роберт Кеохейн принимает вальс акцент на теории системного уровня и его общее предположение, которое гласит являются корыстными акторами, которые рационально преследуют свои цели. Тем не мение, Используя теорию игр, он показывает, что состояния могут расширить восприятие своих интересов через экономическое сотрудничество и участие в международные институты. Таким образом, модели взаимозависимости могут влиять на мировая политика. Кеохан призывает к системным теориям, которые могли бы лучше справляться с факторами, влияющими на взаимодействие с государством, и с менять.

Критические теоретики, такие как Роберт У. Кокс, также обращают внимание на предполагаемое неспособность неореализма справиться с изменениями. По их мнению, неореалисты берут конкретный, исторически определенный, основанный на государстве структура международных отношений и считать ее универсальной действительный. Напротив, критические теоретики считают, что анализируя взаимодействие идей, материальных факторов и социальных сил, можно понять, как возникла эта структура, и как она может со временем поменяю. Они утверждают, что неореализм игнорирует как исторический процесс, в ходе которого формируются идентичности и интересы, и разнообразные методологические возможности.Это узаконивает существующий статус-кво стратегических отношений между государствами и учитывает научный метод как единственный способ получения знаний. Это представляет собой исключительную практику, интерес к господству и контроль.

В то время как реалисты озабочены отношениями между государствами, в центре внимания для критических теоретиков — это социальная эмансипация. Несмотря на их различия, критическая теория, постмодернизм и феминизм — все это с понятием государственного суверенитета и предвидят новые политические сообщества, которые будут менее изолированными по сравнению с маргинальными и бесправные группы.Критическая теория выступает против государственной исключение и отрицает, что интересы граждан страны имеют приоритет над чужими. Он настаивает на том, чтобы политики должны уделять столько внимания интересам иностранцев, сколько они придают к соотечественникам и предвидит политические структуры за пределами национальное государство-крепость. Постмодернизм ставит под сомнение претензии государства на то, чтобы быть законным центром лояльности людей и его право устанавливать социальные и политические границы. Он поддерживает культурные разнообразие и подчеркивает интересы меньшинств.Феминизм утверждает что реалистическая теория демонстрирует мужское предубеждение и защищает включение женщины и альтернативных ценностей в общественную жизнь.

Поскольку критические теории и другие альтернативные теоретические точки зрения ставят под сомнение существующий статус-кво, ставят знания в зависимость от власти и делают упор на формирование идентичности и социальные изменения, они не являются традиционными или непозитивистскими. Их иногда называют «рефлективистами» или «постпозитивистами» (Weaver 165), и они представляют собой радикальный отход от неореалистических и неолиберальных «рационалистов» или «позитивистов». теории международных отношений.Конструктивисты, такие как Александр Вендт, пытаются навести мост между этими двумя подходами, с одной стороны, серьезно относясь к существующей государственной системе и анархии, а с другой — сосредоточивая внимание на формировании идентичностей и интересов. Противодействуя неореалистическим идеям, Вендт утверждает, что самопомощь не следует логически или случайно из принципа анархии. Он социально сконструирован. Идея Вендта о личности и интересы социально сконструированы заслужил свою позицию ярлык «Конструктивизм».Следовательно, по его мнению, «Самопомощь и политика силы — это институты, а не существенные особенности анархии. Анархия — это то, что из нее делают государства »(Wendt 1987 г. 395). Нет единой логики анархии, а скорее несколько, в зависимости от ролей, с которыми себя идентифицируют государства, и каждый Другие. Власть и интересы основаны на идеях и нормах. Wendt утверждает, что неореализм не может объяснить изменения в мировой политике, но его нормальный конструктивизм может.

Аналогичный вывод, хотя и сделанный традиционным способом, приходит к от теоретиков-непозитивистов английской школы (Международное общество подход), которые подчеркивают как системные, так и нормативные ограничения на поведение государств.Ссылаясь на классический взгляд на человека как личность, которая в своей основе социальна и рациональна, способна сотрудничая и извлекая уроки из прошлого опыта, эти теоретики подчеркивают, что у государств, как и у отдельных лиц, есть законные интересы, которые другие могут признать и уважать, и что они могут признать общие преимущества соблюдения принципа взаимности в их взаимоотношения (Джексон и Соренсен 167). Таким образом, говорится могут связывать себя договорами с другими государствами и развивать общие значения с другими состояниями.Следовательно, структура международного Система не неизменна, как утверждают неореалисты. Это не перманентная гоббсовская анархия, пронизанная опасностью войны. An анархическая международная система, основанная на чисто силовых отношениях между участники могут превратиться в более сплоченную и миролюбивую международную общество, в котором поведение государства определяется общими ценностями и норм. Практическим выражением международного сообщества являются международные организации, поддерживающие верховенство закона в международные отношения, особенно ООН.

4. Заключение: предостерегающий и меняющий характер реализма

Непреднамеренное и досадное последствие дискуссии о неореализм — это неореализм и большая часть его критики (с заметное исключение из английской школы) было выражено абстрактно научно-философские термины. Это сделало теорию международная политика почти недоступна для непрофессионала и разделил дисциплину международных отношений на несовместимые части.В то время как классический реализм был теорией, направленной на поддержку дипломатической практики и предоставления руководства, которому должны следовать стремясь понять и справиться с потенциальными угрозами, сегодня теории, связанные с различными грандиозными картинами и проектами, плохо подходит для выполнения этой задачи. Это, пожалуй, основная причина, почему возобновился интерес к классической реализм, и особенно в идеях Моргентау. Скорее, чем считаться устаревшей формой донаучной реалистической мысли, вытесненный неореалистической теорией, его мышление теперь считается более сложный и имеющий большую актуальность, чем было ранее признанный (Williams 2007, 1–9).Он неудобно укладывается в ортодоксальная картина реализма, с которой он обычно ассоциируется.

В последние годы ученые подвергли сомнению преобладающие рассказы о четкие теоретические традиции в дисциплине международного связи. Фукидид, Макиавелли, Гоббс и другие мыслители подлежат повторной экспертизе как средство оспаривания преобладающих использование их наследия в дисциплине и изучение других линий передачи и ориентации. Моргентау претерпел аналогичный процесс переосмысление.Ряд ученых (Хартмут Бер, Мюриэль Козетт, Амелия Хит, Шон Моллой) подтвердили важность его мысли как источника изменений для стандартной интерпретации реализма. Мюриэль Козетт подчеркивает критическое значение Моргентау: реализм выражается в его стремлении «говорить правду власть »и« разоблачать притязания власти на истину и мораль », а также в его склонности отстаивать разные притязания в разное время (Cozette 10–12). Она пишет: «Моргентау придает первостепенное значение защите человеческой жизни и свободы и составляет« непревзойденный стандарт этики », который всегда должен вдохновлять научные исследования» (19).Это показывает гибкость его классического реализма и раскрывает его нормативные предположения, основанные на продвижении универсальных моральных ценностей. Хотя Моргентау предполагает, что государства являются акторами, ориентированными на власть, он в то же время признает, что международная политика была бы более пагубной, чем она есть на самом деле, если бы не моральные ограничения и действие международного права (Behr and Heath 333).

Еще один путь к развитию реалистической теории международных отношений предлагает основополагающая работа Роберта Гилпина Война и перемены в мировой политике .Если бы эта работа стала более заметной в исследованиях IR, вместо того, чтобы участвовать в бесплодных теоретических дебатах, мы были бы лучше подготовлены сегодня «к быстрой смене власти и геополитическим изменениям» (Wohlforth, 2011 505). Мы смогли бы объяснить причины великих войн и длительных периодов мира, а также возникновения и ослабления международных порядков. Еще одно направление — применение новых научных открытий в социальных науках. Доказательством этого является, например, недавняя работа Александра Вендта Quantum Mind and Social Science .Новый реалистический подход к международной политике может быть основан на органическом и целостном мировоззрении, вытекающем из квантовой теории, идее эволюции человека и растущем осознании роли человека в эволюционном процессе (Korab-Karpowicz 2017).

Таким образом, реализм — это больше, чем статичная аморальная теория, и ее нельзя размещены исключительно в рамках позитивистской интерпретации международного связи. Это практическая и развивающаяся теория, которая зависит от фактического исторические и политические условия, и в конечном итоге судят по их этических норм и их значимости для принятия разумных политических решений. решения (Morgenthau 1962).Реализм также служит полезным предостережением. роль. Он предостерегает нас от прогрессизма, морализма, законничества и т. Д. ориентации, которые теряют связь с реальностью личных интересов и мощность. С этой точки зрения возрождение неореализма 1970-х годов также можно интерпретировать как необходимую поправку к чрезмерно оптимистичной либеральной вере в международное сотрудничество и изменения в результате взаимозависимость.

Тем не менее, когда реализм становится догматическим, он не может выполнять свою надлежащую функцию.Оставаясь застрявшим в государственно-ориентированном и чрезмерно упрощенная «парадигма», такая как неореализм и отрицая возможность какого-либо прогресса в межгосударственных отношениях, это превращается в идеологию. Его упор на силовую политику и национальную интерес может быть использован для оправдания агрессии. Следовательно, это должно быть вытеснены теориями, которые лучше учитывают драматические меняющаяся картина мировой политики. К его просто отрицательному, предупредительная функция, необходимо добавить положительные нормы. Эти нормы расширяют из рациональности и благоразумия, подчеркнутых классическими реалистами; через видение многосторонности, международного права и международное сообщество, подчеркнутое либералами и членами Школа английского языка; к космополитизму и глобальной солидарности выступали многих современных писателей.

Определение реалиста Merriam-Webster

ре · ал · ист | \ ˈRē-ə-list \

1 : человек, который осознает, что реально или возможно в конкретной ситуации : тот, кто принимает вещи и работает с ними такими, какие они есть на самом деле политический реалист. Она считает себя реалистом в том, что касается воспитания детей.

2 : человек (например, писатель или художник), который придерживается стиля реализма, представляя вещи способом, верным природе или реальной жизни. По сути, Чехов был более реалистом, чем Достоевский, сила которого часто заключалась в сильной склонности к мелодраме… — Роджер Шаттак : в стиле реализма : верный в изображении природы или реальной жизни реалистичные картины Хотя ряд самых увлекательных историй Даля, особенно в начале его карьеры, написан в реалистической манере, его репутация — это репутация автора мрачных, шутливых историй… — Джойс Кэрол Оутс

Политический реализм

Политический реализм

Политический реализм

Реализм — это подход к изучению и практике международной политики.В нем подчеркивается роль национального государства и делается общее предположение, что все национальные государства руководствуются национальными интересами или, в лучшем случае, национальными интересы, замаскированные под моральные интересы.

На самом фундаментальном уровне национальные интересы носят общий характер, и их легко найти. определить: все государства стремятся сохранить свою политическую автономию и свои территориальные честность. Однако, как только эти два интереса будут обеспечены, национальные интересы могут принимать разные формы. Некоторые государства могут быть заинтересованы в получении большего ресурсы или земля; другие государства могут пожелать расширить свою политическую или экономическую системы в другие области; некоторые государства могут просто пожелать, чтобы их оставили в покое.

В целом, однако, национальные интересы должны определяться в терминах власти. Национальная власть имеет абсолютное значение, поскольку ее можно определить в с точки зрения военных, экономических, политических, дипломатических или даже культурных ресурсов. Но для реалиста власть — это в первую очередь относительный термин: есть ли у государства способность защищаться от власти другого государства? Есть ли у государства способность заставить другое государство изменить политику этого государства?

Этот акцент на относительной, а не абсолютной власти происходит от реалистов. концепция международной системы, которая для реалиста является анархической среда.Все государства должны полагаться на свои собственные ресурсы, чтобы обезопасить свои интересов, обеспечить соблюдение любых соглашений, которые они могли заключить с другими государств или для поддержания желательного внутреннего и международного порядка. Там есть никакой власти над национальным государством и, с точки зрения реалиста, быть не должно.

Последствия этого отказа признать большую власть важны распознавать. Политический реалист опасается централизованной власти, если только это не власть проистекает из власти его или ее собственного государства.Децентрализация международной системы допускает большее разнообразие, чем было бы с, скажем, империей. Поскольку, однако, естественная тенденция государств — увеличивать их власть, сохранение децентрализованной системы должно быть куплено за сила.

Применение силы для сохранения децентрализованной системы регулируется системой назвал баланс власти. Такая система работает только в том случае, если крупные державы соглашаются, по крайней мере, негласно, что они согласны с тем, что сохранение государственной автономии является важной целью.Если главные державы действительно согласятся, войны в системе все равно будут происходить, но те войны будут сдерживаться ограниченными целями каждого крупного государства. Если один крупная держава не согласна с ограниченными целями, тогда войн будет много более крупный и открытый.

---

Рекомендуемая литература по реализму (не требуется для курса)

Ханс Дж. Моргентау, «Шесть принципов политического реализма», Политика среди народов: Борьба за власть и мир , пятое издание, переработанное, (Нью-Йорк: Альфред А.Кнопф, 1978, стр. 4-15

E.H. Карр, Двадцать лет кризиса , глава 4, «Гармония» интересов »

Раймонд Арон, Мир and War: A Theory of International Relations (Garden City, NY: Doubleday & Company, 1966), стр. 591-600, « From Machtpolitik to Power Политика »

Фукидид , История Пелопоннесской войны , Книга II, Похороны Перикла Речь

Стивен Г.Брукс, «Дуэльный реализм (Реализм в международных отношениях)», Международная организация, Vol. 51, нет. 3 (лето 1997 г.)

Рональд Стил, Уолтер Липпман и американский век (Нью-Йорк: Винтаж Книги, 1980), глава 32, Realpolitik, стр. 404-417

ДЭВИД Э. СЭНДЖЕР, «Иногда национальная безопасность говорит сама за себя», Нью-Йорк. Times, 7 мая 2000

Натали Анжер, «Почему мы такие милые: мы настроены на сотрудничество», New York Times, 23 июля 2002

---

Вернуться к Винни Домашняя страница

А если реалисты правы?

Если есть что-то, в чем мы можем быть уверены на данный момент, так это то, что политики не будут обращаться к специалистам по международным отношениям за советом о том, как решить действительно глобальную проблему.Большинство из нас привыкло, что нас упорно игнорируют, но это все же немного обескураживает. Однако, как это может показаться маловероятным, у IR-типов на самом деле есть некоторые интересные идеи о выбранном предмете и даже о последствиях текущей пандемии.

Примечательно, что единственные IR-специалисты, к которым политики относятся серьезно, являются так называемыми реалистами. Известное наблюдение Кейнса о том, что «практичные люди» являются рабами какого-то покойного экономиста, одинаково хорошо применимо к сознательному или, чаще, бессознательному принятию политиками реалистических идей.К сожалению, реалистический взгляд на международные дела и человеческую природу неизменно мрачен и может усугубить наши текущие проблемы.

Проще говоря, реалисты думают, что отдельные государства ведут борьбу за выживание, в которой, как выразился Фукидид, сильные делают то, что они хотят, а слабые, что они должны. Накопление богатства и власти, особенно в военной сфере, — вот что главное в игре. Нетрудно увидеть влияние таких идей в Австралии, где на протяжении многих лет к расходам на оборону применялось мало ограничений и мало надзора, несмотря на наше благоприятное географическое положение.Напротив, увеличение бюджетов здравоохранения, как правило, требует более тщательной проверки.

Один из немногих примеров эффективного и прочного институционального сотрудничества, который у нас есть, — это Европейский Союз, который, похоже, может поддаться целому ряду популистских, экономических и пандемических проблем, которые в настоящее время испытывают повсюду политических лидеров.

Весьма показательно, что многие реалисты думают, что та же динамика, которую Фукидид наблюдал во время Пелопоннесской войны в V веке до нашей эры, применима и сегодня.Некоторые утверждают, что мы попали в «ловушку Фукидида», в которой напряженность между растущим Китаем и относительно приходящими в упадок Соединенными Штатами может ввергнуть мир в катастрофический конфликт. Можно простить мысль, что глобализации никогда не было. Однако если реалисты правы, возможно, это не совсем то приспособление, которое мы себе представляли.

Одна группа ученых-исследователей, придерживающихся решительно более оптимистичного взгляда на людей, особенно на их возможную рациональность и потенциал для сотрудничества, являются либералами — будь то политическая или экономическая разновидность.В частности, у либеральных экономистов тоже были свои моменты влияния — особенно запомнилось, когда Билл Клинтон заявил: «Это глупая экономика».

На короткое время в 1990-е действительно казалось, что либералы и их продвижение глобальной экономической интеграции собирались выиграть самый важный аргумент той эпохи. Похоже, что международные экономические императивы действительно навсегда изменили мнение и приоритеты политиков. Старая логика завоеваний и оккупации выглядела до смешного устаревшей в эпоху, когда транснациональные корпорации могли достигать того же самого с гораздо более низкими операционными издержками.

Но затем случилось 11 сентября, и Джордж Буш начал свое катастрофически непродуманное вторжение в Ирак, а остальное, как говорится, уже история, а не конец, как знаменитый предсказал Фрэнсис Фукуяма. Однако даже до этого катастрофического поворота событий многие левые резко критиковали роль таких институтов, как Всемирный банк и Международный валютный фонд, которые продвигали политику, которая, как утверждали левые, давала преимущества развитым странам по сравнению с более бедными частями «. глобальный Юг ».

Хотя в некоторых из этих утверждений могло быть много достоинств, если в одном либералы были правы, так это в важности международных институтов как потенциальных агентов международного сотрудничества. Любая из серьезных проблем, с которыми мы все вместе сталкиваемся, включая изменение климата, экономическое положение и, конечно же, борьбу с пандемиями, по-видимому, требует определенной формы институционального международного сотрудничества.

Да, история Организации Объединенных Наций и ее многочисленных ответвлений не внушает полного доверия, но в немалой степени это проистекает из поведения могущественных национальных государств, решивших защищать свой суверенитет и преследовать свои национальные интересы, что бы ни случилось.По крайней мере, реалисты были правы. Но означает ли это, что мы отказываемся от либерального видения?

К сожалению, может. Один из немногих примеров эффективного и прочного институционального сотрудничества, который у нас есть, — это Европейский Союз, который, похоже, может поддаться целому ряду популистских, экономических и пандемических проблем, которые в настоящее время испытывают повсюду политических лидеров. Это будет не только практической катастрофой, но и нанесет огромный символический удар по самой идее международного сотрудничества.Реалисты повсюду увидят в этом подтверждение своих удручающих взглядов.

Хотя мы и не можем ожидать от них меньшего, что более удивительно, так это очевидное удовольствие, которое некоторые левые получают от проблем ЕС. Это, мягко говоря, странно. Мы слишком хорошо знаем, на что способна разделенная Европа — в конце концов, именно поэтому существует ЕС.

Ошибочная неолиберальная политика может стать наименьшей из проблем Запада, если ЕС распадется и национализм возьмется еще сильнее.Это то, что левые должны понимать лучше, чем кто-либо, учитывая то, что происходило с ними от рук фашистов в прошлом. Но это история для другого дня.

Реализм — Oxford Handbooks

Эшли Р. К. 1986. Бедность неореализма. Стр. 255–300 в Неореализм и его критики , изд. Р. О. Кеохан. Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета. Найдите этот ресурс:

Брукс, С. Г. 1997. Дуэльный реализм. Международная организация , 51: 445–77.Найдите этот ресурс:

Баттерфилд, Х. 1950. Христианство и история . Нью-Йорк: сыновья Чарльза Скрибера. Найдите этот ресурс:

Карр, Э. Х. 1946. Двадцатилетний кризис, 1919–1939: Введение в изучение международных отношений , 2-е изд. Нью-Йорк: St Martin’s Press. Найдите этот ресурс:

Cha, V. 2000. Заброшенность, ловушка и неоклассический реализм в Азии: США, Япония и Корея. International Studies Quarterly , 44: 261–91.Найдите этот ресурс:

Коуди, К. А. Дж. 2005. Моральная реальность в реализме. Journal of Applied Philosophy , 22: 121–36. Найдите этот ресурс:

Copeland, D. 2000. Истоки большой войны . Итака, Нью-Йорк: издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Крейн, Г. 1998. Фукидид и древняя простота: пределы политического реализма . Беркли: University of California Press. Найдите этот ресурс:

Davidson, J. W. 2006. Истоки ревизионистских и статус-кво государств .Нью-Йорк: Palgrave Macmillan. Найдите этот ресурс:

. (стр.148) Dueck, C. 2006. Неохотные крестоносцы: сила, культура и изменения в американской великой стратегии . Princeton, NJ: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

Elman, C. 1996. Лошади для курсов: почему не неореалистических теорий внешней политики? Security Studies , 6: 7–53. Найдите этот ресурс:

Frankel, B. 1996. Повторение реалистичного случая: введение. Исследования безопасности , 5: ix – xx.Найдите этот ресурс:

Гарнетт, Дж. К. 1984. Здравый смысл и теория международной политики . Лондон: Macmillan. Найдите этот ресурс:

Gilpin, R.G.1981. Война и перемены в мировой политике . Кембридж: Издательство Кембриджского университета. Найдите этот ресурс:

——1986. Богатство традиций политического реализма. Стр. 301–21 в Неореализм и его критики , изд. Р. О. Кеохан. Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета. Найдите этот ресурс:

——1996.Никто не любит политического реалиста. Security Studies , 5: 3–26. Найдите этот ресурс:

Glaser, C. L. 1997. Дилемма безопасности еще раз. World Politics , 50: 171–201. Найдите этот ресурс:

Grieco, J. 1988. Реалистическая теория и проблема международного сотрудничества: анализ с использованием измененной модели дилеммы заключенного. Политический журнал , 50: 600–24. Найдите этот ресурс:

——1997. Реалистическая международная теория и изучение мировой политики.Стр. 163–201 в Новое мышление в теории международных отношений , изд. М. В. Дойл и Г. Дж. Икенберри. Боулдер, штат Колорадо: Westview. Найдите этот ресурс:

Haslam, J. 2002. Нет добродетели, как необходимость: реалистическая мысль в международных отношениях со времен Макиавелли . Нью-Хейвен, Коннектикут: Издательство Йельского университета. Найдите этот ресурс:

Герц, Дж. Х. 1950. Идеалистический интернационализм и дилемма безопасности. World Politics , 2: 157–80. Найдите этот ресурс:

Jackson, P.и Нексон, Д. 2004. Конструктивистский реализм или реалист-конструктивизм? Обзор международных исследований , 6: 337–41. Найдите этот ресурс:

Джервис, Р. 1986. Сотрудничество в условиях дилеммы безопасности. Мировая политика , 30: 167–214. Найдите этот ресурс:

Кеохан Р. О. 1984. После гегемонии: сотрудничество и разногласия в мировой политической экономии . Принстон, Нью-Джерси: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

——1986. Теория мировой политики: структурный реализм и не только.Стр. 158–201 в Neorealism and its Critics , ed. Р. О. Кеохан. Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета. Найдите этот ресурс:

Layne, C. 2006. Мир иллюзий: великая стратегия Америки с 1940 года по настоящее время . Итака, штат Нью-Йорк: издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Лебоу, Р. Н. 2003. Трагическое видение политики: этика, интересы и приказы, . Кембридж: Cambridge University Press. Найдите этот ресурс:

Legro, J. W. and Moravcsik, A.1999. Кто-нибудь еще реалист? Международная безопасность , 24: 5–55. Найдите этот ресурс:

Лобелл, С. Э. 2003. Вызов гегемонии: великая стратегия, торговля и внутренняя политика . Ann Arbor: University of Michigan Press. Найдите этот ресурс:

McAllister, J. 2002. Выхода нет: Америка и проблема Германии, 1943–1954 гг. . Итака, Нью-Йорк: издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Mearsheimer, J. J. 2001. The Tragedy of Great Power Policy .Нью-Йорк: Нортон. Найдите этот ресурс:

Моргентау, Х. Дж. 1954. Политика между народами: борьба за власть и мир , 2-е изд. Нью-Йорк: Альфред А. Кнопф. Найдите этот ресурс:

Николсон, М. 1998. Возвращение к реализму и утопизму. Стр. 65–82 в Восьмидесятилетний кризис: международные отношения 1919–1999 , изд. Т. Данн, М. Кокс и К. Бут. Кембридж: Издательство Кембриджского университета. Найдите этот ресурс:

Пейп, Р. 2005. Мягкое балансирование против Соединенных Штатов. Международная безопасность , 30: 7–45. Найдите этот ресурс:

(стр.149) Рипсман Н. М. 2002. Демократическое миротворчество: влияние государственной автономии на послевоенные поселения . Университетский парк: Издательство Пенсильванского государственного университета. Найдите этот ресурс:

Роуз, Г. 1998. Неоклассический реализм и теории внешней политики. Мировая политика , 51: 144–72. Найдите этот ресурс:

Швеллер Р. Л. 2003. Прогрессивность неоклассического реализма.Стр. 311–47 в Progress in International Relations Theory: Appraising the Field , ed. К. Эльман и М. Ф. Эльман. Кембридж, Массачусетс: MIT Press. Найдите этот ресурс:

——2006. Угрозы без ответа: политические ограничения баланса сил . Принстон, штат Нью-Джерси: Princeton University Press. Найдите этот ресурс:

— и Wohlforth, W. C. 2000. Power test: оценка реализма в ответ на окончание холодной войны. Security Studies , 9: 60–107. Найдите этот ресурс:

Snyder, G.H. 1997. Политика Альянса . Итака, Нью-Йорк: Издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Спиртас, М. 1996. Разделенный дом: трагедия и зло в теории реализма. Стр. 385–423 в Реализм, переформулировка и обновление , изд. Б. Франкель. Лондон: Фрэнк Касс. Найдите этот ресурс:

Стерлинг-Фолкер, Дж. 2002. Реализм и конструктивистский вызов: отрицание, реконструкция или перечитывание. Обзор международных исследований , 4: 73–97. Найдите этот ресурс:

——2004.Реалист-конструктивизм и мораль. Обзор международных исследований , 6: 341–3. Найдите этот ресурс:

Taliaferro, J. W. 2000–1. Поиск безопасности в условиях анархии: новый взгляд на защитный реализм. Международная безопасность , 25: 128–61. Найдите этот ресурс:

——2004. Уравновешивание рисков: вмешательство великих держав на периферию . Итака, Нью-Йорк: Издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Такер, Р. У. 1952 г. Теория политического «реализма» профессора Моргентау.” Обзор американской политической науки , 46: 214–24. Найдите этот ресурс:

Van Evera, S. 1999. Причины войны: власть и корни конфликтов . Итака, Нью-Йорк: Издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Васкес, Дж. А. 1998. Сила политики власти: от классического реализма к неотрадиционализму . Кембридж: Издательство Кембриджского университета. Найдите этот ресурс:

Уолт С. М. 1985. Формирование альянсов и баланс мировых сил. Международная безопасность , 9: 3–43.Найдите этот ресурс:

——1987. Истоки союзов . Итака, Нью-Йорк: издательство Корнельского университета. Найдите этот ресурс:

Вальс, К. Н. 1959. Человек, государство и война: теоретический анализ . Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета. Найдите этот ресурс:

——1979. Теория международной политики . Нью-Йорк: Рэндом Хаус. Найдите этот ресурс:

——1991. Реалистическая мысль и неореалистическая теория. Стр. 21–37 в Эволюция теории в международных отношениях: очерки в честь Уильяма Т.Р. Фокс , изд. Р. Л. Ротштейн. Колумбия: University of South Carolina Press. Найдите этот ресурс:

——1996. Международная политика — это не внешняя политика. Исследования безопасности , 6: 54–7. Найдите этот ресурс:

Wendt, A. 1999. Социальная теория международной политики . Кембридж: Издательство Кембриджского университета. Найдите этот ресурс:

Wohlforth, W.

No related posts.