Социальная свобода: Диссертация на тему «Социальная свобода человека: Сущность и реализация», скачать бесплатно автореферат по специальности ВАК РФ 09.00.11

Возможна ли свобода в России?

10 марта в Высшей школе экономики прошел круглый стол «Полтора столетия освобождения: что дальше?», организованный факультетом прикладной политологии ВШЭ. С докладами выступили академик Российской академии наук Юрий Пивоваров и заместитель декана по научной работе факультета прикладной политологии ВШЭ Михаил Ильин.

Юрий Пивоваров также является директором Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук (РАН).

Перед началом обсуждения декан факультета прикладной политологии Андрей Мельвиль сообщил, что нынешний круглый стол — продолжение дискуссии, начатой в годовщину отмены крепостного права в Институте научной информации по общественным наукам (ИНИОН), докладчики те же, а вот тема немного изменилась. Во время первой дискуссии, напомнил А. Мельвиль, пришли к выводу, что говорить о свободе рано, скорее, речь должна идти о поиске пути к ней. Поэтому и фокус рассуждений решили сместить с исторических событий девятнадцатого века на состояние свободы в России сегодняшней и завтрашней.

Что было сделано и не сделано для освобождения за полтора столетия? Что следует доделать или переделать нынешним поколениям? Кто и как обретал и утрачивал свободу в нашей стране? Как и почему освобождение оборачивалось неволей, а обретение воли — несвободой? В каких институтах, структурах и практиках воспроизводится наша несвобода? В чем и как ритмы нашего освобождения согласуются или не согласуются с мировыми? Эти вопросы стали центральными в обсуждении. Немаловажным аспектом, по мнению Андрея Мельвиля, представляется и проблематика внешних влияний. Безусловно, корни происходящего в нашей стране российские, но «волны влияния» извне периодически «накатывают».

Михаил Ильин, определив свободу как процесс и «огромный труд» по освобождению, предположил, что гораздо важнее выяснить, что скрывается за несвободой. Иными словами, что противостоит свободе? Является ли это враждебным по отношению к свободе? По его мнению, свободе противостоит нужда и вражда. Свобода и несвобода — огромная научная задача, требующая решения; в отечественной науке, к сожалению, это большая лакуна. Например, интересно, почему происходят отступления от завоеваний, иногда «мягкие», иногда — резкие?

По мнению М. Ильина, свобод существует много: политическая, экономическая, культурная, религиозная и прочие. И каждую из них надо закрепить, чтобы смягчить возможный откат к несвободе. А он будет, так как в любом процессе бывают сбои и помехи. Поэтому беспокоиться о свободе нужно всегда, особенно когда она достигнута.

Юрий Пивоваров предложил свои рассуждения о свободе и освобождении, сформулировав и обосновав несколько тезисов.

Во-первых, в России идеи никогда не возникали самостоятельно, для этого всегда был необходим импульс со стороны. Конечно, заимствованные идеи дополнялись и перерабатывались, причем так, что на выходе получалось нечто новое и совершенно порой не похожее на то, что пришло извне. Эти идеи не были западными, но без Запада не возникли бы. Без таких «уколов» из Германии, Франции, Великобритании Россия никогда не обходилась. Аналогична ситуация и со свободой.

Если бы не влияние Европы, то никакой свободы, по мнению Ю. Пивоварова, в России бы не было никогда. И в этом «ничего обидного нет ни для русского патриота, ни для великодержавного шовиниста». При этом докладчик выразил и свое несогласие с теоретиками «суверенной демократии», которая есть по всем признакам не что иное, как самодержавие, просто выбрано другое название.

Второй тезис: свобода — это тема христианской цивилизации. Только христианство артикулировало эту тему; ни в китайской, ни в индийской, ни в исламской цивилизации ее нет. Христианство — это религия постоянного выбора. И насколько Россия принадлежит христианской цивилизации, настолько эта тема для нее и органична.

Свободу Юрий Пивоваров в отличие от Михаила Ильина считает единой, поскольку не может быть экономической свободы без свободы политической и наоборот. «И когда российские социологи утверждают, что россияне к каким-то свободам готовы, а к каким-то нет, я думаю, что это не так», — заметил он. Более того, в России есть свой большой опыт свободы (400-летний), хотя она всему миру известна как страна звериного деспотизма.

Россия явила миру революцию, которая принесла несвободу. До этого все революции приносили свободу. Энгельс (единственный политолог, которому есть памятник в Москве) говорил, что русская революция началась в 1861 году. Закончилась она, по утверждению Ю. Пивоварова, коллективизацией, то есть стала первой революцией, которая принесла несвободу.

Для свободы нужен субъект как ее носитель. И он создан русской литературой XIX века. Владимир Набоков говорил, что в России две истории. Одна история несвободы — это история полиции, другая — история свободы — это история литературы. В России литература — не только изящная словесность, это альтернатива несвободе, со своими героями, институтами, процедурами. Роман для русской классической литературы стал основным жанром, но он же — форма самореализации свободного человека. И русский человек реализовал себя в этой форме в высшей степени.

В России, к сожалению, сохраняется все то, что исключает возможность свободы. По-прежнему власть — это насилие, а не конвенция. Русская культура по-прежнему не диалогична, а монологична. По-прежнему власти не определились с социальным устройством общества. При всем этом есть субъекты свободы. Пока они, к сожалению, все время проигрывают. В 1938 году, когда Игоря Стравинского, русского композитора, пригласили вернуться в СССР, он отказался со словами: «Русский Бог в очередной раз спасовал перед дешевкой». Каждый раз, когда Россия оказывается на пороге свободы, она уходит в сторону. Основная «социальная ткань» оказывается не готова к свободе. По мнению академика Пивоварова, лучше всего она была готова в 1917 году и в 1990-е годы, однако либерализм потерпел поражение.

«Если борьба за свободу сейчас будет проиграна в России, то интенсивность несвободы будет больше, чем в студенческие годы присутствующих здесь Марка Урнова, Андрея Мельвиля и других. Но другого выхода нет. Либо либерализация, либо деградация. Иного будущего нет. Проклятие России надо преодолевать, тем более что есть опыт Германии, которая только в двадцатом веке смогла совершить качественный рывок в сторону свободы», — заключил Юрий Пивоваров.

Одна из проблем связана с тем, что в разные времена существуют разные «версии» свободы. В настоящее время стоит говорить о свободе социальной. Тогда она в гражданско-правовой сфере связана с соблюдением Гражданского кодекса, а в политике — Конституции. Проблема в том, что закон в России, как считают участники дискуссии, мало что значит. Даже само слово «право» пришло к нам из немецких источников, переведенных в начале XVII века Феофаном Прокоповичем.

Профессор кафедры анализа социальных институтов ВШЭ Валерий Ледяев считает, что подходов к определению понятия «свобода» много, существует широкая матрица смыслов концепта свободы, и каждый из них означает разные вещи. Современное же понимание свободы действительно связано с законом и, естественно, отличается от античного. В каждом контексте свои аспекты свободы: в политике — одни, в контексте защиты собственности — другие. Необходимо объяснять, что такое свобода, и пока это не сделано, «мы не превратим политику с семантикой крови в политику как благо для людей».

Свобода — вопрос действий людей, а не запретов и ограничений, несвобода — ограничения со стороны других людей. Причем, по словам В. Ледяева, сегодня влиятельные акторы заинтересованы в сохранении несвободы. Акторы оказываются в России сильнее институтов, и они не хотят свободы. Это, прежде всего, административный класс вместе с бизнесменами «с государственным душком», то есть так называемая правящая элита.

Несвобода — результат господства одних групп над другими. Этот барьер нужно преодолеть. Какие преимущества есть у господствующих групп? Во-первых, ресурсов больше. Во-вторых, они формируют альтернативные пути развития. В-третьих, формируют массовое сознание и манипулируют им. По мнению Валерия Ледяева, ничего нельзя сделать, пока все это будет воспроизводиться, а найти силы для противостояния очень трудно.

Заместитель декана факультета прикладной политологии ВШЭ Сергей Медведев обратил внимание, что проблема свободы и несвободы связана с модернизацией. И приведенная цитата Игоря Стравинского хорошо иллюстрирует и нынешнюю ситуацию. А вот Набоков довольно точно охарактеризовал сущность свободы в России в принципе. Есть огромный разрыв между реалиями и вымышленной альтернативой. Для России «свобода — девиантный дискурс, это вопрос о разрыве между образованным классом и всеми остальными». И в связи с этим, воспроизводство несвободы — это воспроизводство самой России.

Свобода детерминирована географически. В Европе это «свобода от…» — там много людей, тесно, войны… Такая ситуация, кстати, поддерживалась христианством, внутри которого постоянно происходило выяснение отношений, формировались новые течения и прочее. Кроме того, «свобода от…» — это еще и свобода институциональная. В России — иначе. «У нас свобода степная, связанная с волей, это «свобода для…». Свобода для полного развития личности, самовыражения и подобного. Народ слишком жидкий, аморфный. Как писал Василий Ключевский, это жидкое вещество, которое растекается по России. Нет качества жесткости», — резюмировал Сергей Медведев.

Заведующая отделом политической науки ИНИОН РАН, профессор кафедры прикладной политологии ВШЭ Елена Мелешкина в своем выступлении, вернувшись к правовому аспекту проблемы, рассуждала о гарантиях свободы. «Если мы задаем себе вопрос: «Как возможна свобода или несвобода в России?», то должны понимать, что она (свобода) выражается в правах и обязанностях, которые где-то закреплены. Наличие прав и обязанностей подразумевает некоторые ограничения, а кроме этого — должны быть гарантии свобод».

По ее мнению, государство не стремиться снижать транзакционные издержки взаимодействия между основными акторами. Каким должно быть международное влияние, что заставит акторов сесть за стол переговоров, достичь консенсуса относительно правил игры, прав и обязанностей? Кто должен гарантировать эти права? Международное сообщество оказывало совсем не то влияние на Россию в 1990-е годы, которое было необходимо, а сейчас подобная же ошибка совершается в арабских странах. Потому что речь не идет о том, чтобы сесть за стол переговоров и выработать права, обязанности, правила.

В ближайшем будущем политические игроки будут стараться сохранить статус-кво. Должны быть какие-то внешние изменения, может быть, связанные с экономикой. «Должно возникнуть состояние тревожной неопределенности, чтобы ключевые игроки задумались, что происходит и что должно быть. В связи с этим Сергей Медведев вспомнил основной экономический закон постсоциалистической формации, сформулированный писателем Виктором Пелевиным: «При спецификации прав собственности по понятиям в условиях либеральной модели валовой национальный продукт асимптоматически приближается к общей сумме транзакционных издержек независимо от аллокаций ресурсов и голимых базаров».

Научный руководитель факультета прикладной политологии ВШЭ Марк Урнов предложил социально-психологическую интерпретацию состояния свободы в России. «Если человек уверен в себе, то он плавно развивается. Неуверенность, комплекс неполноценности приводит к скачкам в развитии, так как ставятся либо заведомо недостижимые цели, либо совсем заниженные, не дающие развития. Отсюда метания от полной свободы до тоталитаризма».

«Я пессимистично смотрю на ситуацию, — продолжил он. — В регионах мы проводили специальное исследование. Выяснилось, что те, кто нуждается в либеральных ценностях (а это и самые умные и образованные, и лучшие предприниматели), пакуют чемоданы и уезжают. Возникает вопрос, есть ли у России время воспитать свободное поколение? Ведь нам еще надо конкурировать с другими странами. Времени нет, уезжают лучшие люди, это не только «утечка мозгов», но и утечка новаторско-предпринимательского потенциала», — заключил Марк Урнов.

По мнению Юрия Пивоварова, в послевоенное время движение в сторону свободы в нашей стране было. После Великой Отечественной войны в российском обществе возникло два потенциала. Первый — номенклатурный — реализовался полностью. Второй — потенциал гражданского общества — нет. Двигателем развития общества была и есть гуманитарно-мыслящая интеллигенция, которая не вся эмигрировала. Это и позволило сделать изменения необратимыми. Главное, что было утрачено — страх. Сейчас уже выросло новое поколение свободных людей, сложились традиции свободы. Так что повернуть вспять уже нельзя.

Андрей Щербаков, Новостная служба портала ВШЭ

Свобода слова как социальная деятельность Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 18 (233): Философия. Социология. Культурология. Вып. 21. С. 65—69.

Ф. В. Ахмадиев

СВОБОДА СЛОВА КАК СОЦИАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Свобода слова возникает и существует в обществе как вид социальной деятельности. Вне общества нет свободы слова и самого человека как социального существа. Свобода слова как социальная деятельность отдельного субъекта вступает во взаимодействие с социальной деятельностью другого субъекта, вызывает ответное социальное действие. Свобода слова как социальная деятельность субъектов предполагает наличие у них прав и обязанностей. Этот процесс носит динамичный характер и нуждается в социокультурном регулировании.

Ключевые слова: свобода слова, социальная деятельность, общество, личность, информация.

Свобода слова — философская категория, характеризующая сущность человеческого бытия, заключающаяся в возможности личности самостоятельно мыслить, выражать свое мнение публично, в соответствии со своими представлениями и желаниями, а не вследствие внутреннего или внешнего принуждения. Свобода слова относится к свободе действия. Именно благодаря свободе слова общество имеет возможность постоянного анализа событий, обмену мнений, выработке оптимального решения социальных проблем и получает импульс к проведению преобразований и развития для достижения всеобщего социального блага. Положение со свободой слова в стране характеризует уровень развития всего общества и обеспечения прав личности.

Свобода слова возникает и существует в обществе как вид социальной деятельности. Вне общества нет свободы слова и самого человека как социального существа. Свобода слова как социальная деятельность отдельного субъекта вступает во взаимодействие с социальной деятельностью другого субъекта, вызывает ответное социальное действие. Свобода слова как социальная деятельность субъектов предполагает наличие у них прав и обязанностей. Этот процесс носит динамичный характер и нуждается в социокультурном регулировании.

Общество как самосохраняющийся и са-моразвивающийся объект заинтересовано в достижении и сохранении свободы слова как гарантии развития. Поэтому в любом обществе имеется круг прав и обязанностей, которые закреплены в традициях, обычаях, в нормах морали, религии и права, выступающие как способы реализации социальной свободы человека

По мнению исследователей, «социальная свобода человека возникает и существует не иначе как в социальной деятельности»1. Журналистика является полем социальной деятельности журналиста по реализации свободы слова. Таким образом, реализуя свою социальную свободу деятельности в виде творческого отражения явлений действительности на страницах своего издания, журналист выполняет и социальную задачу, возложенную обществом.

Как считает А. А. Попов, «свобода — это специфический способ бытия человека и любого социального субъекта, связанный с его способностью выбирать решение и совершать поступок в соответствии со своими целями. Свобода есть фундаментальная основа человеческого вообще и социального, в частности, так как она отражает такое отношение субъекта к своим актам, при котором он является их определяющей причиной, и они, стало быть, не обусловлены непосредственно природными, социальными, межличностнокоммуникативными, индивидуально-

внутренними или индивидуально-родовыми факторами. Свобода представляется выходом из круга данностей и творческим порывом к новому, однако она не будет полноценной, если не реализует себя внешним образом в сфере публичности»2.

Рассмотрим социально-философский и социокультурный аспекты проблемы слова, языка и информации. В кратком социокультурном обзоре сложно осветить процесс становления, развития, а затем и реализации прав и свобод человека, в том числе — свободы слова. По мнению исследователей, проблема усугубляется и тем, что в течение многих тысячелетий таких понятий просто

не существовало. Прошло очень много времени, пока человек не выделился из общины как автономная, самостоятельная единица, да и долгое время после этого о каких-либо его правах не было и речи. По свидетельству историков, слово ‘свобода» впервые нашло упоминание в одном из шумерских источников в III тыс. до н. э.3 Там речь шла лишь о разделении людей на классы: свободный и раб, это было присуще всем обществам и государствам Древнего мира4. Свобода и свобода слова являются краеугольным камнем философии. Через свое отношение к свободе мыслители выявляли свои мировоззренческие позиции, спорили с оппонентами, совершали открытия.

«…Мы вообще не можем быть абсолютно свободны. Однако мы способны постепенно расширять нашу тюрьму и, по крайней мере, можно преодолеть ограниченность того, кто держится за свои оковы»5, — писал К. Поппер. «…Ни один вопрос, — утверждал Фейербах, — не является таким головоломным и не поддается в такой мере решительному утверждению пли отрицанию, как вопрос о свободе воли»6.

Философский анализ проблемы «свободы слова» связан философской проблемой свободы вообще и является многоаспектным. Кроме анализа понятия ‘свобода’, необходимо всестороннее изучение понятия ‘слово . Само происхождение языка ученые объясняют по-разному. На наш взгляд, язык родился в глубинах человеческой эволюции как инструмент общения, передачи информации, в результате долгого процесса, в котором принимали участие все члены общества.

В известной работе Ф. Энгельса «Роль труда в превращении обезьяны в человека» утверждается: «Сначала труд, а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг»7. В отечественном языкознании советского периода главенствовала марксистская идея о том, что трудная совместная жизнь первобытного общества привела к созданию новой для всего живого мира информационной системы.

Значение слова для человеческого общества огромно. История развития языков знает

о священных словах, о табуированных выражениях. «Есть народы, — писал известный исследователь Фрезер, — у которых под стра-

хом жесточайшего наказания запрещается использовать в обычной речи слова, которые составной частью входят в имена усопших людей или имеют сходные с ними значения. Такие слова замещают специально создаваемыми для этой цели синонимами»8.

Однако, главная функция языка — это общение с другими людьми. «Жизнь человеческого общества во всех сферах его деятельности обеспечивается языковым общением как основой коллективного познания мира и создания блага»9. Термин ‘коммуникация’ (лат. — сообщение, связь) подтверждает эту мысль.

Основной, самостоятельной единицей коммуникации исследователи признают «текст»1″, под которым понимается «такая совокупность высказываний, в которой осуществляется относительно законченный процесс информации»11.

Исследователи указывают на необходимость постижения системно-динамического характера складывающейся перед нами в ходе познаниякартины мира. «Материалистическая диалектика, теория отражения, современный уровень естественно-научных знаний служат теоретико-методологической предпосылкой для построения логически стройной единой развивающейся картины мира на базе информации», — утверждает Р. Ф. Абдеев12. Действительно, понятие информации давно перестало быть характеристикой лишь кибернетических систем, информация, как и материя, существовала и существует всегда и во всем. «По своему онтологическому статусу, — говорит Б. В. Бирюков, — информация не отличается от пространства, времени, энергии, массы и т. п.»13. По мысли Р. Ф. Абдеева, «в то же время понятие информации существенно шире, многоаспектнее каждой из этих философских категорий отражения, она является объективной естественно-научной характеристикой всех материальных объектов и их взаимодействий на всех уровнях организации материи. В частности, именно информация лежит в основе процессов саморегулирования и управления в живой природе и человеческом обществе»14. Это, по мнению Р. Ф. Абдеева, позволяет взять за основу построения развивающейся естественнонаучной картины мира такую философскую категорию, как информация, для интеграции различных научных концепций в единую картину мира. Исследователи утверждают

закономерность и общность происхождения всех живых организмов на Земле и называют человека высшим творением природы. Таким образом, «информационная картина мира дает возможность синтезировать отмеченные нами трактовки в целостную диалектическую концепцию развития от низшего к высшему, от простого к сложному»15.

Разумеется, что человек разумный достиг вершины пирамиды живого мира планеты благодаря тому, что имел более совершенную систему обмена и накопления информации и коммуникации, благодаря человеческому языку.

Запрет на свободу слова связан с языческими табу, с борьбой за власть, за влияние на умы человечества. Противостояние религии и науки началось еще в древности. Запреты и табу, накладываемые шаманами, скрывали от людей знания о природе, о солнечных и лунных затмениях, о приливах и отливах, о разливах рек, землетрясениях и т. д. Информация о тайнах мирозданья была секретной, замифологизированной. Диктат религии над наукой закончился в эпоху промышленного переворота, когда капитал стал нуждаться в научном прогрессе.

По мнению исследователей, новая информационная цивилизация должна быть гуманистической и экологической. Это необходимо для успешного планетарного управления экоразвитием16.

Таким образом, информация является атрибутом всей материи и удовлетворяет всем требованиям философской категории как пространство, время, материя, энергия17

«Загадка появления человека и человеческого общества сводится к объяснению возникновения человеческой речи, — считает Р. Ф. Абдеев. — Речь, как предметное содержание мысли, стала выступать важнейшим регулятором поведения как самого индивидуума (речевое действие в рефлексивном плане, «обращение субъекта к себе”), так и в сообществах, детерминантой на пути преобразования предчеловеческого уровня жизнедеятельности в подлинно человеческие, целенаправленные, общественные отношения»18.

В социальной стороне вопроса в ходе всей мировой истории известна давняя борьба за расширение границ свободы слова и за их сужение. Эти изменчивые границы определялись условиями политического и духовного развития общества, государственным стро-

ем, а то и произволом властей. «Во влиянии языка на человечество, — писал В. Гумбольдт,

— обнаруживается прочность законов его устройства, в воздействии человека на язык обнаруживает свою силу начало свободы»19.

«Конечно, язык как социальный институт не является политическим образованием, -писал П. Рикёр, — однако ясно, что при плохом политическом режиме может происходить деформирование словесной коммуникации из-за систематического обращения ко лжи и лести и постоянного ощущения страха»26.

Свобода слова как явление — это право человека свободно выражать свои мысли как в устной, так и в письменной форме. Принято говорить о свободе печати и средств массовой информации.

Реализуя свое право на свободу слова, человек иногда вступает в противоречие с правами и свободами других лиц. Поэтому правовые нормы государств обычно регулируют ограничения на свободу слова на своей территории. Согласно международному праву, ограничения на свободу слова обязаны отвечать трём условиям: они должны строго соответствовать закону, преследовать легитимную цель и должны быть необходимы и адекватны для достижения этой цели. К легитимным целям относятся защита репутации, достоинства личности, национальной безопасности, общественного порядка, авторского права, здоровья и морали. Например, Конституция Российской Федерации запрещает пропаганду, возбуждающую социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть и вражду, а также распространение сведений, составляющих государственную тайну. Также по решению суда могут вводиться временные или частные ограничения.

Свобода слова заключается в возможности человека публично высказывать, предавать гласности, распространять любым способом свои мысли и убеждения. Однако необходимо понимать, что есть разница между обсуждением политических новостей на кухне с соседом и выступлением журналиста по телевидению. Именно поэтому однократное и случайное общение одного человека с другим человеком с глазу на глаз по любым вопросам не имеет таких социальных последствий, как регулярное выступление человека перед группой людей. Поэтому сущность свободы слова человека заключается в реализации возможности открытого общения с аудиторией

Сущность свободы слова в нахождении истины. Поиски истины — постоянный процесс. Слово — язык — механизм мышления, программа разума. Свобода, по Гегелю, является субстанцией разума, а «всемирная история есть прогресс в сознании свободы»21. Деятельность мозга, мышления, осуществляемая с помощью языка, направлена на нахождение истины, что невозможно осуществить без свободы слова. Мышление — постоянный процесс по сбору и анализу информации об окружающем нас мире и самом человеке. Свобода слова нужна для обмена информацией, которая может быть правдивой (социально полезной) и ложной (социально негативной). Неправильно понятая информация может привести к гибели как человека, так и всего человечества. Сущность свободы слова

— в обеспечении устойчивых каналов связи между человеком и обществом. Таким образом, сущность свободы слова в обеспечении постоянного процесса по сбору, анализу и обмену правдивой (социально полезной) информацией, происходящего по устойчивым каналам между человеком и обществом в целях выполнения человеческим разумом программы по нахождению истины. В эпоху научно-технического прогресса с помощью свободы слова человечество обретает синергетический эффект по развитию коллективного разума.

«Высшее совершенство человека не только в том, что он действует свободно, но и в том, что действует разумно; пожалуй, это даже одно и то же… »22.

В чем же заключается социальный феномен свободы слова? Свобода слова необходима для социализации, культурного и духовного развития личности. Свобода слова необходима для демократического развития общества. Свобода слова необходима для обмена социальной информацией, пополнения социальной памяти человека. Таким образом, свобода слова является условием, которое обеспечивает рост синергетической информации самоорганизующегося общества. Свобода слова — гарантия свободы и ответственности личности и общества. Без свободы слова невозможно развитие философии и науки, а значит получение реальной картины мира.

Личность — сущность человека. Речь человека — внешнее явление, связанное с его мышлением как внутренним, сущностным

процессом. Свобода слова раскрывает сущность человека как личности.

Таким образом, сущность свободы слова как социокультуфного феномена заключается в том, что она служит индикатором и регулятором социальной действительности, без которой невозможно саморазвитие общества и личности. Социально полезное действие по реализации права на свободу слова возложено обществом на профессиональных журналистов, оно происходит в редакционной социокультурной среде, где основным регулятором уровня свободы слова является главный редактор СМИ.

Примечания

I Клевцова, Э. С. Социальная свобода человека (сущность и реализация) : дис. … канд. филос. наук. Черкесск, 2004. 141 с.

2Попов, А. А. Реализация свободы в обществе поздней современности : дис. … канд. филос. наук. Волгоград, 2005. 151 с.

3 Права человека накануне XXI века. Российско-американский диалог / отв. ред. Б. Гросс, П. Джувилер (США), Е. Лукашева, В. Карташкин (РФ). М. : Прогресс : Культура, 1994. С. 271.

4 Памятники римского права : Законы 12 таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана. М. : Зерцало, 1997. С.160.

5Поппер, К. Р. Открытое общество и его враги. Т. 1. Чары Платона / пер. с англ. под ред.

B. Н. Садовского. М. : Феникс : Междунар. фонд «Культур, инициатива», 1992. С. 243.

6 Фейербах, Ф. О спиритуализме и материализме, в особенности в их отношении к свободе воли // Фейербах, Ф. Сочинения : в 2 т. Т. 1. М., 1995. С. 442.

7 Маркс, К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. 2-е изд. М., 1985. Т. 20. С. 490, 491.

8 Фрезер, Д. Д. Золотая ветвь. Доп. том : пер. с англ. М. : Рефл-бук ; К. : Ваклер, 1998.

C.275.

9Колшанский, Г. В. Коммуникативная функция и структура языка / под ред. Т. В. Булыгиной. Изд. 2-е, стер. М. : КомКнига, 2005. С. 6.

111 Там же. С. 43.

II Там же. С. 32.

12Абдеев, Р. Ф. Философия информационной цивилизации. М. : ВЛАДОС, 1994. С. 182.

13 Бирюков, Б. В. Кибернетика и методология науки. М. : Наука, 1974. 414 с.

14Абдеев, Р. Ф. Философия информационной цивилизации. М. : ВЛАДОС, 1994. С. 183.

15 Там же. С. 187.

16 Урсул, А. Д. На пути к информационноэкологическому обществу // Филос. науки. 1991. №5. С. 3-16.

17 Абдеев, Р. Ф. Философия информационной цивилизации. М. : ВЛАДОС, 1994. С. 190.

18 Там же. С. 303.

19 Гумбольдт, В. О различии организмов человеческого языка и влиянии этого различия

на умственное развитие человеческого рода. Введение во всеобщее языкознание. СПб., 1859. С. 62.

2и Рикёр, П. Герменевтика. Этика. Политика (Московские лекции и интервью). М., 1995.

С. 43.

21 Гегель, Г. Сочинения : в 14 т. М. ; Л., 1935. Т. 8. С. 19.

22 Лейбниц, Г. Сочинения : в 4 т. М., 1984. Т. 3. С. 182.

Разъяснения прокуратуры. Официальный портал Администрации города Омска

О дополнительных гарантиях по защите трудовых прав дистанционного работника

13 мая 2021 года, 11:01

Об охране труда

29 апреля 2021 года, 16:38

О возможных схемах мошенничества

28 апреля 2021 года, 14:13

О дополнительных гарантиях по защите трудовых прав дистанционного работника

26 апреля 2021 года, 17:52

Гарантии трудовых прав беременных женщин

26 апреля 2021 года, 17:46

Трудовые права инвалидов

26 апреля 2021 года, 17:29

Ответственность за просрочку в оплате товаров и услуг, закупаемых у субъекта МСП

14 апреля 2021 года, 17:43

Об ответственности за неповиновение сотрудникам правоохранительных органов

08 апреля 2021 года, 12:14

Об антитеррористической защищенности

08 апреля 2021 года, 12:01

Об изменениях в Порядке приема на обучение по образовательным программам высшего образования

08 апреля 2021 года, 11:52

Об административной ответственности юридического лица за коррупционные правонарушения

29 марта 2021 года, 18:22

Как не стать жертвой мошенников при использовании банковских карт

29 марта 2021 года, 18:11

О трудовых правах сотрудников при введении в отношении организации процедуры банкротства

29 марта 2021 года, 17:49

О гарантиях при сокращении численности или штата работников

29 марта 2021 года, 17:27

О продлении срока действия диагностических карт транспортных средств

29 марта 2021 года, 11:35

Об особенностях приема на работу несовершеннолетних

26 марта 2021 года, 15:59

Ответственность за вымогательство взятки

26 марта 2021 года, 15:51

О порядке сдачи экзаменов на получение водительских удостоверений

26 марта 2021 года, 15:41

Упрощен порядок оформления компенсационных выплат по уходу за инвалидами

25 марта 2021 года, 14:28

О запрете высаживать детей-безбилетников из общественного транспорта

25 марта 2021 года, 14:20

Следующий

Реестр поставщиков социальных услуг

Полное наименование поставщика социальных услуг	Распоряжение о включении в реестр поставщиков	Паспорт поставщика социальной услуги	Сайт поставщика
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Мурманский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 04. 02.2015 № 1		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Алакурттинский психоневрологический интернат»	Распоряжение от 04.02.2015 № 2		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Комплексный центр социального обслуживания населения ЗАТО г.Североморск»	Распоряжение от 11.02.2015 № 3		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Полярнозоринский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 11.02.2015 № 4		Сайт
Государственное областное бюджетное учреждение социального обслуживания населения «Мурманский центр социальной помощи семье и детям»	Распоряжение от 12. 02.2015 № 5		Сайт
Государственное областное бюджетное учреждение социального обслуживания населения «Социальный приют для детей и подростков «Берегиня» Кольского района»	Распоряжение от 12.02.2015 № 6		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Кандалакшский дом-интернат для престарелых и инвалидов»	Распоряжение от 12.02.2015 № 7		Сайт
Государственное областное бюджетное учреждение социального обслуживания населения «Мончегорский дом-интернат для умственно отсталых детей»	Распоряжение от 13.02.2015 № 9		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Полярнинский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 13. 02.2015 № 11		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Ловозерский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 16.02.2015 № 12		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Печенгский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 16.02.2015 № 13		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Ковдорский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 17.02.2015 № 14		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Мончегорский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 17. 02.2015 № 15		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Терский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 18.02.2015 № 17		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Апатитский психоневрологический интернат № 1»	Распоряжение от 18.02.2015 № 18		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Апатитский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 18.02.2015 № 19		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Кандалакшский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 18. 02.2015 № 20		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Кировский психоневрологический интернат»	Распоряжение от 18.02.2015 № 21		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Кировский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 19.02.2015 № 22		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Кольский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 20.02.2015 № 23		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения “ Мурманский дом-интернат для престарелых и инвалидов”	Распоряжение от 03. 03.2015 № 29		Сайт
Государственное областное автономное учреждение социального обслуживания населения «Оленегорский комплексный центр социального обслуживания населения»	Распоряжение от 03.03.2015 № 30		Сайт
Общество с ограниченной ответственностью «БелАр»	Распоряжение от 23.07.2015 № 51		Сайт
Индивидуальный предприниматель Ускова Любовь Николаевна	Распоряжение от 28.08.2015 № 60		Сайт
Частное учреждение социального обслуживания «Социальный центр-SOS Мурманск»	Распоряжение от 10.03.2016 № 8		Сайт
Автономная некоммерческая организация социальных услуг и консультативной деятельности «Ресурсный центр некоммерческих организаций»	Распоряжение от 03. 08.2016 № 19		Сайт
Межрегиональная благотворительная общественная организация помощи незащищенным слоям населения «Наш Дом»	Распоряжение от 31.10.2016 № 29		Сайт
Частное учреждение социального обслуживания «Детская деревня — SOS Кандалакша»	Распоряжение от 17.01.2017 № 1		Сайт
Региональный общественный фонда оказания помощи лицам, находящимся в трудной жизненной ситуации «Надежда»	Распоряжение от 04.04.2017 № 8
Общество с ограниченной ответственностью «Август»	Распоряжение от 24.05.2017 № 14		Сайт
Индивидуальный предприниматель Макеев Вячеслав Вячеславович	Распоряжение от 06. 07.2017 № 21
Общество с ограниченной ответственностью «Социальная служба «Сияние»	Распоряжение от  14.03.2018 № 11		Сайт
Мурманская Региональная Общественная Организация помощи нарко- и алкозависимым, лицам БОМЖ, попавшим в трудную жизненную ситуацию	Распоряжение от 28.04.2018 № 15		Сайт
Автономная некоммерческая организация поддержки детей с аутизмом «Парус доверия»	Распоряжение от 30 мая 2018 № 19
Индивидуальный предприниматель Титаренко Анна Юрьевна	Распоряжение от 11. 03.2019 № 11
Индивидуальный предприниматель Мусатов Александр Валерьевич Центр социальной помощи «Добрый день»	Распоряжение от 03.04.2019 № 12
Управление федеральной почтовой связи Мурманской области — филиал Федерального государственного унитарного предприятия «Почта России»	Распоряжение от 31.05.2019 № 18
Автономная некоммерческая организация социального обслуживания населения «Рука помощи»	Распоряжение от 01.10.2019 № 26
Индивидуальный предприниматель Ботков Павел Юрьевич	Распоряжение от 15. 10.2019 № 27
Общество с ограниченной ответственностью «Северные огни»	Распоряжение от 28.12.2019 № 35
Автономная некоммерческая организация «Центр гуманитарных исследований и консультирования в социальной сфере»	Распоряжение от 05.03.2020 № 16
Мурманская региональная общественная организация поддержки семьи «Северянка»	Распоряжение от 02.06.2020 №30
Общество с ограниченной ответственностью «Организация социального обслуживания «Всегда рядом»	Распоряжение от 11. 11.2020 № 58		Сайт
Индивидуальный предприниматель Чагина Елена Валерьевна	Распоряжение от 24.11.2020 № 62		Сайт
Общество с ограниченной ответственностью «Социальная служба «Доверие»»	Распоряжение от 24.11.2020 № 63		Сайт
Индивидуальный предприниматель Мужжевлев Дмитрий Сергеевич	Распоряжение от 03.03.2021 № 9		Сайт

Может ли нормально развиваться общество, которому затыкают рот?

• Дмитрий Булин
• Би-би-си, Москва

8 июня 2016

Автор фото, ThinkStock

Подпись к фото,

Многие считают, что общество, в котором нет нормальной дискуссии, не способно достигать экономических и политических успехов

Журналистика должна быть объективной и не подвергаться никаким репрессивным действиям, заявил президент России Владимир Путин во вторник на медиафоруме, организованном информационным агентством МИА «Россия сегодня».

Между тем, как свидетельствуют результаты свежего опроса «Левада-центра», за 16 лет правления Путина число россиян, уверенных в том, что власть нисколько не угрожает свободе слова в стране, значительно уменьшилось.

Если в июле 2000 года такого мнения придерживались 58% опрошенных, то в мае текущего года — 35%.

Свобода слова является одной из базовых политических свобод и важной ценностью современного общества, однако ограничивается ли этим ее значение? Многие эксперты убеждены, что без свободной публичной дискуссии не может быть ни эффективных политических институтов, ни качественного экономического роста.

Русская служба Би-би-си обратилась к четырем экспертам с целью выяснить: нужна ли свобода слова для социального, политического и экономического развития страны? Завязалась заочная дискуссия, и если кратко, то:

• Социолог Григорий Юдин не видит связи между публичной дискуссией и ростом ВВП, однако как только мы начинаем говорить о справедливости распределения ВВП, сразу же возникает необходимость развитой публичной сферы.
• Политолог Екатерина Шульман выстраивает логическую цепочку: свободные СМИ (как один из трех каналов обратной связи между властью и обществом) — запрос общества — ответ власти — отклик общества и новый запрос. Если механизм искажен, сломан или не работает, то это сказывается на качестве принимаемых властью решений, а значит, косвенно на экономическом росте.
• Социолог и философ Александр Филиппов уверен, что те, кто пытается связать свободу слова с экономическим ростом, просто «подставляют свободу».
• Экономист и социолог Владислав Иноземцев считает, что никакой связи между свободой слова и экономическим развитием нет — и в качестве примера приводит Китай, который неплохо себя чувствует и без свободы слова.

Подробный ход рассуждений аналитиков изложен далее.

Григорий Юдин, старший научный сотрудник Лаборатории экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ:

Свобода слова в России одновременно уменьшается и увеличивается. Она уменьшается в очевидных формах: все мы слышали о недавних событиях вокруг РБК. В этом смысле свобода слова сокращается, потому что сокращается количество источников, которые могут свободно делать высказывания в публичной сфере. Очевидно, что на них идет атака.

С другой стороны, степень свободы слова, как ни странно, увеличивается, потому что значительная часть невыраженных аргументов канализируется в интернет, где мы видим довольно хаотичную, довольно злобную, но, тем не менее, публичную дискуссию. Пусть с оскорблениями, с хамством — но дискуссию.

По идее, если мы хотим, чтобы общественная дискуссия была более конструктивной, то было бы хорошо, чтобы две этих грани существовали одновременно. С одной стороны, высказывались рациональные аргументы, проводились свободные журналистские расследования, что создавало бы каркас для дискуссии. А с другой стороны, люди дальше могли по этому поводу дискутировать, спорить, ругаться.

Для либералов долгое время казалась незыблемой максима о том, что конкуренция идей порождает конкуренцию проектов, а в конкуренции проектов выигрывает лучший, что в итоге способствует экономическому развитию. Но дальше выяснилось, что нет — конкуренция идей часто порождает гвалт, болтовню и взаимную ругань. В конечном счете, паралич политических свобод может быть вполне себе эффективным с точки зрения поощрения экономической конкуренции между людьми и экономического роста.

Например, Фридрих Хайек рассуждал так: демократия, конечно, не самый хороший способ управления, но он лучший с точки зрения поддержания политической конкуренции. Он закончил тем, что вполне себе оправдывал и защищал режим Аугусто Пиночета, который был уж точно не самым сладким режимом с точки зрения свободы слова. Если для нас единственным критерием является экономический рост, а не распределение экономических благ и самоуправление, — то свобода слова или ее отсутствие никак не влияет на экономический рост.

Но если мы включаем в наш анализ справедливость распределения экономических благ, тогда у нас получается конкурентная модель общества, где возникает противостояние между классами. Есть богатые, есть бедные, у них разные интересы: богатые склонны концентрировать у себя капитал, формировать олигархические структуры. У бедных противоположные интересы. И если есть возможность для проведения классовой борьбы, чтобы между этими двумя большими классами существовала дискуссия, то конечно, это будет способствовать большему равенству. Это даст больше власти бедным. А иначе мы будем иметь ситуацию, которую сейчас имеем в России — с рекордным социальным расслоением, когда мы занимаем одно из первых мест в мире по соотношению капиталов богатых и бедных.

Нам отсюда, из России, кажется, что в США больше свободы слова — и строго говоря, это правда. Но нужно понимать, как эта свобода слова организована. Публичная сфера там, конечно, находится в сильно редуцированном состоянии. Там есть некоторое количество телесетей — у них действительно разные интересы, они спонсируются разными бизнес-группами и между ними происходит некая борьба. Но сложно сказать, что это способствует возникновению какой-то сверхрациональной дискуссии.

Те институции, которые связаны с такой рациональной публичной сферой, скорее находятся в упадке: например, публичное радио. Оно там, безусловно, есть и функционирует, но у него не такая аудитория, как у ТВ. Поэтому многие американцы винят телесети, которые охотятся за жареными фактами и стремятся к тому, чтобы породить как можно большее количество сенсаций, в том, что они убивают рациональную дискуссию и сводят ее к хаосу.

В этом смысле трудно сказать, что США — идеал публичной дискуссии и свободы слова, хотя там гораздо меньше прямых ограничений свободы слова, представлено больше позиций. Если вы включите телевизор в России, то услышите одно мнение. В США, включив телевизор, вы услышите по крайней мере два мнения. Это ситуация большего плюрализма, но сказать, что США представляет собой идеал свободы слова, конечно, нельзя.

Екатерина Шульман, политолог, доцент кафедры государственного управления Института общественных наук РАНХиГС:

Корреляция между свободой публичной дискуссии и социально-экономическим развитием существует, просто она не носит линейного характера. Понятно, что сами по себе СМИ не способны ничью экономику поднять и привести к устойчивому росту. Но свободная плюралистическая медиасреда является частью открытой политической системы, совершенно очевидным образом продуцирующей более высокий уровень экономического развития той или иной страны. Проще говоря, свободные страны живут лучше, чем несвободные — и СМИ являются частью этого «механизма свободы».

Что такое с точки зрения политической системы свободные СМИ? Это один из трех основных каналов обратной связи, при помощи которых политическая система получает информацию о том, что происходит в обществе. Другие два — выборы и деятельность общественных организаций. Есть и еще, но эти главные.

Политическая система потребляет запросы общества и преобразует их внутри себя в политическое решение. Это политическое решение, попадая обратно в общественную среду, вызывает отклик: поддержку, возражение, одобрение или протест. Этот отклик, в свою очередь, формирует новый запрос, а за ним следует новое решение — такова схема функционирования политической системы.

Если базовые каналы обратной связи искажены, сломаны или отсутствуют, политическая система склонна замыкаться сама в себе. Связь между ней и социумом разрушается. Это сразу же влияет на качество принимаемых решений. Соответственно, в том числе и экономические показатели государства с таким устройством будут снижаться, потому что политическая система будет закрытой, круг людей, принимающих решения, будет сужаться, решения будут приниматься без учета общественного мнения и привлечения независимой экспертизы, качество решений будет низким.

Пример Китая, где якобы отсутствуют каналы обратной связи, но присутствует экономический рост, популярен у нас — на мой взгляд, именно потому, что мы о нем мало знаем и плохо понимаем специфику этой страны. Нужно принимать во внимание два аспекта: во-первых, экономический рост в Китае за последние 30 лет был вызван не какими-то специфическими особенностями самого Китая — дело не в том, что там изобрели какой-то новый способ экономического развития, — а тем, что страна встраивалась в мировой экономический оборот.

Можно сказать, что рост КНР был производной от экономических успехов первого мира, к которому Китай присоединился в качестве «мастерской мира», как источник ресурсов и рабочей силы. Во-вторых, упомянутые мной каналы обратной связи в Китае присутствуют, но в своеобразной форме. Например, в Китае нет выборов, но есть регулярная ротация руководящих кадров, построенная на заранее оговоренных правилах. Главное проклятие авторитарных и тоталитарных режимов — непредсказуемость смены власти — в Китае купировано действием этого механизма.

Конечно, эта система не является выборной в нашем понимании, но это набор заранее известных правил, которые делают ротацию неизбежной и предсказуемой, — своего рода квазивыборы. Второй инструмент элитной ротации в Китае, о котором у нас, ссылаясь на «китайский опыт», предпочитают говорить вскользь, — это борьба с коррупцией на всех уровнях. В том числе с применением смертной казни.

Что касается СМИ, то да — они там преимущественно государственные (хотя не все) и цензурируются. Но функция индикатора и модератора общественных явлений осуществляется в Китае посредством государственного информационного агентства, которое имеет своих представителей во всех населенных пунктах и которое, насколько я понимаю, выполняет функцию информирования партийных властей обо всем, что там происходит. Это немного похоже на то, чем была газета «Правда» при советской власти, но только у нас это было менее системно.

Другими словами, мы видим в Китае установление похожих политических механизмов — потому что они необходимы для устойчивости системы. Китай никак нельзя назвать примитивной диктатурой, их система проверена временем и соответствует их особенностям, но при этом направлена не на максимизацию власти в руках узкой группы, а на возможность мирной смены элит.

Мы видим, что на коротких исторических отрезках авторитарная модернизация, характеризующаяся отсутствием свободной публичной дискуссии, может привести к определенному экономическому результату. У нас часто приводят в пример Сингапур и Южную Корею. Но затем неизбежно требуется установление здоровых политических механизмов, появление разветвленной, сложной, диверсифицированной политической системы, адекватной требованиям общества и потребностям экономического оборота.

Александр Филиппов, социолог, философ, главный редактор журнала «Социологическое обозрение»:

Когда возникала идея свободы слова, она не возникала как идея свободы слова для всех, а всегда при рассуждениях о демократии имелись в виду определенные ограничивающие условия. Это должна была быть, в первую очередь, дискуссия полноправных, ответственных, разумных и, по выражению Канта, «совершеннолетних» людей. Из такой дискуссии могли исключаться люди, которые не удовлетворяли данным критериям.

Сегодня, когда нам приходится переживать за свободу слова в России, обращение к таким принципиальным моментам может показаться демагогическим, но принципиальная постановка вопроса не должна зависеть от конъюнктуры.

Я довольно долго жил при советской власти и знаю, что такое настоящая цензура, когда на самую невинную научную работу необходимо получать печать цензора. Но даже в тех условиях люди умудрялись дискутировать: конечно, это не значит, что было царство свободы, но дискуссии были.

Сейчас ситуация иная, и речь, скорее всего, может идти о том, что определенное количество чиновников, находящихся на разных позициях, интуитивно, в отсутствие официальной идеологии, в русле считывания пожеланий высшего начальства могут использовать разные способы для ограничения свободы слова. При этом отсутствует государство как единый разум, с едиными критериями, проводящий единую линию. Это одновременно и плохо, потому что непонятно, чего конкретно избегать, и хорошо, потому что степень свободы гораздо выше.

На мой взгляд, полноценной дискуссии сейчас в России нет потому, что размыты критерии компетентной общественности. Дискуссии слишком часто переходят из разряда компетентных, где люди оперируют доказательствами, в разряд некомпетентных. С одной стороны, я как социолог не вижу никакого интереса со стороны высшего начальства к тому, чтобы происходило теоретическое осмысление общества. С другой стороны, я вижу большое стремление со стороны известных мне в интеллектуальных кругах людей в большей степени позиционировать себя и свое влияние, нежели к тому, чтобы дискутировать в рамках компетентности.

Может ли быть развитие общества без свободы слова и свободы дискуссии? Я бы сказал, что институционализация свободы не просто является условием развития, она является частью этого развития. Если будет происходить какое-то движение и при этом не будет происходить улучшения климата содержательной дискуссии, то вероятно, это будет не развитие, а какое-то другое изменение.

Но если говорить более четко и ставить вопрос так: связаны ли прямо свободная дискуссия и технологические, политические, экономические успехи — то мой ответ: нет, я не вижу здесь простой связи. Мне наоборот, кажется, что было бы опасно пытаться связать эти категории. Если в дискуссию вводится соображение о связи между свободой слова и экономическим развитием, то этот аргумент должен быть убедительно проверен. Давайте запустим процесс свободы и посмотрим, вырастет ли у нас производительность труда.

И если она не вырастет, то немедленно будет сделан важный вывод, а именно: что совершенно напрасно мы разрешали свободу, никакая производительность отсюда не произрастает. Значит, можно совершенно свободно с этой свободой расправляться, потому что производительности ничто не грозит.

Поэтому я считаю, что те, кто таким образом аргументирует в пользу свободы, подставляют свободу. Они говорят: «От свободы будет большая польза». Ребята, от свободы никакой пользы не будет! Она является ценностью сама по себе. Если же вы будете их так непосредственно связывать друг с другом, вы не получите ни развития технологий, ни свободы, что собственно, мы сейчас и видим.

Владислав Иноземцев, экономист, социолог:

Глядя на российскую действительность, не приходится сомневаться, что государство очень сильно манипулирует прессой. Ясно, что государство угрожает свободе слова: оно, может быть, не всегда своего добивается, но угроза от него исходит постоянно.

Российское население, на мой взгляд, оценивает ситуацию излишне оптимистично. Но если сам по себе сдвиг есть, то это по крайней мере, дает понимание того, что направление мысли у людей правильное [имеются в виду результаты опроса «Левада-центра»].

Я не думаю, что есть корреляция между свободой слова и степенью экономического развития страны. Существует, скорее всего, другого рода связь. Когда свободы слова нет в процветающем и благополучном обществе, то это мало кого волнует. Когда же общество сталкивается с серьезными экономическими проблемами, то люди начинают смотреть на проблемные сферы жизни общества, и тема свободы слова оказывается одной из таких проблем.

Поэтому я думаю, что это проблема восприятия, а не объективной связи между прессой и экономикой. В разных странах экономический рост достигается по-разному. И я не могу сказать, что свобода слова — необходимый элемент экономического развития. Мне кажется, можно обеспечить рост и достаточно техническими средствами, если только действительно всем этим заниматься, а не просто об этом словоблудить.

Без свободы слова вполне может быть экономическое развитие — посмотрите на Китай, который сумел стать одной из первых держав мира. Хотелось бы, конечно, верить, что свобода слова является краеугольным камнем экономического развития, но на мой взгляд, это не так.

Свобода. Глава 4. Свобода, общество и социальная система — Гуманитарный портал

В том обществе, в котором мы живём, индивидуальная свобода постоянно помещается в когнитивный и моральный центр жизни — с далеко идущими последствиями для каждого индивида и для социальной системы в целом. В прошлом — на первом этапе истории капитализма — это центральное место было занято трудом, понятым как общее и скоординированное усилие, направленное на производство богатства посредством приложения человеческого труда к переделке природы. Труд был центральным для жизни индивида. Он обусловливал разницу между достатком и нуждой, автономией и зависимостью, высоким или низким социальным статусом, наличием или отсутствием самоуважения. В качестве единственного одобренного способа, которым индивид мог повлиять на качество своей жизни, труд был главной моральной нормой, руководящей индивидуальным поведением, и главной точкой, с которой индивид видел, планировал и моделировал свой жизненный процесс как целое. Таким образом, стоимость и достоинство жизни человека оценивались по критериям, связанным с трудом и с разными аспектами позитивного отношения к труду — трудолюбием, добросовестностью, рвением, предприимчивостью. С другой стороны, моральному осуждению подвергалось уклонение от труда — поносимое и чернимое как праздность, безделье или леность. При планировании индивидуальной жизни структуру задавало именно пожизненное профессиональное призвание. Люди определяли себя в категориях своих профессиональных умений, того типа работы, исполнением которой они овладели. Люди, обладавшие теми же умениями и применявшие их в той же среде, служили «значимыми Другими»; именно их мнение имело значение и обладало правом оценивать (а при необходимости — и корректировать) жизнь индивида. На социальном уровне рабочее место обеспечивало главный контекст для обучения и «социализации» индивида как социальной личности. Именно там внушались добродетели послушания и уважения к авторитету, привычки самодисциплины и стандарты допустимого поведения; именно с помощью рабочего места осуществлялся самый дотошный социальный надзор и мониторинг индивидуального поведения. Контроль при помощи рабочего места осуществлялся фактически непрерывно, поскольку большинство людей проводили там значительную часть дня и большинство лет своей жизни. Иными словами, рабочее место служило главной тренировочной площадкой для формирования позиций (attitudes) и действий, пригодных для иерархически дифференцированных норм капиталистического общества. Так как работа занимала большую часть жизненного времени индивида и так сильно влияла (и когнитивно и морально) на остальные его или её жизненные занятия, то на дисциплинирующее воздействие рабочего места можно было в общем и целом положиться как на достаточную гарантию социальной интеграции. Опять-таки на социальном уровне рабочее место служило естественным фокусом кристаллизации социальных разногласий (dissent) и полем битвы, на котором могли разыгрываться конфликты. Поскольку рабочее место занимало центральное положение в жизни индивида, то такое же положение занимали и связанные с ним конфликты; а конфликты должны были постоянно порождаться рабочим местом, которое функционировало как инструмент телесной и духовной муштры и подавления индивидуальной автономии. На ранней стадии капитализма главным предметом раздора было само угнетение; люди, подчинённые муштре капиталистической фабрики, стремились сохранить или вернуть право на самоопределение — ещё свежее в памяти вчерашних мастеров и ремесленников. Однако очень быстро центр конфликта сместился от вопроса власти и контроля к вопросу распределения прибавочной стоимости. Надежда на возврат к более симметричным властным отношениям, на подрыв права менеджера управлять растаяла; рабочие примирились с таким правом и согласились на неизменно подчинённое положение в фабричной иерархии в обмен на выросшую долю в прибавочном продукте. То, что изначально было (и по своей сущности, хотя и не по своим видимым целям, осталось) властным конфликтом, все более «экономизировалось» 51. Теперь сражения велись во имя лучшей платы, сокращённого рабочего дня, улучшения условий труда. Социальная интеграция достигалась уже не согласием (consent), а уступками (compliance). Пусть люди возмущаются властью капитала, лишь бы её не оспаривали. Стремления и надежды угнетённых теперь благополучно отводились (channeled) от властной структуры к повышению их материальных стандартов. Однако это возымело — в общем непредвиденный — эффект возбуждения интенсивных потребительских интересов. Потребительские заботы (concerns) получили мощный импульс, когда стали играть роль суррогата постоянно фрустрируемых властных стремлений, роль единственной компенсации за угнетение на работе, единственной отдушины для свободы и автономии, вытесненных из крупнейшего и самого значительного сектора жизненного процесса. Сдвиг от борьбы за власть внутри рабочего места к индивидуальному соперничеству в мире потребления был долгим процессом; его направление становится различимо только задним числом. Для истории капитализма характерна воинственность рабочих, лучше всего воплощённая в долгой профсоюзной борьбе. Внешне эта борьба непрерывно велась за лучшую плату и лучшие условия труда; внешне коллективизм борьбы профсоюзов был естественной реакцией рабочих на дисбаланс власти по обе стороны великого раскола, неизбежностью, продиктованной нуждой восстановить баланс власти, деформированный монополией нанимателей на средства производства. Однако если смотреть с точки зрения долгосрочных последствий, то кажется, что профсоюзные битвы добились совершенно иного результата. С каждым своим успехом они отодвигали интересы рабочих ещё на шаг от властной иерархии рабочего места к индивидуальной свободе выбора и автономии вне фабрики; они все более «рассеивали» властные конфликты, преобразуя высвобождённую энергию несогласия (dissent) в давление, направленное на потребительский рынок. По ходу дела профсоюзная борьба стремилась к спасению или расширению достоинства и самоуважения рабочих в условиях постоянной субординации и отказа в персональной автономии внутри фабричных стен. Однако постепенно это поле сражения за человеческое достоинство было уступлено врагу, с «менеджерскими прерогативами» рабочие полностью смирились. Все в большей степени усилия профсоюзов фокусировались на обеспечении своим членам привилегированного существования за пределами рабочего места 52: материальных условий, необходимых для пользования потребительской свободой, для утверждения автономии, уступленной на рабочем месте, в новой великолепной вселенной потребительского рынка. На системном уровне труд был — на протяжении большей части капиталистической истории — центральной системной необходимостью. Поддержание и воспроизводство экономических и политических структур зависело от того, вовлечёт ли капитал остальное население в роль производителей. Прибавочный продукт, используемый как принципиальный ресурс в расширении общественного производства богатства и расширении поддержки для социальной иерархии привилегии и власти, зависящей от прямой субординации «живого труда» в процессе производства. Индивиды вступали в общественную систему прежде всего в качестве производителей; производительные роли служили сущностными элементами системы. Власть принуждения, монополизированная политическими институтами государства, развёртывалась прежде всего на службе «рекоммодификации» — превращения богатства в капитал (то есть в такое богатство, которое можно подчинить задаче производства большего богатства) и индивидуальных членов общества в рабочую силу. Капиталистическая система конституировала своих членов как актуальных или потенциальных носителей производительных ролей, отодвигая все прочие роли просто в «среду» производительной сферы. Политики ставили социально доступные ресурсы на службу этой задаче; успех или неудача политики, равно как и общая «эффективность» государства как целого, могли измеряться и измерялись степенью выполнения этой задачи. Действительно, объём капитала, инвестированного в производство, и число индивидов, вовлечённых в процесс производства в качестве рабочей силы, были главными вопросами политики и служили мерой системного успеха. Если подытожить, то на первом этапе своей истории капитализм характеризовался тем, что труд занимал центральное положение одновременно на индивидуальном, социальном и системном уровнях. Более того, труд служил звеном, соединяющим индивидуальную мотивацию, социальную интеграцию и управление системой (systemic management), и главным институтом, ответственным за их взаимную согласованность и координацию. Именно из этого центрального места труд и стал постепенно вытесняться по мере того, как капитализм переходил в потребительскую фазу своей истории. В освободившееся помещение вселилась индивидуальная свобода (в её потребительской форме). Сначала, может быть, как скваттер. Но затем во всё большей мере как законный жилец. По удачному выражению Клауса Оффе труд все более «децентрировался» 53 на индивидуальном уровне; он стал менее важен сравнительно с другими сферами жизни и опустился на относительно второстепенное место в биографии индивида; он безусловно не мог конкурировать с персональной автономией, самоуважением, семейным счастьем, досугом, радостями потребления и материальным благосостоянием как условиями индивидуального удовлетворения и счастья. Но труд «децентрировался» и на социальном и системном уровнях. На всех уровнях его место заняла потребительская свобода. Теперь она берёт на себя ключевую роль того связующего звена, которое объединяет жизненные миры индивидов и целесообразную рациональность системы, — роль той основной силы, которая координирует мотивированное действие индивида, социальную интеграцию и управление социальной системой. О центральности потребительской свободы в жизни индивида мы уже много узнали в последней главе. Вспомним, что забота о приобретении товаров и услуг, доступных только посредством рынка, заняла место, которое некогда занимала «трудовая этика» (нормативным давлением, требующим искать смысл жизни и идентичность «я» в той роли, которую человек играет в производстве, и в совершенстве исполнения этой роли, как оно засвидетельствовано успешной карьерой). Если в жизни, нормативно мотивированной трудовой этикой, материальные приобретения считались второстепенными и инструментальными по отношению к самому труду (их значение заключалось прежде всего в подтверждении адекватности трудовых усилий), то в жизни, руководимой «потребительской этикой», всё обстоит наоборот. Здесь инструментальным (в лучшем случае) оказывается труд; реализацию, автономию и свободу человек ищет — и находит — в материальном вознаграждении. Длительный (хотя, возможно, так и не осуществлённый) брак между производительным трудом и индивидуальной эмансипацией закончился разводом. Но индивидуальная эмансипация вступила в новый брак — на этот раз с потребительским рынком. Жизнь под властью трудовой этики Зигмунд Фрейд некогда описал как трагедию «принципа удовольствия» — изувеченного, обузданного и бесповоротно подавленного «принципом реальности». Врождённый «принцип удовольствия» направлял человеческое действие к большему чувственному удовлетворению; он безусловно сделал бы общественную жизнь невозможной, если бы на него не были наложены внешние ограничения. Благодаря угрозе принуждения между принципом удовольствия и суровой реальностью социальных правил достигается нелёгкий и напряжённый компромисс. То угнетение, которое сопровождало труд в течение значительной части истории капитализма, Фрейд обобщил как неизбежное свойство всякой цивилизации, как неизбежность, укоренённую в принципиальной направленности человеческих инстинктов к удовольствию. Массы, писал Фрейд, «ленивы и неразумны… Говоря коротко, есть две широко распространённые человеческие характеристики, отвечающие за тот факт, что нормы цивилизации можно поддерживать только с известной степенью принуждения, — а именно, что люди естественным образом не любят труд и что аргументы бесполезны против их страстей» 54. Вывод Фрейда состоял в том, что — из-за социальной потребности в труде — всегда придётся принуждать людей к послушанию «нормам цивилизации» (то есть к социальной интеграции). Подобно многим другим обобщениям Фрейда, это утверждение представляет как универсальный «закон природы» некую констелляцию, имеющую начало (а возможно, и конец) в человеческой истории. Комбинация труда и принуждения — это действительно «социальная необходимость», однако необходимость, тесно связанная с конкретным типом социальной системы — с тем типом, для которого характерна координация человеческих действий с воспроизводством системы посредством института труда. «Де-центрация» труда внутри индивидуального жизненного мира способна сделать вчерашние необходимости несущественными для поддержания системы и в каком-то смысле «маргинализовать» принуждение. Замена труда потребительской свободой в качестве оси, на которой вертится жизненный мир, способна радикально изменить антагонистические до тех пор отношения между принципами удовольствия и реальности. Более того, саму оппозицию между ними, в изображении Фрейда неумолимую, вполне возможно практически нейтрализовать. Отнюдь не подавляя человеческий инстинкт удовольствия, капиталистическая система в своей потребительской фазе развёртывает его для своего собственного поддержания. Производители, руководимые принципом удовольствия, означают катастрофу для ориентированной на прибыль экономики. Однако столь же, если не более катастрофичными, оказались бы потребители, не руководимые этим же принципом. Выиграв борьбу за контроль над производством и обеспечив себе господство в этой сфере, капитал теперь может дать полную волю принципу удовольствия в мире потребления. В сущности, захват (conquest) производства остаётся обеспечен именно потому, что обнаружилась надёжная (и выгодная) отдушина для потенциально угрожающего инстинкта удовольствия. Для потребителя реальность не враг удовольствия. Из ненасытимого инстинкта наслаждения был устранён трагический момент. Реальность, как её воспринимает потребитель, — это и есть погоня за удовольствием. Свобода — это вопрос выбора между большим и меньшим удовлетворением, а рациональность — это выбор первого, а не второго. Для потребительской системы радостно тратящий деньги потребитель — это необходимость; для индивидуального потребителя траты — это обязанность и, может быть, наинаиболее важная из обязанностей. Есть давление, понуждающее к тратам: на социальном уровне на человека давят символическое соперничество, построение «я» посредством приобретения отличий и различий, поиски социального одобрения посредством жизненного стиля и символического членства; на системном уровне давят торговые компании, большие и малые, монополизировавшие определение того, что такое хорошо жить, удовлетворения каких нужд хорошая жизнь требует и как их удовлетворить. Однако это давление не воспринимается как угнетение. Капитуляция, которой они требуют, не обещает ничего, кроме радости; не просто радости «подчинения чему-то большему, чем я сам» (это качество Эмиль Дюркгейм, несколько поспешно, приписывал социальному конформизму в собственном, ещё — на большую долю — до-потребительском обществе и постулировал как универсальный атрибут всякого конформизма в любом типе общества, древнего или нового), — но обыкновенной, чувственной радости вкусной еды, приятных запахов, освежающего питья, расслабленного вождения или радости жить среди умных, блестящих, приятных на вид предметов. С такими обязанностями, кому нужны права? Исследователи и аналитики современного общества регулярно высказывали тот взгляд, что на мысли и действия современного индивида сильно влияет воздействие так называемых средств массовой информации. Этот взгляд они разделяют с обывательским мнением; но в слова «влияние масс-медиа» они вкладывают совершенно иной смысл, нежели обывательская критика медиа (в особенности — телевидения). Обыватель понимает «влияние» в простых и буквальных категориях: как высказывание некоторых эксплицитных утверждений, которые принимаются на веру в момент восприятия, или как демонстрацию изображений некоторых действий, которые после просмотра становятся объектом подражания. Самозванные стражи общественной морали протестуют против сцен насилия или секса; они предполагают, что воздействие таких образов усиливает жестокие инстинкты и сексуальные влечения зрителя и поощряет искать их разрядку. Не имеется убедительных исследовательских результатов, которые подтверждали бы или опровергали такие гипотезы. Однако самая примечательная черта обывательских страхов перед губительным моральным эффектом телевидения состоит вот в чём: сама возможность того, что дело в тотальном представлении реальности посредством телевидения, а не в отдельных программах или сценах вообще не рассматривается. Можно было бы сказать, что само невнимание аудитории к этому «глобальному» влиянию масс-медиа на её жизненный мир само по себе есть поразительный результат этого глобального влияния. Именно эту озабоченность всеобъемлющим воздействием телевидения на наш образ мира, на наш способ мышления о мире и поведения в нём и выразил канадский исследователь медиа Маршалл Маклюэн в своей знаменитой фразе «средство [сообщения] и есть сообщение». В этой фразе свернута достаточно сложная идея о том, что каким бы ни было эксплицитное сообщение медиа, самое мощное влияние на зрителя оказывает способ и форма, которыми это сообщение передано, а не его «содержание» (то есть тот аспект сообщения, который можно вербализовать в виде серии утверждений о явной теме сообщения). Если знания человека о мире приходят из телевидения в большей мере, чем из любого иного источника, то этот познанный мир будет по всей вероятности миром, состоящим из картинок, длящихся лишь краткий момент, из «происшествий», из не связанных друг с другом и замкнутых в себе эпизодов, из событий, вызванных и предотвращённых индивидами, преследующими легко опознаваемые и знакомые цели, из индивидов, которым осведомлённые эксперты помогают постичь их подлинные потребности, способ удовлетворить их и модель счастья. Мартин Эсслин решил выяснить, каким именно «сообщением» является средство телевидения. Вот его вывод: «что бы телевидение ни показывало своим зрителям, телевидение как таковое обнаруживает базовые характеристики драматического модуса коммуникации — и мышления, поскольку драма есть также метод переживания мира, думания и рассуждения о нем». А для «драматического модуса коммуникации» характерен набор черт, каждая из которых непосредственно важна для потребительского образа жизни, для этого уникального альянса между традиционно враждебной реальностью и удовольствием, для этого замечательного способа существования, когда за свободу не нужно расплачиваться муками небезопасности. Назовём лишь несколько, следуя предположениям Эсслина. Во-первых, «реальные события случаются лишь единожды и они необратимы и неповторимы: драма же выглядит как реальное событие, но может быть повторена когда угодно». Новости вкладываются между двумя эпизодами драматизированных историй и так же, как они, изображают события как принципиально повторимые; как происшествия, которые можно просматривать снова и снова, в ускоренном или замедленном темпе, в том или ином ракурсе; происшествия, которые по этой причине всегда оказываются неокончательными, «впредь до дальнейшего уведомления», и никогда не бывают окончательными и бесповоротными; события, которые очень похожи на тот тип опыта, который мы называем «вторая попытка» (в опере «Иисус Христос, суперзвезда» Иуда спрашивает Иисуса: «Может быть, начнём все заново?» — такой вопрос можно задать только в телевизионную эру). У такого мира, расщеплённого на множество мини-драм, есть отчётливый модус существования, но нет чёткого направления. Это «гибкий» (soft) мир, в котором действия — это всего лишь очередные эпизоды среди многих предыдущих и последующих и имеют лишь временные и обратимые последствия и потому не связаны с излишней моральной ответственностью. Более того, «драма — это всегда действие; и это всегда действие человеческое. В драме мы переживаем мир через личность… всё, что мы слышим, — всегда произнесено конкретным индивидом и имеет ценность лишь в качестве его или её высказывания» 55. События — это то, что делают индивиды. Они происходят потому, что кто-то решил, что они произойдут. Могло бы быть решено, что они произойдут иначе или вообще не произойдут. Таким образом, их предельный смысл — это индивидуальный мотив, послуживший их причиной. За каждым событием стоит обладающий свободным выбором, мотивированный индивид, а мир — всего лишь серия событий. Мир — это просто набор вариантов и выборов (options and choices) — в точности как жизненный мир свободного потребителя. Эти два мира подмигивают друг другу, копируют друг друга, легитимируют и подтверждают друг друга. В некоторых работах последних лет утверждается, что телевидение не только представляет «реальный мир» как драму; оно превращает его в драму, оно формирует его по образу драмоподобных событий. Под воздействием телевидения «реальный мир» действительно становится подобен театральной драме. Многие «реальные» события происходят лишь благодаря своей потенциальной «телевизионности»: хорошо известно, что публичные фигуры — как политики, так и террористы — «играют для телевидения», надеясь, что телевидение трансформирует их приватные действия в публичные события, и сознавая соответственную разницу в их воздействии. Несколько в меньшей степени, однако, осознается то, что всё большее число событий «существуют» только внутри и благодаря телевидению. По мнению Бенджамена Барбера, «трудно представить «поколение Кеннеди», «шестидесятые годы», «Уотергейт», «поколение Вудстока» или даже «моральное большинство» в отсутствие национального телевидения» 56. Дэниел Дайан и Элайу Катц полагают, что подготовка собственных, оригинальных телевизионных событий понемногу берёт верх (при энтузиастическом содействии актуальных и потенциальных публичных персон и их PR-агентов) над простым «воспроизведением событий» или обеспечением зрительского доступа к событию, которое бы и без того состоялось, но в котором без телевидения зритель не смог бы участвовать. Такие медиа-события «не описывают положение дел, а служат символическими инструментами для осуществления такого положения дел» 57. Всё большая доля «мира снаружи», о котором зритель узнает посредством телевидения, — это мир, созданный самим телевидением. Этот факт приобретает особую важность в свете понятной склонности средств коммуникации к самореференции. Вооружённый медиа-средством огромной мощи, мир профессиональных коммуникаторов и развлекателей расширяется далеко за пределы своей некогда ограниченной рамками сцены территории, приобретая угодья, управлявшиеся прежде, скажем, профессиональными политиками. В мире телевизионного производства «коммуникационные люди» представлены непропорционально высоко (как и медиа-события по сравнению с событиями без медийного происхождения или цели). Незаметно и, по всей вероятности, ненамеренно события внутри медиа-мира и их герои приобрели тот же, если не больший, вес и важность, что и события и люди мира снаружи; например, большинство «конкурсов эрудитов» поощряют скорее знание «горячих десяток» и способность различить двух исполнителей, нежели умение интерпретировать события в «реальной истории». Более того, уже не вполне ясно, что такое «реальная история» и где проходят её границы. Медиа-мир обладает сверхъестественной способностью к самозамыканию. Учитывая, что он также выказывает чёткую тенденцию к ползучему и явному захвату территорий, прежде имевших иное управление, он вполне способен стать единственной реальностью, с которой можно и нужно сопоставлять (test) опыт свободного потребителя. Поскольку медиа-мир и опыт потребителя взаимно резонируют и служат друг для друга достаточно сильным «испытанием реальностью», то потребительская ориентация, руководящая жизнью индивида, может и на социальном уровне вполне адекватно служить главным фактором социальной интеграции. Медиа-мир достаточно широк и ярок, чтобы целиком заполнить поле зрения своих зрителей и приковать их внимание исключительно к себе. Ни для чего иного уже не остаётся ни спроса, ни места. Среди вещей, оставленных за бортом, — большая часть политики: та часть, которую нельзя легко встроить в единственный мир, поддающийся изображению в медиа; все те более абстрактные, принципиальные вопросы политического выбора или исторических тенденций, которые относятся скорее к системному, чем к личному измерению человеческой жизни, и по этой причине не поддаются лёгкому переводу в образы, в драмы страстей или истории с личным интересом. Единственная форма, в которой политика допущена в мир медиа, сделана по мерке этого мира. Политика предстаёт в этом мире как драма личностей, в виде успехов или неудач отдельных политиков, в виде конфликта характеров, мотивов, стремлений, в виде очередной (и не самой увлекательной) инсценировки постоянной и неизменной человеческой комедии. Приятные или отталкивающие черты характера, смелые или трусливые реакции на вызов оппонента, видимая искренность или уклончивость самого политика значат больше, чем достоинства или слабости его политики — по той простой причине, что их гораздо легче передать (и передать интересно) с помощью драматического телевизионного кода. Фокусируя на себе всё внимание, эти личностные пустяки политики оставляют вне поля зрения многие ключевые политические проблемы. Парадоксальным образом, поток информации, ставший возможным благодаря масс-медиа, делает большинство фундаментальных условий общественного бытия невидимыми. Предъявляемая большей части граждан лишь посредством PR-экспертов и PR-событий, политика наслаждается сравнительным иммунитетом от публичного контроля. Подобно надзирателям Бентама, она «видит, не будучи видима». Такое положение, хотя и не обязательно спланировано заранее и осуществлено с помощью заговора, определённо радует политиков. Удержание общественности на расстоянии, чтобы она могла видеть лишь то, что ей показывают, даёт политикам дополнительную свободу и позволяет им добиваться всего, что они определяют как «соответствующее государственным интересам», сколь бы маловероятно ни было согласие общественности, будь она в курсе дела. Все ещё не полагаясь на спонтанную селективность масс-медиа, правительства используют другие способы, обеспечивающие неприкосновенность сферы их свободы: дела, которые вряд ли вызовут восторженное одобрение, попадают в категорию «государственных тайн» и усердно укрываются от глаз общественности. По иронии судьбы, такое усердие часто приводит к обратному эффекту: даже скучные технические вопросы внезапно становятся «жареными новостями», как только обнаруживается, что власти предержащие обращались с ними каким-то закулисным, не вполне легальным, секретным образом. Однако было бы серьёзной ошибкой объяснять «волшебное исчезновение» политики как побочный эффект прогресса масс-медиа. Нарастающее устранение политики из кругозора индивидуальной жизни получило серьёзный импульс от медиа-революции, но не было ей вызвано. Его нельзя полностью понять, если не учитывать изменение роли государства на потребительской стадии капитализма. Можно показать, что наиболее важным среди этих изменений был медленный упадок некогда первостепенно важной «рекоммодифици-рующей» роли государства; уход государства от прямого вмешательства в отношения труда и капитала, от забот и ответственности в сфере воспроизводства богатства в виде капитала и человеческих индивидов в виде рабочей силы, в системе, в которой господство капитала основано на вовлечении остального общества в качестве актуальных или потенциальных производителей. В нашей нынешней системе капитал вовлекает общество прежде всего в качестве потребителей. Но это вовлечение не требует активного вмешательства государства. О производстве консенсуса и стимулировании надлежащего социального поведения заботится сам потребительский рынок. Консенсусное поведение нередко сопровождается одобрением свободного рынка и индивидуальной свободы выбора — однако идеологический консенсус не входит в число его необходимых условий. Рыночная ориентация индивидов, стремящихся к удовлетворению своих постоянно растущих потребностей, — вот всё, что требуется для социальной интеграции. Не требуется и принуждение; людей приходилось принуждать работать на определённой стадии капиталистической истории (вспомните представление Бентама о фабрике как о разновидности тюремного заключения), но никакого принуждения и, безусловно, никакого насилия не требуется, чтобы побудить к участию в рыночной игре. Если легитимация уже не занимает центрального места среди задач государства, а принуждение для поддержания конформности применяется редко, то, значит, исчезновение политики с горизонта повседневной жизни незачем подстраивать и незачем оплакивать. Большинство игроков рынка с опаской и недоверием смотрят на те политические силы (партии или программы), которые обещают «реполитизировать» приватизированный ныне мир индивидуального потребления и вмешиваются в то, что стало частным делом между потребителем и рынком. Необходимую меру внешнего регламентирования индивиды предпочли бы выбирать и покупать самолично. Они предпочли бы регламентацию со стороны врачей, адвокатов и учителей, которых выбрали сами. Э. О. Хиршман различает два способа, которыми граждане могут контролировать доминирующие над ними власти, и называет их соответственно «уход» (exit) и «голос» (voice) 58. Это различение представляется весьма полезным, если его применить к взаимодействию между потребителями и оптовыми или розничными поставщиками покупаемых товаров и услуг; действительно, потребители ставят предел свободе поставщиков либо отказываясь покупать их продукты (уход), либо активно участвуя в регулировании структуры предложения посредством обществ защиты прав потребителя или наблюдательных комитетов (голос). В обоих случаев можно ожидать, что на поставщиков будет оказано какое-то воздействие; они, по всей вероятности, попытаются видоизменить своё предложение в соответствии со спросом потребителей. Однако менее убедительно уже звучит предположение, будто методы «ухода» и «голоса» доступны как возможные варианты (options) и гражданам, которые хотят оказать давление на своё правительство. Правительства, которые не нуждаются в мобилизации и регламентации своих граждан, не будут особенно встревожены массовым уходом из политики; напротив, они стали заинтересованы в политической индифферентности и пассивности своих подданных. Сегодняшние правительства больше заинтересованы в отсутствии недовольства, нежели в наличии поддержки. Пассивный гражданин идеально соответствует этим критериям, так как он воздерживается от причинения вреда; а помощи от него всё равно не требуется, по крайней мере в нормальных, мирных условиях. Уход от политики означает косвенное одобрение того типа правительства, которое может очень мало выиграть и очень много проиграть от активной вовлечённости своих подданных в процесс принятия политических решений. Потребительский рынок в целом можно рассматривать как институционализированный уход от политики; или как крайне выгодную приманку, поощряющую потенциальных клиентов толпами покидать тусклый, неприятный мир политической, бюрократической регламентации. Этот мир остаётся поблизости, буквально за углом, чтобы поддерживать миграцию и делать ожидающие мигрантов награды ещё более привлекательными. Переход к рынку ускоряется силами как притяжения, так и отталкивания. Людей разочаровывают переполненные классы, изношенность и ненадёжность общественного транспорта, огромные очереди и невнимательность перегруженного и недофинансированного государственного здравоохранения; и поэтому они с удовольствием мечтают о том, чтобы посещать «мною выбранного врача в мной выбранное время», или о том, чтобы отправить своих детей в «мною выбранную школу, управляемую мной выбранной образовательной инстанцией». Чем менее удовлетворительна и чем более тягостна публичная, политически управляемая сфера, тем сильнее гражданам хочется «выкупиться» из неё. Если бы они только могли, они бы вообще отказались от служб, находящихся в общественной собственности и под политическим управлением. Чем больше людей так поступает, тем меньше сил или просто «досаждающей силы» (nuisance power) остаётся у тех, кто не может себе позволить «уход». Тем меньше давления направляется на правительство, чтобы улучшить работу публичного сектора и сделать его службы более привлекательными. Таким образом ухудшение продолжается, причём с нарастающей скоростью. И ещё больше энергии придаётся массовому исходу. Современная политология разработала «теорему о медианном избирателе», которая гласит, в упрощённом виде, что «будут одобрены лишь те программы, которые могут завоевать голоса большинства» 59. Согласно этой теореме, правительства остерегаются предоставлять ресурсы меньшинствам — даже таким, которые очень нуждаются в этих ресурсах и не могут без них обойтись. Такие ассигнования оказались бы крайне непопулярны у всего остального населения, то есть у большинства, которое расценило бы это как бремя, которое ложится на них как на налогоплательщиков. Если нужды меньшинства становятся действительно невыносимы и уже не могут игнорироваться, то иногда ассигнования делаются — но лишь в такой форме, которая предотвратила бы несогласие со стороны тех, кто в них не нуждается. Например, вместо того чтобы выделить достаточное финансирование на образование действительно бедных детей и подростков, меньшее пособие (очевидно, недостаточное для одних, но избыточное для других) предлагается всем сразу или по крайней мере настолько большому числу людей, чтобы достичь уровня «медианного избирателя». Это очень дорого, и правительства предпочли бы вообще не делать таких ассигнований и вместо того задобрить «медианного избирателя» снижением налогов. Лишь по-настоящему серьёзная «досаждающая сила» пренебрегаемого меньшинства может перевесить эти предпочтения. Но массовый уход благополучных делает «голос» неблагополучных неслышным, а их «досаждающую силу» — достаточно ничтожной, чтобы ей спокойно пренебречь. Любые голоса протеста против такой политики потонут в массовые возгласах одобрения. С нарастанием масштабов и размаха «ухода» и тем самым с избавлением правительств от давления «снизу» (grassroots), те, чья жизнь по-прежнему непосредственно зависит от политических решений, обнаруживают, что их способность «возвысить голос» (практический шанс предпринять эффективное политическое действие) фактически исчезает. Бессмысленный в категориях демократической процедуры, подчинённой власти большинства (как это выражено в «теореме медианного избирателя»), их протест рутинно классифицируется как вопрос правопорядка и затем подавляется. Парадокс политики в потребительскую эпоху состоит в том, что те, кто может воздействовать на политические решения, лишён стимула так поступать, а те, кто больше всего зависит от политических решений, лишены ресурсов, чтобы на них влиять. Внутри общества потребителей есть категория людей, которые располагают ничтожными шансами «ухода» от навязчивого надзора государственной бюрократии и «голос» которых не может прозвучать настолько громко, чтобы быть услышан. Эта категория состоит из людей, живущих в бедности или почти в бедности из-за хронической безработицы или работы лишь на случайных, нерегулярных и не защищённых законом работах, из-за обременённости большим числом иждивенцев, из-за обладания «неудачным цветом кожи» или проживания в «неудачной части страны», то есть в той части, оттуда ушёл капитал. В потребительском обществе такие люди определяются как дефектные потребители; их «несовершенство» (используемое, чтобы легитимировать дискриминацию против них) состоит в их неспособности войти в игру свободного выбора, в их очевидной неспособности применять свою индивидуальную свободу и вести дело своей жизни (life-business) как частное дело между собой и рынком. Их «несовершенство», по характерно круговой логике, приводится как доказательство того, что люди этой категории не могут надлежащим образом использовать ту свободу, какой обладают, и что, следовательно, их должны направлять, контролировать, подправлять или штрафовать за непослушание те, кто знает, что для них хорошо и как они должны использовать свою свободу. Такое социальное определение является самоосуществляющимся. Если какие-то люди не знают, в чём их истинные потребности, то их потребности за них должны устанавливать те, кто знает. Если какие-то люди продемонстрировали неспособность во благо использовать свою свободу, то их право самостоятельно принимать решения следует либо отнять, либо приостановить, и принимать решения за них будут другие. «Другие» — это государственная бюрократия и разнообразные эксперты, которых она для этих целей использует. В потребительском обществе бедность означает социальную и политическую непригодность, сперва возникающую из-за неспособности играть роль потребителя, а затем подтверждаемую, легально подкрепляемую и бюрократически институционализированную как состояние Гетерономии и несвободы. Бедность связана с доходом (слишком маленьким по принятым стандартам) и с объёмом имущества (слишком маленьким, чтобы удовлетворить потребности, считающиеся базовыми или жизненно необходимыми), которые в принципе можно измерить каким-то «объективным» образом (разумеется, сама идея, что их можно так измерить, предполагает, что имеются «другие» — эксперты, люди со специальными знаниями, — которые «действительно знают», что является, а что не является состоянием бедности). Однако состояние бедности не определяется непосредственно такими измеримыми показателями. В потребительском обществе, как и в любом другом, бедность есть по существу социальное состояние. Абель-Смит и Таунсенд предположили, что состояние бедности определяется степенью «социальной эффективности» (или, скорее, неэффективности). Бедный человек — это тот человек, который не может включиться в социальное поведение, признанное надлежащим для «нормального» члена общества. Разрабатывая эту идею, Дэвид Доннисон определил бедность как «стандарт жизни настолько низкий, что он исключает людей из того сообщества, в котором они живут» 60. Следует отметить, что исключают бедных людей из сообщества, делают их «социально неэффективными» не только неадекватные средства существования, но и тот факт, что состояние Гетерономии и назойливое бюрократическое регулирование отделяют их из остальных членов сообщества, которые свободны и автономны. В обществе свободных потребителей спрашивать у властей, как тебе потратить деньги, — это источник позора. «Социальная неэффективность» — это своего рода клеймо, а став носителем клейма, человек делается ещё менее эффективным. Все социологи, изучавшие жизнь современных бедняков, единодушно утверждают, что самый заметный аспект жизни в бедности — это самоустранение бедняков из социального взаимодействия, тенденция рвать старые социальные связи, скрываться из публичных мест в собственный дом, который превращается в убежище от реальной или воображаемой угрозы общинного осуждения, насмешки или жалости. Бюрократическое определение потребностей означает постоянное отсутствие личной автономии и индивидуальной свободы. Гетерономия жизни — вот что составляет обездоленность в потребительском обществе. Жизнь обездоленных подлежит бюрократической регламентации, которая изолирует и ослабляет своих жертв, оставляя им мало шансов нанести ответный удар, реагировать или хотя бы сопротивляться посредством не-сотрудничества (non-cooperation). В жизни обездоленных политика вездесуща и всемогуща; она проникает глубоко в самые частные области существования человека, в то же время оставаясь далёкой, чуждой и недоступной. Бюрократы «видят, будучи невидимы»; они говорят и рассчитывают быть услышанными, но сами слушают только то, что считают заслуживающим внимания; они оставляют за собой право разграничивать подлинные потребности и прихоти, бережливость и расточительность, разумность и неразумие, «нормальное» и «безумное». В потребительском обществе бюрократически управляемое угнетение — единственная альтернатива свободе потребителя. А потребительский рынок — единственный выход, спасающий от бюрократического угнетения. В капиталистическом обществе на потребительской стадии этот аварийный выход открыт для большинства индивидов и выбирается этим большинством, даже если наличие остатка, для которого такой выход недоступен, представляется неизбежным и постоянным. Есть, правда, иной — коммунистический — тип современного общества, где данный аварийный выход является реалистическим вариантом лишь для небольшого и нетипичного меньшинства. В таком обществе бюрократическое определение индивидуальных потребностей и управление ими составляют центральный принцип, а не остаточную, маргинальную меру; равно как и сопутствующие ему угнетение, лишение политической полноправности и насильственная экспроприация «голоса». Один из способов представления коммунистических обществ (как они исторически возникли в некотором числе стран на всех континентах) состоит в том, чтобы вообразить их как распространение тех жизненных условий, которые в потребительском обществе связаны с бедностью, на общество в целом. Это не обязательно означает, что все члены коммунистического общества живут в бедности (мы видели, что бедность — это вопрос относительной «социальной неэффективности» и что особый характер бедности в современных капиталистических обществах вызван тем, что это «отклонение от нормы» — от нормы, которой является потребительская свобода). Это даже не указывает на какой-либо конкретный, определённый уровень жизни. Но это указывает на степень влияния, которое индивид может оказывать (индивидуально в качестве потребителя; или коллективно в качестве гражданина) на свои потребности и их удовлетворение. Такие «условия жизни», распространяемые на общество в целом, — это условия Гетерономии, ограничения индивидуального выбора до уровня практического уничтожения. Самая глубокая аналитика обществ коммунистического типа ищет «сущность» таких обществ именно в том, что индивидуальными потребностями управляет государство. Ференц Фехер, Агнес Хеллер и Дьордь Маркус определяют коммунистическое государство как «диктатуру над потребностями» 61. В чём состоят потребности индивидом и как и насколько их следует удовлетворять, решается политическим государством и проводится в жизнь бюрократией; индивиды, потребности которых определяются таким способом, имеют мало влияния как на государственные дела, так и на бюрократию. У них нет, так сказать, ни «ухода», ни «голоса». Убогая, нищенская жизнь при коммунизме, пресловутый дефицит потребительских товаров, огромное количество времени, необходимое, чтобы достать самые элементарные товары, — часто объясняются как результат неумелости планировщиков, недостатком стимулов к добросовестной работе или всеобщей коррупцией. Вопрос, однако, в том, является ли очевидное отсутствие потребительской свободы и надлежащего контекста для её развития проявлением некоей «неисправности» в функционировании плохо управляемой системы или же существенным принципом её управления. Можно утверждать, что верно как раз последнее: что коммунистическая система составляет альтернативу обществу, интегрированному посредством потребительского рынка, что отсутствие потребительской свободы — самый главный и неотъемлемый атрибут такой альтернативы. Политическое могущество государства основано здесь на способности государства «детерминировать детерминанты» индивидуального поведения. Эта неодолимая способность зависит от отсутствия «ухода» и подавления «голоса». Зрелый потребительский рынок предоставил бы возможность «ухода»; свобода выбирать между конформизмом и недовольством теоретически (хотя и необязательно практически) сделала бы слышимым «голос». Следует отметить, что повсеместность политического регулирования, проникающего в самые укромные уголки индивидуальной жизни, отзывается «политизацией» проблем, которые иначе не имели бы для государства никакого интереса. Всякая личная проблема сразу же становится политическим вопросом; её нельзя решить, не вовлекая какие-то ответвления политической власти. Попытка индивидов использовать собственную изобретательность при решении жизненных задач потенциально опасна, поскольку подрывает принцип детерминации индивидуального социального положения высшей политической волей (behest) и соответственно воспринимается как коррупция. Если в капиталистически-потребительском обществе государство может смотреть на распространение политических и социальных идей равнодушно — поскольку ни системная, ни социальная интеграция уже не зависят от всеобщего согласия с какой-то конкретной легитимизирующей формулой, — то коммунистическое государство колеблется от каждого выражения индивидуального недовольства; не предлагая никакого ухода от политики, оно не может надеяться, что тенденция к «сопротивлению голосом» сама собой рассеется. Коммунистическое государство должно всерьёз опираться не столько на реальное согласие с её легитимизирующей формулой, сколько на подавление любой попытки политической мобилизации несогласия; или, точнее, любое проявление коллективного недовольства сразу же приобретает с точки зрения государства характер политического несогласия. Наш обзор внутренней организации потребительски-капиталистического общества и его сравнение с коммунистическим обществом, сознательно организованным на противоположном принципе, предполагает политически-бюрократическое угнетение как единственную альтернативу потребительской свободе; по крайней мере, как единственную «реально существующую» альтернативу (в отличие от альтернатив, объявленных желательными, но ещё не прошедших окончательной проверки практикой или теоретической правдоподобием). Более того, наш обзор предполагает, что для большинства членов современного общества индивидуальная свобода, если она доступна, выступает в форме потребительской свободы, со всеми её приятными и не столь приятными атрибутами. Как только потребительская свобода берёт на себя заботу об индивидуальных заботах, о социальной интеграции и о системном воспроизводстве (а потребительская свобода действительно заботится об этих трёх вещах), то принудительное давление политической бюрократии может быть ослаблено, прежняя политическая взрывная сила идей и культурных практик рассеивается, и множественность мнений, жизненных стилей, верований, моральных ценностей или эстетических взглядов может развиваться без помех. Парадокс заключается конечно же в том, что такая свобода выражения отнюдь не ставит систему или её политическую организацию под контроль тех, чьи жизни она по-прежнему определяет, пусть и дистанционно. Свободы потребления и выражения избавлены от политического вмешательства, пока они остаются политически неэффективными.

Социальная дистанция. Стефания Кулаева – о расизме в России

Недавно опубликованы результаты двух разных социологических исследований, касающихся проблемы расизма или «национального вопроса». Одно из исследований – традиционный опрос «Левада-центра», много лет исследующего уровень ксенофобии в России. Второе – исследование агентства «Михайлов и партнёры» – отвечает на более расплывчатый вопрос «Толерантность: Россия за или против?», а представление результатов этого опроса проводилось в рамках дискуссии о том, наступила ли уже «этическая революция». При этом много говорилось о «новой этике», которая скорее заметна в социальных сетях, чем в реальной жизни россиян. К этическим новостям, как оказалось, относятся идеи неприятия расизма и сексизма (включая харассмент на работе и домашнее насилие), признание прав ЛГБТ-сообщества, национальных меньшинств и социально уязвимых групп, к каковым исследователи относят в равной мере людей с инвалидностью и многодетные семьи.

При таком подходе не очень удивительно, что старшее поколение опрошенных было скорее настроено на поддержку «социально уязвимых», тогда как молодые – пользователи социальных сетей, знающие и о западных трендах, слыхавшие что-то про #MeToo и #BLM, – чаще признают права меньшинств, хотя и не готовы к позитивным мерам по преодолению дискриминации (предоставлению льгот, квот и т. п.). Просвещённые в фокус-группах на тему используемых социологами терминов, участники исследования агентства «Михайлов и партнёры» отчасти признали наличие в России дискриминации (около трети респондентов), но их личный опыт показал, что противостоять этому почти невозможно (большинство пострадавших и не пытались жаловаться, а из тех, кто пытался, больше половины не получили ответа, ещё 12% заявили, что жалоба дала негативный результат). От каких видов дискриминации пострадали опрошенные агентством, мы точно не знаем, зато довольно подробно известно, какие группы, по мнению опрошенных, больше страдают от расизма: исследование показало, что на первом месте (22–23%) оказались таджики и узбеки, а прямо за ними идут русские (12%), тогда как татары и цыгане подвергаются дискриминации по мнению лишь 3 процентов опрошенных (сравнимо с евреями – 2% и африканцами – 4%).

Цифры эти ни в какой мере не отражают реальную картину дискриминации, цель опроса была показать, «за или против толерантности» жители России, то есть измерялись какие-то субъективные впечатления людей по поводу смутно понимаемой ими проблемы. Вопрос о том, «кто подвергается дискриминации», – это скорее вопрос о восприятии людьми правового неравенства: кто-то заметил-таки проблемы трудовых мигрантов (почему-то не всех, киргизов признали дискриминируемой группой лишь несколько процентов опрошенных), многие посчитали самих себя жертвой несправедливости (поэтому, думаю, целых 12% ответили, что дискриминируют в России русских). При этом немногие согласились с тем, что дискриминация касается выходцев из Африки, цыганского населения, евреев и коренных народов Севера и Сибири.

Совсем другие результаты публикует «Левада-центр», в очередной раз исследовавший уровень ксенофобии по отношению к разным группам жителей России. Результаты этого опроса интересны тем, что ответы на вопросы о своем отношении к тем или иным этносам (евреям, цыганам, чеченцам, китайцам) или группам этносов (выходцам из Центральной Азии и из Африки) даются респондентами уже 10 лет, что дает нам возможность проследить динамику изменения общественного мнения. Работа «Левада-центра» хороша также тем, что вопросы задаются очень точно: отвечая на них, человек не «оценивает дискриминацию», а просто сообщает, готов ли он жить рядом с этими людьми, работать вместе, принять их в число своих друзей или членов семьи. По ответам социологи измеряют «социальную дистанцию» в отношении большинства к означенным группам, что, конечно, дает много более объективную картину реальности.

Африканцев соседями согласились бы иметь 5% десять лет назад и 6% в этом году. Вот вам и «новая этика», вот вам и #BLM!

И получается, что если в разговорах с представителями агентства «Михайлов и партнёры» респонденты не были готовы признавать дискриминацию цыган, то в коротких ответах на вопросы экспертов «Левада-центра» большинство выразило неготовность жить рядом, работать или дружить с цыганами. Более того, почти половина опрошенных «Левада-центром» высказалась в очередной раз за то, чтобы «не пускать их в Россию». Как можно не пускать в страну ее жителей, непонятно, но вот так люди отвечают из года в год, а в последние три года – всегда больше 40 процентов придерживаются этого удивительного мнения, и число таких ответов увеличивается. Интересно, что при этом «не пускать в Россию» украинцев желает 11%, а не пускать жителей Центральной Азии – 26%. Почти такие же цифры, как украинцы, дают почему-то евреи (13% не желают пускать их на порог, а ещё 14% согласны только временно пускать), а неприятие иностранцев азиатского происхождения сравнимо с данными по отношению к гражданам России – чеченцам.

На первом месте по «социальной дистанции», а проще говоря – уровню расизма, уже много лет по опросам «Левада-центра» идут цыгане. На втором – африканцы. Самое, возможно, существенное тут – стабильность результата опроса, за эти 10 лет цифры несколько менялись, но не сильно. Порядок ксенофобного отношения к разным группам почти не менялся. Так, видеть среди своих соседей украинцев в 2010 году были готовы 10% опрошенных, тогда как цыган в этом качестве пожелали себе лишь 3%, а что же в 2020-м? После войны, российской агрессии, всей ненависти к Украине, изливаемой государственными СМИ… быть соседями с украинцами не прочь 11%, с цыганами – 4%. Терпимость подросла за декаду на один процент по отношению к обеим группам, и похоже, никакие внешнеполитические события на отношение к братским народам вовсе не повлияли. Африканцев соседями согласились бы иметь 5% десять лет назад и 6% в этом году. Вот вам и «новая этика», вот вам и #BLM!

Рассуждения экспертов об «этической революции» или даже «этической эволюции», как предложила под конец дискуссии назвать этот процесс телеведущая и глава агентства «Михайлов и партнеры» Марианна Максимовская, кажутся мне в свете этих данных далёкими от реальности.
А реальность – она даже страшнее данных «Левада-центра»: там хоть и точно замеряют общественные настроения, но все-таки речь о мнениях, на деле же всё еще хуже. Много лет (не меньше, чем «Левада-центр» замеряет ксенофобию в стране) Антидискриминационный центр «Мемориал» мониторит проявления реальной дискриминации по отношению к цыганскому населению РФ, дискриминации тотальной или, как говорят правозащитники, структурной.

Структурность эта заключается в том, что все аспекты исключенности, бесправия, расизма связаны между собой. За какую ниточку ни потяни, получится целый клубок. Проще всего начать с раннего детства, с образования. Если человек не получает качественного образования, он не получит и хорошей работы, будет бедствовать, из-за этого его будут ещё больше презирать, исключать из общества, попирать его права, у него не будет возможности дать хорошее образование детям, и всё пойдет по кругу. Многим благополучным жителям России даже в голову не приходит, что тысячи, десятки тысяч детей в наше время лишены права даже на начальное образование, ведь цыганских детей часто в школы просто не берут. А если берут, то направляют в отдельные цыганские классы, где почти ничему не учат, как показано в графическом рассказе «Алёна», основанном на реальных событиях (мне самой хорошо известны все изображённые там люди и ситуации). Девочка, условно названная в рассказе Алёной, давно сама стала мамой, а ситуация в школе, куда ходила она, куда ходила её мама, куда пойдут её дети, так и не изменилась.

В некоторых краях ситуация даже ухудшилась, печальную картину обнаружили мы этой осенью возле Самары. Проблемы табора, расположенного рядом с этим городом, мы отслеживали с 2006 года, знали, что дети из поселка, называемого обычно «Мехзавод», не учились, в какой-то момент удалось договориться, чтобы их приняли в местную школу, – было много радости, хоть условия учёбы и оказались сильно хуже стандартных. Вот что рассказали нам бывшие ученики о счастливых школьных годах. В школе специально для цыган был выделен один кабинет, в котором учились дети с 1-го по 4-й класс в две смены. Во всех четырех цыганских классах учитель был один и тот же, Сергей Александрович, полковник в отставке, ветеран войны в Афганистане. Он учил детей русскому языку, математике и физкультуре. Очень редко, по словам детей, приходила учительница, которая преподавала английский. Сергей Александрович всегда ездил вместе с детьми в школьном автобусе, чтобы контролировать дисциплину. Ни один из детей не учился в смешанном классе. Что касается обеспечения детей питанием, то в школе их бесплатно кормили, однако цыганским детям нельзя было посещать столовую вместе с остальными детьми. Их пускали в нее только после того, как поедят дети из «русских» классов. До занятий они приезжали на школьном автобусе и сразу же направлялись в «цыганский» класс, а после занятий организованно шли с учителем к автобусу и уезжали в табор.

Несмотря ни на что, воспоминания об учёбе у детей светлые, но уже второй учебный год их в школу просто не берут. Этой осенью по табору нас провожало порядка 10 маленьких детей, которые с очень грустными лицами спрашивали: «А вы заберете нас в школу? Мы очень хотим учиться, но нас не берут. Мы учились в первом классе, нам это очень нравилось, но потом нас всех выгнали». Две женщины нервно спрашивали: «Скажите, почему наших детей не берут в школу? Почему всех берут, а их нет? Это что, потому что мы цыгане? Наши дети пять лет ходили учиться, им всё нравилось, они приносили домой книги, читали нам, а потом их всех выгнали оттуда, как будто они прокаженные!» К ним подключился мужчина лет сорока, который шел мимо и сказал, что так, как поступили с детьми в школе, «поступали с цыганами только фашисты».

Представителей табора просто вызвали в Департамент образования администрации городского округа Самара, где при руководителе департамента директор школы внезапно поставил их перед фактом, что с 1 сентября все дети цыганской национальности исключены из школы. На вопрос о причинах исключения 78 детей директор ответил так: «Я, даже если захочу, не смогу найти педагога, который хотел бы работать с цыганскими детьми. При них у нас был низкий набор, родители не хотели, чтобы их дети учились в одной школе с цыганами, поэтому отдавали их в другие школы. Это било по нашему рейтингу очень сильно».

Итак, почти 8 десятков детей (а на самом деле больше, ведь речь только о начальной школе, то есть не учитываются те дети, которым надлежало бы пойти по возрасту в среднюю школу, как и те, кто только сейчас достиг школьного возраста) оказались лишены одного из основных прав – права на начальное образование (среднего там никогда им и не предлагалось), лишь потому, что сам факт их существования в школе не нравился родителям других детей. Да и директору, который проговаривается: «Даже если захочу», то есть он просто не хочет видеть в школе цыганских детей. Как и его коллеги, например секретарь, встретившая наш вопрос об исключении цыганских учеников словами: «У нас их нет уже давно, и, ради бога, не надо их сюда приводить».

В преступном нарушении прав младших школьников принял участие и Департамент образования администрации городского округа города Самара. Хотя к прямым обязанностям именно этого департамента относится создание возможности учиться всем детям региона, для чего чиновники могут воздействовать и на дирекцию школы, решившей, что тут больше «не хотят» учить этих детей, а могут (если по каким-то причинам сочтут условия в школе неподходящими) побудить другую школу принять детей к себе. Но ничего этого сделано не было, детей выгнали в никуда, лишив их возможности хотя бы освоить грамоту, оскорбив и унизив маленьких граждан России и их родителей.

В социальных сетях, может быть, и наблюдается «этическая эволюция», в реальности же – одни «свинцовые мерзости дикой русской жизни», как сказал Максим Горький про нечто подобное столетие назад.

​Стефания Кулаева – эксперт​ Антидискриминационного центра «Мемориал»

Высказанные в рубрике «Блоги» мнения могут не отражать точку зрения редакции​

Определение, измеримость, оценка по JSTOR

Abstract

После определения социальной свободы и несвободы в описательных терминах я исследую возможность измерения конкретных социальных свобод и несвободы с точки зрения их различных параметров и покажу, почему эти величины не могут быть объединены в меру общей социальной свободы. Наконец, я коснусь ценностного отношения к социальной свободе агентов в целом и сторонников либерализма в частности.«Социальная свобода» — это концепция, которой философы, политологи, а также экономисты часто озабочены — часто даже не осознавая этого — когда имеют дело с предметом свободы. Я буду определять «социальную свободу» в описательных терминах, чтобы позволить отдельным лицам и группам с расходящимися политическими и моральными взглядами прийти к соглашению о том, в чем они не согласны на нормативном уровне. По той же причине я предложу описательные критерии для измерения конкретных социальных свобод и несвободы.Наконец, я хочу спросить, при каких условиях агенты ценят свои собственные социальные свободы и какие виды социальных свобод ценны для либералов.

Информация журнала

Социальный выбор и благосостояние исследует все аспекты, как нормативные, так и положительные, экономики благосостояния, коллективного выбора и стратегического взаимодействия. Темы включают, помимо прочего: агрегирование предпочтений, критерии благосостояния, справедливость, справедливость и равенство, права, неравенство и измерение бедности, голосование и выборы, политические игры, формирование коалиций, общественные блага, дизайн механизмов, сети, сопоставление, оптимальное налогообложение, анализ затрат и выгод и экспериментальные исследования, связанные с социальным выбором и голосованием.Таким образом, журнал является междисциплинарным и выходит за рамки экономики, политологии, философии и математики. В журнал также включены статьи по теории выбора и порядка, которые включают результаты, которые могут быть применены к вышеуказанным темам. Делая упор на теории, журнал также публикует эмпирические работы в предметной области, отражающие взаимообогащение теоретических и эмпирических исследований. Читатели найдут оригинальные исследовательские статьи, обзоры и обзоры книг.

Информация об издателе

Springer — одна из ведущих международных научных издательских компаний, издающая более 1200 журналов и более 3000 новых книг ежегодно, охватывающих широкий круг предметов, включая биомедицину и науки о жизни, клиническую медицину, физика, инженерия, математика, компьютерные науки и экономика.

От политической свободы к социальной

Билль о правах Говарда Чендлера Кристи, 1942

Ключевым словом в первоначальном разговоре о принятии Билля о правах была свобода.И самой важной мерой условия «благословения свободы» была эффективность ограничений на федеральное правительство. Таким образом, первоначальный Билль о правах содержит 26 ограничений для федерального правительства. Короче говоря, свобода — это политический термин, и важное изображение этого можно найти в различных картинах Кристи, включая «Подписание конституции». Еще одно проявление Кристи — символ Леди Свободы, которая присутствует в черновой версии Подписания Конституции и изображении Билля о правах.

Было широко распространено беспокойство по поводу того факта, что положение об общем благосостоянии, положение об общей защите, положение о межгосударственной торговле, необходимое и надлежащее положение, все они содержатся в статье I, разделе 8 Конституции, и положение о верховенстве, содержащееся в статье VI, имел возможность дать федеральному правительству возможность делать в значительной степени то, что оно хотело делать. Что не подходит под общие положения о благосостоянии, — спросил антифедералист Брут? Таким образом, необходимость в билле о правах ограничивает охват политической власти.

Мэдисон на Первом Конгрессе убедил своих коллег принять билль о правах, который выражал бы мнение Америки относительно досягаемости федерального правительства. Он хотел такую, которая гармонировала бы с первоначальной Конституцией и при этом отражала то, что он назвал в Federalist 63: «хладнокровие и осознанность сообщества». С этой целью Джефферсон получил следующее письмо от Мэдисона 30 июня 1789 года: «Прилагаю копию различных поправок к Конституции, недавно предложенных в Палате представителей.Все вещи спорного характера, которые могли поставить под угрозу согласие двух третей каждой Палаты и трех четвертей штатов, старательно избегались. Это будет учитывать отсутствие некоторых поправок, которые происходят должным образом ».

Итак, Мэдисон предполагает, что есть и другие ограничения, которые могли быть включены, но в пруденциальных целях не были из-за политической арифметики, связанной с поправками к Конституции. Таким образом, Девятая поправка к Конституции — изобретение Мэдисона! Джефферсон, со своей стороны, хотел ограничений на положения habeas corpus, возможности Конгресса создавать монополии и контроля над вооруженными силами в мирное время.Они были в дополнение к трем основным правам, которые, по мнению Мэдисон и Джефферсон, должны быть в Билле о правах: религия, пресса и присяжные. Мэдисон не учел дополнения Джефферсона, потому что считал, что они не пройдут тест по политической арифметике. Как выяснилось, 2 из 12 поправок, согласованных Конгрессом, были отклонены законодательными собраниями штатов, в результате чего мы получили 10 поправок, также известных как Билль о правах США!

Билль о правах включает 26 прав, начиная от американского вклада в религиозную свободу, свободы прессы и прав на надлежащую правовую процедуру.Здесь нет упоминания о праве на питание, жилье, одежду и т. Д. Мы предполагаем, что Великая депрессия и Новый курс во многом были связаны с адаптацией старого Билля о правах как документа о личной свободе в политическом контексте для новый Билль о правах как документ дружественного федерального правительства, «народного правительства», борющегося за освобождение «нас, людей» от страха и нужды. Контекст сместился с политического на социальный , и, таким образом, экономическое благополучие населения является законной заботой федерального правительства.«Я клянусь, я клянусь сам, заключить новую сделку для американского народа … Окажи мне свою помощь, не для того, чтобы выиграть одни голоса, а чтобы победить в крестовом походе, чтобы вернуть Америку ее собственному народу». Так говорил Франклин Д. Рузвельт в своем обращении к кандидатуре президента 2 июля 1932 года.

FDR с адаптированным постером Howard Chandler Christy

FDR основывается на своей преобразующей теме в своем обращении в клубе Содружества от 23 сентября 1932 года. Великая депрессия «требует переоценки ценностей». Что это значит? Мы должны обеспечить посредством программы «Новый курс» «экономическую декларацию прав, экономический конституционный порядок.ФДР упоминает в своем Послании о положении страны от 4 января 1935 года, что «мы приняли новый порядок вещей». И в основе этого нового порядка лежит «(1) безопасность средств к существованию за счет лучшего использования национальных ресурсов земли, на которой мы живем; (2) защита от основных опасностей и превратностей жизни; (3) Безопасность приличных домов ». «Мы должны победить сам страх», — сказал Рузвельт в своей Первой инаугурационной речи.

Рузвельт вводит термин «свобода» в центр внимания в своем президентском послании о повторном выдвижении кандидатуры от 27 июня 1936 года.И это связано с «народом», а не со свободой, которая, кажется, больше ассоциируется с «индивидуумом». В 1776 году, по словам Рузвельта Демократической партии, «мы искали свободы от тирании политического самодержавия» и 4 июля добились победы. Сегодня мы ищем свободу от тирании экономического самодержавия. «Выборы 1932 года были поводом народа положить им конец. В соответствии с этим мандатом его действие прекращается ». А в его речи о достоинстве труда от 6 сентября 1936 г. слова «политическая свобода» были фактически заменены в центре внимания на «социальную свободу» в объяснении американской жизни Рузвельтом Демократической партии: «Четвертое июля знаменует нашу политическую свободу — свободу. что без экономической свободы действительно бессмысленно.День труда символизирует нашу решимость достичь экономической свободы для среднего человека, которая сделает политическую свободу реальностью ». Короче говоря, нам нужно наполнить старый Билль о правах содержанием.

Оглядываясь назад на свои первые четыре года в должности, Рузвельт в своей второй инаугурационной речи от 20 января 1937 года говорит, что гордится тем, что мы ввели «новый порядок вещей», основанный на «социальной справедливости». Но мы еще не «нашли нашу счастливую долину». Рузвельт отмечает: «Я вижу, что одна треть нации живет в плохих жилищах, одета и плохо питается.Таким образом, «обыватель» или «забытый человек» заменяет «сурового человека» в качестве единицы анализа. Правительство, особенно федеральное, не нужно ограничивать политически ; скорее, он должен быть наделен полномочиями приносить пользу социальному . Картины Нормана Роквелла (см. Ниже) отражают этот переход от защиты личной свободы к обеспечению социальной справедливости.

Речь о четырех свободах — официальное послание Рузвельта к Конгрессу от 6 января 1941 года.Четыре свободы: свобода слова; свобода вероисповедания; свобода от нужды; и свобода от страха. Он уже заявил, что две последние цели лежат в основе внутренней повестки Нового курса. Здесь он объявляет эти четыре свободы целями для людей «повсюду в мире».

Социальная свобода — Мартин ван Штаден

Когда Мартин стал соучредителем Rational Standard в январе 2015 года, его и других основателей целью было создать публикацию, посвященную, в частности, свободе личности.Под индивидуальной свободой понимается способность людей поступать так, как им заблагорассудится, без приставаний со стороны правительства, если только они не нарушают ту же свободу других.

RS, однако, также была основана на пятках движения #RhodesMustFall, которое поставило под угрозу как аргументированный дискурс, так и свободу социальной . В отличие от индивидуальной свободы, социальную свободу можно описать как характеристику открытого общества, в котором отдельные лица или группы могут открыто высказывать свое мнение… а также свои предрассудки.Правительство часто не нарушает социальную свободу.

#RhodesMustFall, #FeesMustFall и более широкое движение Critical Race Theory в Южной Африке отвергают социальную свободу. Это явление описал теоретик-критик Герберт Маркузе в своем эссе «Репрессивная толерантность» так:

«Как правило, функция и ценность толерантности зависят от равенства, преобладающего в обществе, в котором практикуется толерантность».

«С точки зрения исторической функции, есть разница между революционным и реакционным насилием, между насилием, практикуемым угнетенными и угнетателями.С этической точки зрения, обе формы насилия являются бесчеловечными и злыми, но с каких это пор история делается в соответствии с этическими стандартами? Чтобы начать применять их в точке, где угнетенный бунтарь против угнетателей, неимущие против имущих служат делу фактического насилия, ослабляя протест против него ».

«Таким образом, освобождение толерантности означало бы нетерпимость к движениям справа и терпимость к движениям слева».

«Но я считаю, что существует« естественное право »сопротивления для угнетенных и подавленных меньшинств использовать внелегальные средства, если законные методы оказались неадекватными.”

«Право», о котором говорит Маркузе, в настоящее время, как считается, включает классических либералов, либертарианцев и либеральных демократов. «Левые» относятся к тем лагерям внутри левой мысли, которые придерживаются концепции «социальной справедливости», разработанной Франкфуртской школой, также известной как «критическая теория» или «культурный марксизм».

«Репрессивная толерантность» — один из текстов, на которых социальная справедливость основывает свою теорию свободы слова.

На панельной дискуссии на тему «Кому принадлежит Южная Африка» в Университете Йоханнесбурга в мае 2017 года коллеги Мартина дали четкий ответ: Южная Африка принадлежит к большинству населения.Взгляды демографических меньшинств не должны допускаться ни в законе, ни в дискурсе.

Один участник дискуссии сделал обширную и информативную презентацию о «серьезных микроагрессиях», намекнув на то, что простое обвинение в «расистской позиции» со стороны белого человека должно быть обоснованным. Тот же участник дискуссии, когда член аудитории спросил, почему на мероприятие не были приглашены «белые организации», ответил: «Потому что мы устали говорить».

Однако этот прискорбный менталитет применим не только к белым людям, но и к чернокожим, которые, по всей видимости, являются «колонизированными людьми».Другими словами, чернокожие люди с «черной кожей», но считают себя «белыми внутри». Сюда могут входить чернокожие, которые являются классическими либералами, либертарианцами, либеральными демократами или кем угодно, кроме социалистов, цитирующих Франца Фанона.

Хотя Мартин в высшей степени либертарианец, обеспокоенный личной свободой от приставаний со стороны правительства, он написал значительное количество статей — особенно на RS — о том, как социальная свобода оказалась под угрозой в Южной Африке.Один из постулатов либертарианства — это способность различать и, таким образом, подвергать людей остракизму других, с которыми они не согласны. В этом свете Мартин и либертарианцы в более широком смысле не верят в принудительную толерантность (социальную открытость), однако, если мы стремимся к большему, чем просто свободное общество, тогда социальная открытость тоже должна поощряться.

Levine: Свобода и социальная ответственность

Примечание автора: Эта колонка касается конфликтов, связанных с кризисом COVID-19, и попыток преодолеть правительственные указания.Он был написан до текущих событий, касающихся расизма.

Эта страна всегда была свободой. С первой крови, оставшейся на полях в Лексингтоне и Конкорде и на мощеных улицах Бостона, американцы были сосредоточены на свободе и праве на представительство в правительстве. В этом ничего не изменилось. Но колонисты, стремящиеся к свободе, также предпочли быть обществом, управляемым по правилам, основанным на служении общему благу. Протестующие часто неправильно понимают, что когда люди предпочитают жить в обществе, они дают неявное согласие соблюдать правила группы.

Мы делаем это каждый день, иногда даже не задумываясь об ограничениях, которые мы добровольно принимаем, чтобы воспользоваться различными услугами или групповыми преимуществами. Например:

• Когда мы загружаем приложения на наши телефоны и компьютеры, мы соглашаемся с правилами и условиями, включая предоставление доступа к нашей информации и потерю конфиденциальности

• Многие из нас живут в жилых помещениях, где мы подписываем соглашение о соблюдении правил ТСЖ . При этом от нас часто требуется отказаться от наших прав на парковку там, где мы хотим, или выбрать архитектурные изменения без согласия.

Мы выбираем жизнь в обществе, чтобы иметь возможность пользоваться бесчисленным множеством вещей, которые считаются необходимыми для полноценного существования. Таким образом, мы получаем доступ к еде, товарам, развлечениям, спорту, образованию, здравоохранению, финансовым услугам, услугам связи, коммунальным службам, полиции и пожарной охране, а также к религиозным практикам. Взамен каждого мы должны быть готовы ослабить некоторую личную свободу ради удобства. Мы не придумываем собственных правил. Мы не решаем, какие правила применяются.Необходимо уважать индивидуальные права. Однако они подчинены правам группы.

Продолжается поиск оптимального места, где соблюдаются права личности, но не доходит до точки, когда они попирают права группы. Проверка этого тайного баланса регулярно проводится в судах и на улицах. Первое было тщательно и сознательно встроено в нашу Конституцию и законы. Последнее попахивает линчеванием правосудия, особенно если позволить ему выйти из-под контроля.У нас есть право протестовать. У нас нет права на безудержное гражданское неповиновение. Мы, конечно, не имеем права выходить на улицу с автоматами и другим военным снаряжением. Это запугивание, а не протест. Есть разница между протестом и восстанием.

Размахивание флагами Конфедерации и нацистов и вывешивание знаков, отрицающих истину, науку, разум, компромисс — это признаки анархии, а не свободы. Эти бунтарские действия не представляют свободы. Они могут быть признаками разочарования, страха или эгоизма.Они противоположны свободе. Отцы-основатели не боролись за свою свободу. Они боролись за свободу колоний. Пятеро моих дядей не воевали во время Второй мировой войны за свою свободу. Они боролись за свободу страны.

Америка по-прежнему свободная страна. Мы не говорим людям, где им жить, и не заставляем их жить в месте, которое они не выбирают сами. Но везде, где они решат называть дом, будут правила и обычаи, которые представляют собой «условия проживания». Там, где они решат работать, будут «условия найма».«К какой бы группе мы ни присоединились, будут действовать« условия членства ». Наличие такого выбора — явное выражение свободы.

Это то, чем мы должны насладиться. Когда условия жизни в обществе становятся несовместимыми с чьей-либо зоной комфорта, у них появляется безудержная свобода удалиться из окрестностей, предприятий или клубов, к которым они принадлежат, и искать другие варианты, чтобы найти свое «счастливое место». У них также есть свобода выражать свое недовольство.Право на свободу слова, свободу собраний и протест (в рамках существующих законов и постановлений) по-прежнему защищается (в нашей стране), и их следует беречь, пока они существуют.

Во время чрезвычайной опасности или бедствия наше свободное и правовое общество осознает необходимость усиления исполнительной и административной власти правительства. Это чревато опасностью. Тем не менее, когда его должным образом исполняют ответственные слуги народа, это важно и полезно. В здоровом обществе его члены реагируют на такие чрезвычайные ситуации, поддерживая все, что необходимо для смягчения кризиса и возвращения к нормальной жизни.Самопожертвование по-разному часто является частью здоровой реакции. Несколько протестующих выкрикивают крики тирании. Возможно, самое большее, в чем можно обвинить наши заботливые правительства, — это чрезмерная опека.

«Конституция правительства, однажды измененная со Свободы, никогда не может быть восстановлена. Однажды утраченная свобода потеряна навсегда ». Джон Адамс сказал это, когда свобода означала противостояние правительству, эксплуатирующему, а не заботливому.

Нынешний кризис COVID-19 и невероятная резня в экономике заставили нас выбирать между несколькими действиями, ни одно из которых не является приемлемым.Усилия во имя свободы подорвать добросовестное руководство неверны и представляют собой угрозу демократии. С упадком демократии умирает и свобода.

Житель ранчо Бернардо, Левин, бывший консультант по управлению проектами и автор трех книг по этой теме.

Патологии свободы личности

Это глубокая переосмысление и защита социальной теории Гегеля как альтернативы господствующим либеральным представлениям о социальной справедливости.Выдающийся немецкий философ Аксель Хоннет перечитывает «Философию права » Гегеля, чтобы показать, как она диагностирует патологии чрезмерной приверженности индивидуальной свободе, которая, по словам Хоннета, лежит в основе идей Ролза и Хабермаса. Хоннет утверждает, что теория Гегеля содержит отчет о психологическом ущербе, причиненном из-за того, что слишком много внимания уделяется личной и моральной свободе. Хотя эти свободы имеют решающее значение для достижения справедливости, они недостаточны и сами по себе делают людей уязвимыми для одиночества, пустоты и депрессии.Гегель утверждает, что люди также должны найти свою свободу или «самореализацию» через совместные проекты. Такие проекты вовлекают три института этической жизни — семью, гражданское общество и государство — и обеспечивают арену важнейшего третьего вида свободы, которую Хоннет называет «коммуникативной» свободой. Общество справедливо только в том случае, если оно дает всем своим членам достаточные и равные возможности для реализации коммуникативной свободы, а также личной и моральной свободы.

Аксель Хоннет — профессор социальной философии в Университете Гете и директор Института социальных исследований во Франкфурте-на-Майне.Среди его многочисленных книг — «Патологии разума», «Реификация», «Борьба за признание» и «Критика власти» ().

«Книга Акселя Хоннета вдохновляет, проницательна, интересна с философской точки зрения и аналитически сложна. Ее главный вклад заключается в сочувствующей, философски острой реконструкции позиции Гегеля в отношении индивидуальной свободы, которая сделана с прицелом на то, чтобы придать ей современную актуальность. замечательно и вносит большой вклад в англоязычную литературу о Гегеле.»- Фред Нойхаузер, Барнард Колледж

Перейти к основному содержанию Поиск

Поиск

• Где угодно

Быстрый поиск где угодно

Поиск Поиск

Расширенный поиск

• Войти | регистр

Пропустить основную навигацию Закрыть меню ящика Открыть меню ящика Домой

• Подписка / продление
  • Учреждения
  • Индивидуальные подписки
  • Индивидуальные продления
• Библиотекари
  • заказы и полные платежи Чикагский пакет
  • Полный охват и охват содержимого
  • Файлы KBART и RSS-каналы
  • Разрешения и перепечатки
  • Инициатива развивающихся стран Чикаго
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы библиотекарей
• Агенты
  и платежи
  • Полный пакет Chicago
  • Полный охват и охват содержимого
  • Даты отправки и претензии
  • Часто задаваемые вопросы агента
• Партнеры по издательству
  • О нас
  • Публикуйте у нас
  • Публикация новых журналов
  tners
• Обновления из прессы
  • Подпишитесь на уведомления eTOC
  • Пресс-релизы
  • Медиа

• Книги издательства Чикагского университета
• Распределительный центр в Чикаго
• Чикагский университет

• Положения и условия
• Заявление об издательской этике
• Уведомление о конфиденциальности
• Доступность Chicago Journals
• Доступность вузов

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

• Свяжитесь с нами
• Медиа и рекламные запросы
• Открытый доступ в Чикаго

• Следуйте за нами на facebook
• Следуйте за нами в Twitter

Свобода и социальные изменения | Американский опыт в классе

“ Любые люди где угодно, склонные и обладающие властью, имеют право , , подняться и избавиться от существующего правительства и сформировать новое, которое им больше подходит.Это самое ценное, самое священное право — право, которое, как мы надеемся и верим, заключается в освобождении мира. »- Авраам Линкольн, 1848 г.

6 января 1941 года в первом обращении к Конгрессу, посвященном Государству Союза, президент Франклин Д. Рузвельт завершил свою речь описанием четырех основных свобод человека — свободы слова и выражения, свободы вероисповедания. , свобода от нужды и свобода от страха. Рузвельт считал, что эти свободы были основой, на которой было сформировано общество, и что обязанность защищать и поддерживать эти свободы перед лицом тирании лежит на Соединенных Штатах.

К сожалению, американская история полна примеров того, как американцы коллективно не смогли предоставить эти свободы всем. На заре нашей истории американские индейцы страдали за счет нашей «явной судьбы». Позже свобода, в которой были лишены порабощенных афроамериканцев, достигла апогея во время Гражданской войны. В двадцатом веке у многих групп отнимут свободы; Европейские иммигранты в начале 1900-х годов, американцы японского происхождения во время Второй мировой войны и американцы мексиканского происхождения в 1960-х годах.

No related posts.