Вербальность: вербальность — это… Что такое вербальность?

Вербальность / лаборность | Соционика

Коваленко Р.К., Звонарёва Н.А.

Вербальность / лаборность – характеристика оценивает уместность коллективного или индивидуального обсуждения информации.

В некоторых соционических источниках вербальные функции называют ценностными, а не вербальные не ценностными. Мы считаем не совсем корректным использование термина “ценности”, для обозначения характеристики, описывающее уместность публичного обсуждения. С т.з. психологии жизненные ценности человека – это система установок, формирующих мировоззрение человека, на основе которых он принимает собственные решения. Это понятие  на наш взгляд не соответствует сути вербальных функций, что порождает путаницу и большое количество стереотипов. В связи с этим мы в дальнейшем будем использовать названия, которые использовались в работах А.Аугустинавичуте [1].

Вербальные функции – функции информацию по аспектам, человек считает уместной для публичного обсуждения, и как следствие, при выдаче не учитывает социальный контекст.

Лаборные функции – функции информацию по аспектам, человек считает уместной только для индивидуального (один на один) обсуждения и неуместной для публичного обсуждения, и как следствие, при выдаче учитывает социальный контекст. Человек стремится при публичном обсуждении с незнакомыми людьми стремится не поддерживать тему семантики этих аспектов в своей речи и отвечать более кратко, сжато, односложно.

Как было сказано ранее вокруг этой характеристики часто существует много стереотипов.

НЕ ПУТАТЬ!!!  Все люди могут любить вкусно покушать, но не все люди любят публично обсуждать вкусную еду и гармонию вкусов.

Интересы, политические взгляды, убеждения, его желания, его род занятий и т. д. не зависят от этой характеристики в соционике.

На характеристике вербальность / лаборность основаны два признака Рейнина: решительность / рассудительность и объективизм / субъективизм, а также тетратомия “квадры”.

Список использованных источников:

1. Аугустинавичюте А. Соционика. – М.:Черная белка, 2008. – 568 с.
2. Митрохина А.Л. Общая соционика. Информационный метаболизм психики. Учебно практическое пособие. – М.: Чёрная белка, 2013. – 544 с.
3. Белецкая И.Е,Белецкий С.А. Секреты соционики. Как типировать по признакам Рейнина. – М.: Чёрная белка, 2014. – 296 с.
4. По материалам лекций Е. Шепетько, Ментальная Модель Типа. (Психологическое содержание диагональных блоков). Екатеринбург, 1993-95 гг. http://model-a.narod.ru/
5. Прокофьева Т. Н., Девяткин А. С., Исаев Ю. В. Практическое применение горизонтальных блоков модели А // Соционика, ментология и психология личности. – 2012. – № 2.
6. Седых Р.К. Информационный психоанализ. Соционика как метапсихология – М.: издательство НПП Менатеп-Траст, 1994.

Встреча вторая Это странное слово – «вербальность»

(На этой встрече вы должны быть особенно внимательны, ибо понятие «вербальность» мы будем использовать в наших встречах не раз.)

Для того чтобы общаться друг с другом, мы обозначили все окружающее нас словами.

Предметы, понятия, действия.

Стул и небо, пресыщение и голод, тетрадь и стол, тарелка и цветок, движение и сон.

Все это мы способны описать, кое-что – зарисовать.

Таким образом, мы можем утверждать, что живем в вербальном мире – мире обозначений и действий.

Само слово «вербальность» означает «разговорность» или «словесность». Разговаривая друг с другом, мы передаем друг другу информацию при помощи слов.

Слова могут значить больше или меньше.

От обозначения небольших предметов до космических объектов.

А теперь давайте импровизировать и фантазировать.

Вы встречаете знакомого и спрашиваете у него: «Как дела?» И получаете один из возможных ответов. Например, «хорошо» или «плохо».

Возможны тысячи вариантов ответа в зависимости от уровня ваших взаимоотношений.

Если вы не очень близки друг другу, то для ответа на ваш вопрос ему действительно хватит одного слова.

(Иногда не нужно ни одного. У меня есть один знакомый. Каждый раз, когда мы встречаемся, он приветствует меня следующим образом: «Привет! Как дела? Хорошо?» Этим самым он лишает меня необходимости искать слова для ответа. Достаточно только кивнуть и идти дальше.)

от успешной сдачи экзаменов до впечатлений от поездки на рыбалку,

от вопроса о здоровье брата до разговора о том, какая профессия избрана вашим собеседником.

А теперь представьте себе человека, которого вы давно не видели (и весьма рады встрече).

И вот какой неожиданный разговор возник между вами:

Вы:

– Как дела?

Он:

– О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Нахлынут горлом и убьют!

Думаю, вы испугались такого ответа. Да и поняли вы не очень много. Разве только то, что у вашего знакомого идет горлом кровь.

Вы взволнованы и задаете вопрос:

А был ли ты у врача?

Тот отвечает:

От шуток с этой подоплекой

Я б отказался наотрез.

Начало было так далеко,

Так робок первый интерес.

Опять не все понятно.

Хотя ясно, что кровотечения начались давно. Нужно поддержать этот странный разговор…

ВЫ:

Как давно начались эти кровотечения?

И получаете не то чтобы ответ. Но что-то совсем уж странное:

Но старость – это Рим, который

Взамен турусов и колес

Не читки требует с актера,

А полной гибели всерьез.

Здесь уж вам совсем не до шуток! Какие тут шутки, когда ваш собеседник, ни к селу ни к городу говорящий о Риме, о каких-то «турусах и колесах», вдобавок рассуждает о каком-то актере, который должен погибнуть. Или это он – о своей смерти?

Вы все же не сдаетесь, а бормочете что-то о том, что все будет хорошо и что нет никаких причин для смерти.

Но произнося все это, вы растерянно смотрите по сторонам: нет ли поблизости машины скорой помощи? Поскольку вам становится совершенно ясно, что ваш собеседник просто сошел с ума и нуждается в помощи квалифицированного психиатра. Иначе – не миновать беды.

И только для того, чтобы потянуть время и высмотреть где-нибудь машину, вы задаете еще один вопрос:

Как ты попал в Рим и почему этот город требует смерти актера?

И получаете ответ, окончательно свидетельствующий о том, что ваш собеседник должен быть немедленно госпитализирован:

Когда строку диктует чувство,

Оно на сцену шлет раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

Не правда ли, странный разговор?

Но вы, дорогие читатели, конечно же, поняли, ЧТО произошло. Ваш друг более чем нормален.

Просто на ваши вербальные (прозаически бытовые) вопросы он отвечает стихами.

И если считать, что ваш друг «заболел», то только Большой поэзией.

Причем следует сказать, что стихотворение, которым он отвечает на ваши вопросы, – одно из прекраснейших творений русской поэзии XX века.

И написал его Борис Леонидович Пастернак. (О Пастернаке – модуляция 3.)

А настоящая поэзия уже невербальна.

То есть каждое слово, взятое в отдельности, вербально. Но их сочетание рождает совсем иной смысл.

И для того чтобы понять этот смысл, я попробую произвести еще один не менее странный эксперимент.

Все вопросы, которые прозаически задавал первый собеседник, я переведу в измерение поэзии.

А поскольку это будут мои стихотворные фантазии – назову их автора местоимением «Я».

А вот поэтические ответы моего партнера я попробую перевести в вербальный уровень, то есть в уровень обычной речи. Итак, посмотрим, что получится теперь.

Я:

Глазам поверить я не смею — (Очень рад видеть. Как дела?)

Как дар небес средь нищих дней.

От этой встречи я немею.

Ты где? Во тьме? Иль средь огней?

СОБЕСЕДНИК:

Я начал писать стихи. Думал – это в шутку. Но ТАК вошел в это, что теперь каждый стих – как кровь горлом.

Не зря Гейне сказал, что если мир раскалывается на– двое, то трещина проходит через сердце поэта.

Я:

Так ты отмечен? Это – счастье, (Сходи к врачу)

Когда, как горлом кровь, текут

Стихи. То Вечности участье,

Коль больно – врач. Шутить ли тут!

СОБЕСЕДНИК:

Если бы я только знал, что это так тяжело, то не стал бы пробовать. Оказывается, эта тяжесть, это напряжение – древнее начало. Уже при робких попытках стихосложения в древности поэты поняли, что поэзия – не шутка.

Я:

Мы Вечность пробыли в разлуке… (Как давно начались кровотечения?)

Когда ты понял, что – поэт?

Когда пошел на крестны муки

И стал страдать за целый свет?

СОБЕСЕДНИК:

Я потерял чувство возраста, когда понял, что первыми подлинными людьми искусства были римские гладиаторы.

Каждый выход на сцену для них – игра с судьбой, где решается вопрос жизни и смерти.

И это совсем не то, что свободные актеры Рима, которые читали свои смешные и грустные тексты на турусах – специальных повозках с колесами. Да к тому же на них были маски. Если маска комедийная – играй комедию. Трагедийная – не избежать тебе смерти.

Сегодня умер здесь, а завтра переезжаешь на другую площадь, чтобы и там умереть под аплодисменты толпы.

Я:

Ты понял парадоксы Рима, (Ты не умрешь)

Но то не гибель – вечный круг,

В стихах бытует смерть незримо.

Живи, дыши, пиши, мой друг. (А ты – живи, пиши,

мой друг!)

СОБЕСЕДНИК:

Да, это – не смерть, а судьба. Судьба подлинности. Ибо искусство на планете перепутано с жизнью.

Все, что необходимо делать в жизни, – это искусственность. Искусство же ? это и есть подлинная жизнь.

Вот теперь можно вновь вернуться к музыке.

Итак, поэзия – это полпути между вербальностью, то есть когда каждое слово еще понятно и объяснимо, но их сочетание рождает совсем новые чувства и состояния, и невербальностью.

Музыка – высшая форма невербальности.

Или, лучше сказать, вершина невербальности в искусстве.

То есть она не имеет корней в человеческих понятиях, которые можно выразить обычной речью, состоящей из слов, о которых мы договорились между собой на нашей планете для того, чтобы понимать друг друга. Вот с этой точки зрения можно оценить три варианта рассказа о Человеке.

Первый, где я старался использовать самые эмоциональные понятия и слова вербального мира. И мы, вполне вероятно, осознали, СКОЛЬ УНИКАЛЕН ЧЕЛОВЕК!

Второй вариант – поэтический. Стих Державина скрывает в себе намного больше, чем просто сочетание слов. Ибо за каждым словом, фразой существует целое понятие, а за каждым предложением – образ. И в нашем сознании появляется не только ваш сосед, но миллионы, даже миллиарды людей – соседи по планете. Ибо Державин рассуждает не об одном конкретном человеке, а о человечестве.

Третий. Когда мы слушали Бетховена, то оказались вне всяких слов, вне всяких понятий и вне всяких суждений. Эта музыка уже представляет Человечество во Вселенной. Это и вы, и сидящий напротив вас, и Бетховен, и вся поэзия, и вся история цивилизации. Но заметьте, чем больше я пишу,

ТЕМ ДАЛЬШЕ МЫ ОТ САМОЙ МУЗЫКИ, ИБО МУЗЫКА ? ПРЕВЫШЕ ЛЮБЫХ СУЖДЕНИЙ, ЛЮБЫХ СТИХОВ, ЛЮБЫХ ПОНЯТИЙ.

Где же и в чем корни музыки? Можно ли ее, музыку, объяснить?

Вот здесь-то и начинается самое невероятное.

Послушайте вторую часть Четвертого фортепианного концерта Бетховена…

О чем эта музыка?

Для музыканта, играющего ее, – вопрос, мягко говоря, странный. Потому что всякая попытка описать этот музыкальный диалог словами моментально уменьшит выразительную силу музыки. Заметьте, не уничтожит, а уменьшит.

А раз все-таки не уничтожит, то мы (робко) попробуем найти словесный эквивалент того, что происходит в музыке. Сначала на вербальном уровне.

В этой музыке – два героя.

Фортепиано – человек, а оркестр – внечеловеческая сила.

Фортепиано молит о чем-то, но оркестр неумолим.

Что это?

Противостояние жизни и смерти? Мольба человека о бессмертии? Необратимость времени?

Некоторые исследователи считают, что фортепиано – это Орфей, который молит бога смерти Аида вернуть из царства мертвых его любовь – Эвридику.

Другие говорят, что это – мольба человечества, обращенная к Мойрам – богиням судьбы, которые ткут нить человеческих жизней. Как только нить обрывается – человек умирает.

Третьи утверждают, что перед нами – извечный конфликт человека и общества.

Человек – уникален, а общество стремится погубить человеческую неповторимость, поставить человека в ряд, чтобы было легче им управлять.

Четвертые полагают, что в этой музыке – попытка выразить хрупкость человека перед Необъятным.

Пятые могут обсуждать конкретную судьбу самого Бетховена, который уже в самом начале своего творческого пути начал глохнуть. И музыка – не что иное, как разговор Бетховена с неумолимой Судьбой. Даже не столько разговор, сколько мольба.

Но какие бы предположения ни высказывались – все они будут ничтожны перед самой музыкой, ибо чувство всегда больше, чем слово, его обозначающее.

Итак,

Музыка – это чувство.

Но и не только.

Музыка – это пластика.

Когда вы видите Миланский собор, то, пытаясь выразить впечатление от его воздействия на вас, сможете сказать что-нибудь в стиле: «О-о-о! Какая красота!»

Но эта фраза в отношении собора ничего не объясняет. Вы никак не можете на вербальном уровне передать, пересказать, как выглядит собор, тому, кто его не видел. Вы можете говорить о вашем потрясении собором, но это не только не несет информации, но и вызывает огорчение у того, кто не был в Милане и не видел собора.

Ведь то же самое вы можете сказать, глядя на невиданный собор в Севилье.

Вся беда и заключается как раз в том, что одинаковость фраз – не ваша вина,

а наша человеческая неспособность найти в словах эквивалент потрясающей пластичности архитектуры, невероятной текучести ее форм.

Ибо на вербальном уровне говорить об искусстве очень и очень сложно.

Когда поэт Осип Мандельштам (см. модуляцию 3А) написал стихотворение «Silentium» (что в переводе с латыни означает «Молчание»), то ему удалось выразить мысль о первооснове музыки в строительстве мироздания. Здесь слева – стих, а справа – мои комментарии.

Она еще не родилась, (Время до рождения богини любви.)

Она и музыка и слово, И Слово было слито с Музыкой.

И потому всего живого И Мир был Музыкой, то есть

Ненарушаемая связь. Единством и Связью.

Спокойно дышат моря груди, Молчание.

Но, как безумный, светел день. Подготовка к рождению.

И пены бледная сирень Пена, из которой произойдет рождение.

В черно-лазоревом сосуде. А сосуды в стенах для улучшения акустики.

Да обретут мои уста Поэт хотел бы говорить на этом

Первоначальную немоту, языке чистой, не затронутой Сло-

Как кристаллическую ноту, вом Ноты, которая как кристалл.

Что от рождения чиста! Музыка как дар.

Останься пеной, Афродита, Как сохранить первозданность музыки.

И, слово, в музыку вернись, Вот эта строчка – главная.

И, сердце, сердца устыдись, Недостойно говорить, сердцам достаточно Музыки.

С первоосновой жизни слито! Ибо подлинная Любовь – это Музыка как основа.

Прошу прощения, что я позволил себе прокомментировать этот стих. Те, кому это не нужно, – не читайте того, что я написал справа. Но перед вами – путь вверх по ступеням от вербальности через поэзию к музыке.

И чем выше по ступеням пирамиды, чем ближе мы к Музыке сфер, тем большую немоту мы обретаем.

Именно поэтому мы вербально не готовы определить отличие красоты собора в Милане от собора в Севилье.

Посмотрите на изображения этих двух соборов и вспомните еще раз о том, что архитектуру называют «застывшая музыка». Ведь из всех искусств она к музыке ближе всех.

Зная это, мы можем только смотреть, рассматривать, задирать вверх голову, восклицая от восторга. Участится наше дыхание; быть может, мы, как Мандельштам (см. в модуляции к Пастернаку), глядя на Нотр-Дам в Париже, почувствуем, что мы тоже должны создать в жизни что-нибудь подобное.

Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, (по-русски читается

«Нотр-Дам»)

Я изучал твои чудовищные ребра,

Тем больше думал я: из тяжести недоброй

И я когда-нибудь прекрасное создам.

Видите? Поэт создал поэтическую мысль.

Но и в ней нет вербальных определений того, как выглядит собор.

Поэт передал энергию, рожденную в его душе созерцанием собора. Причем, заметьте, эта энергия вызвала к жизни чувство творческой зависти.

Искусство – это энергия.

Творческая энергия.

Чувство любви всегда сильнее слова и понятия «любовь».

Энергия же любви – это сфера, не поддающаяся ни словесному, ни даже понятийному определению.

Ибо если чувство – внутри чувствующего, то энергия, рожденная этим чувством, направлена вовне и способна даже на планетарные преобразования.

Поэтому музыка (которая одновременно и чувство, и энергия), попадая в готовую для восприятия человеческую душу, обладает огромной преобразующей силой.

И то, что мы, люди на планете Земля, достигли такого уровня, что сумели выразить чувства и энергию при помощи музыки, – наше величайшее достижение. Достижение Разума. И Духа.

Стараясь определить, О ЧЕМ МУЗЫКА, мы этим самым попытались свести ее к вербальным (речевым) понятиям и таким образом уменьшить ее значение.

Но на начальном этапе постижения музыки мы вынуждены искать какие-то параллели в вербальном мире, чтобы, познав, затем отказаться от всяких аналогий.

Ибо высшая стадия восприятия музыки – это стадия пластическая.

Но как хорошо, что у нас есть очень интересный вид искусства – поэзия.

То есть, как мы условились, полпути между обыденной речью и неизреченной энергией.

Можно ли найти в ней хоть какой-то эквивалент второй части бетховенского фортепианного концерта?

Давайте попробуем. Для этого я выбрал еще одно стихотворение, представляющее русскую поэзию начала XX века. Всегда испытываю неимоверное чувство гордости за то, что наша страна обладает поэзией столь мощной энергетики.

Мне очень хотелось бы перевести такие стихи на другие языки, дабы открыть поэзию подобного уровня любителям поэзии других стран.

Но я отдаю себе отчет в том, что перевести стихи ТАКОГО МАСШТАБА невозможно. Ибо будет потеряно 90 процентов поэтического смысла.

Это как раз тот случай, когда при переводе можно передать вербальный уровень.

А все, что делает этот стих явлением подлинной поэзии, переводу не подлежит.

Н. Гумилев

Из сборника «Жемчуга»

ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА

Валерию Брюсову

Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,

Не проси об этом счастье, отравляющем миры,

Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,

Что такое темный ужас начинателя игры!

Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,

У того исчез навеки безмятежный свет очей,

Духи ада любят слушать эти царственные звуки,

Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,

Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,

И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,

И когда пылает запад, и когда горит восток.

Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,

И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —

Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье

В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,

В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.

И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,

И невеста зарыдает, и задумается друг.

Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!

Но я вижу – ты смеешься, эти взоры – два луча.

На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ

И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!

Я предложил вам, друзья, один из замечательнейших стихов русской поэзии – стихотворение Гумилева (модуляция 3Б) «Волшебная скрипка».

Но вы, наверное, удивлены?

Только что говорили об Орфее и Эвридике, о богинях судьбы, о судьбе самого Бетховена.

И вдруг я предлагаю стих (как часто в шутку говорят) «из другой оперы».

Стих не о пианисте, а о скрипаче. О каких-то волках, чудовищах. О «страшной смерти скрипача». При чем же здесь музыка Бетховена?

Я знаю, что наиболее творческие из читателей быстро поймут, в чем дело.

Если бы я привел в пример какой-нибудь из стихов об Орфее или о страдающем и борющемся с жестокой судьбой Бетховене, то совершил бы непоправимую ошибку: я превратил бы музыку в иллюстрацию стиха. Или, наоборот, стих стал бы разъяснять музыку.

В этом случае и стих, и музыка предельно упростились бы в нашем восприятии. А следовательно, навсегда погибли бы для нас с вами.

Но я показал стихотворение, которое не разъясняет и не иллюстрирует музыку, а находится НА ТОЙ ЖЕ ВОЛНЕ, что и музыка Бетховена.

Ведь восприятие музыки – это не количество информации о ней, а качество нашего с вами

эмоционального (чувство),

пластического (объем и движение линий)

и духовного (энергия)

контакта с ней.

А теперь – самое время вернуться к стихотворению Пастернака, удивиться, что оно находится на одной волне со стихотворением Гумилева, Мандельштама, и, обретя это чудо русской поэзии, еще раз послушать вторую часть Четвертого фортепианного концерта немецкого композитора Людвига ван Бетховена.

Задание после второй встречи:

Написать стих или прозу, энергия которых находится на той же волне, что и стихи Пастернака, Гумилева, Мандельштама и музыка Бетховена.

Вербальность мышления (стр. 1 из 3)

Содержание

Введение

1. Соотношение мышления и речи

2. Вербальность мышления

Заключение

Введение

Взаимоотношения языка и мысли — область совместного исследования философии, психологии, социологии, семиотики, филологии, логики, риторики, искусствоведения, педагогики, языкознания и многих других наук. Отношение языка к мысли давно исследуется этими науками, оно начато еще античной философией, но сложность предмета, скрытость предмета от непосредственного наблюдения, практическая невозможность эксперимента оставляют это отношение, по сути дела, невыясненным. Вместе с тем интерес к данному предмету исследования всегда был велик.

Тот факт, что мышление человека неразрывно связано с речью, прежде всего доказывается психофизиологическими исследованиями участия голосового аппарата в решении умственных задач.

Электро-миографическое исследование работы голосового аппарата в связи с мыслительной деятельностью показало, что в самые сложные и напряженные моменты мышления у человека наблюдается повышенная активность голосовых связок. Эта активность выступает в двух формах: фазической и тонической. Первая фиксируется в виде высокоамплитудных и нерегулярных вспышек речедвигательных потенциалов, а вторая — в форме постепенного нарастания амплитуды электромиограммы. Экспериментально доказано, что фазическая форма речедвигательных потенциалов связана со скрытым проговариванием слов про себя, в то время как тоническая — общим повышением речедвигательной активности.

Оказалось, что все виды мышления человека, связанные с необходимостью использования более или менее развернутых рассуждений, сопровождаются усилением речедвигательной импульсации, а привычные и повторные мыслительные действия ее редукцией. Существует, по-видимому, некоторый оптимальный уровень вариаций интенсивности речедвигательных реакций человека, при котором мыслительные операции выполняются наиболее успешно, максимально быстро и точно.

Многие современные ученые придерживаются компромиссной точки зрения, считая, что, хотя мышление и речь неразрывно связаны, они представляют собой как по генезису, так и по функционированию относительно независимые реальности. Главный вопрос, который сейчас, обсуждают в связи с данной проблемой,— это вопрос о характере реальной связи между мышлением и речью, об их генетических корнях и преобразованиях, которые они претерпевают в процессе своего раздельного и совместного развития.[1, 69]

На протяжении всей истории психологических исследований мышления и речи проблема связи между ними привлекала к себе повышенное внимание. Предлагаемые ее решения были самыми разными — от полного разделения речи и мышления и рассмотрения их как совершенно независимых друг от друга функций до столь же однозначного и безусловного их соединения, вплоть до абсолютного отождествления. [3, 95]

Если попытаться в кратких словах сформулировать результаты исторических работ над проблемой мышления и речи в научной психологии, можно сказать, что все решение этой проблемы, которое предлагалось различными исследователями, колебалось всегда и постоянно — от самых древних времен и до наших дней — между двумя крайними полюсами — между отождествлением, полным слиянием мысли и слова и между их столь же метафизическим, столь же абсолютным, столь же полным разрывом и разъединением. Выражая одну из этих крайностей в чистом виде или соединяя в своих построениях обе эти крайности, занимая как бы промежуточный пункт между ними, но все время двигаясь по оси, расположенной между этими полярными точками, различные учения о мышлении и речи вращались в одном и том же заколдованном кругу, выход из которого не найден до сих пор.

Начиная с древности, отождествление мышления и речи через психологическое языкознание, объявившее, что мысль — это «речь минус звук», и вплоть до современных американских психологов и рефлексологов, рассматривающих мысль как «заторможенный рефлекс, не выявленный в своей двигательной части», проходит единую линию развития одной и той же идеи, отождествляющей мышление и речь. [6, 51] Естественно, что все учения, примыкающие к этой линии, по самой сущности своих воззрений на природу мышления и речи оказывались всегда перед невозможностью не только решить, но даже поставить вопрос об отношении мысли к слову. Если мысль и слово совпадают, если это одно и то же, никакое отношение между ними не может возникнуть и не может служить предметом исследования, как невозможно представить себе, что предметом исследования может явиться отношение вещи к самой себе. Кто сливает мысль и речь, тот закрывает сам себе дорогу к постановке вопроса об отношении между мыслью и словом и делает наперед эту проблему неразрешимой. Проблема не разрешается, но просто обходится.

С первого взгляда может показаться, что учение, ближе стоящее к противоположному полюсу и развивающее идею о независимости мышления и речи, находится в более благоприятном положении в смысле интересующих нас вопросов. Те, кто смотрят на речь как на внешнее выражение мысли, как на ее одеяние, те, кто, как представители вюрцбургской школы, стремятся освободить мысль от всего чувственного, в том числе и от слова, и представить себе связь между мыслью и словом как чисто внешнюю связь, действительно не только ставят, но по-своему пытаются решить проблему отношения мысли к слову. Только подобное решение, предлагающееся самыми различными психологическими направлениями, всегда оказывается не в состоянии не только решить, но и поставить эту проблему, и если не обходит ее, подобно исследованию первой группы, то разрубает узел вместо того, чтобы развязать его.

Разлагая речевое мышление на образующие его элементы, чужеродные друг по отношению к другу — на мысль и слово, — эти исследователи пытаются затем, изучив чистые свойства мышления как такового, независимо от речи, и речь как таковую, независимо от мышления, представить себе связь между тем и другим как чисто внешнюю механическую зависимость между двумя различными процессами.[5, 77]

Соотношение мышления и речи

Для Шлейхера язык есть «мышление, выраженное звуками», «язык есть звуковое выражение мысли, проявляющийся в звуках процесс мышления», «язык имеет своей задачей создать звуковой образ представлений, понятий, и существующих между ними отношений, он воплощает в звуках процесс мышления. Язык посредством имеющихся в его распоряжении точных и подвижных звуков может с фотографической точностью отобразить тончайшие нюансы мыслительного процесса»; «язык— это воспринимаемый ухом симптом деятельности целого комплекса материальных отношений в построении мозга и речевых органов с их нервами, костями, мускулами и др.» [2, 36]

Штейнталь утверждал, что слово и понятие, предложение и суждение, грамматические категории и логические категории не являются и не могут являться тождественными. Он отстаивал положение о различных типах мышления, каждому из которых соответствует своя логика[2, 38].

А.А.Потебня считал, что «область языка далеко не совпадает с областью мысли». Он писал, что «сновидения большей частью слагаются из воспоминаний чувственных восприятий, нередко не сопровождаются ни громкою, ни беззвучною речью. Творческая мысль живописца, ваятеля, музыканта невыразима словом и совершается без него, хотя и предполагает значительную степень развития, которая дается только языком».[2, 43]

Важным моментом теории Гумбольдта является то, что он считает язык «промежуточным миром» (Zwischenwelt), который находится между народом и окружающим его объективным миром: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг». Человек, по Гумбольдту, оказывается в своем восприятии мира целиком подчиненным языку. Гумбольдт полагал, что язык есть одновременно и знак, и отражение. Неогубольдтианцы полагают, что понятия — это не отражение объективной действительности, это продукты символического познания, т.е. познания, обусловленного языковыми знаками, символами. Язык определяет мышление, превращает окружающий мир в идеи, «вербализует» их. При этом они утверждают, что язык ограничивает познавательные возможности сознания: «The limits of my consciousness are the limits of my language» [1, 97]

Значительный вклад в решение этой проблемы внес Л. С. Выготский. Слово, писал он, так же относится к речи, как и к мышлению. Оно представляет собой живую клеточку, содержащую в самом простом виде основные свойства, присущие речевому мышлению в целом. Слово — это не ярлык, наклеенный в качестве индивидуального названия на отдельный предмет. Оно всегда характеризует предмет или явление, обозначаемое им, обобщенно и, следовательно, выступает как акт мышления.

Но слово — это также средство общения, поэтому оно входит в состав речи. Будучи лишенным значения, слово уже не относится ни к мысли, ни к речи; обретая свое значение, оно сразу же становится органической частью и того и другого. Именно в значении слова, говорит Л. С. Выготский, завязан узел того единства, которое именуется речевым мышлением.

Однако мышление и речь имеют разные генетические корни. Первоначально они выполняли различные функции и развивались отдельно. Исходной функцией речи была коммуникативная функция. Сама речь как средство общения возникла в силу необходимости разделения и координации действий людей в процессе совместного труда. Вместе с тем при словесном общении содержание, передаваемое речью, относится к определенному классу явлений и, следовательно, уже тем самым предполагает их обобщенное отражение, т. е. факт мышления. Вместе с тем такой, например, прием общения, как указательный жест, никакого обобщения в себе не несет и поэтому к мысли не относится.

В свою очередь есть виды мышления, которые не связаны с речью, например наглядно-действенное, или практическое, мышление у животных. У маленьких детей и у высших животных обнаруживаются своеобразные средства коммуникации, не связанные с мышлением. Это выразительные движения, жесты, мимика, отражающие внутренние состояния живого существа, но не являющиеся знаком или обобщением. В филогенезе мышления и речи отчетливо вырисовывается доречевая фаза в развитии интеллекта и доинтеллектуальная фаза в развитии речи.

Управление персоналом, образование, личное развитие. Тесты. Внимание. Память. IQ-тесты. Effecton Studio. Эффектон

Введение

Один из составителей стандартного психологического теста для оценки интеллекта (IQ) Р. Амтхауэр выделил 4 ведущих фактора интеллекта: вербальный, счетно-арифметический, пространственный и мнемический. Тест структуры интеллекта Амтхауэра в наибольшей степени отвечает задачам профориентации, т.к. он позволяет продиагностировать не только уровень интеллекта, но и его направленность: математическую, гуманитарную, техническую.

Тест структуры интеллекта Амтхауэра привлекателен, во-первых, тем, что он хорошо автоматизируется и может быть представлен в компьютерном варианте, что дает много преимуществ для исследования, во-вторых, он позволяет количественно, в числах выразить уровень интеллектуального развития.

Отдельные (тесты) субтесты сведены в батарею тестов, что позволяет сразу оценить уровень развития различных сторон интеллекта:

Вербальное мышление — мышление, оперирующее отвлеченными знаковыми структурами. Для нормальной мыслительной работы одним людям необходимо видеть или представлять предметы, другим легче оперировать отвлеченными знаковыми структурами.

Теория интеллектуального развития

Швейцарским ученым Жаном Пиаже была предложена наиболее разработанная теория интеллектуального развития. В интеллектуальном развитии он выделил четыре стадии:

1. Сенсомоторная стадия— младенчество. Когда ребенок осуществляет поиск предметов, исчезнувших из его поля зрения, предполагая, где они могут находиться. Он умеет координировать информацию, поступающую от органов чувств, и развиваются способности к целенаправленным действиям.

2. Стадия дооперационального мышления. У ребенка начинает формироваться вербальное и понятийное мышление.

3. Стадия конкретных операцийначинается примерно в семь лет, ребенок уже может рассматривать проблемы на понятийном уровне и приобретает простейшие представления о таких категориях, как пространство, время и количество.

4. Стадия формальных операцийначинается приблизительно с 11-ти лет. Мышление ребенка систематизируется, он способен определять следствия, исходя из причин какого-либо явления.

У человека вербальная способность развивается с 3 лет от уровня простых суждений к логическому выводу на основе формальных и содержательных правил, проходя шесть ступеней до 18 лет. Затем вербальный интеллект улучшается до 55-60 лет, снижение наступает к 65-70 годам.

Но все же с возрастом происходит снижение продуктивности основного показателя интеллекта, а именно «общего интеллекта», из-за замедления мыслительного процесса, т.е. снижения скорости обработки информации. Причем скоростные показатели интеллекта могут снижаются уже с 30 лет.

Однако существует непосредственная связь интеллектуальной продуктивности людей в 60-80 лет с их профессией, некоторые интеллектуальные функции с годами развиваются и в преклонном возрасте. Из парциальных способностей ухудшаются мнемические процессы (активное восприятие и долгосрочное хранение информации), в то время как способность к краткосрочному удержанию информации с возрастом снижается совсем незначительно.

Связь вербальных способностей с успеваемостью

В педагогической психологии давно замечена связь уровня развития интеллекта с успеваемостью. Согласно Векслеру вербальный интеллект сильнее связан с уровнем учебной успеваемости, чем невербальный.

Развитие отдельных составляющих структуры интеллекта обусловливает успешность изучения учащимися тех или иных учебных предметов.

Вербальный интеллект определяет успешность учения по всем предметам и, в первую очередь гуманитарным (язык, литература, история и т.п.).

Чтобы успешно обучаться естественнонаучным дисциплинам, нужен высокий уровень развития пространственного и вербального интеллекта, для хорошей успеваемости по гуманитарным дисциплинам, нужна высокая степень развития вербального интеллекта (чувство языка, речи).

В психологии речь — это система используемых человеком звуковых сигналов, письменных знаков и символов для передачи информации, материализация мысли.

Речь и язык

Основное различие речи и языка заключается в следующем:

• Язык— это система условных символов, с помощью которых передаются сочетания звуков, имеющие для людей вполне определенные значения и смысл, объективная, исторически сложившаяся система кодов, предмет специальной науки — языкознания (лингвистики).
• Речь(предмет «психолингвистики») — психологический процесс формирования и передачи мысли посредством языка. Речь без знания языка невозможна, в то время как язык может существовать и развиваться по своим законам.

Детерминантные процессы речи и их восприятие (перцепцию) структурами (моделями) соответствующих (конгруэнтных) языков, лингвистических моделей изучает психолингвистика.

Развитие вербального фактора интеллекта в зависимости от профессиональной деятельности

Если в своей профессиональной деятельности человеку в основном необходимо оперировать словами как символами, тогда ему потребуется более высокий уровень вербального интеллекта.

Уровень развития и эффективность функционирования именно данной структуры, а, следовательно, связанной с ней системы операционных механизмов оказывают более существенное влияние на продуктивность интеллектуальной деятельности, например, учителей-словесников, нежели уровни развития «математического» и наглядно-образного мышления.

Продуктивность познавательных способностей человека снижается в связи с деформацией или разрушением системы операционных механизмов вербального типа: отвлеченное сравнение, обобщение, абстрагирование, анализ и синтез.

Система функциональных механизмов познавательных способностей (первый уровень интеллекта) с возрастом не претерпевает значительных изменений.

Вербализм

При интеллектуальной неготовности детей возможны разные варианты развития, одним из которых является вербализм.

Вербализм — это высокий уровень речевого развития, хорошее развитие памяти при недостаточном развитии восприятия и мышления. В таких случаях речь у детей развивается рано и интенсивно, они применяют сложные грамматические конструкции, обладают богатым словарным запасом, предпочитая чисто вербальное общение с взрослыми, недостаточно включаясь в практическую деятельность, с родителями или другими детьми.

Вербализм опасен для развития мышления своей односторонностью, такие дети не умеют работать по образцу, соотносить свои действия с существующими правилами, им трудно успешно учиться в школе.

Возврат ребенка к развитию образного мышления (играм, конструированию, рисованию) является основой коррекционной работы с такими детьми.

Само слово «вербальность» означает «разговорность» или «словесность». Разговаривая друг с другом, мы передаем друг другу информацию при помощи слов

Слова могут значить больше или меньше.

От обозначения небольших предметов до космических объектов.

А теперь давайте импровизировать и фантазировать.

Вы встречаете знакомого и спрашиваете у него: «Как дела?» И получаете один из возможных ответов. Например, «хорошо» или «плохо».

Возможны тысячи вариантов ответа в зависимости от уровня ваших взаимоотношений.

Если вы не очень близки друг другу, то для ответа на ваш вопрос ему действительно хватит одного слова.

(Иногда не нужно ни одного. У меня есть один знакомый. Каждый раз, когда мы встречаемся, он приветствует меня следующим образом: «Привет! Как дела? Хорошо?» Этим самым он лишает меня необходимости искать слова для ответа. Достаточно только кивнуть и идти дальше.)

Если же вы находитесь в дружественных отношениях, то вопрос «как дела?» может подразумевать множество смыслов и уровней –

от успешной сдачи экзаменов до впечатлений от поездки на рыбалку,

от вопроса о здоровье брата до разговора о том, какая профессия избрана вашим собеседником.

А теперь представьте себе человека, которого вы давно не видели (и весьма рады встрече).

И вот какой неожиданный разговор возник между вами:

Вы:

– Как дела?

Он:

– О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Что строчки с кровью – убивают,

Нахлынут горлом и убьют!

Думаю, вы испугались такого ответа. Да и поняли вы не очень много. Разве только то, что у вашего знакомого идет горлом кровь.

Вы взволнованы и задаете вопрос:

А был ли ты у врача?

Тот отвечает:

От шуток с этой подоплекой

Я б отказался наотрез.

Начало было так далеко,

Так робок первый интерес.

Опять не все понятно.

Хотя ясно, что кровотечения начались давно. Нужно поддержать этот странный разговор…

ВЫ:

Как давно начались эти кровотечения?

И получаете не то чтобы ответ. Но что‑то совсем уж странное:

Но старость – это Рим, который

Взамен турусов и колес

Не читки требует с актера,

А полной гибели всерьез.

Здесь уж вам совсем не до шуток! Какие тут шутки, когда ваш собеседник, ни к селу ни к городу говорящий о Риме, о каких‑то «турусах и колесах», вдобавок рассуждает о каком‑то актере, который должен погибнуть. Или это он – о своей смерти?

Вы все же не сдаетесь, а бормочете что‑то о том, что все будет хорошо и что нет никаких причин для смерти.

Но произнося все это, вы растерянно смотрите по сторонам: нет ли поблизости машины скорой помощи? Поскольку вам становится совершенно ясно, что ваш собеседник просто сошел с ума и нуждается в помощи квалифицированного психиатра. Иначе – не миновать беды.

И только для того, чтобы потянуть время и высмотреть где‑нибудь машину, вы задаете еще один вопрос:

Как ты попал в Рим и почему этот город требует смерти актера?

И получаете ответ, окончательно свидетельствующий о том, что ваш собеседник должен быть немедленно госпитализирован:

Когда строку диктует чувство,

Оно на сцену шлет раба,

И тут кончается искусство,

И дышат почва и судьба.

Не правда ли, странный разговор?

Но вы, дорогие читатели, конечно же, поняли, ЧТО произошло. Ваш друг более чем нормален.

Просто на ваши вербальные (прозаически бытовые) вопросы он отвечает стихами.

И если считать, что ваш друг «заболел», то только Большой поэзией.

Причем следует сказать, что стихотворение, которым он отвечает на ваши вопросы, – одно из прекраснейших творений русской поэзии XX века.

И написал его Борис Леонидович Пастернак. (О Пастернаке – модуляция 3.)

А настоящая поэзия уже невербальна.

То есть каждое слово, взятое в отдельности, вербально. Но их сочетание рождает совсем иной смысл.

И для того чтобы понять этот смысл, я попробую произвести еще один не менее странный эксперимент.

Все вопросы, которые прозаически задавал первый собеседник, я переведу в измерение поэзии.

А поскольку это будут мои стихотворные фантазии – назову их автора местоимением «Я».

А вот поэтические ответы моего партнера я попробую перевести в вербальный уровень, то есть в уровень обычной речи. Итак, посмотрим, что получится теперь.

Я:

Глазам поверить я не смею – (Очень рад видеть. Как дела?)

Как дар небес средь нищих дней. 

От этой встречи я немею.

Ты где? Во тьме? Иль средь огней? 

СОБЕСЕДНИК:

Я начал писать стихи. Думал – это в шутку. Но ТАК вошел в это, что теперь каждый стих – как кровь горлом.

Не зря Гейне сказал, что если мир раскалывается на– двое, то трещина проходит через сердце поэта.

Я:

Так ты отмечен? Это – счастье, (Сходи к врачу)

Вывод результатов |

Определение многословия по Merriam-Webster

определение многословия по The Free Dictionary

Определение и примеры многословия на английском языке

Многословие означает многословность — использование большего количества слов, чем необходимо для передачи сообщения. Прилагательное: подробный .Многословие также называется беспорядком , многословием и многословием . Сравните с лаконичностью , прямотой и лаконичностью .

Многословие обычно считается стилистическим недостатком, игнорирующим интересы аудитории.

Этимология
От латинского «слово».

Примеры и наблюдения

• « Многословие — не величайший грех общения, но накопление большего количества слов, чем необходимо, похоронит слова, которые действительно имеют значение.»
  (Перри Макинтош и Ричард Люке, Навыки межличностного общения на рабочем месте , 2-е изд. Американской ассоциации менеджмента, 2008 г.)
• «Все формы многословия можно описать как отступы».
  (Эрнест Гауэрс, The Complete Plain Words , отредактировано Сидни Гринбаумом и Джанет Уиткат. Дэвид Р. Годин, 1988)
• «Когда вы боретесь с многословием , случаются три хороших результата: ваши читатели читают быстрее, ваша собственная ясность улучшается, и ваше письмо оказывает большее влияние.И вы, и ваши читатели выиграете ».
  (Брайан А. Гарнер, Legal Writing in Plain English . University of Chicago Press, 2001)
• Марк Твен о борьбе с многословием
  «Я заметил, что вы используете простой, простой язык, короткие слова и короткие предложения. Это способ писать по-английски — это современный и лучший способ. Придерживайтесь его; не надо. не позволяйте пуху, цветам и многословию закрасться. Когда поймаешь прилагательное, убей его Нет, я не имею в виду совсем, но убей большинство из них — тогда остальное будет ценно.»
  (Марк Твен, письмо Д. В. Баузеру, март 1880 г.)
• Секрет хорошего письма
  «Наша национальная тенденция состоит в том, чтобы раздувать воздух и, таким образом, казаться важным. Пилот авиакомпании, который объявляет, что в настоящее время он ожидает значительных осадков, не подумает сказать, что может быть дождь. Предложение слишком простое — — с этим должно быть что-то не так.
  «Но секрет хорошего письма состоит в том, чтобы разделить каждое предложение на самые чистые компоненты. Каждое слово, не выполняющее никакой функции, каждое длинное слово, которое может быть коротким словом, каждое наречие, имеющее то же значение, что и в глаголе, каждая пассивная конструкция, которая оставляет читателя неуверенным в том, кто что делает — это тысячи и одни примеси, ослабляющие силу приговора.И они обычно происходят пропорционально образованию и званию «.
  (Уильям Зинссер, О хорошем письме . Коллинз, 2006)
• Многословие
  «Очень частой причиной многословия является желание быть великим. Граница между достоинством и помпезностью не всегда четко обозначена. Что-то зависит от предмета, от языка, который используется правильно описывать дела, имеющие серьезное национальное значение, будет просто помпезно, если применить его к банальному или банальному.Но нет никаких сомнений в том, что напыщенное многословие представляет собой постоянную и коварную опасность как для официальных писателей, так и для других. . . . Вот несколько примеров:
  Им придется работать с необычно далекими временными горизонтами. (Им придется смотреть необычно далеко вперед.)
  Само по себе это внесет большой вклад в повышение эффективности. (Это само по себе значительно повысит эффективность.)
  Совет решил проинформировать ваш Департамент о том, что никаких отрицательных замечаний по поводу плановых оснований для предлагаемой реконструкции не предлагается.(Совет не видит возражений относительно оснований для планирования предлагаемой перестройки.) «
  (Эрнест Гауэрс, The Complete Plain Words , пересмотренный Сидни Гринбаум и Джанет Уиткат. Дэвид Р. Годин, 1988)
• Дополнительные баллы за многословие?
  «Два исследователя из Чикаго подтвердили то, что старшеклассники и студенты колледжей знали в течение многих лет: многих учителей английского языка больше впечатляет пурпурная проза, чем ясный и лаконичный язык, на котором они учат.
  «В серии экспериментов в течение шестилетнего периода Розмари Л. Хейк из Чикагского государственного университета и Джозеф М. Уильямс из Чикагского университета попросили учителей английского языка оценить пары студенческих эссе, которые были идентичны во всем, кроме лингвистического стиля. Один из каждой пары был отмечен простым языком, активными глаголами и прямыми предложениями, другой — цветистым языком, пассивными глаголами и сложными структурами предложений.
  «Два профессора обнаружили не только, что учителя постоянно предпочитали многословие точному письму, но и что стиль языка повлиял на их суждения о типах обнаруженных ими ошибок.«
  (Эдвард Б. Фиск,« Образование ». Нью-Йорк Таймс, , 27 октября 1981 г.)
• Темная сторона многословия «Единственный приговор — это месть — вендетта, признанная не напрасной, ибо ценность и правдивость таковых однажды оправдают бдительных и добродетельных. многословие отклоняется от большинства подробных , поэтому позвольте мне просто добавить, что для меня большая честь познакомиться с вами, и вы можете звать меня В. »
  (Хьюго Уивинг в роли V в фильме V for Vendetta , 2006)

Произношение: вер-БАХ-се-ти

Что такое многословие? — Общие комментарии отзывов и что они означают

Многословие означает многословность, и это происходит, когда мы используем в письме больше слов, чем необходимо.Это часто делается, когда мы хотим, чтобы наше письмо звучало формально и разумно, но многословие

 
 npm install - сохранить подробность 
 

 
 import {createConsole} from 'verbosity' 
 
 
 
 const console = createConsole ({
 
 outStream: process.stdout, 
 
 errorStream: process.stderr, 
 
 verbosity: 5 
 
}) 
 
 
 
 console .log ('Работает как обычно ...') 
 
 console.debug ('... но теперь управляемый.') 
 
 
 
 console.verbosity (3) 
 
 
 
 console.debug ('... сейчас это не печатается.') 
 
 
 
 console.canWrite (5) && console.dir ({print: 'это не будет.'}) 
 
 
 
 console.verbosity ('debug') 
 
 
 
 console.canWrite (5) && console.dir ({print: 'это будет сейчас.'}) 
 

 
 import {createConsole} from 'verbosity' 
 
 
 
 const console = createConsole ({
 
 outStream: process.stderr, 
 
 verbosity: 3 
 
}) 
 
 
 
 console.log ('Выбрана коричневая куртка. .. ') 
 
 console.debug (' Выбран фиолетовый галстук ... ') 
 
 console.warn («Этот галстук не подходит к этой куртке.») 
 

 
 import {createConsole} from 'verbosity' 
 
 
 
 const myUberConsole = createConsole ({
 
 outStream: myFancyWriteableStream, 
 
 подробность: 5 
 
}) 
 
 
 
 myUberConsole.паника ('Расплавление конденсатора основного потока!')